К сожалению, по роду своей деятельности адвокат Гордеев не мог допустить, чтобы крик нуждающегося в его помощи — в любое время суток — оставался безответным. И Юрий Петрович, громко чертыхаясь, тем не менее поднялся и пошел к телефону.
— Привет, я не поздно? — Ну конечно, какой дурак стал бы звонить во втором часу ночи! Разумеется, Елисеев. Он, кажется, уже твердо для себя решил, что если адвокат принял на себя защиту его шефа, то никаких препятствий для бесед с ним теперь не имеется уже воистину в любое время. — Между прочим, — даже с какой-то обидой произнес, вовсе и не собираясь оправдываться, Евгений, — я звонил три или четыре раза. Сегодня. И в последний — как раз когда стали передавать ночные вести, это было в…
— Слушай, друг, а ты можешь короче? — раздраженно спросил Гордеев.
— Чего — короче? — с недоумением ответил Елисеев.
— Ты на часы иногда смотри! Я давно сплю! Кстати, вы с твоим боссом — далеко не единственные мои клиенты. И у меня могут быть, как ты понимаешь, и другие дела!
— Ну извини, — безо всякого, однако извинения, в голосе сказал Елисеев. — В самом деле, почти два. Гляди-ка, я и не заметил. Нет, правда, извини. Я просто хотел поделиться известиями из Белоярска. Или, может, отложить на завтра? Но дело в том, что уже с утра…
— Женя, давай без подробностей! Если возможно отложить, то давай отложим, а если что-то сверхсрочное — давай, в двух словах…
Юрий сделал тактическую ошибку: для Елисеева, видно, сверх и супер в настоящий момент было все, связанное с Минаевым.
— Ну, хорошо, давай в двух словах… — И стал рассказывать — подробно и занудливо, как только он один и умел.
Возмущение по поводу ареста гендиректора «Сибцветмета» поднималось в Белоярске по нарастающей. Сперва появилось сообщение в столичных «Вестях». Но оно вызвало, скорее, всеобщее недоумение. А когда Елисеев дозвонился до руководства предприятия, когда выложил некоторые подробности сперва Гале Сергейченко, как наиболее информированному человеку из окружения Минаева, а затем все повторил заместителю генерального Игорю Платоновичу Журавлеву, вот тут уже возмущение побежало впереди поступающей из столицы информации.
Игорь заверил Елисеева, что немедленно свяжется со своим дядей, депутатом Государственной думы, и постарается выяснить все возможное, чем можно немедленно помочь Минаеву. Но ведь государственные лица, даже имея в карманах по три мобильника и по десятку борзых помощников, находящихся на постоянной связи, нередко находятся вне досягаемости: серьезные совещания, закрытые мероприятия, на которых не рекомендуется вести посторонних разговоров, выезды за пределы зоны слышимости — есть еще и такие районы в России. Да мало ли какие причины могут случиться!
Короче, пока городские и заводские руководители выясняли или артистично делали вид, что выясняли, подробности, причины и поводы ареста Алексея Евдокимовича, народ быстро разобрался в них сам. Естественно, что нашлись и люди, которые подсказали массам верное решение. И вскоре уже бурлило все предприятие. В отделах и в цехах прошли экстренные собрания, на которых сибцветметовские старожилы и ветераны, знающие подноготную экономических баталий на родном предприятии, увидели в аресте своего руководителя явные происки местной краевой власти. И не без причины.
Стали вспоминать историю «опускания» комбината, политику его руководства, пресловутые три миллиарда, уворованные буквально на глазах, за что никто не получил даже порицания, не говоря о более серьезных наказаниях. Словом, много чего вспомнили, как говорится, к месту.
Одновременно с проведением широких собраний вырабатывались и главные требования коллектива, оформлялись в открытое письмо президенту, правительству, ну и, естественно, Государственной думе, где заседал посланец «Сибцветмета», но никакой решительно пользы от этих его «заседаний» никто в Белоярске не видел. Не ощущал на собственной шкуре.
Более того, народные массы, уже не прислушиваясь особенно к разумным доводам заместителя гендиректора Журавлева и его коллег из руководства предприятия, решали все проблемы по-своему.
К губернатору была направлена представительная делегация, понесшая требование коллектива немедленно высказать свое отношение к происходящему беспределу, что на практике говорило о необходимости высшей краевой власти сделать свой выбор. Вы с кем, господин губернатор, бывший уважаемый генерал: с проходимцами, уже неоднократно пытавшимися прибрать предприятие к своим рукам, или с огромным, многотысячным коллективом? Вот прямо так: коротко и недвусмысленно!
Сидя в Москве и пользуясь только той информацией, которая поступала из Белоярска, Евгений узнал, что поход к губернатору, кажется, закончился если еще не всеобщим примирением, о котором мечтает всякая власть — формальным, разумеется, примирением, хотя бы временным, чтобы окончательно развязать себе руки, — то, во всяком случае, выработкой единого мнения по самому на сегодняшний день животрепещущему вопросу.
Несмотря на якобы бесспорные доказательства вины Минаева, никто ни в городе, ни на предприятии даже и не сомневался, что их генеральный директор стал типичной жертвой самой откровенной провокации. Чьей? Властей ли, правоохранителей, которые за «палочку-галочку» кого угодно готовы посадить, конкурентов, недовольных тем, что доход от трудов «Сибцветмета» попадает в казну, а не в их карманы, или все той же пресловутой братвы, чьи хищные взгляды и лапы уже давно шарят вокруг уникальных производств? Народ такими вопросами не шибко задавался: перед ним стояла задача конкретная — освободить директора, и точка! Не понять это настроение мог бы разве что полный идиот.
Губернатора, как уже сказано, таковым никто не считал. Напротив, его блистательное военное прошлое все еще высвечивало над его образом некую весьма положительную ауру. Да, в общем, и обвинить его в открытом воровстве или сотрудничестве с теми, кто мечтал разорить и приватизировать «Сибцветмет», тоже было довольно трудно. Мало ли что говорят! Говорят, что кур доят… А потом — кто говорит? Факты имеешь? Ну и то-то!..
Вот и недавнее очень громкое убийство бывшего губернатора, пожелавшего вернуть себе утерянную власть, возбудившее общественное мнение против губернатора нынешнего — в определенной степени, конечно, — быстро отошло на задний план по сравнению с нынешними событиями. Потому, скорее всего, драчка за губернаторское кресло — это дело верхов, их разборки, низов они редко касаются. В то время как арест гендиректора — событие, задевшее интересы всех и каждого в отдельности.
Примерно в этих словах описал ситуацию в городе Игорь Платонович. И добавил, что губернатор, как человек честный и достаточно умудренный нелегким жизненным опытом, принял, на его взгляд, самое верное решение. Губернатор, оказывается, охотно принял депутацию с «Сибцветмета», отложив все срочные дела, внимательно выслушал все до единого мнения и сообщил, что полностью разделяет искреннее возмущение земляков. Да, в общем, ход давно известный, однако редко применяемый политиками. Для такого хода, распинался Женька, надо быть в первую очередь умным и дальновидным человеком, настоящим политиком…
Такая оценка, надо заметить, показалась Юрию Петровичу, внимательно слушавшему Елисеева, несколько странной, если не сказать вызывающей. Лучший друг человека, идущего в бой за кресло руководителя края, мог бы в принципе и снизить свои оценки. Или все это в самом деле лишь слова, слова?…
Но вообще-то действительно лихой ход, подумал и Гордеев, но отношения своего не высказал, поскольку догадывался уже, о чем пойдет речь дальше. И ведь недаром показалась ему совсем недавно по меньшей мере странной позиция следователя Черногорова. И даже не в том дело, что знакомы они давно и хорошо относятся друг к другу — Эд и Юра. Тут было, конечно, другое! И вот оно стало наконец высовывать свой хитрый носик, словно кикиморка из-под болотной коряжки. Потому и дальнейшее не стало для него откровением, как это попробовал изобразить Женька Елисеев.
…Губернатор поблагодарил рабочих депутатов от имени руководства краем за верное понимание главных задач времени. И добавил, что сам охотно присоединяется к их петиции, куда бы ни решили они направить свои протесты. Губернатор попросил лишь задержать пересылку обращений в Москву до завтра. Он обещал также написать соответствующее обращение в Совет Федерации и Думу и даже предложил свои услуги для передачи этих документов в столицу. На что ему возразили: гонец уже имеется, это секретарь генерального директора Галина Федоровна Сергейченко, которая пользуется на предприятии всеобщим уважением и доверием. «Очень хорошо, — согласился губернатор. — Значит, до завтра?» На том и расстались, все чрезвычайно довольные друг другом.
Итак, завтра первым же рейсом из Белоярска сюда, в Москву, с петициями от рабочего класса и письмом губернатора в поддержку данной петиции вылетает Галочка. Ее надо встретить. Впрочем, все связанное с прилетом и отлетом руководства предприятия лежит на Евгении, и он никогда от своих обязанностей не отказывался.
На этом, кажется, «бобик сдох» — Женька, глубоко выдохнув, наконец замолчал. Гордеев переваривал услышанное, но трубку пока не бросал.
— Ну, чего молчишь? — спросил Женька. — Твое мнение?
— Мое твердое мнение я тебе, пожалуй, скажу завтра, после того как мы встретим эту вашу Галочку и я ознакомлюсь с документами. Надеюсь, мне это не запрещено?
— Да как ты мог подумать! — возмутился Елисеев. — Ты пойми, о ком речь идет!
— А вот этого как раз мне объяснять не стоит. Ну так до завтра? Ты на своем транспорте? Разрешаю по дороге в порт заехать за мной. Вдвоем нам, полагаю, будет сподручней.
— Да? — Женька помолчал. — Ну ладно. Если у тебя не намечено никаких других дел…
Уколол все же, сукин сын, беззлобно подумал о нем Юрий. А Елисеев продолжил, как бы в раздумье:
— У меня, понимаешь, «Жигули»-шестерка, не самая престижная машинка. Может, на твоем «форде»?
— Не получится, — сухо ответил Гордеев. — «Форд» сегодня вне досягаемости. А ехать за ним с утра у меня не будет возможности. Так что думай сам, пока.
И положил трубку. Ишь нахал! Деньги гребешь, а для работы даже престижной какой-нибудь иномарки приобрести не можешь! Понравился ему, видишь ли ты, гордеевский «форд». А «форд» спит сейчас возле «Глории», на стоянке. Надо будет завтра, кстати, найти время и смотаться за ним…
Сон теперь не шел. Гордеев лежал в темноте с открытыми глазами, смотрел, как иногда по потолку передвигаются световые пятна — это от редкого транспорта на улице Башиловка, — и размышлял над услышанным.
Он конечно же понимал, что шаг, сделанный белоярским губернатором, был единственно правильным в той ситуации, какая сложилась в связи с гибелью одного претендента на его стул и арестом второго. Это что ж получается? Никакой альтернативы? Да какой же избирком позволит подобное?! А подбирать себе карманных соперников господину Гусаковскому уже поздно, поезд ушел, агитация идет вовсю. Словом, молодец. Это в том случае, если картинка, нарисованная Женькой, соответствует действительности.
И еще он подумал о том, что с таким выстрелом из провинции вопрос об освобождении господина Минаева уже не имеет альтернативы — дело одного, максимум двух дней. Ну что ж, в их соглашении на защиту клиента ничего не сказано о влиянии на исход дела добровольных помощников. В то время как гонорар определен достаточно четко. Тем лучше, уже завтра-послезавтра можно будет скинуть эту головную боль. Чем не радость?
Покончив с этими соображениями, Юрий вдруг почувствовал, что хмель как-то сам по себе уже давно и напрочь покинул его голову. Вот тебе и на! А чего тогда старался? Как раз и хотел отключить мозги и отдохнуть. Ну все, теперь что касается сна — жди и лови.
Вышел на кухню, чтобы выпить воды. Но минеральной не нашлось, а из-под крана он не любил. Лучше уж, поскольку все равно не спится, заварить чайку… Но когда вскипел чайник, показалось, что самым полезным в настоящий момент будет рюмочка коньяку, предшествующая чашке черного и несладкого чая. А потом, почему надо это делать на кухне?
В результате бутылка — хорошо початая — перекочевала к дивану, куда Гордеев принес большую кружку чая и несколько неожиданно обнаруженных им в холодильнике пирожных — эклеров, которые он очень любил. Видно, вчера их принес Женька, да и позабыл. И слава богу, а то бы еще пили…
Отхлебывая из рюмки коньячок и запивая его крепким чаем с эклерами, Юрий Петрович вернулся теперь мыслями к сегодняшнему разговору в «Глории». Чрезвычайно интересным показалось ему сообщение Всеволода Голованова.
…Отыскать в ОВД «Москворечье» майора милиции Бовкуна оказалось задачей простенькой. Загляните в такой-то кабинет, если он на месте…
Заглянул.
За столом сидел здоровенный крепыш в камуфляжке, с квадратным затылком и заметными складками сзади на шее. Повернул к Всеволоду красное обветренное лицо, минуту пристально рассматривал и вдруг заревел медведем:
— Головач, твою мать! Ты откуда?
Голос у майора был хриплым, словно застуженным. Но громким.
Сева, как цирковой артист на арене, вскинул руки — алле-гоп!
Майор вскочил и ринулся обниматься. С минутку помяли друг друга, потолкались, будто хотели согреться. Уселись друг напротив друга, стали смотреть — глаза в глаза.
— Случайно? По делу? — наконец опросил Бовкун.
— Эх, Славка, — вздохнул Сева, — кто скажет, какое новое дело нам на шею может навесить даже приятный случай?
— Что-то больно мудрено! — хмыкнул Бовкун. — А ты мне попроще, как я своим орлам: ать-два — и полный порядок.
— Славка, ну ты ж меня знаешь!
Тот лишь поднял широкую свою и тоже красную ладонь: мол, можешь не разъяснять.
— Ну вот, услыхал твою фамилию, своим ребятам говорю: он, не он? А ты, отвечают, поезжай да погляди.
— А кто у тебя?
— Да ты их всех помнишь. Демидыч, Самоха, Филя Агеев, другие. Охранная у нас контора. Может, слыхал? «Глория». В районе Сандунов. Не приходилось?
— Врать не буду. Сева, а как с этими? — Он потер большой палец об указательный. — Тити-мити — как?
— Честно? У нас как-то не принято обсуждать эту тему. А в общем, от выработки. Но в среднем — до штуки. Ну, в баксах, сам понимаешь.
— Оч-чень, скажу, неплохо! — протянул, посерьезнев, Бовкун. — Да, хлопцы, молодцы, ничего не скажешь… И как — надежно?
— В смысле?
— Ну, как говорится, на год или на достаточно обозримое пространство, к примеру до лета?
— Ха! Летом как раз самая служба! Блядство и ревность, как тебе должно быть известно, друг без дружки не существуют. Ну а кроме того, имеем хорошие контакты с МУРом. Нынешний генерал и создавал в свое время нашу контору. Так что и там ребята нас без внимания не оставляют… Слушай, а чего это мы — как неродные? У вас тут есть что-нибудь подходящее для краткой встречи однополчан, а? — засмеялся Сева.
Бовкун обрадовался. И через пяток минут, отдав необходимые распоряжения, он заявил в соседнем кабинете, что удаляется на полчаса для серьезной беседы, и они перебежали через дорогу, а потом, пройдя дворами, выбрались к довольно приятной кафешке.
— Здесь у меня… — важно покачал ладонью Бовкун. — Ну, сам понимаешь.
Ясно, чего не понять: «крышует» бравый майор это заведение. За что, поди, бесплатно кормится. А то и отстегивает ему благодарный хозяин. Да и как иначе разговаривать с командиром отделения славного российского ОМОНа!
— Ты гляди, — на всякий случай, больше для самоуважения, заметил Сева, отдавая гардеробщику свою роскошную меховую куртку, — у меня тут хрустит постоянно. — И хлопнул по карману.
— Оставь, командир, — покровительственно заметил Бовкун. Вспомнил, значит, что одно время, правда недолгое, служил в группе Голованова там, в Чечне. Ну, не попер, как несколько ребят, на рожон, так от него это и не требовалось — каждый сам себе выбирал дальнейшую судьбу. Плюнуть и смириться с хасавюртовскими предателями или послать их всех подальше. Кто — так, кто — этак, но личных счетов между собой ребята не имели. Это же был не приказ старшего, которым тогда и являлся майор Голованов, а дело совести каждого. Одни ушли, швырнув в лицо начальству награды, другие остались. Вон тоже до майоров дослужились. Жизнь…
Наконец после второй или третьей рюмки Бовкун все-таки не удержался, спросил:
— Так чего ты нашел-то меня? И не ври, командир, что это случайность. Чего-нибудь понадобилось? Мы ж, сам знаешь, нынче без нужды старое стараемся и не вспоминать… — Он вздохнул.
Хорошо вздохнул, честно во всяком случае, как показалось Голованову. И Сева решил не темнить.
Рассказал о деле сибирского директора Минаева, о его задержании, о расследовании, которое уже провели — так и сказал — адвокат и они сами, в «Глории». Сказал также и о крупной сумме гонорара, который уже практически заработали, осталась самая малость, и все дело окончательно развалится.
— Короче, Славка, ты же понимаешь, что это — типичная заказуха. Липа чистой воды.
Бовкун мрачно слушал.
— Опять же раскололи мы ваших понятых — сплошной юмор. Куда ни сунься, всюду туфта. Но к тебе лично у нас, даю честное слово, можешь поверить, никаких претензий. У каждого своя роль. Жаль, конечно, что тебе досталась не самая приятная. Там прямых нарушений законности… мы стали было считать, да и бросили. Глупое дело. А теперь скажи мне, как своему бывшему командиру, который тебя никогда не продавал и не закладывал, скажи как на духу: дали тебе команду? Учти, твое имя нигде в этой связи фигурировать не будет, обещаю. Нам важно выйти на эту суку. Но — опять же повторяю — ты ни при чем. У нас своя разведка.