— Это называется «экотуризм», — с улыбкой подсказал Денис.
— Девки в кокошниках? — съязвила старушка.
— Возможность доить коров, работать в саду и любоваться закатами, попивая на веранде чай из самовара.
— Что бы они ни затевали, все равно получится бордель, — махнула она рукой.
Мы вновь вернулись к фотографиям, и я смогла увидеть Дениса в коляске и в девчачьем чепчике, на велосипеде, с собакой на поводке, а также с портфелем в руках. Подобные фотографии найдутся в альбоме каждого. На последнем фото он был рядом с бабкой. Она в вечернем платье с ниткой жемчуга на шее, осанка королевы и то же выражение лица. Он в костюме, с галстуком-бабочкой — вылитый наследный принц. Каждая фотография сопровождалась подробными объяснениями и занимательными историями из жизни Дениса, которые ему самому таковыми совсем не казались.
С трудом дождавшись, когда бабуля закроет альбом, Воропаев потащил меня на прогулку. Я бы предпочла еще немного поболтать со старушенцией, кое-что в ее словах показалось интересным, однако отказаться сочла неразумным. Мы направились к реке, которая в этом месте делала плавный изгиб. Я любовалась пейзажем, Денис поглядывал на меня с некоторой нерешительностью. Поднялись на крутой берег, Денис шел впереди, и я спросила:
— Бабушка считает, что Аристарх Давыдович имеет отношение к гибели твоих родителей?
Он вскинул голову, взглянул в упор, но тут же отвел взгляд.
— Не стоит обращать внимания на ее слова.
— Почему же? Хоть ей и перевалило за восемьдесят, но с головой, похоже, полный порядок. И если эти мысли появились, значит, было нечто, ее насторожившее.
Денис устроился на земле, вытянул ноги и стал жевать травинку, я села рядом. Мы смотрели на воду и молчали. Я не торопила его, он, скорее всего, обдумывал, что ответить. А может, гадал, стоит ли вообще отвечать.
— Чем занималась твоя бабуля до выхода на пенсию? — задала я вполне невинный вопрос.
— Преподавала в университете. Историю. Увлечения историей в нашей семье никто не избежал. Дед принимал участие в создании военного музея в городе. Умер в самом начале 60-х, на войне получил серьезное ранение, от последствий которого страдал много лет. Мой отец вроде бы нарушил традицию и пошел в технический вуз, но… Видишь ли, все эти семейные легенды сыграли с бабулей злую шутку, она в самом деле вообразила, что в них что-то есть. Фламель, алхимия, слитки золота… Я думаю, это от избытка свободного времени. До выхода на пенсию человеком она была очень занятым, а к записной книжке своего свекра относилась просто как к реликвии семьи. Долгое время та преспокойно лежала в шкатулке, и годами к ней никто не прикасался. Потом мой отец внезапно проявил к ней большой интерес, да еще стал запираться в кабинете со своим другом, возясь с какими-то реактивами, которыми провоняла вся квартира. Я помню, как бабуля грозно рычала, что двое здоровых мужчин могли бы заняться чем-то полезным, например, починить крышу на даче, а не тратить жизнь на глупости.
— Неужели никто до твоего отца ни разу не заглянул в записную книжку?
— Почему, заглядывали, и не раз. Даже я. Текст на латыни, зашифрованные химические формулы. Ты же слышала, прадед увлекался алхимией, должно быть, тоже наслушался россказней про Фламеля.
— Но ведь он зачем-то передал перед расстрелом записную книжку своей семье?
— А что еще он мог передать? Обручальное кольцо? Весьма вероятно, что его бы обменяли на кусок хлеба, и до жены прощальный дар так бы и не дошел. Да и сомневаюсь, что в тюрьме прадеду позволили оставить у себя хоть что-то ценное.
— И не было никакой записки?
— Была. Клочок бумаги, на котором он написал карандашом всего несколько слов. Что-то типа: «Прощай, любимая, поцелуй детей. Не плачь обо мне и попытайся устроить свою жизнь. Детям нужен отец, а тебе поддержка». Было еще что-то про вечера в Осташкове и почему-то про игру в прятки.
— В прятки? — переспросила я.
— Да, что-то вроде этого. Наверное, какие-то трогательные воспоминания, понятные им одним. Записку долго хранили, но так как написана она была карандашом, уже через несколько лет ничего прочитать было невозможно.
— Получается, о том, что содержалось в записной книжке, никто толком не знал?
— Прадед владел латынью, а в записной книжке были выдержки из средневековых трактатов по алхимии, им переписанные. Вот откуда все эти формулы.
— Агриппина Семеновна работала в университете, среди преподавателей наверняка был человек, знающий латынь.
— Во-первых, довольно трудно найти человека, знающего латынь в достаточной степени, чтобы перевести средневековый трактат, во-вторых, я уже сказал: увлечение моего отца бабулю, скорее, раздражало. Отец занялся латынью, и Аристарх Давыдович тоже. В отличие от отца, он добился значительных успехов. Детей у него не было, покойная жена во всем ему потакала, потому что не могла родить наследника и больше всего на свете боялась, что он с ней разведется. Она готова была смириться со всеми его чудачествами. Пусть себе сидит с другом вечера напролет или зубрит латынь, точно гимназист, все лучше, чем торчать в пивной или по бабам шляться.
— Твоя бабуля уверена, что записную книжку Аристарх Давыдович попросту украл?
Денис пожал плечами.
— После убийства она обнаружила, что записная книжка исчезла. Вот тогда и выяснилось, что отец подарил ее своему другу.
— С его слов, разумеется?
— Да. И, честно говоря, ни у кого, кроме бабки, это сомнения не вызвало.
— Но следствие должно было этим заинтересоваться.
— Маша, из квартиры пропала крупная сумма денег, а для того, чтобы взять у отца эту книжку, совершать убийство ни к чему. В конце концов, Аристарх Давыдович мог переписать ее слово в слово. Это ведь не средневековый манускрипт, и сама по себе записная книжка ценности не имеет.
— Но ведь и у тебя возникли сомнения, разве нет? Поэтому ты хотел получить ее.
— И обнаружить там формулу философского камня? — усмехнулся Денис и махнул рукой. — Я просто надеялся вернуть то, что принадлежало моей семье. Старик отдать мне ее отказывался. Пока жив, сказал он, она будет храниться у меня, как память о моем друге. С бабулей они поссорились и уже много лет не разговаривают.
— Ты сам говорил, что старик разбогател как-то внезапно.
— Ну да, он разбогател на торговле антиквариатом, а я на производстве колбасы и сосисок. Никого не убивая при этом.
— Ага. Старик организовал в подвале своего дома то ли мастерскую, то ли лабораторию и торчит там ночи напролет. Что бы ты ни говорил сейчас, но в глубине души уверен, что гибель родителей…
— Я бы хотел знать наверняка, — перебил он. — Я не верю ни в какую алхимическую чушь, но старик мог в нее поверить. Когда человеком овладевает страсть, он становится одержимым. Думаю, с ним произошло примерно то же. Вот он и сидит в своей лаборатории. Хотя денег у него более чем достаточно, и, учитывая возраст и отсутствие наследника, они ему и вовсе ни к чему. Он увлечен своей идеей, моя бабуля своей. Переубеждать ее бессмысленно. То, что старик отказался вернуть записную книжку, а потом подружился с каким-то химиком, который внезапно исчез, кажется ей весомым доказательством.
— Но ведь и убийство, и исчезновение — это факт.
— Да. Но причина совсем другая. Старик торгует антиквариатом, а слитков золота никто в глаза не видел. И появись они вдруг, сохранить это в тайне было бы вряд ли возможно. Я идиот, — вдруг засмеялся Денис, глядя на меня. — Сижу рядом с красивой девушкой и битый час обсуждаю всю эту чушь. — Он легко поднялся и протянул мне руку.
…Как я и предполагала, вечером меня ждал допрос. Узнав, что мы с Денисом навещали его бабку, старик заметно насторожился.
— Премилая дама, — с натянутой улыбкой заметил он. — Правда, возраст дает себя знать, она стала увлекаться нелепыми фантазиями.
— Что вы имеете в виду? — заинтересованно спросила я.
— Ну, она к месту и не к месту вспоминает о благородном происхождении своего супруга, как будто сейчас не двадцать первый век на дворе, а восемнадцатый.
— Мне она в основном рассказывала о том, какой Денис замечательный. И хитро выспрашивала о наших отношениях. Я ее немного побаиваюсь, очень строгая дама.
— Уверен, вы ей понравились. В вас чувствуется порода. Кстати, вам что-нибудь известно о ваших предках?
— Мой прадед был сельским священником, это все, что я знаю. — «Папа — карточный шулер, — мысленно продолжила я. — А мама… мама, скорее всего, недалеко от него ушла».
— Не позволяйте ей вами помыкать, — погрозил мне пальцем Аристарх Давыдович. — Предки не имеют значения, если человек сам чего-то стоит.
Последующие за этим четыре дня все свое свободное время я проводила с Денисом, так что на Арсения его просто не было. Общались мы только по телефону, и, судя по его голосу, он был этим очень недоволен, и это еще мягко сказано.
На пятый день во мне заговорила совесть, и утром, сообщив старику, что иду за продуктами, я отправилась к любимому. Дверь мне открыла длинноносая. Взглянула так, точно я привидение, пролепетала: «Здравствуйте» — и добавила:
— Арсений Павлович плохо себя чувствует.
— Сейчас он будет чувствовать себя еще хуже, — заверила я, решительно шагнув вперед, девице пришлось посторониться.
Арсения я обнаружила в гостиной, он лежал на диване в рубашке и брюках, судя по их виду, ночь он провел не раздеваясь. Длинноносая тоже была одета, но это ничего не значило. На голове Арсения покоилось полотенце с кубиками льда, он тихо постанывал и был готов скончаться в любую минуту. Но как только меня заметил, перестал стонать и произнес со злостью:
— Надо же, ты обо мне вспомнила. И даже решила навестить.
— Как выяснилось, зря. Страдаешь с похмелья?
— Где ты видела частного сыщика-трезвенника?
— А эта что здесь делает? — рявкнула я, кивнув в сторону девицы, которая паслась по соседству.
— Проявляет заботу, раз уж больше некому.
— Вчера вечером позвонил клиент, — затараторила девица, косясь на меня. — Я решила разыскать Арсения Павловича. Он был в баре… — Девица смущенно кашлянула, переведя взгляд на шефа. — Я помогла ему добраться до дома, а утром заехала проверить, как он себя чувствует.
— Что ж вы не остались на ночь, милая девушка? Уверена, он был бы совсем не против. Или так далеко ваша любезность не распространяется?
Девушка похлопала глазами и собралась реветь, а я почувствовала себя негодяйкой.
— Оставь девчонку в покое, — проворчал Арсений.
— С чего это тебе вздумалось напиться? — напустилась я на него. — Охаживал очередного следователя?
— Страдал от несчастной любви. Ты болтаешься по городу с этим типом, а мне только и остается, что заливать грусть-тоску коньяком.
— Чем следить за мной, лучше бы занялся делом. Впрочем, о чем я? Если бы мне удалось застать тебя занятым чем-то полезным, я сохранила бы это яркое, но мимолетное впечатление на всю оставшуюся жизнь.
Арсений сбросил с головы полотенце, сел и с неудовольствием на меня уставился. Я почувствовала легкое беспокойство.
— Арсений Павлович, я пойду? — пискнула Оксана.
— Иди, милая, — кивнул он, не спуская с меня глаз.
— Ты ведешь себя, как мальчишка, — вздохнула я, решив, что переборщила. — Хочешь, приготовлю тебе завтрак? — И не дожидаясь ответа, скрылась в кухне.
Когда я оттуда вернулась с подносом в руках, Арсений лежал на диване, прикрыв лицо локтем.
— Смертельно больные едят сидя или лежа? — поинтересовалась я, устраиваясь рядом.
— Я рад, что мой вид поднимает тебе настроение.
— Не злись, лучше съешь яичницу.
Я стала его кормить. Ел он неохотно, и суровости в его взгляде даже прибавилось. Отставив в сторону тарелку, я его поцеловала.
— Помнится, мы договорились, что ты избавишься от этой девицы, — не удержалась я.
— И кто тогда привезет домой страдальца?
— Не увиливай.
— Чем она тебе не нравится?
— Мне нравишься ты. Даже в таком состоянии.
Я вновь его поцеловала, он прижал меня к груди, легко перевернувшись, навалился сверху, я засмеялась, отталкивая его, и мы наперегонки принялись стаскивать с себя одежду. Похмелье на способностях Арсения никак не сказалось, чему я от души порадовалась. Однако радость моя длилась не так долго, как хотелось бы. Пора было возвращаться к старику. Стоило мне об этом напомнить, как Арсений помрачнел.
— Не вижу никакого смысла в твоем дальнейшем присутствии в его доме. Все, что мы хотели знать…
— Я хочу взглянуть на лабораторию, или что у него там в подвале.
Арсений в досаде покачал головой:
— Зачем? Уверяю тебя, слитков золота ты там не обнаружишь. В этом твой Денис прав.
— Не называй его моим, — разозлилась я.
Вспыхнувшую перепалку прервал звонок мобильного. Звонила, как выяснилось, Раиса.
— Сенечка, наши подопечные заказали такси на одиннадцать. Самолет в 13.30, так что скоро прибудем. Марусю я предупрежу.
— Она со мной.
— Это хорошо. У меня еще новость. Сдается мне, не мы одни присматриваем за парочкой. Позавчера я заметила парня, который за ними увязался. Теперь сомнений не осталось, эти двое его очень интересуют. Витька уверяет, что видел, как он их фотографировал.
Закончив разговор с Раисой, Арсений задумался.
— Кто это может быть, по-твоему? — не выдержала я.
— Допустим, у старика возникли подозрения. Впрочем, подозрения могли возникнуть и у Бритого. Любопытно, что последует за этим.
— А ты еще сомневался, стоит ли мне возвращаться.
Мы заскочили в супермаркет, там меня и застал звонок старика.
— Машенька, мы вас потеряли. — В голосе намек на недовольство.
— Я рядом с домом, — заверила я.
Арсений высадил меня в переулке, и я, нагруженная пакетами, припустилась к калитке. Во дворе Генка помогал старику загружаться в мини-вэн.
— Извините, что так долго, — сказала я. — Встретила подругу.
— Понимаю. Мы едем по делам, к обеду вряд ли вернемся. Сегодня прилетает Евгения Мироновна, надо бы приготовить что-нибудь вкусненькое.
— Да-да, я позабочусь об ужине.
Дождавшись, когда я войду в дом, Генка устроился в кресле водителя, и через минуту они уехали. Это можно считать подарком судьбы. Единственный шанс заглянуть в подвал. После возвращения королевы-матери сделать это будет проблематично. Значит, сейчас или никогда. Побросав покупки в кухне, я направилась к лифту. Вошла в кабинку, закрыла дверь. Отмычки я всегда носила с собой, тщательно пряча в одежде, опасаясь очередного обыска в комнате. Извлекла одну из шва платья и вставила в замок. Повернула и издала вздох облегчения. Не вынимая из замка, нажала кнопку. Лифт стал медленно опускаться, а я гадать, что меня ожидает. Наконец, лифт остановился, и я открыла дверь. Свет, падавший из кабины, позволял увидеть лишь то, что находилось от меня в радиусе метра, не более, хотя чувствовалось, что помещение просторное.
Сделав пару осторожных шагов, я стала ощупывать соседнюю стену в поисках выключателя. Легкий щелчок, и вспыхнул свет. На мгновение я зажмурилась, а потом присвистнула от изумления. Помещение действительно оказалось просторным, метров восемьдесят, и, наверное, занимало большую часть подвала. Вдоль стен стеллажи с книгами, стеклянными банками и какими-то минералами. Рыцарские доспехи, инструменты неизвестного назначения, навевавшие смутные воспоминания о виденных в детстве фильмах: мрачные подвалы инквизиции, палачи в черных колпаках, скрывавших лица. Все аккуратно разложено, как будто старик готовился к нелегкой работе заплечных дел мастеров. Я невольно нахмурилась. Подвал с низкими сводами очень напоминал застенок. В этом смысле люминесцентные лампы под потолком ничуть не помогали, яркий свет делал помещение еще более мрачным. Прямо посередине комнаты огромный стол, сколоченный из широких досок. На нем стояли пробирки, спиртовки, какие-то реактивы в пузырьках. Слева сооружение наподобие камина. Красный кирпич успел почернеть от копоти. Рядом чугунная печка. В плетеной корзине куски угля. Глобус на подставке, должно быть, старинный или стилизованный под старину. Надписи на нем были сделаны латиницей. За шахтой лифта оказались верстак, столярные инструменты, в углу свалена старая мебель. Я вернулась к стеллажам. В ближайшей банке с мутной жидкостью находилась человеческая рука, сморщенная, страшная. Во второй — заспиртованная лягушка гигантских размеров. Я немного пошарила на столе, нашла папку с бумагами. Какие-то символы, надписи к ним вроде бы на латыни. В целом подвал напоминал декорацию фильма о колдунах и волшебниках. Здесь бы точно обитал колдун, атмосфера соответствующая. На фига взрослому дяде эти детские забавы? В старости начитался Гарри Поттера? Не хватает только мантии и совы на шестке возле камина.
Я еще раз прошлась по подвалу. Ничего такого, что могло бы меня заинтересовать. Не поленившись, я отодвинула банки на стеллажах, кирпичная кладка старая. Ни сейфа, ни тайника. Я вернула банки на место, поражаясь, зачем старику понадобилась вся эта дрянь. Неужто он в самом деле вообразил себя средневековым алхимиком?
Я села в кресло с высокой спинкой и подлокотниками в виде львиных голов, огляделась, задерживая взгляд то на одном предмете, то на другом, прислушиваясь к своим ощущениям. Беспокойство, возникшее вначале, отступило, теперь я видела лишь комнату старого чудака, набитую всяким хламом. Пожалуй, Денис прав. Старик увлекся всей этой белибердой и торчал здесь ночами, занимаясь тем же, что и его неразумные предшественники, то есть тратил время на несбыточные фантазии.
Взглянув на часы, я решила, что пора отсюда выметаться, мне еще готовить ужин по случаю возвращения королевы-матери. С неохотой я выбралась из кресла и побрела к лифту. Теперь мне было совершенно ясно: Климов погиб из-за похищенной им записной книжки, которая на деле ничего не стоила. Она представляла ценность лишь для спятившего старика, чьи фантазии питала. А между тем у него под носом девица, которую он считает своей женой, готовится оттяпать вполне реальное богатство. Кто бы она ни была, но интересовало ее наследство, а вовсе не этот дурацкий подвал, в котором она, как и я, наверняка успела побывать и испытала то же разочарование. Разумеется, я не надеялась обнаружить здесь сокровище, но то, что увидела, показалось откровенным издевательством. Напустив таинственности с этим дурацким подвалом, старик, должно быть, многим задурил головы, пробуждая алчные фантазии.