- Хочешь, поедем куда-нибудь пообедаем? - спросил я.
- О, с удовольствием.
- Снова в «Луиджи»?
- Не слишком ново, но почему бы нет? Мне там нравится.
И вот мы отправились на машине домой, я оставил ее там, а затем уже пешком прошли по улице и свернули за угол, туда, где находился наш любимый итальянский ресторанчик. Сегодня гостей встречал сам хозяин заведения, Луиджи Пучинелли.
- О, сеньор Фокстон и его прелестная синьорина Клаудия! Buongiorno[9], добро пожаловать! - приветствовал он нас в свойственной ему экспансивной манере. - Столик на двоих? Прекрасно. Следуйте за мной.
И он повел нас к нашему любимому столику у окна.
- Что-то не часто мы видим вас на ленче в нашем заведении, - заметил Луиджи с сильным итальянским акцентом, добавляя «э» к каждому слову, которое заканчивалось на согласную.
- Нет, - кивнул я. - Только по особым случаям.
- Eccellente[10], - с улыбкой сказал он и подал нам меню.
- Grazie, - ответил я, поддерживая эту игру.
В жилах Луиджи текло не больше итальянской крови, чем в моих. Как-то вечером за ужином я разговорился с его матерью, и она со смехом сообщила мне, что Луиджи Пучинелли родился на Тотенхэм-Хай-роуд, буквально в пяти милях отсюда, и был зарегистрирован там как Джим Меткаф.
В любом случае я желал ему только удачи. Еда и обслуживание в его ресторане были выше всяких похвал, заведение процветало, и неважно, что он не был настоящим итальянцем.
Для начала Клаудия заказала для нас обоих antipasto[11], за чем должен был последовать saltimbocca alla pollo[12], я же решил съесть еще и ризотто с грибами.
Первое блюдо мы ели в полном молчании.
- Поговори со мной, - попросила Клаудия. - Это же не последняя трапеза приговоренного к смертной казни.
Я улыбнулся.
- Конечно, нет.
Но оба мы сильно нервничали.
Что принесет нам завтрашний день?..
Я заказал такси на семь вечера, машина приехала, и мы отправились в больницу.
- Не понимаю, какая надобность ехать в больницу за ночь до операции? - спросил я Клаудию, пока мы пробирались через запруженную автомобилями Финчли-роуд.
- Хотят понаблюдать за мной до операции, чтоб сравнить затем результаты анализов до и после.
- А на сколько она назначена? - спросил я.
- Хирург сказал, что займется мной сразу же после утреннего обхода.
«Стало быть, это может состояться в любое время», - подумал я.
По своему опыту - набрался его достаточно еще в бытность мою жокеем - я знал: врачи и хирурги соблюдали расписание не лучше водителей лондонских автобусов в час пик.
- Что ж, по крайней мере, не придется ждать весь день, - с улыбкой заметил я.
Клаудия одарила меня взглядом, говорящим, что она готова ждать хоть целый год.
- Лучше уж пройти через все это, а там будем знать, с чем придется иметь дело.
- Понимаю, - кивнула она. - Но все равно страшно.
Мне тоже было страшно. Просто я старался этого не показывать.
- Все будет хорошо, - как можно убедительнее произнес я. - Ты же сама говорила, что рак обнаружен на ранней стадии, и я посмотрел данные в Интернете. Ты обязательно поправишься. Вот увидишь.
- О, Ник, - пробормотала она и крепко сжала мою руку. В глазах ее стояли слезы.
Я притянул ее к себе, и какое-то время мы сидели в полном молчании, пока машина проезжала через Риджент-парк, а затем свернула на Юстон-роуд.
Клаудию провели в приемный покой, сотрудники которого с удручающей торопливостью проделали все положенные при поступлении пациента процедуры. Они не то что были к нам холодны или невнимательны, но несколько раз заставили нас почувствовать себя неловко и даже глупо.
Меня попросили подождать в коридоре, пока медсестры и прочий персонал производили свои действия. Изо рта и носа Клаудии были взяты соскобы, затем то же самое проделали и с более интимными частями тела. Взяли кровь и мочу на анализ.
Примерно через пару часов они наконец объявили, что она готова для утренней операции, и оставили нас в покое. Я вошел в палату, выключил верхний свет, оставил лишь лапочку для чтения в изголовье кровати. И в помещении сразу стало уютнее.
Затем придвинул к постели стул, сел, взял ее за руку.
- Поезжай домой, - сказала Клаудия. - Со мной все будет в порядке.
- Меня можно вывести отсюда только силой, - ответил я. - Никуда не уйду.
Клаудия откинула голову на подушку и улыбнулась.
- Ладно, - сказала она.
До сих пор не верилось, что я столь превратно истолковал происходящее с ней. Вел себя как полный дурак. А могу оказаться в еще более печальном положении. При одной только мысли о том, что с ней может случиться худшее, меня прошибал холодный пот.
- Ты должна поспать, милая, - сказал я Клаудии. - Завтра тебе понадобятся все твои силы.
- Эта чертова постель такая жесткая. Спина просто разламывается от боли.
Еще несколько минут я возился с панелью управления кроватью, приподнимая то изголовье, то изножье, чтобы ей было удобнее. Не получилось.
- Неужели нельзя было сделать эти чертовы кровати такими, чтоб на них можно было лежать? - пожаловалась Клаудия. - Первое, о чем им следовало бы подумать.
Я понимал, что происходит. Ее раздражала каждая мелочь. Верный признак того, что она сильно нервничает. И мне оставалось лишь нежно улыбаться и соглашаться с ней во всем.
- Да, дорогая, - сказал я. - А теперь закрой глазки и попробуй уснуть.
- Ага, уснешь тут на этом долбаном ложе, - пробормотала она и повернулась ко мне спиной.
Но вот наконец воркотня стихла, и вскоре по тихому посапыванию я понял, что она спит. Я пересел в кресло и закрыл глаза.
В палату заглянула медсестра, включила верхний свет.
- Время справить естественные нужды, - громко объявила она.
И так продолжалось всю ночь - с интервалами часа в два приходили то мерить температуру, то давление, то брать кровь на анализ. И всякий раз палату при этом заливал ослепительный свет. Больницы явно не предназначены для релаксации и отдохновения.
Домой меня никто не прогонял. И я остался, хотя, должен признаться, провел не самую лучшую и спокойную в жизни ночь.
Завтрак Клаудия есть не стала, да ей и не предлагали - на крючке возле двери висела табличка с надписью «ЕСТЬ ПЕРЕД ОПЕРАЦИЕЙ ЗАПРЕЩЕНО». А потому я примерно в шесть утра спустился в вестибюль в поисках местечка, где можно было бы выпить чашку кофе и съесть булочку, пока пациентка принимает душ.
Примерно в восемь тридцать появился мистер Томик, хирург. На нем была голубая пластиковая туника и светло-голубые брюки - специальный костюм для операционной. Он принес с собой какие-то бумаги и толстую ручку-маркер, с помощью которой нарисовал большую черную стрелку на левой стороне живота Клаудии, чуть ниже пупка.
- Мы же не хотим выбрать неверное направление, правильно? - заметил он.
Не слишком ободряющее начало.
- Что именно вы собираетесь делать? - спросил я.
- Сделаем два маленьких надреза, вот здесь и здесь. - И он показал, где именно. - Затем с помощью лапароскопа как следует рассмотрим, что там творится внутри. Ну и потом полностью удалим левый яичник, - ответил он. - Я также планирую взять клиновидную биопсию с правого яичника.
- А что это такое, клиновидная биопсия? - спросил я.
- Крохотный кусочек ткани, его отщипывают, а затем подвергают анализу с целью проверить, все ли там чисто, - сказал он. - Потом зашью все дырочки, и Клаудия вернется в палату, вы и опомниться не успеете. В целом вся процедура занимает около часа, ну, может, чуточку больше.
- А если биопсия покажет, что не все чисто? - спросила Клаудия.
- Если я определю это сразу, просто на глаз, - ответил он, - тогда мне придется удалить и второй яичник. Если нет, ткань отправят в лабораторию на анализы. Есть шанс, правда, совсем мизерный, что мне придется провести полную гистероктомию, если обнаружу раковые клетки, прикрепленные к матке. Но, судя по результатам сканирования, это маловероятно.
Клаудия смотрела на меня расширенными от страха глазами.
Мистер Томик заметил это.
- Вот что, Клаудия, - сказал он, - обещаю минимальное хирургическое вмешательство. Но если придется сделать это, то сделаю. Ведь опухоль и метастазы сами собой не рассосутся. И я должен сказать вам все прямо и честно, поскольку мне нужно ваше согласие на дальнейшие действия. И вы прекрасно понимаете, что я не стану будить вас посреди операции и спрашивать разрешения удалить матку, если это потребуется для спасения вашей жизни. - Он улыбнулся ей. - Но, честное слово, не думаю, что дойдет до этого.
- А нельзя ли просто удалить опухоль? - спросил я. - И не трогать при этом яичник?
- Раковые клетки, скорее всего, распространились по всему яичнику, и это единственный способ остановить заболевание.
- Но если второй яичник в порядке, его ведь не обязательно удалять?
- Давайте преодолевать проблемы по мере их поступления, - сказал он. - Обсудим будущее после операции.
Из этого я понял, что и второй яичник, скорее всего, «не чист».
И желание мамы заиметь наконец внуков вряд ли сбудется.
- Ну, ладно, - сказал мистер Томик. - Мне нужна ваша подпись, вот здесь. - Он показал. - И здесь. И вот тут тоже, пожалуйста.
Клаудия взглянула на меня, в глазах ее читалось отчаяние. Я стиснул зубы и кивнул. Она подписала бумаги. У нас не было выбора.
- Прекрасно, - сказал хирург и забрал у нее бумаги. - Увидимся в операционной, минут через двадцать. За вами придут.
Мне хотелось сказать ему, чтоб осторожней обращался с моей девочкой. Но я не стал. Конечно, он будет осторожен. Иначе какой из него врач?..
Если вечер выдался трудным, то следующие двадцать минут ожидания показались просто невыносимыми.
Уходя, мистер Томик оставил дверь в палату открытой, и мы с Клаудией всякий раз вздрагивали, когда кто-то проходил мимо по коридору.
Что тут можно было сказать? Ничего. И мы молчали. И не сводили глаз с настенных часов, стрелки которых неумолимо переползли с без десяти минут девять до девяти, затем показали пять минут десятого и десять минут десятого.
Клаудия так крепко держала меня за руку, словно от этого зависела вся ее жизнь.
- Все будет хорошо, - сказал я. - Ты же сама слышала, что он сказал. Вернешься сюда и заметить не успеешь, что все уже позади.
- О, Ник, - несчастным голосом простонала она, - если у меня останется хотя бы крохотный кусочек яичника, давай постараемся заиметь детишек.
- Обязательно, - сказал я. - Ловлю тебя на слове.
- А ты сначала женишься на мне? - спросила она.
- Можешь не сомневаться.
Необычное предложение руки и сердца. Но ведь и находились мы в необычной ситуации.
Пятнадцать минут десятого в палату вошел санитар в таком же, как у хирурга, голубом одеянии и плотной матерчатой шапочке на голове.
- Пожалуйста, поаккуратней там с моей невестой, - сказал я, когда он начал выкатывать кровать из палаты в коридор. - Она очень мне дорога.
Я проводил Клаудию до лифта, там меня остановили и сказали, что дальше нельзя. Я последний раз взглянул на испуганное лицо любимой, затем двери лифта закрылись, и она скрылась из виду. Как-то слишком, на мой взгляд, быстро.
Я вернулся в палату и уселся в кресло.
Никогда прежде не чувствовал я себя таким несчастным, беспомощным и одиноким.
Честно говоря, не слишком удачное начало помолвки.
Клаудия отсутствовала почти три часа. К этому времени я чуть ли не бился головой об стенку от отчаяния и тревоги.
Просидеть три часа в больничной палате в ожидании оказалось куда как страшней и хуже, чем провести втрое больше времени в камере полицейского участка в Паддингтон-Грин.
Какое-то время я размышлял над тем, что именно происходит наверху, в операционной, мысленно поделив циферблат часов на сегменты. Сперва попробовал сообразить, сколько времени уйдет на то, чтоб усыпить Клаудию; затем - как долго хирург будет делать эти самые свои надрезы. Потом: сколько времени ему понадобится, чтоб вырезать яичник, ну и так далее. Я понятия не имел о том, верны ли эти мои исчисления - скорее всего, нет, - но занятие немного успокаивало.
Согласно этим исчислениям Клаудия должна была вернуться в палату через два часа, и когда этого не произошло, воображение начало подсказывать самые ужасные варианты развития событий. Часы на стене продолжали неумолимо тикать, словно смеясь надо мной. А Клаудии все не было.
Ко времени, когда я наконец услышал, как ее везут по коридору, я уже полностью был уверен в том, что все прошло ужасно, что Клаудия умерла на операционном столе.
Но она не умерла. Ей было холодно, все тело сотрясала дрожь.
Я страшно обрадовался, увидев ее, и не сразу заметил, что состояние ее хорошим никак было нельзя назвать. Она испытывала боль, ее тошнило от анестезии. И еще ей никак не удавалось сдержать эту противную дрожь.
- Вполне нормальное явление, - сказала медсестра, когда я спросил, почему она так дрожит. - Скоро будет в полном порядке.
- А нельзя ли принести еще одно одеяло? - спросил я.
Медсестра нехотя согласилась, и вскоре дрожь прекратилась, Клаудия немного расслабилась. А потом уснула.
Мистер Томик пришел проведать нас часа в два, когда Клаудия еще спала.
- У меня есть новости, хорошие и не очень, - тихо сказал он мне. - Начнем с хороших. Я удалил только один яичник, второй выглядит вполне здоровым. Но я все равно отщипнул кусочек для биопсии, его уже передали в лабораторию для проведения анализов.
- Ну а не очень хорошие? - спросил я.
- Рак проник не только в яичник, как мы полагали, метастазы вышли на поверхность. С помощью сканирования точно определить не всегда удается.
- И что это означает? - спросил я.
- Это означает: есть вероятность того, что раковые клетки яичника могут оказаться в жидкости внутри брюшной полости. Сказать наверняка можно только по завершении лабораторных анализов.
- И?..
- Чтоб убедиться, что все раковые клетки уничтожены полностью, Клаудии, возможно, придется пройти один или два курса химиотерапии.
- Химиотерапии?
- Боюсь, что да, - ответил он. - Ну, просто чтоб окончательно убедиться.
- Это значит, что я потеряю волосы? Совсем облысею? - спросила Клаудия. Она лежала с закрытыми глазами, но, оказывается, не спала и все слышала.
- Возможно, - ответил врач, - хотя сегодня у нас появились новые препараты, значительно лучше прежних. - Я воспринял этот его ответ как «да», она облысеет. - Но волосы очень быстро отрастут.
Длинные, гладкие, черные, как вороново крыло, волосы Клаудии всегда были предметом ее гордости.
- Так, значит, прямо сейчас надо начинать химиотерапию? - спросил я.
- Нет, только через несколько недель, - ответил он. - Сперва дадим Клаудии время оправиться после операции.
- А это может как-то повлиять на второй яичник? - не унимался я. - Читал в Интернете, что некоторые лекарства от рака приводят к бесплодию.
- Мы используем очень мощные средства, - сказал он. - Они атакуют те клетки, которые быстро размножаются делением, к примеру, раковые. Но также могут до какой-то степени повлиять и на другие клетки и органы. Насколько я понимаю, сохранение способности к деторождению является для вас приоритетом?
- Да, - тут же выпалила Клаудия, не открывая глаз.
- В таком случае мы будем очень и очень осторожны, - сказал он. - Правильно?
В половине четвертого я оставил Клаудию в больнице и поехал домой, переодеться и принять душ. Я воспользовался Северной линией метрополитена, сел на «Уоррен-стрит» и доехал до «Финчли Сентрал».
- Я ненадолго, - сказал я Клаудии. - Часика на полтора, не больше. Тебе что-нибудь принести?
- Новое тело, - с несчастным видом пробормотала она.
- Меня вполне устраивает это, - с вымученной улыбкой сказал ей я.
Врач сказал, что она должна провести в больнице еще одну ночь, обещал выписать на следующий день или самое позднее - в четверг.
Перед станцией «Ист Финчли» поезд вырвался из темного туннеля, в глаза ударил яркий солнечный свет. Добрый знак. Он означал, что я почти уже дома.
Я шел по Личфилд-гроув и вдруг увидел, что у двери моего дома стоит какой-то мужчина и жмет пальцем на кнопку звонка. Я уже хотел окликнуть его, но тут он слегка повернул голову, словно оглядываясь через плечо.
Несмотря на то что я сказал полиции, что толком не разглядел убийцу Геба в Эйнтри, я тут же узнал его. Убийца стоял у двери моего дома на Финчли, и было ясно: он навестил меня вовсе не для того, чтоб осведомиться о моем здоровье.
Сердце екнуло и заколотилось, как бешеное, я с трудом подавил крик. И уже начал было заворачивать назад, но тут глаза наши встретились, и я увидел в правой его руке продолговатый черный предмет: пистолет с глушителем.
«Вот гадина», - подумал я.
Развернулся и помчался прочь по Личфилд-гроув по направлению к Риджент-Парк-роуд.
Нашу улицу в часы пик иногда использовали для объезда, и машин тут бывало полно, но сейчас, в четыре часа дня, она выглядела сонной и пустынной, не было видно даже детишек, спешащих из школы домой.
«Безопасно там, где много людей, - подумал я. - Ясно, что он не станет убивать меня на глазах свидетелей. Но с другой стороны, он убил Геба на ипподроме, где собралось около шестидесяти тысяч зрителей».
Я оглянулся через плечо - для этого пришлось развернуться чуть ли не всем корпусом из-за поврежденных шейных позвонков. Это было ошибкой.
Пуля просвистела слева от меня.
Я припустился бежать еще быстрей и закричал.
- Помогите! Помогите! - во все горло завопил я. - Звоните в полицию!
Но никто не откликнулся, а дыхание нужно было беречь для бега. И находился я не в лучшей спортивной форме.
Показалось, что мимо просвистела еще одна пуля, со звоном срикошетила от тротуарного бордюра, но оглядываться и проверять, так ли это, я не стал.
Целым и невредимым я добежал до Риджент-Парк-роуд и свернул влево, за угол. И, не сбавляя скорости, ворвался в магазинчик мистера Пателя, где покупал газеты, промчался мимо ошарашенного владельца, забежал за прилавок, пригнулся и спрятался там, с трудом переводя дух.