– Что вы ищете? – удивилась дама. – Все здесь. – Она показала на металлические емкости, из которых обычно продают мороженое шариками. Дама уверенно взяла ложку и выжидающе уставилась на Кортика.
– И что я должен делать? – не выдержал он.
– Поставьте ногу на прилавок.
От неожиданности Кортик застыл, потом поинтересовался – которую?
Знаете, иногда он меня просто умиляет!
– Левую, – сказала дама.
Кортик задрал ногу и поставил ее пяткой рядом с подносом с пирожными. Ну не лапочка?!
Дама внимательно осмотрела его ступню, набрала ложкой сначала белую воздушную массу и осторожно выложила ее на ногу Кортика где-то в районе большого пальца и того, что рядом с ним – я в этот момент давился от хохота, потому что подумал, что следующий за ним должен быть указательный – на ноге, понимаете? Потом она щепоткой набрала тертый орех, присыпала начавшую растекаться белую массу, а на тертый орех сверху – тоже щепоткой – сыпанула нечто похожее на искусственный иней. Наклонилась низко… Я подумал, что она любуется созданной композицией, но дама высунула язык и это лизнула.
– Ай!.. – шепотом сказал Кортик, когда язык добрался до углубления между пальцами.
– Ты будешь это терпеть? – поинтересовался я.
– Я верю бабушке. Она обещала меня вылечить.
– От чего?
– От этого, как его… Короче, чтобы я больше не стрелял в людей.
Дама подняла голову и посмотрела Кортику в лицо.
– Вы стреляете в людей?
– Случается, – криво изобразив извиняющуюся улыбку, вздохнул Кортик.
– А вы стреляете до того или после?
– Можно я уберу ногу, если вы уже поели?.. – Выдохнув с облегчением, Кортик стал на обе ноги.
– Понимаете, моя подруга очень больна, и хотя проблема с эвтаназией в нашей стране не стоит так остро, как…
В кофейню вошла Ваниль и поинтересовалась, будет ли дама делать заказ.
– Непременно! На субботу, если можно. Заказ на двоих. Только пусть юноша оденется по-другому. Можно черный плащ с капюшоном. Скажите, милочка, а как у него с оружием? Он сам принесет, или…
– С оружием у него все в порядке, – сладко улыбнулась Ваниль. – Обговорите условия с Ассоль Марковной, она ждет вас в своем кабинете.
– Что такое – эвтаназия? – спросил у меня Кортик, когда дама ушла.
– Это обычное самоубийство, только чужими руками.
– Если чужими, то это – убийство, – возразил Кортик.
– Извини, котенок, ты нарвался на мадам Бовари. – Ободряюще улыбнувшись, Ваниль подмигнула: – Патологическая страсть к драматизму и эвтаназии. С нею справляется только Ассоль, это мой промах. Как ты себя чувствуешь?
– Она лизала мою ногу!
– Вот я и спрашиваю, пойдешь передохнуть или обслужишь китайцев?
– А что, сегодня моя смена? – нервно поинтересовался Кортик. – Это мой первый день в вашей психушке, я еще не вникнул в суть отношений между покупателем и этим!.. как его назвать? – за прилавком! Даже в Макдоналдсе предоставляют несколько дней ученичества!
– Я останусь с тобой, не кипятись. Давай впарим им Эйсу на выходные.
– Давай, – пожал плечами Кортик. – Если никто не будет меня лизать!
Вошли два китайца и тут же стали фотографировать. В основном – Кортика. Ваниль выставила из холодильника экспромт Эйсы и вдруг залопотала по-китайски, ужасно удивив Кортика и обрадовав посетителей. Позвала Эйсу. Та вошла в черном кожаном комбинезоне в обтяжку с таким количеством прорезей, что от одежды остались только полоски. На голове ее была классическая маска для шоу садомазохистов. Хлестко ударив себя плеткой по голенищу сапога (голенище кончалось сантиметрах в двадцати над коленкой), она наклонилась над «термитником» и вдруг выдохнула огонь изо рта. Кортик от неожиданности отпрянул назад и упал за прилавок. Быстрое оранжевое пламя оплавило «термитник», карамельные пузырьки скукожились и местами оплыли. Эйса высунула язык и лизнула подтекающее мороженое, оцарапавшись об острый край оплавленной карамели. Капелька крови с ее языка в белом мороженом.
Китайцы захлопали в ладоши. Они стали обговаривать заказ торта на завтрашнюю вечеринку.
– Обрати внимание на их щедрые улыбки, – процедила сквозь зубы Ваниль Кортику. – Более лицемерной расы не сыскать. Высчитают все до последнего цента, крем закажут неимоверный, а потом еще на следующий день придут поблагодарить – «все холосо, сипасиба, тока крем не удался, и васа девоська ударила не того селовека», после чего в счет моральных издержек унесут дюжину пирожных.
Китайцы что-то залопотали. Ваниль посмотрела на Кортика и сменила тон на более жесткий. Они долго препирались, потом китайцы ушли оплачивать заказ.
– Я так в жизни не смогу! – заявил обеспокоенный Кортик.
– Не волнуйся. Я сказала, что ты боишься огня и предпочитаешь ударам плеткой стрельбу.
– Что, все уже знают, да? – приуныл Кортик.
– Не будем знать – не сможем помочь. – Ваниль лаконично отмела всякие намеки на сплетни.
– А зачем им… такое? – Подумав, Кортик так и не смог подобрать слово. – Мальчишник?
– Ну что ты. На мальчишники заказывают меня, сливочную. Обычная вечеринка в китайском офисе.
В обеденный перерыв все ели чебуреки и пили зеленый чай. Кортик налегал на пирожные. Я впервые попробовал горячий горький шоколад с растертым в муку миндалем – любимое лакомство Марии-Антуанетты. После еды Кортика посадили в кресло, попросили закрыть глаза. Эйса взяла саксофон, поставила одну ногу в сапоге на маленькую табуретку и начала играть, изгибаясь под музыку худым гибким телом в разные стороны.
Я затосковал с первых мгновений тягучих звуков. Кортик вообще затух. Когда она закончила, я спросил – что это было?
– «Fragile», – ответила Эйса. – «Неустойчивое равновесие».
– Класс! – прошептала Ваниль.
Я мысленно с нею согласился, хотя едва прошел через эту музыку по натянутому канату собственных нервов.
– А можно вместо неустойчивости какую-нибудь Love Story? – попросил Кортик, зевая.
– Только не Love Story! – возмутилась Ваниль. – Лучше «Маленький цветок»!
– Просьба короля – закон! – ответила на это Эйса и провела языком по губам.
Под заказанную музыку Кортик, объевшись пирожными, заснул.
– Сон – лучшее лекарство, – заметила по этому поводу Ваниль шепотом и попросила: – А теперь, пожалуйста, изобрази «Petite fleur»! Тихо-о-онечко-не-ежненько…
И с кошачьей осторожностью танцевала потом танец живота. «Чтобы чебуреки не возомнили о себе бог знает что!» – объяснила она.
Касабланка в это время в другой комнате массировала бабушке Соль ступни – той пришлось полдня проходить на шпильках.
Когда Эйса, закончив играть, выколачивала слюну из мундштука, я подумал, что это та еще компания! Вместе они вполне смогут разлучить меня с Кортиком. Я не умею делать пузыристую карамель, не изрыгаю огонь и уж точно не играю на саксе.
Вторую половину рабочего дня Кортик провел в подсобном помещении у мойки. Я устал наблюдать его сосредоточенное лицо над горой грязной посуды. Предложил полезть со мной на кран.
– Там не так уж высоко!
Кортик только отмахнулся. Похоже, его мутило от сладкого. В таком состоянии затащить моего друга на высоту – задача невыполнимая. Я разозлился – зачем он объедался пирожными и шоколадом?! Раньше, когда я злился, я заводил его с трех фаз.
– Это твое будущее, да? У плиты или у мойки? – первая фаза.
Кортик пожал плечами.
– Что-то в этом мне кажется странным. Наверняка бабушка Соль имеет на тебя особые виды. Как ты думаешь – какие именно, учитывая специфику обслуживания в этом заведении? – вторая фаза.
Мой друг медленно стащил резиновые перчатки и насупился – действует!
– Ты знаешь, что у женщин после климакса наступает сильная нехватка гормонов? Они почему-то думают, что мужских. Знаешь, как должно в их представлении выглядеть лечебное пирожное? Нечто вроде песочной корзиночки со спермой. А в этом заведении работают только девочки – заметил? Даже и не знаю, как они выкручивались до твоего…
Кортик набросился на меня, не дав договорить. Прогресс! Раньше (лет до десяти) он после третьей фазы от злости и невозможности меня ударить – кто же ударит обезноженного горбуна! – в сердцах раскручивал инвалидную коляску и шел обливать голову водой. К одиннадцати годам он решил не поддаваться на мои провокации – терпел, сжав зубы, а один раз грустно попросил: «Не заводи меня, Атила, я твой единственный друг». После этого я прекратил трехфазовую нервотрепку и перешел к более утонченным одноразовым экспромтам, большинство которых Кортик не понимал из-за своей литературной и философской непросвещенности.
Мы били друг друга ногами, руками, а я еще кусался. Кусаться я научился в детских санаториях с двух лет.
Услышав шаги в коридоре, я вывернулся и выбежал из подсобки. Бежать – это счастье. Я так глубоко вдыхал воздух, что взлетал над асфальтом при каждом отталкивании правой ногой. Мир казался набором геометрических фигур, «обитатели так называемых четырех материков» грели воздух вокруг меня своим телами, а я бежал и смеялся. Знаете, почему? Потому что выяснил: у меня толчковая – правая!
Ваниль положила на заплывший глаз Кортика сырой антрекот. Мясо стало подтекать, Кортика мутило от запаха крови. Эйса обрабатывала укусы на руках и самый неприятный – на правой щеке у губы.
– Я все понимаю – психическое расстройство, всякие мании, – заявила она курившей Ассоль. – Но этот вот укус на щеке – ужас кромешный! – как можно объяснить?!
– Никак. – Ассоль подошла и всмотрелась в лицо внука.
– Да ладно, – отшутился он. – До свадьбы, говорят, все такое заживает.
– Плевать на свадьбу, – заявила Ассоль. – Через неделю ты должен выглядеть как непогрешимое произведение искусства.
– Перед кем? – хмыкнул Кортик.
– Перед стариком в инвалидной коляске, – ответила Ваниль. – Ассоль на тебя поспорила.
– На мою сперму? – спокойно спросил Кортик.
Наступила тишина. Потом Ассоль прошлась по комнате – они зализывали раны Кортика на втором этаже в комнате бабушки – и поинтересовалась:
– Он сказал – сперма?
– Нет, – быстро ответила Ваниль.
– Да! – кивнула Эйса. – По-моему, у мальчика крыша поехала.
– Тоже мне новость! – отмахнулась бабушка.
– Вероятно, он думает, что мы собираемся его клонировать на радость престарелым маразматикам. Считает, верно, себя непревзойденным по красоте и интеллекту, – предложила свой вариант Эйса.
– А может, это Касабланка переборщила с приемами правильного мытья тела? – выдвинула свою версию Ваниль.
– Стоп! – крикнула Ассоль в озарении. – Я поняла. Твой друг – этот, как его… – Она пощелкала пальцами, но быстро вспомнила: – Атила. Он предположил, что я привезла тебя сюда исключительно для использования твоих яичек? Так?
– А что… – задумался Кортик, – эта самая штука появляется оттуда?
Ваниль, закрыв рот рукой, выбежала из комнаты. Ассоль строго посмотрела на Эйсу.
– Я серьезна, – уверила ее та. – Я абсолютно серьезна. Ничего… смешного… – Кусая губы, Эйса встала и подчинилась категоричному жесту Ассоль: вон!
Оставшись наедине с внуком, Ассоль села на канапе, вытянув ноги.
– Да, – сказала она устало, – эта самая штука появляется именно из яичек. Теперь ты скажи – мое предположение относительно причины вашей драки правильно?
– Вроде, – пожал плечами Кортик.
– Кто первый начал?
– Он! Он предложил полезть с ним на кран, а я отказался. Атила всегда так – сначала…
– Стоп! – крикнула Ассоль. – Давай сразу договоримся – мы обсуждаем только присутствующих людей. Тебя и меня.
– Отлично, – согласился Кортик. – Объясни насчет старика в инвалидной коляске и спора, о котором говорила Ваниль. Ведь это касается меня?
Ассоль закурила и через три выдоха дыма кивнула.
– Это касается поиска сокровищ с «Германика». Мы с тобой через неделю полетим в Петербург. Оттуда – морем – в Калининград. У меня все готово к погружению, кроме очень важной малости – нет фарватера прохода крупных судов в сорок пятом от Кёнигсберга до острова Рюгена. Нам и с этой картой придется перекопать восемь километров, а уж без нее… Шестьдесят лет прошло. Трижды я уговаривала себя опуститься на это дно – когда твой отец залез в мой сейф, когда с выставки в Рио-де-Жанейро увели сканер и когда выслали нашего дипконсула из Гамбурга. Больше откладывать нельзя – один из сыновей ювелира Коха умер… – Она задумалась и добавила: – С твоей помощью. А второй дышит мне в затылок уже третий год. Наша доблестная Служба безопасности, опять же, активизировалась в последнее время, а у нее это случается, только когда уже есть результат, то есть нечто, что можно экспроприировать. О чем мы?..
– О старике и споре.
– Ах да. Этот старик имеет уникальный архив военных фарватеров и неплохо наживается на этом. В Отечественную потонуло столько разных кораблей! Но он своего рода извращенец, как и все инвалиды, получившие вдруг власть, позволяющую повелевать другими людьми.
– А что такое фарватер? – в самый разгар ее философствования спросил Кортик.
Это было то, что моя матушка называет «пукнуть в бочку».
Ассоль застыла, забыв стряхнуть пепел в пепельницу на столике. Потом медленно опустила ноги с канапе и затушила сигарету. Встала, подошла к полкам с книгами – все это давалось ей с большим трудом. Кортик, вероятно, своим вопросом зашиб бабушку Соль до самого тяжелого состояния – так пожилой человек теряет последнюю надежду на помощника и единомышленника в финальном рывке обретения невозможного и прощается с мечтой.
Если бы она не демонстрировала так свое разочарование, Кортик, быть может, и одолел бы за ночь те тринадцать страниц из толстенной книги, которые она молча ему показала и отделила закладками. Но меня рядом не было – некому заниматься анализом и выводами, а синяк под глазом пульсировал болью, и Кортик сорвался:
– Не собираюсь ничего читать. Я тебе задал простой вопрос и хочу получить на него простой ответ. Ты хочешь иметь какие-то фарматеры, они помогут нам быстрей найти сокровища на дне, но как можно спорить на меня без спроса?
Бабушка Соль посмотрела на Кортика удивленно.
– Я спорила не на тебя, а на твое тело. Я сказала, что у меня родственник – идеально сложенный юноша, перед которым все произведения искусства меркнут. А Готланд утверждал, что никогда живой экземпляр не затмит изваяние Микеланджело, потому что созданная природой красота всегда ущербна, а ваятель из души своей создает идеальный образ.
– Это… в смысле – про меня? – опешил Кортик.
– Лучше говорить – «обо мне», – поправила бабушка. – И это не о тебе, а о твоем теле. Мы спорили тогда всухую, тебе было десять, но ты – копия своего дедушки, поверь. И я знала, о чем говорю. Готланд знал, что я интересуюсь затонувшим «Германиком» – в нашей среде всегда известно, кто за чем ныряет. И вдруг три года назад он напомнил мне наш спор и поставил на кон карту, на которой указан предполагаемый путь «Германика».
– Предполагаемый?
– Фарватер. Тогда это было очень важно – плыть по определенному пути – рельеф дна, мины, обстрелы. «Германик» его не прошел. Был потоплен торпедами советской подводной лодки. Погибло больше девяти тысяч человек, на нем плыли не только военные – их семьи тоже.
– А что ты поставила за меня? Если бы я не понравился старику.
– За тебя… – усмехнулась Ассоль. – Готланд коварен, как сто чертей. Я знаю, что делаю. Я выиграю спор. Но нужно спешить. Старик сильно сдал. Боюсь, что он долго не протянет. Весь свой архив он завещал музею в Ростоке. Не лезть же потом в музей…
– Все равно ты не имела права на меня спорить, – подвел итог Кортик. – И потом – я видел Давида Микеланджело. Отец меня возил специально на три дня. У него короткие ноги. Если нас поставить рядом…
– Мал еще стоять рядом с этим мужчиной. Доживи до его лет и убей пращой Голиафа, потом поговорим.
– Ну да, – завелся Кортик, – это на тему, что у него-то точно есть мускулы, определяющие род занятий.
– Ты не понимаешь, – вздохнула бабушка Соль. – Ты ничего не понимаешь в ситуации с Готландом.
– Так объясни!
– Обойдешься. Это моя жизнь, ты – ее часть, а значит, принадлежишь мне.
– Да я тебя вчера впервые в жизни увидел!
– Если ты появишься перед Готландом с подбитой физиономией, он из мести не отдаст мне карту!
– Не ори на меня!
– Сам не ори! Хоть бы у тебя был подбит левый глаз! – простонала бабушка. – Не правый!
Где-то в доме раздался гулкий удар гонга.
– В каком это смысле? – удивился Кортик.
– Ночная смена. – Ассоль встала. – С часу до пяти.
– Я про глаз? Почему – не правый?
– Это долгая семейная история. Найдем сокровища – расскажу. Чего сидишь? Одевайся! Ночью в кофейню приходят самые несчастные и одинокие люди – байкеры, стриптизерши, уборщики офисов и таксисты.
– Вспомнил! – крикнул дядя Моня. – Готланд! Конечно, Готланд. Как я мог забыть? Это же остров такой есть. И семейка Готландов прибыла в Россию лет триста назад именно с того острова.
– Моня, не волнуйся так, – строго потребовала матушка. – У тебя начинает трястись коленка.
– А ты помнишь, в какой глаз ударил Икара Кортнева? – азартно поинтересовался у меня дядя Моня.
– В правый, – вздохнул я. – Запомнил, потому что бил левой рукой.
– Фантастика!
– Моня, перестань так переживать, мальчики сами разберутся, – попросила матушка.
– Ты не понимаешь, Зинушка. Это же такой парадокс! В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году сын прославленного капитана Готланда ушел из дома после скандала с отцом. Да подожди ты с бульоном! – Горячая чашка, предложенная матушкой, была нервно отставлена. – Сынок заявил папочке, что женится на циркачке, которая к тому же лет на семь старше его. Представь себе физиономию будущего адмирала?
– Ты таки выпьешь бульон, или я вылью его тебе…
– Зинушка, послушай эту поучительную историю любви. Студент Военной академии приехал отдохнуть в Крым и влюбился. Отец проклял его и выгнал из дома, заделав перед этим хук левой! То есть подбил сыну правый глаз. Что сделал сын? Ушел из академии, потому что он, видите ли, всегда хотел быть кондитером и мечтал о кулинарном техникуме! Что сделал папаша? Отправил его в армию. И больше уже живым не увидел.