Впрочем, в округе еще сохранились кое-какие напоминания о римлянах и кельтах: реки по-прежнему носили кельтские названия Авон и Уайли; название поместья Фонтхилл у реки Уайли происходило от латинского слова «fontana» – источник. И хотя Римская империя прекратила свое существование, для Западной Европы Рим все еще оставался символом цивилизации, ведь и Библия, и все философские труды, и религиозные тексты были написаны на латыни, а император Карл Великий короновался в Риме, и туда же трижды приезжал король Альфред. Давным-давно исчезли римские легионы, но их наследие жило.
Славное имя рода Портиев исчезло только потому, что саксы не знали фамилий в их современном понимании – одним именем обходился и элдормен Вульфгар, и тан Эльфвальд. Семейство Портиев из поколения в поколение передавало рассказ о благородных римских предках, однако произносить фамилию разучились и стали называть себя Порт, Порта или Портер, что на саксонском наречии означало «привратник».
– Помните, – говорил Порт двум своим сыновьям, гордо указывая на развалины дуна, – это была наша крепость и мы ее храбро защищали.
И в самом деле, в «Англосаксонских хрониках» есть запись о 552 годе от Рождества Христова: «Кинрик сражался с бриттами в месте под названием Саробург и победил»[15].
Саксонское название Сорбиодуна – Саробург – означало «место сражения». Потомки Портиев не удержали крепость, но саксы, восхищенные доблестью единственного уцелевшего защитника дуна, оставили его в живых. Именно поэтому три столетия спустя Порт по-прежнему считался не простым керлом, а наследником знатного рода, хотя и не удостоился звания тана.
Богатство Портиев исчезло без следа. Плодородными землями в долине завладел тан Эльфвальд, а Портиям достались скудные пастбища на взгорье, где вот уже триста лет стоял их скромный дом и паслись стада белых овец. Решение суда поставило Порта в чрезвычайно затруднительное положение – он мог бы возвысить себя и семью, если бы не одно удручающее обстоятельство.
«Если добавить вергельд к моим сбережениям, то завтра я стану таном», – сокрушенно размышлял Порт, понимая, что таким поступком нарушит обещание, данное его сестре Эдите, с которой должен был встретиться после суда.
– Ты идешь? – с улыбкой спросил его Эльфвальд.
Тана сопровождали двое из его сыновей, дочь, подросток в рясе послушника и узколицый раб по имени Тостиг. Порт почтительно склонил голову – он, хоть и сам мечтал стать таном, к своему покровителю относился тепло и учтиво. Молодые люди с улыбками переглянулись. Старшему сыну тана Эльфрику минуло двадцать шесть лет, Эльфстан был ненамного моложе брата, а дочери Эльфгиве недавно исполнилось восемнадцать. По обычаю англосаксов все родовые имена начинались с одного и того же слога.
Порт скованно поклонился девушке – по его мнению, несдержанные мальчишеские проказы не приличествовали дочери тана, хотя над его церемонными манерами вечно подшучивали все дети Эльфвальда.
Тан удовлетворенно оглядел своих спутников. Как и все его соплеменники, он был человеком медлительным и уравновешенным, не принимал скоропалительных решений, особым умом не блис тал, а споров не любил, однако упрямо защищал свои взгляды. Вспыльчивые и порывистые кельты, к тому времени переселив шиеся в Уэльс, презирали саксов, захвативших плодородные долины Англии, и считали их недоумками, хотя обе народности уже давно мирно сосуществовали на острове; лишь изредка в пограничных областях вспыхивали стычки.
Эльфвальд по праву считал себя довольным жизнью. Ему принадлежали обширные владения в Уэссексе и леса на побережье. Старший сын тана женился и уже получил в наследство богатое поместье. Теперь Эльфвальд искал подходящего жениха для дочери.
– Вот только не знаю, кто такую проказницу в жены возьмет, – со смехом жаловался он жене.
Сейчас он собирался проводить Порта домой, к жене и сыновьям, и пригласить все семейство к себе на пир. Однако прежде всего надо было навестить сестру Порта.
С рыночной площади Эльфвальд и его спутники вышли на главную улицу Уилтона. Город, возникший в развилке рек Уайли и Наддер, семь лет назад пострадал от набега данов, и для защиты с запада его начали обносить бревенчатой стеной, хотя с наступлением зимы строительство прекратили. В южной оконечности города протекала извилистая речушка Наддер, на берегах которой росли величественные дубы и березы; на севере возвышалось меловое взгорье. Основными достопримечательностями Уилтона были рыночная площадь, окруженная деревянными домами, и большое каменное здание к востоку от нее – Кингсбери, королевский дворец. Хотя король Альфред с недавних пор облюбовал Винчестер, Уилтон все еще оставался вторым по значению городом Уэссекса. Сегодня король охотился в западных лесах, и дворец пустовал.
По соседству с королевским дворцом, за высокой оградой, виднелись постройки аббатства – обитель, служившая приютом двенадцати монахиням, в том числе и сестре Порта, деревянная церковь и столовая. Одна из монахинь провела посетителей в каменную часовню с деревянной крышей, крохотными оконцами и треугольными арками. Больше всего монахини гордились западным входом часовни, украшенным резными колоннами с замысловатым орнаментом и квадратными капителями с изображениями сплетенных драконов, – великолепным образцом англосаксонского искусства. В пропахшей ладаном церкви на стенах висели узорчатые тканые шпалеры, на алтаре красовался богато расшитый покров и повсюду стояли золотые и серебряные чаши и подсвечники – подношения знатных прихожан.
К гостям почти сразу же вышли настоятельница монастыря, дальняя родственница короля Альфреда, и Эдита, сестра Порта. После вежливого обмена любезностями Порт с сестрой отошли в сторону.
Эдита, на десять лет моложе брата, отличалась болезненной худобой и казалась олицетворением смерти: бледное лицо, впалые щеки, сухая пергаментная кожа, выцветшие глаза и синюшные губы. В аббатство она попала благодаря настойчивым просьбам Эльфвальда – монахини из состоятельных семей приносили в аббатство щедрые дары, но Порту это было не под силу. Несколько монахинь, включая настоятельницу, обучались в знаменитом монастыре Уимбурн, в двадцати милях к юго-западу от Уилтона, где под началом суровой аббатисы действовали две монастырские общины, мужская и женская. В Уимбурне с давних пор готовили помощников для великих христианских проповедников-миссионеров, например для Бонифация[16], обратившего в христианство языческие племена Северо-Восточной Европы. Эдита мечтала стать одной из таких монахинь, однако настоятельница Уилтонского аббатства прекрасно понимала, что бедняжка, слабая здоровьем, не вынесет тягот миссионерского существования. Эдита, поневоле смирившись с тем, что ей придется всю жизнь провести в Уилтоне, стала лелеять новую мечту. Ущемленная тем, что родственники не в состоянии должным образом вознаградить аббатство за данный ей приют, Эдита решила истратить полученное ею наследство на золотое распятие для обители. Брат пообещал исполнить ее желание, и девушка денно и нощно грезила о подарке – разумеется, не таком роскошном, как осыпанные самоцветными каменьями королевские дары, но все же достойном восхищения монахинь.
Узнав об увечье брата, она быстро сообразила, что причитающийся Порту вергельд составит значительную сумму, которой с лихвой хватит для покупки богатого подношения. Две недели Эдита, пре испол ненная тайной радости, к немалому удивлению монахинь, с удвоенным жаром возносила молитвы и пискляво распевала псалмы.
Тем временем Порта терзали сомнения.
Англосаксонские законы гласили, что керл, владеющий пятью гайдами земли – размер гайды колебался между 40 и 120 акрами, в зависимости от плодородности участка, – становится таном. У Эльфвальда были десятки гайд, а у Порта – всего четыре. Чтобы купить землю, дающую право на вожделенное звание, требовался не только вергельд, но и все сбережения Порта, а вдобавок наследство сестры, поэтому вот уже две недели он маялся, не зная, как поступить.
Да, он обещал Эдите купить золотое распятие для обители, но ведь покупку дара можно отложить. Впрочем, отложить можно и покупку земли… Нет! Ведь никто не узнает, что Порт нарушил данное сестре обещание. К тому же Эдита наверняка обрадуется, если он станет таном. Порт удрученно вздохнул, понимая, что сестру обрадует только золотое распятие.
Эдита подошла к брату, худыми пальцами коснулась культи, обвязанной лоскутом, и сочувственно прошептала:
– Ах, какое несчастье!
– Ничего страшного, – холодно произнес Порт.
Оба помолчали, а потом Эдита задала неминуемый вопрос:
– Виновный наказан?
Порт расстроенно кивнул.
– Сигевульф выплатил вергельд?
Он снова кивнул. Не выдержав, Эдита радостно улыбнулась, блеснув на удивление белыми и ровными зубами. Некрасивое лицо преобразилось, стало почти миловидным.
– Виновный наказан?
Порт расстроенно кивнул.
– Сигевульф выплатил вергельд?
Он снова кивнул. Не выдержав, Эдита радостно улыбнулась, блеснув на удивление белыми и ровными зубами. Некрасивое лицо преобразилось, стало почти миловидным.
– Деньги уже у тебя?
Он еще раз кивнул.
– Их хватает на… – Она задохнулась от восхищения, не в силах продолжить.
– Пока не знаю, – ответил он.
– Но ведь… Я так надеялась… – Эдита осеклась: приличия не позволяли ей настаивать на своем.
– Посмотрим, – неохотно промолвил Порт и отвел глаза, не в силах продолжать разговор.
Эдита печально кивнула и робко попросила:
– Скажи мне, если сможешь купить распятие.
– Конечно, – с готовностью согласился он.
Брат с сестрой вернулись к остальным. Настоятельница с гордостью показывала Эльфвальду последнее приобретение монастыря – рукописное Евангелие. Огромный фолиант в кожаном переплете, украшенный крестом из самоцветных камней, содержал боль шое число великолепных красочных миниатюр.
Искусство лицевой рукописи возникло на севере Англии и в кельтских монастырях Ирландии, где были созданы такие шедевры, как Келлская книга и Евангелие из Линдисфарна, монастыря на острове у побережья Нортумбрии. В Мерсии и в Кентербери на юге Англии сложились свои школы иллюминированной росписи, примеру которых следовал монастырь в Винчестере. Однако великая языческая армия данов разграбила почти все монастыри на севере Британии, и Евангелие, чудом уцелевшее в Мерсии, досталось в дар настоятельнице Уилтонской обители.
Настоятельница обратила внимание гостей на каллиграфический шрифт в книге: унциал английских рукописных книг обычно основывался на одной из двух основных школ письма – на островной, или инсулярной, распространенной в Ирландии, либо на меровингской, разработанной франкскими монахами.
– Взгляните, мерсианский переписчик чуть видоизменил очертания букв меровингского письма, сделал их более четкими, – объяснила настоятельница.
Эльфвальд промолчал, не умея ни читать, ни писать, как и многие знатные саксы. Впрочем, король Альфред сейчас постигал мудреную науку грамоты и всячески подталкивал к этому свое окружение. Отведя взгляд от Евангелия, тан заметил кое-что, вызвавшее у него улыбку.
Двенадцатилетний Озрик был сыном плотника в поместье Эльфвальда. Низенький для своих лет мальчик унаследовал от отца выразительные серые глаза и короткопалые широкие ладони. Несколько лет назад второй сын Эльфвальда, Эльфвин, к всеобщему изумле нию, заявил, что желает стать монахом. Тан, надеясь, что впо следствии юноша изменит свое решение, построил для него и еще пяти монахов небольшую обитель в своем поместье близ поселения Твайнхем. Год назад, узнав, что Озрика тоже привлекает монашеская жизнь, тан решил отправить его в обитель и заверил отца-плотника:
– Эльфвин за ним присмотрит, а когда Озрику надоест – отправит его домой.
Недавно Озрик приехал домой погостить, и родители заметили, что мальчик необычно серьезен и молчалив. Ни отцу, ни тану не удалось выведать, в чем дело. Эльфвальд решил, что Озрику наскучило жить в монастыре, a не признается мальчик из гордости или из страха. Тан провел с Озриком три дня, время от времени спрашивая, нравится ли ему монашеское житье. Озрик согласно кивал, однако видно было, что его что-то тревожит.
Сейчас Озрик восторженно рассматривал прекрасные миниатюры на страницах Евангелия, пристально вглядывался в тщательно выведенные буквы и великолепные заставки, выполненные золотом, киноварью и лазурной краской. Мальчик, потомок бесчисленных поколений умелых мастеров, глубоко проникся искусством неизвестного переписчика. Эльфвальд принял неожиданное решение, надеясь, что оно обрадует Озрика и возвысит тана в глазах короля.
– А ты так сумеешь? – спросил он, с улыбкой коснувшись плеча мальчика.
– Наверное, мой господин, – задумчиво ответил Озрик.
– Хочешь попробовать?
– Да, мой господин!
– Что ж, я поговорю с королем. Может быть, летом поедешь в Винчестер или в Кентербери, станешь писцом.
Глаза Озрика засверкали.
– Похоже, у нас будет свой мастер-переписчик, – с улыбкой сказал Эльфвальд настоятельнице.
Тан был доволен своим решением – все устроилось как нельзя лучше, и Озрик забыл о своих тайных несчастьях.
Тем временем младший сын тана Эльфстан и Эльфгива нещадно подшучивали над бедняжкой Эдитой.
– Отец говорит, что если в ближайшие два месяца жених не объявится, то Эльфгиву отправят в монастырь, – заявил Эльфстан монахине и притворно вздохнул. – А жениха-то и нет.
Эдита обеспокоенно посмотрела на восемнадцатилетнюю красавицу: о порывистом нраве Эльфгивы знали все в округе. Молодые люди сокрушенно покачали головой. На изможденном лице монахини отразился ужас.
– В монастырь? – недоуменно пролепетала Эдита. – Может быть, не стоит торопиться… Через пару лет…
– Ничего не выйдет, – с притворным отчаянием изрек Эльфстан. – Отец никогда не меняет своих решений.
Эдита с трудом сглотнула.
– Не волнуйся, сестре монастырская жизнь по нраву придется, – заявил Эльфстан и вопросительно поглядел на Эльфгиву.
– Да-да, – весело подтвердила девушка. – Особенно если мне разрешат ездить верхом и ходить на охоту.
– На охоту? – ошеломленно переспросила монахиня.
– Ну хотя бы изредка, – добавила Эльфгива. Она славилась своим умением ездить верхом и несколько раз удостаивалась чести выезжать на соколиную охоту с королем.
– Нет, что ты! – встревоженно ответила Эдита, от страха позабыв о золотом распятии. – Мы тут все больше вышиванием занимаемся.
Эльфгива звонко расхохоталась и протянула к монахине широкие ладони с загрубевшими пальцами:
– Я даже иглу держать не умею!
– Мы живем смиренно и покойно, – с запинкой объяснила Эдита.
– Не разгуляешься тут у вас, – вздохнула девушка. – Скучно.
Эдита побледнела, утратив дар речи.
Эльфстан кашлянул, давая знак, что пора прекращать шутки, иначе придется объяснять отцу, в чем дело. Эльфвальд вопросительно посмотрел на сына. Брат с сестрой виновато переглянулись и поспешно отошли, оставив монахиню наедине с тревожными мыслями. Вечером настоятельница долго уверяла Эдиту, что никто не собирается отдавать Эльфгиву в монастырь, а когда монахиня наконец ушла к себе в келью, тихонько рассмеялась.
Пир у тана начался на закате.
Палаты Эльфвальда, сложенные из массивных дубовых бревен, стояли в самой середине поселения; вокруг теснились деревянные крестьянские дома, крытые соломой, и хозяйственные постройки. В пятидесяти ярдах поодаль, у тропы, вьющейся по долине, раскинулась деревушка Авонсфорд – десяток дворов, окруженных распаханными полями.
Земледелие саксов существенно изменило ландшафт Сарума. Прежде делянки распахивали ближе к вершинам холмов, но саксы постепенно вырубили леса в низине и начали возделывать плодородные почвы в пойме реки – именно об этом мечтал Гай Портий восемь веков назад. На сотни ярдов вокруг Авонсфорда простирались пашни, разделенные меловыми грядами на узкие полосы, – казалось, по склону прошелся широкий гребень. Селяне назвали восточное поле Раем, а западное – Чистилищем. Упряжки в шесть или восемь быков волокли по пашне тяжелые плуги, глубоко взрывавшие плодородный грунт. Пахотные земли добросовестно разделили на наделы, принадлежащие тану и керлам, которые, в свою очередь, сдавали их внаем свободным крестьянам победнее и бывшим рабам, получившим вольную. Селяне обрабатывали поля, собирали урожай и отдавали тану причитающуюся ему долю. Дед Эльфвальда осушил пойму реки, и теперь там раскинулись заливные луга, где пасли скот.
Итак, на месте виллы Портиев возникла новая община, которая впоследствии станет обычной английской деревней. В полумиле от поселка начинался лес, куда гоняли на выпас свиней, а на меловом взгорье по-прежнему паслись овцы.
Между особняком Эльфвальда и деревней, на лужайке, служившей пастбищем, стоял деревянный крест – зимой и летом здесь, под открытым небом, старейшины обсуждали важные дела общины, а по воскресеньям и в церковные праздники тут проходила служба, которую читал священник из Уилтона.
В лучах заходящего солнца вспаханные поля превратились в багрово-черную чересполосицу. Селяне потянулись в палаты тана, на пиршество. Ходили слухи, что Эльфвальд намерен объявить какую-то важную весть.
Пиршественный зал вмещал человек сто, а то и больше. По всей его длине расставили в два ряда деревянные столы для гостей. В конце зала, на помосте, за особым столом сидел Эльфвальд со своей женой Хильдой – ей минуло пятьдесят, однако она еще сохранила свою красоту, и ее возраст выдавали только серебряные пряди в густых светлых волосах и легкие морщинки на лбу. Сыновья тана и Эльфгива расселись среди селян.
Пир удался на славу. Стол ломился от блюд с говядиной, дичью и жареной рыбой, которую раб Тостиг наловил в реке. Вина пили мало, больше налегали на местный эль. Рядом с каждым гостем сто яла отдельная чаша, куда наливали хмельной сладкий мед – с незапамятных времен излюбленный напиток местных жителей.