В стороне от снеди торговали тканями и поделками, лентами и плетеной обувкой, а еще дальше уже играли бродячие музыканты, острили шуты и зазывали в свои кибитки кочевницы в алых платках и браслетах.
— Туда давай! — потянула меня за рукав Лелька. — Смотри, Шаи, там представление!
За плотной стеной спин представления видно не было, лишь можно было догадаться о нем по раскатам смеха и подбадривающим выкрикам.
— Лучше туда! — загорелся Таир и потянул меня в другую сторону. — Там горняки приехали, будут настоящие расские клинки показывать! Представляете? Оружие воинов!
Я посмотрела на детишек и вздохнула.
— Ни туда, ни туда. Идем перины выбирать и скатерти, а потом развлекаться.
— Шаи! — в один голос завопили «братишки».
— И молча! — прикрикнула я.
— Ну, сестричка, мы не хотим перины! — хитрая Лелька подластилась кошкой, чмокнула в щеку. А Таир еще и ножкой шаркнул, стервец. — Ты иди за перинами, а мы тут постоим! Ни на шаг не отойдем, честное слово!
И улыбки у обоих, словно два начищенных медяка сияют!
— Ладно, оставайтесь, — вздохнула я. Понятно, что без этих двух хвостиков скорее управлюсь. — Но отсюда — ни ногой, поняли меня? Уйдете — отхлещу крапивой обоих, не посмотрю, что не дети малые! Да так, что три дня сидеть не сможете! Вот, возьмите медяк, купите себе по кренделю.
— Ни ногой! — заверили меня детишки и рванули в толпу, пока я не передумала.
А я с ворчанием отправилась в торговые ряды. И растерялась поначалу. Меня, привыкшую к тишине леса, оглушила какофония звуков: торговки орали наперебой, предлагая ткани и ленты, ругались, кричали, спорили до хрипоты с покупательницами и хохотали с покупателями. Глаза разбегались от многоцветия узоров, от искусных вышивок и ярких лоскутов, невесомых кружев и пуховых шалей. Повздыхав, свой лес вспоминаючи, я прижала крепче кошель с княжьими медяками да окунулась в торговлю.
Времени прошло немало, от разговоров я охрипла, да ноги загудели, как от долгой ходьбы. Передала все купленое прислужникам Велены, наказав в поместье в целости доставить. И отправилась своих ребятишек искать. Уже и ушла почти из торговых рядов, но мелькнуло что-то, словно звездочка, вот я и остановилась, оглянулась.
У самого края, в стороне от ярких шатров стояла женщина. Невысокая, в простом платье, голова вдовьим платком повязана. Товары свои на земле разложила, на мешке из-под картошки. Я шагнула ближе, присела, рассматривая. Диковинные у нее вещи были: свистульки деревянные— грубые, некрасивые. Браслеты из цветных ниточек — с узелками и узором дерганным, неровным, картинки вышитые — маленькие и нелепые, куклы — берегини из лоскутков и соломы, речные камушки и ракушки, обвязанные веревочкой, чтобы носить на шее. Много всего лежало на холстине, и разложено было заботливо, но все равно заметно, что неумелое и некрасивое. Только в каждой вещице словно живая душа. Светлая, чистая, яркая. Такой браслетик на руке сильным оберегом станет, оградит от злого взгляда, защитит от роковой случайности. В ненастье поможет укрытие найти, в голодный день — пропитание. А свистулька такая пусть и звучит плохо, но душу согреет да успокоит.
— Кто это сделал? — поклонившись торговке, спросила я. Она на поклон мой удивилась да смутилась, не ожидала.
— Ребятишки монастырские, — женщина покраснела. — Маленькие еще, сиротки, вот и не получается толком.
— А вы нахваливать да зазывать не умеете, — улыбнулась я.
— Так что ж нахваливать, коли неказистое? — развела она руками. — И не смотрит никто, вы вот первая! А стою тут с самого утра, думала хоть медяк выручить, сладостей детишкам купить! А вот не вышло… Как теперь обратно возвращаться, в глаза сиротинам смотреть, ума не приложу! — она вздохнула грустно.
— Хорошие у вас детки, — пробормотала я, перебирая вещицы. Провела ладонью по холстине, на которой поделки лежали, пальчиками пробежалась. И выпрямилась. — И детки хорошие, и вещицы занятные. Не медяков стоят, а золотых. Но вы отдайте людям даром, а возьмите столько, сколько сами заплатят. Авось и на сладости хватит, и что-то сверху останется.
— Да кто там заплатит… — замахала торговка руками, но я уже в сторону отошла. Оглянулась через плечо, улыбнувшись. Женщина стояла растерянная, но уже через песчинку времени ее закрыли от взора людские спины. А я дальше пошла.
Своих непосед нашла в толпе возле ярмарочных шутов, что кривлялись, разыгрывая представление. Здесь же насвистывали на свистульках музыканты, пели свирели, тарахтели трещотки и звенели бубенцы. А хлебнувший медовухи народ уже водил хороводы, да отплясывали хмельные мужички, высоко вскидывая колени. Вот то представление похлеще шутовского! Я фыркнула и потянула за рукав Лелю. Все личико у сестрицы было в сахаре, губы в меду, глаза — озорные и веселые. Таир тоже со следами угощеньица на лице, но Лельку держал за руку крепко и, на меня обернувшись, зыркнул сурово.
— Вернулась уже? — признав, заулыбался радостно.
— Шаи! — заорала Лелька, увидев меня. — Я танцевать хочу! А он не пускает!
И так ее глазенки сверкали, что я даже принюхалась, опасаясь, не хлебнули ли детишки медовухи? Но нет, просто развеселились на ярмарке. Погрозила сестрице кулаком, чтобы не орала мое имя на всю ярмарку и вздохнула.
— Идите уже, — улыбнулась я. — Только недолго.
Лелька схватила за рукав упирающегося и покрасневшего Таира и потащила в круг хоровода. Мальчишка пытался сопротивляться, но какое там! У моей сестрицы хватка, как у той хлессы!
И сразу их закружил хоровод, завертел круговертью и разноцветными нарядами. А я порадовалась: хоть развлекутся мои ребятишки!
Голос за спиной заставил меня вздрогнуть и подпрыгнуть:
— Зря вы Лелю прячете, хоть и не мое дело, — негромко сказал над ухом Ильмир. — Ей бы платьице да туфельки, красавица ведь. Хотя, может, вы и правы…
Я обернулась на служителя. И как подошел, что я не заметила?
— И вы здесь?
— С самого утра, — улыбнулся он.
— Велену сопровождаете? — догадалась я.
— Княжна женские наряды выбирает, мне это утомительно, — усмехнулся Ильмир. Он помолчал, рассматривая меня так внимательно, что стало неуютно. Словно в душу хотел заглянуть. И предложил: — Не хотите пройтись, Вересенья? Здесь много всего… любопытного. А ваши «братишки» повеселятся пока, не переживайте за них. Хотите?
— Разве что недолго… — я бросила быстрый взгляд на цветной хоровод. Леля смеялась, и даже Таир, кажется, перестал смущаться и вовсю отплясывал. Кто-то надел ему на темные вихры венок из желтых одуванчиков, и с ним мальчишка выглядел смешно и задорно.
— Недолго, — согласился Ильмир.
Мы вышли из толпы — перед служителем даже захмелевший люд расступался, освобождая дорогу, да и посматривали с опаской. Но сам он этих косых взглядов словно и не замечал, погруженный в свои размышления. В стороне от музыкантов было чуть тише, но и здесь народ веселился и смеялся, расхваливали свои товары торговки, и зазывали кочевницы, предлагая открыть завесу грядущего.
— Мимо не проходи, — засмеялась одна из них, черноглазая, молодая и бойкая. — Загляни в кибитку, всю правду о себе узнаешь! Что ждет, какие дорожки пройти придется!
Я с опаской покосилась на кочевницу: как бы не нарвалась она на неприятности, такого гостя зазывая! Но Ильмир лишь качнул головой.
— Что грядет, знать не интересно, — усмехнулся он. — Да и пользы в том мало. Если плохое — отравишь жизнь страхом, коли хорошее — лишишь выбора. Нет уж, я до грядущего хочу сам дойти. И узнать, когда срок придет.
— Мудры речи твои, красавец! — захохотала черноглазая и на меня взгляд перевела. Посмотрела, осеклась, задумавшись. Мотнула головой, так что звякнули украшения на косах. — А тебе, девица, не нужно ли чего? У кочевниц всего вдоволь, может, и для такой, как ты, что нужное сыщется?
Я зыркнула на нее хмуро.
— Такой, как я, ваши снадобья да украшения ни к чему, — пробурчала я. — Да и торопимся мы.
Прошла мимо, обернулась через плечо на черноглазую. Она вслед смотрела, прищурившись: то ли догадалась, кто я, то ли расстроилась, что не зазвала в кибитку.
— Значит, грядущее вам не интересно? — спросила я, улыбнувшись. А то он тоже поглядывал задумчиво, и взгляды служителя я всей кожей чувствовала.
— Нет. Мне бы с прошедшим разобраться, — вздохнул он.
— А с ним что не так?
Ильмир окинул взглядом ярмарку, но словно не увидел. Остановился и развернулся ко мне так резко, что я вздрогнула.
— Скажите, Вересенья, мы с вами точно не встречались? Недавно. Может… этой осенью? — он нахмурился, пытливо ощупывая взглядом мое лицо. — Глупо звучит, я понимаю… и спрашивал уже…
— Я вам кого-то напоминаю? — тихо вздохнула я, не смея вздохнуть.
— Нет… не знаю, — он потер виски, усмехнулся. — У вас не было такого? Чтобы все правильно и верно, но порой внутри словно гложет что-то… И кажется, что-то важное забыл, то, без чего жизнь не мила… — он тряхнул головой, улыбнулся через силу. — Не слушайте. Наверное, я вам кажусь скаженным?
— Мудры речи твои, красавец! — захохотала черноглазая и на меня взгляд перевела. Посмотрела, осеклась, задумавшись. Мотнула головой, так что звякнули украшения на косах. — А тебе, девица, не нужно ли чего? У кочевниц всего вдоволь, может, и для такой, как ты, что нужное сыщется?
Я зыркнула на нее хмуро.
— Такой, как я, ваши снадобья да украшения ни к чему, — пробурчала я. — Да и торопимся мы.
Прошла мимо, обернулась через плечо на черноглазую. Она вслед смотрела, прищурившись: то ли догадалась, кто я, то ли расстроилась, что не зазвала в кибитку.
— Значит, грядущее вам не интересно? — спросила я, улыбнувшись. А то он тоже поглядывал задумчиво, и взгляды служителя я всей кожей чувствовала.
— Нет. Мне бы с прошедшим разобраться, — вздохнул он.
— А с ним что не так?
Ильмир окинул взглядом ярмарку, но словно не увидел. Остановился и развернулся ко мне так резко, что я вздрогнула.
— Скажите, Вересенья, мы с вами точно не встречались? Недавно. Может… этой осенью? — он нахмурился, пытливо ощупывая взглядом мое лицо. — Глупо звучит, я понимаю… и спрашивал уже…
— Я вам кого-то напоминаю? — тихо вздохнула я, не смея вздохнуть.
— Нет… не знаю, — он потер виски, усмехнулся. — У вас не было такого? Чтобы все правильно и верно, но порой внутри словно гложет что-то… И кажется, что-то важное забыл, то, без чего жизнь не мила… — он тряхнул головой, улыбнулся через силу. — Не слушайте. Наверное, я вам кажусь скаженным?
— Не кажетесь, — голос чуть охрип от волнения. — Но лицо мое вы точно не видели…
— Так я и думал.
Он снова тряхнул головой, и белая прядка упала на лоб. Я с трудом удержалась, чтобы ее не поправить, покачнулась даже. Служитель замер, не отводя от меня глаз. Что-то сказать хотел, но тут закричали откуда-то, завизжал надрывно бабский голос. Взволновалось людское море и понесло крик от глотки к глотке:
— Ведьма! Ведьма сыскалась! На костер змеюку!
Ильмир мигом подобрался, как зверь, глаза потемнели, и рванул в сторону воплей, расталкивая прохожих. Я следом метнулась, уже предчувствуя неладное. И почти не удивилась, когда увидела, что злая и хмельная толпа окружила мою недавнюю знакомицу — торговку с поделками монастырских детишек. Только теперь стояла она красная да зареванная, прижимала испуганно руки к тощей груди.
— Что здесь происходит? — властно спросил Ильмир, и толпа смолкла, затаилась, поглядывая на служителя. Вперед выступила краснолицая дородная торговка.
— Так ведьму нашли! — пояснила она, указав на монастырскую. — Стояла тут с краю, ерундовины свои разложила, только ходить честному люду мешала! С самой зари никто к ней и шагу не ступил, такие товары гадкие привезла! Ни одному покупателю не глянулись! Облезлые да неумелые поделки! Так она наколдовала, гадюка, и как пошел к ней люд, как попер! Что горох из дырявого мешка посыпался! Все забрали — скупили, да еще и серебрушками расплачивались! Где ж это видано, чтобы за дрянь серебро платили? У меня вон ткани расписные, а никто и за медяк не берет!
Торговка покраснела еще пуще, совсем пунцовой стала. Монастырская снова заплакала.
— Не ведьма я! — запричитала она жалобно. — Люди добрые, да в жизни я ворожить не умела! Из монастыря за озерами пришла, какая же я ведьма? И поделки детишки делали…
Ильмир шагнул к плачущей женщине, посмотрел внимательно.
— Товары свои покажи.
— Так продала все, — бесхитростно пояснила торговка и хлюпнула носом. — Стояла — стояла, а потом девица подошла, похвалила. После нее и пошел народ… так вот же она! — обрадовалась монастырская, указывая на меня. А мне захотелось дать ей по шее. — Вот она первая и подошла! Еще и совет дельный дала, чтобы я даром вещицы раздавала! Так я и сделала, а люди уж сами благодарили, кто чем мог…
Ильмир ко мне обернулся, а я развела руками, всеми силами изображая, что ведать не ведаю, о чем речь. Но служитель нахмурился, в глаза смотрел так, что мне не по себе стало. А злая торговка, знай, подливала маслица в огонь:
— Чую ведьминские дела, — орала она на всю площадь так, что волновался простой люд, — Не иначе хоть одна из них колдовка! Не бывает такого, чтобы просто так, за дрянь, заплатил кто-то! Колдовство черное!
Монастырская тоже причитала:
— Так я-то тут не при чем, люди добрые!
— А мы тебя сейчас в огонь засунем и проверим, причем или нет! — пробасил мясник в заляпанном кровью фартуке.
Я похолодела. С толпы станется. Ходила в народе глупая байка, что ежели сунуть ведьму в огонь, она сгорит синим пламенем. Ну а то, что и человек сгорит, обычным — красным, то уже никого не волновало!
— Прекратите ерунду молоть! — рассердилась я.
— В костер их! Обеих! Ведьмы!
Толпа зашумела, заволновалась, почуяв новое развлечение. Сжала кольцо человеческое вокруг нас, словно капкан захлопывая. Откуда-то кухарка прибежала с головешкой:
— Так у меня и костерок готов! — обрадовала она собравшихся. — Чугунок только сниму!
Я в отчаянии присмотрелась к окружающим меня лицам и ужаснулась. Из глаз человеческих Шайтасс проглядывал, усмехался губами мясника, хохотал торговкой и потрясал горящей головешкой в руках кухарки. Ильмир, похоже, тоже чуял неладное, потому что рука его скользнула на рукоять клинка.
— На костер! На костер! — завопил ряженый скоморох, вылезшей из толпы. Глаза размалеванные по — шутовски сверкнули желтым демонским огнем. Кто-то дернул меня за руку, так что почти порвал мне рукав серого платья. Я вскрикнула, обернулась. Косматый мужичонка в синем кафтане обхватил мне запястье, словно клещ впился. И тут же Ильмир оттолкнул дурня, что схватил меня, обнажил клинок. Сталь сверкнула синевой, словно искрой налилась.
— Пошел прочь! — рявкнул он, закрывая меня собой.
— Да они все заодно! И защитничка на костер! — возмутилась торговка.
— Сдурела? Это же служитель! Княжны нареченный… — мясник тряхнул головой, с опаской покосился на служителя. Метка Шайтаса ушла с его лица, и я вздохнула с облегчением. Но не тут-то то было! Желтизна зажглась сразу в десятках глаз, загорелась злым огнем предвкушения. Торговка шагнула ближе, заглянула в глаза Ильмира.
— Что же ты, служитель, не разобравшись, ведьму защищаешь? — залебезила она. — Знаем о тебе, наслышаны: твой клинок колдовку на версты чует! Так проверь ведьм-то? Успокой честной люд!
— Нет здесь ведьмы, — сквозь зубы процедил Ильмир. — Только злые да завистливые бабы!
Мужики захохотали, и от смеха пропал из глаз демонский огонь.
— Верно говорит, знать и княжна кровушки попила, наученный! — гоготнул мясник и подбросил на руке свой топорик.
— Так может, приворожила тебя ведьма? — не унималась торговка. — Вот и рвешь на себе рубаху, колдовку защищаючи! Истины не видишь! А, служитель?
Ильмир зубы сжал так, что скулы побелели.
— А может это ты тут ведьма? — прищурился он. — Уж больно ретива да языката…
— Ведьма и есть! — снова захохотал мясник, — Уж два десятка зим мне житья не дает! Оправь на костер окаянную, светлым богом молю! Я тебе за это каждую седьмицу мясца свежего к порогу приносить буду!
— Дурень! — завопила, разворачиваясь к супружнику, торговка. Лицо ее сделалось ярче пламени, тронь — загоришься. — Я тебя самого на кострище отправлю, чтобы ерунду не молол! Я тебя, дурака, столько лет терплю, и я еще и ведьма!
— Ведьма сама, и мамаша твоя — упыриха! — обрадовал ненаглядную мясник.
Народ захохотал, скоморох даже согнулся от смеха, хлопая себя по коленкам. Монастырская подхватила свои пожитки и тихонько сбежала, пока ее не хватились. Я перевела дух, но радоваться не спешила: видела, что желтизна из глаз не пропала, лишь потухла слегка от людского смеха.
И тут истошно завопили от торговых рядов:
— Горим, горим! Спасайтесь!
— Моя парча! Вышивка! Ткани расписные! — заголосила торговка, и они с мясником слаженно бросились в сторону своих товаров. И толпа взволновалась, забурлила и утекла волной, схлынула, как и не было.
— Вересенья, с вами все в порядке? — обернулся ко мне служитель.
— Жива да здорова, — улыбнулась я. — Спасибо вашему заступничеству. Народ хмельной, вот и разбушевался…
— Порой и девок невинных жгут почем зря, — как-то рассеянно сказал Ильмир и замер, нахмурившись. Я тоже замерла — ведь это он мои слова повторил, ведьмой лесной сказанные.
Служитель тряхнул головой.
— Подождите здесь, Вересенья, — хмуро бросил он мне, посмотрел задумчиво. — Я проверю, что там, и вернусь. Только не уходите.
И ушел, убрав в ножны свой клинок. А я посмотрела ему вслед и выхватила из — за людских спин двух проказников. Оттащила их за уши к забору. Леля пищала, а Таир стоически терпел.
— А ну признавайтесь, вы ряды подожгли? — разгневалась я.
— Мы тебя спасали, — ребятишки слаженно потерли уши, сестрица обиженно хлюпнула носом. — Как увидели, что тебя на костер тащат, так и придумали! Нет бы спасибо сказать, она еще и дерется!