Петушок облюбовал себе заднюю парту в классе. Во-первых, подальше от учителя. А во-вторых, никому не видно, чем он там занимался на своем компьютере.
Слушать преподавателя скучно, да и незачем. Отведенное для учебы время Петушок тратил с максимальной пользой. Отключив комп от классной сети, он забирался во Всемирную паутину, торчал в «В контакте», «Одноклассниках», лазил по порнографическим сайтам. Последними он увлекся так плотно, что даже решил завести порнографическую страничку в собственном аккаунте. А поскольку благодаря папаше был уверен в своей полной безнаказанности, то юному развратнику даже в голову не приходило прятаться под какими-нибудь никами и аватарами. Для пользователей Всемирной паутины он так и написал: «Петя Кулешов». Чтобы никто его не спутал с каким-нибудь другим Петей Кулешовым, вывесил и фотографию – Петушок вместе с отцом, который был в форме генерала милиции.
Первое время Петушок просто тупо перекачивал картинки с голыми девицами и размещал их на своей страничке. Но среди пользователей это особым успехом не пользовалось. Ведь каждый легко мог обратиться к оригинальному сайту, где подобные фотки измерялись десятками тысяч.
И вот тогда юный развратник, желающий прославиться, понял, что нужно вывешивать не безымянных моделей, проживающих за тысячи километров от родного города, а конкретных живых людей, обитающих по соседству с ним.
Всяких технических прибамбасов для наружного тайного наблюдения за «объектами» в доме Кулешова хватало. Папашка-генерал с маниакальным упорством тащил со службы домой все, что можно было украсть. В своем домашнем кабинете он установил мощную подзорную трубу на треноге, и сам по вечерам развлекался тем, что подглядывал за обитателями соседних домов.
Привычки отца перенял и сынок. Он вооружился фотоаппаратом с мощной оптикой – тоже, кстати, украденным Кулешовым-старшим со службы, – направлял объектив на окна спален в доме напротив и щелкал, щелкал… Вскоре он уже неплохо освоил профессию папарацци. Самые пикантные снимки Петушок вывесил на своей порнографической страничке, но и тут промахнулся с популярностью. Ведь его снимки были из другой возрастной категории. С дядьками и тетками, которые попали в объектив его цифровой фотокамеры, по жизни ни он, ни его сверстники практически не пересекались. И вот тогда юный развратник прихватил фотоаппарат в школу…
На первой перемене с милой улыбкой юный Кулешов выбежал к учительскому столу и сообщил своим одноклассницам, что собирается разместить на своей интернет-страничке портреты тех, кто учится вместе с ним.
Не предвидя подвоха, мальчишки и девчонки согласились позировать. Как всегда бывает в таких случаях – дурачились. Одни, сбросив пиджаки, демонстрировали «накачанные» мышцы. Другие изображали сценки из школьной жизни, инсценировали драку. Девчонки распускали волосы, принимали томные позы, изображая гламурных моделей. Некоторые так увлеклись, что даже по подсказке коварного Петушка повыше поднимали подолы школьных платьев, демонстрируя колени. И только Мириам Хасанова, как истинная дочь Кавказа, позволила Петушку сфотографировать себя в очень строгой манере – Мирка сидела за партой, сложив перед собой руки, как того требует школьный этикет. В общем, шестиклассники немного повеселились, порезвились.
За время следующего урока Петушок, сидя за последней партой, вышел в Интернет и разместил портреты одноклассников на одной из своих страничек, которую озаглавил «Школьные будни». И уже на следующей перемене все могли видеть на большом жидкокристаллическом экране, заменявшем в классе доску, ту самую страничку Пети Кулешова, уже висевшую в Инете. Выглядела она абсолютно невинно. Ребята и девчонки вместе стали придумывать смешные подписи к снимкам, добавляли свои комментарии. А Петушок тем временем потирал руки. Его коварный план реализовывался.
Перед следующей переменой он скривил лицо, взялся за живот и попросился выйти. Учительница не заметила, что вместе с курткой Кулешов прижимает к животу свой фотоаппарат с мощным объективом. Эта камера, украденная генералом со службы, была создана в расчете на то, чтобы оперативники могли снимать ею с большого расстояния незаконные операции типа передачи взятки в машине или же продажи наркотиков уличными распространителями.
Петушок оббежал здание гимназии, вытащил из кустов припасенные заранее пластиковые ящики, позаимствованные без спроса в соседнем магазине. Когда прозвенел звонок на перемену, он уже балансировал на пирамиде из ящиков перед окном женского туалета. Нижние стекла, как и положено, были матовыми – ничего через них не увидишь, как ни старайся, а вот верхние фрамуги стеклопакетов были обычными – прозрачными, ведь располагались они высоко от земли, не доберешься, не заглянешь. Однако Петушок и не собирался заглядывать в них невооруженным глазом. Спецтехника позволяла видеть недостижимое. Юный папарацци поднял камеру над головой и через откидной экранчик наблюдал запрещенное зрелище – то, что происходило в кабинках школьного туалета.
Гнусно хихикая, генеральский отпрыск щелкал затвором камеры и уже предвидел, как под фотками одноклассниц, воображающих себя гламурными моделями, разместит дополнение – «туалетные будни». Вот тогда он и прославится на всю школу, его станут бояться, о нем заговорят уже не только как о генеральском сынке!
Но тут Петушку не повезло. За школу вышли покурить старшеклассники. Старший сын бандюгана Хасана – семнадцатилетний Руслан уставился на Петю Кулешова и сперва не понял, чем тот занимается, а когда до него дошло, то без лишних слов просто выбил из-под того ящики, как выбивают табурет из-под приговоренного к виселице. Петушок взмахнул руками, истерично взвизгнул и рухнул с верхотуры.
– Извращенец, да? – Руслан схватил Петю, потряс, а затем немного потер лицом о кирпичную стену.
– Больно! – заверещал Петушок. – Только тронь! Я отцу скажу!
Старшеклассники обступили генеральского сынка.
– За такие дела у нас на Кавказе яйца кинжалом отрезают, – проговорил Руслан и несильно ударил коленом Петушка между ног.
– Да не связывайся ты с дерьмом, – посоветовал Руслану парень из параллельного класса. – Сейчас развоняется.
Петя захныкал, когда Руслан взял фотоаппарат и стал искать, как вытащить из него флеш-карту. Но ментовская техника была сделана не так, как гражданская, без специального ключика до флешки не доберешься. Сын Хасана собрался было решить проблему радикально – разбить фотоаппарат о кирпичную стену. Однако в этот момент из окна второго этажа выглянула завуч.
– Мальчики, что вы делаете?! – крикнула она.
Старшеклассники тут же спрятали за спины дымящиеся сигареты. Петушок мгновенно наябедничал:
– Они, Мария Петровна, у меня фотоаппарат забрали. Я птичек на дереве снимал.
– Руслан, сейчас же отдай Пете камеру и извинись перед ним. – В голосе завуча послышался неподдельный испуг, ведь она ни на секунду не забывала, чей он сынок.
– Слышал? Отдай. – Петушок вырвал фотоаппарат из рук Руслана и тут же показал ему язык.
Руслан, как истинный сын бандита, считал, что решать конфликты с помощью учителей – западло, а потому и промолчал, решив разобраться с юным извращенцем в другое время.
– Не птичек он снимал, Мария Петровна, а фоткал девчонок в туалете, – заложил юного развратника один из старшеклассников – сын мэра. – Туда, кстати, и учительницы ходят.
Мария Петровна тут же поняла, что это правда. Стоило только посмотреть на разбросанные ящики и покрасневшего Петушка.
– Петя, прямо сейчас поднимись ко мне с твоим фотоаппаратом, – распорядилась она.
– Повезло тебе, урод, – пробурчал Руслан.
– Пошел ты. – Петя Кулешов задрал нос и зашагал к крыльцу.
Мария Петровна встретила Петушка на пороге своего кабинета.
– Звали? – нагло спросил Кулешов.
– Заходи. – Завуч впустила подростка и тут же закрыла дверь на ключ. – Садись. Зачем ты снимал девочек?
– Я птичек снимал.
– Обманывать нехорошо. Ведь я могу и отцу твоему позвонить. Лучше сам во всем признайся. Зачем уважаемого человека расстраивать?
– А мы с папой все равно помиримся, – заявил мальчишка. – А у вас потом проблемы возникнут. Вы же не хотите вылететь с работы?
Мария Петровна вздохнула. Ей и в самом деле не хотелось терять работу в престижной гимназии, но и ронять авторитет было нельзя.
– Давай, Петя, сделаем так. Я не стану звонить твоему отцу. Он ничего не узнает. Я же понимаю, ты растешь, тебе интересно, как все у девочек устроено. Но делать, как ты поступил, нельзя. Ты при мне сейчас сотрешь все снимки в фотоаппарате. И мы больше не будем к этому возвращаться.
– Договорились.
Петушок поставил фотоаппарат на стол, включил его. На экранчике возникло изображение кабинки, в которую входила девочка. Марья Петровна стыдливо отвела взгляд.
– Раз, два, три… – щелкал кнопкой Петушок. – Вот и готово. Я все стер, Мария Петровна.
– Честное слово?
– Честное-пречестное. Можете сами посмотреть.
– Не надо, я тебе верю.
– Только вы со мной до класса дойдите, а то этот Хасанов, ну брат нашей Мирки, меня побить грозился. Вы с ним поговорите.
Мария Петровна довела Петушка до дверей класса. Кулешов вошел, когда учительница рисовала электронной указкой на доске-экране.
– Я у завуча был, – заявил Петушок. Он направился к своей парте, плюхнулся на стул и зевнул.
Мириам Хасанова обернулась к нему, зло посмотрела в глаза и прошептала:
– Чтобы мои фотографии со своей странички сегодня же убрал, онанист.
До Петушка дошло, что старший брат все разболтал Мирке, а та уже успела рассказать всем в классе про его похождения. Кровь прилила к щекам мальчишки.
– Твой папа бандит! А мой – генерал. Если захочет, он его в тюрьму посадит!
– А мой папа, если захочет, твоего пристрелит! – заявила Хасанова.
Учительница обернулась и сделала вид, что не слышала, о чем именно идет спор.
– Дети, не шумите. Неужели вам не интересно, о чем я рассказываю?
– Онанист, – почти не шевеля губами, произнесла Мирка. – Я всем рассказала. С тобой больше ни одна девочка дружить не будет.
Петушок засопел, глаза его налились кровью. Ему так хотелось отомстить Мирке и за обидное слово, и за то, что она разболтала о нем всему классу. Можно было, конечно, просто дернуть ее за косички. Но такая месть казалась генеральскому отпрыску слишком простой. Он задумался, наморщил лоб, а затем, что-то вспомнив, коварно улыбнулся.
«Ты еще пожалеешь, что своим грязным языком это сказала», – злорадно подумал он.
* * *Хибара, которую Маша сняла для Ларина, оказалась вполне пригодной для жизни, в ней даже имелся электрический бойлер и душ. Участок, на котором стоял дом, примыкал к лесу, так что в случае чего можно было незаметно приходить и уходить. Вот только запах от городской свалки проникал повсюду, от него не помогали и дезодоранты. А еще птицы – расплодившиеся на помойке чайки, грязные и нахальные. Они привыкли, что в халупе никто уже давно не жил, а потому облюбовали ее крышу, гадили где придется и нагло разгуливали по двору, совсем не боясь людей. Даже хищно присматривались к Ларину, шипели, демонстрируя свои острые крепкие клювы. Андрей их с ходу прозвал мозгоклюями. Ведь при желании они и в самом деле могли пробить человеку череп одним ударом клюва и высосать мозги.
Особняк, который снимала напарница Ларина, Маша, располагался рядом, через забор. Доски в одном месте не были прибиты, и это давало еще один путь отхода, о котором никто, кроме самой Маши и Андрея, не знал.
В халупе уже имелось все необходимое для жизни: чистое белье, полотенца, кое-что из одежды, обуви, новая посуда, холодильник, забитый едой под завязку. Правда, все это изобилие было рассчитано на одинокого мужчину. Ведь то, что в доме появится девушка, предвидеть никто не мог. Так что и кровать в доме имелась всего одна. Андрей великодушно уступил ее Вере. Ему же пришлось довольствоваться коротким продавленным диваном.
– Обед уже готов, – позвала Вера, лишь после этого постучала в дверь и заглянула в боковую комнату. – Не разбудила?
– Я не спал, – Андрей потянулся.
«Все-таки хорошо, когда есть кому о тебе позаботиться», – подумал он.
По дороге на кухню Ларин зашел в ванную сполоснуть руки.
– Вера, я тебе запрещаю стирать мое белье. Ты слышишь?
– Я же как лучше хотела. Почему нельзя?
– Это не обсуждается.
На кухне царил полный порядок. Запылившуюся посуду Вера успела перемыть, на окнах белели свежие, аккуратно выглаженные занавески.
– Садись. Я сама суп налью. – С гордым видом девушка поставила на стол объемную кастрюлю и налила черпаком полную тарелку густого борща, в котором плавала мозговая косточка.
– Ты слишком буквально поняла то, что я говорил Жадобе, – улыбнулся Ларин. – Но борщ и в самом деле не помешает. Давненько я его не ел… А ты чего ждешь? Садись есть вместе.
С улицы послышалось гудение мотора, скрипнули тормоза. Андрей отвел занавеску, выглянул на улицу. Напротив ворот остановился серый внедорожник. Хасан уже спешил к дому, даже калитку за собой не закрыл.
– Кыш, – крикнул кавказец и наподдал ногой наглой чайке, которая что-то клевала прямо на дорожке, ведущей к дому.
Хасан вытаращился, когда дверь ему открыла мулатка.
– А ты, Верка, что здесь делаешь? – удивился он и не удержался – ущипнул ее за ляжку. Правда, когда увидел в коридоре Ларина, тут же повел себя приличней. – Жадоба меня прислал. Дело есть.
– Так и знал, что долго отдыхать не придется…
Ларин пригласил Хасана в дом.
– Ну, ты даешь. – Бандит поглядывал на мулатку. – Жадоба ее тебе в лизинг предоставил? – И кавказец хохотнул своей шутке.
– Можно и так сказать.
– Вы есть будете? Я борщ сварила, – предложила Вера.
– Сама свой борщ ешь. Свинину не употребляю. – Но тут же Хасан спохватился, что такой фразой может обидеть Ларина, свинину как раз употреблявшего. – Ты, Сивый, на меня внимания не обращай. Ешь. Перетереть надо. – Он указал взглядом на Веру, та все хоть и поняла, но уходить не спешила.
– Иди отсюда, – сказал Андрей и махнул рукой.
Только после этого Вера ушла. Было слышно, как она закрыла дверь в комнату.
– Слишком много ты ей позволяешь, – проговорил Хасан. – Такие бабы, как она, должны чем-то вроде мебели в доме быть. Подай, прибери, ноги раздвинь, пошла вон. За то, что ты ее из веселого дома вытащил, она тебе по гроб жизни должна быть благодарна. Будь я на твоем месте, заставил бы ее нагишом на высоких каблуках по этой халабуде ходить. Хотя нет, лучше в трусах кружевных и с поясом для чулок…
Ларин слушал эту чушь, неторопливо доедая борщ.
– Короче, Хасан. В чем ей ходить – это я сам решаю. По делу давай.
– Есть у нас в городе один фраер – Виктор Попов. У него сеть кафе быстрого питания, восемь точек в козырных местах. Он еще в девяностые начинал. А теперь с Жадобой заелся. Тот на эти точки глаз положил, решил к рукам прибрать. Предложил Попову за полцены всю сеть выкупить. А тот уперся, не хочет.
– В чем вопрос?
– Ценник по городу сбивает. Жадоба ему уже втолковывал, чтобы не мешался. А Попов не понимает. Заладил: свободный рынок, конкуренция… Будто еще не понял, в какой стране живет.
– Он что, совсем дурак или притворяется? – спросил Ларин. – Вы пугнуть его хорошо не можете?
– Не так уж он прост. У него подвязки в Москве, вот на них и рассчитывает. А Жадобе его точки позарез нужны. Мой фейс и других пацанов из бригады весь город знает. Тут свежий человек требуется, вроде тебя. Кошмарить-то мы его кошмарили, но не доходит. Вот Жадоба и хочет, чтобы ты к нему в офис наведался. Просто напомни ему, что срок истек. Если не продаст свою сеть, потом пусть не обижается.
Андрей пожал плечами:
– Это можно.
– Ну что, тогда едем. – Хасан поднялся. – Не боишься Верку одну оставлять? Сбежит еще.
– Сбежит – из-под земли достану. Не к трубе же ее привязывать.
Вскоре Ларин с Хасаном уже катили на сером внедорожнике к городу.
Кавказец оказался разговорчивым. То ли прощупывал Андрея по заданию Жадобы, то ли говорил искренне. Ларин сразу этого и не понял.
– … вот ты, Сивый, пацан конкретный – в авторитете. Я это сразу понял, еще тогда, на дороге, когда ты в кабине «Вольво» сидел. Все чисто по «понятиям» развел. Предъяву нам сделал, я согласился, миром разошлись. Подобных авторитетов, как ты, теперь уже редко встретишь. Можно сказать, таких сейчас и не делают. Я понимаю, у тебя невыкрутка случилась, потому к Жадобе и подался. Не знаю, может, и он раньше нормальным пацаном был, но сейчас – гнилой внутри. Это я тебе точно скажу.
– Может, ты, Хасан, и прав, – осторожно заметил Андрей. – Мы с ним последний раз лет десять тому виделись.
– Ты не думай, я зря не наговариваю. И не Жадоба меня просил тебя на вшивость проверить. Я человек прямой и открытый, что думаю, то и говорю. Надо – самому Жадобе в глаза скажу. Ведь мы все братва, вместе держаться должны. А он пацанов делит.
– Это как?
– В бригаде у нас и русские, и кавказцы, и татары. Полный интернационал. А Жадоба нас на своих и чужих делит. Типа, если ты Аллаху молишься, то уже и не совсем человек. А ведь мы братва – братья, значит. Вот я недавно дочке своей книжку с картинками купил про пиратов. У них тоже понятки были – ну, типа, как у пацанов. Там на корабле неважно, кто ты: негр, китаец или дворянин испанский – все равны. Смотрят только на то, как ты с абордажным крюком, саблей или пистолетом управляться можешь. Не мое, конечно, дело, но смотри, чтобы Жадоба тебя не подставил. Он это может.
– Не боишься, что я про твой разговор ему передать могу?
– Хасан ничего не боится. Я правду в глаза любому скажу. Думаешь, он негритянку эту просто так тебе отдал?
– Давай не будем об этом говорить… Ты вот о дочке вспомнил. Ее как зовут? – Ларин перевел разговор в другое русло, хотя в душе был согласен с Хасаном.