Не успели девчонки опомниться от такого видения, как прозвенел звонок. Его трели еще не стихли, когда на лестнице показался, как всегда, невозмутимый Сидоров. Шел он уже не сверху, а снизу. Словно за эти короткие несколько минут успел спуститься и теперь вновь поднимается.
– Что было-то? – кинулась к нему Олеся.
– Где? – слабо усмехнулся Генка.
– Милиционер зачем приходил? – Маканину сбило с толку спокойствие Сидорова.
– А кто его знает? – дернул плечом Генка. – Могла бы у него спросить. Кстати, зовут его Пуш-ков. Милиционер Пушков – прикинь, как звучит!
– Но вы же вместе пришли! – не унималась Олеся. – И почему ты снизу идешь, если тебя наверх повели?
– У десятого история на втором, – недовольно сообщил Сидоров.
– А ты куда? – совсем запуталась Олеся.
– На химию, – произнес Генка, поднимаясь.
– Так химия ведь у нас!
– У вас, у вас, – согласился Сидоров. – Слушай, ты хочешь опоздать на урок? Тогда торчи здесь дальше. Я пошел. – Но он не сделал и двух шагов, как остановился и полез в карман. – Быковский говорил, что кто-то из вас собирает деньги на новогоднюю вечеринку. Запишите меня!
И он протянул опешившей Олесе пятьсот рублей.
– Но вечеринка только для своих! – крикнула она в спину успевшему подняться на пролет Генке.
– Вот и я – свой!
– Тебя обратно к нам вернули? за ним Маканина.
– Я сам себя вернул, Сидоров.
– А если прогонят? Генкина настойчивость восхищала.
– Там видно будет, – хмыкнул отличник, открывая дверь кабинета.
– Эх ты, Сидоров, Сидоров, – вздохнула химичка, заметив Генку. – Что же у тебя все не как у людей?
– А как у людей? – Улыбка тут же сбежала с его губ.
– У людей принято слушать старших и не перечить им. – Людмила Ивановна глянула на Олесю. – Авы что застыли? Или вместе с Сидоровым собираетесь стоячую забастовку устроить?
– А это была бы идея! – вскочил Васильев. – Товарищи, сплотимся под знаменами священной революции! – И он взмахнул рукой с воображаемым флагом.
– Ты-то уж сядь, – качнула пухлой ручкой химичка. – Тебя здесь единственного и не хватало. Что, еще не все синяки зажили?
– Шрамы украшают мужчину, – осклабился Андрюха.
– Это мужчину они украшают, а ты – клоун. – Учительница больше на него не смотрела. – Гена, – подошла она к замершему отличнику. – Ты же умный человек, все понимаешь.
– Привилегия все понимать – у взрослых. – Генка смотрел себе под ноги, не поднимая головы. – Дети обязаны слушаться.
– Товарищ, не сдавайся! – заорал за спиной Людмилы Ивановны Васильев. – Мысленно мы с тобой!
– Ты у меня сейчас за дверь вылетишь вместе с мыслями! – не выдержала химичка. – Что это за безобразие! Вы где находитесь? В школе или на улице? Бардак развели! Что это за капризы? Перевели тебя в другой класс, вот и ходи туда. В следующий раз будешь думать, прежде чем в драку лезть.
– Да не лез он ни в какую драку! – крикнула Олеся, которой было очень жалко несчастного Сидорова, страдающего ни за что.
– Лез, лез, – заржал Васильев.
– А ну, замолчали! – повернулась к классу учительница. – Разговорчивые очень. Ишь, взяли моду голос повышать! Забылись! Вам еще здесь учиться, аттестаты получать. А они бузят!
– Но вы же не правы, Людмила Ивановна. – Павел Быковский медленно встал.
– Поговорите мне! – Разъяренная химичка прошла вдоль доски и остановилась около окна. – Это школа, а не демократические выборы! Если кого-то что-то не устраивает, можете идти в другую школу. Слава богу, у нас в городе школ хватает! Сидоров, уходи отсюда! Не срывай урок!
– А я и не срываю! – Все так же не поднимая головы, Генка пошел к своему месту.
Девчонки испуганно ахнули.
– заголосил Васильев.
– Сидоров! – схватилась за сердце Людмила Ивановна. – Как это понимать?! Это же хулиганство.
– Я туда не пойду, – ответил Генка, устраиваясь за партой.
– Немедленно выйди вон! – взвизгнула химичка.
Сидоров бухнул на стол учебник и сложил перед собой руки.
– Убирайся! – Химичка беспомощно метнулась туда-сюда, не зная, что делать.
– Людмила Ивановна, все под контролем! – вскочил перед ней Васильев. – Это наш человек.
– Да прекрати ты этот цирк! – хлопнула его по поднятой руке учительница.
Но тут дверь открылась, и на пороге появился Юрий Леонидович Червяков.
– Так! – застыл он в дверях.
– Ложись! – шарахнулся к своей парте Васильев.
– Встать! – Классный руководитель 9-го «Б» был разъярен.
Грохнули отодвигаемые стулья, качнулась пара парт.
– Сидоров! А тебе отдельное приглашение нужно? – Математик не двинулся с места, только слегка наклонился вперед, словно его без этого плохо слышно было.
Генка вцепился руками в парту, но остался сидеть.
Первым опустился на свое место Быковский. Следом за ним села Курбаленко.
– Я не разрешал садиться! – не отводя глаз от Сидорова, прикрикнул Червяков.
Олеся громко придвинула свой стул, встала перед ним и демонстративно медленно села.
– Да ладно! – выдохнул Когтев и тоже плюхнулся на стул.
Девятиклассники стали садиться друг за другом, громко передвигая стулья и стуча ими о парты. Остался стоять один Васильев.
– Ну, а ты что же? – зло поинтересовалась химичка.
– Вы сами сказали, что у меня стоячая забастовка, – ехидно дернул бровью Андрюха. – Никогда не любил быть как все. – Ионвыразитель-но посмотрел на Павла. Но Быковский пристально изучал исписанную парту, не обращая внимания на выступления Васильева.
– Так!
Математик побледнел. И без того тонкие губы сжались в еле заметную ниточку. В два шага он добрался до Генкиной парты и рывком вздернул его на ноги.
– Убирайся отсюда!
От толчка Генка пробежал по проходу и врезался в доску.
– Быстро на урок истории! Рюкзак вылетел в коридор, следом отправился учебник. Сидоров сидел на полу и тряс головой, оглушенный ударом.
– И чтобы мне больше не пришлось за тобой ходить!
Математик уже несся к нему, но Генка успел сориентироваться. Он водрузил на нос сбитые очки и выскользнул из кабинета.
– Товарищ! – подался вперед Васильев. Дверь хлопнула с такой силой, что все в классе
подпрыгнули. Генка кубарем скатился на второй этаж и, влетев в кабинет истории, закрыл за собой дверь.
– Возвращение блудного сына! – захлопал в ладоши Алекс.
Не глядя ни на кого, Генка пробежал по проходу и забился на последний ряд.
Рывком распахнулась дверь.
Математик снова застыл на пороге, обводя присутствующих тяжелым взглядом.
– Извините, Сергей Герасимович, – обратился он к высокому дородному историку. – Я на секунду. Сидоров! – Юрий Леонидович безошибочно отыскал склоненную голову Генки. – Только попробуй у меня уйти! Если я приду на перемене и тебя не будет, то пеняй на себя! Никакие заступники тебе не помогут. Алексеев, Рудалев, проследите!
– Не волнуйтесь, Юрий Леонидович, – с готовностью отозвался Алекс. – Все будет в порядке.
В этот раз дверь закрылась бесшумно.
Алекс приподнялся с места, сжимая свой здоровенный кулак.
– Алексеев, сядь, – поморщился историк, откладывая указку. – Рудалев, будешь так выворачивать голову, шею свернешь, и станет она у тебя как у жирафа. Сидоров, что у тебя с политической картой мира?
– Все в порядке, – буркнул Генка, наматывая на палец нитку, оставшуюся на месте оторванной пуговицы.
– Подготовь к следующему занятию доклад о государственном устройстве Великобритании.
– Письменно или устно? – поднялголовуСи-доров.
– Как тебе удобно. А пока можешь идти! Усталым движением Генка стащил с парты
свой рюкзак и побрел по проходу.
– Сергей Герасимович, – подался вперед Алекс.
– Сядь, Алексеев, – даже не посмотрев на него, приказал учитель. – Я с Юрием Леонидовичем сам поговорю.
Он обернулся на еле переставляющего ноги Сидорова и решительно встал со своего места.
– Погоди, я тебя провожу, – догнал он незадачливого отличника. – Тебе есть где отсидеться? – спросил учитель, когда они были уже за дверью.
– Я домой пойду. – Генка шмыгнул носом, проверяя, не разбит ли.
– А как же перемены? – Историк шел следом за ним. – Юрий Леонидович будет проверять.
– Пускай проверяет. – Сидорову уже было все равно.
– Но ты можешь где-нибудь проводить уроки, а на перемены спускаться в класс.
– Зачем? – не понял Генка.
– Чтобы не было скандалов. – Сергей Герасимович в отличие от Юрия Леонидовича был очень терпеливым человеком.
– А что мне эти скандалы? Я все равно не буду учиться в этом классе.
– Гена, ты пойми, что не всегда стоит идти напролом, – начал объяснять учитель. – Иногда можно и схитрить.
– А я не хочу хитрить и обманывать! Я хочу, чтобы все было честно!
– Гена, но так ведь не бывает!
– Гена, ты пойми, что не всегда стоит идти напролом, – начал объяснять учитель. – Иногда можно и схитрить.
– А я не хочу хитрить и обманывать! Я хочу, чтобы все было честно!
– Гена, но так ведь не бывает!
На лице учителя отразилась жалость. Эта жалость Сидорова вывела из себя. Ему не нужно было сочувствие, он только хотел, чтобы ему не мешали.
– Что же, по-вашему, все должны врать? – насупился Генка.
– Врать необязательно. Ты можешь просто немного подождать. Страсти улягутся, и ты снова будешь ходить в свой класс.
Сергей Герасимович положил Сидорову руку на плечо, желая подбодрить его, но Генка раздраженно смахнул учительскую ладонь ему были такие советы!
– А чего тут ждать? – прибавил он шагу. – Ожиданием ничего не изменить. Делать надо сейчас.
– Гена, ну, ты же умный человек. – Историк уже израсходовал весь запас аргументов и заметно выдохся. – Ты же все понимаешь.
– Понимаю, – легко согласился Генка, останавливаясь около входной двери.
– Не спорь ты с ними, – учитель предпринял последнюю попытку уговорить строптивого ученика. – Хуже будет.
– Хуже не будет! – Сидоров вышел на улицу. Здесь он впервые за все утро выпрямился и
вдохнул полной грудью. Впереди его еще ждала долгая борьба, а пока можно и домой отправиться.
– Что, опять сбежал?
Сначала Генка заметил растянутый в улыбке рот, потом длинные темные ресницы, причудливый изгиб бровей, выбившиеся из прически завитушки волос, белую куртку, ремешок сумки, оттягивающей плечо вниз.
– Что там у нас? – Алиса Ветковская уже пробежала мимо, но, ожидая ответа, остановилась на верхней ступеньке.
– Все как всегда, – пробормотал Сидоров, силой заставляя себя опустить голову, чтобы не видеть больше этих завитков, этого изгиба, этих серых смеющихся глаз.
– Эх ты, Ветка, Ветка… Ветреная дева любви… Кровавые войны подчас совершались из-за таких вот завитков и изгибов. Пился яд, сжигались города, пронзали тела шпаги. А сейчас все просто, без трагедий и надрывов. Обледеневшая лестница, сосулька, свисающая с крыши, криво заклеенное скотчем стекло в двери. И ничего невозможно сделать. Ни империю к ногам бросить, ни наказать мерзавца, кинувшего в твою сторону косой взгляд. Теперь это никому не нужно. Все старательно избегают надрывов и крайностей. Лишь бы чего не вышло, лишь бы жизнь прошла незаметно, без скандалов!
Генка смотрел на мыски своих стертых до белой бахрушки ботинок, а мир вокруг него шел кувырком.
– Мне Ирка звонила, говорила, милиционер приходил, – тараторила Ветка, уже держась за ручку двери. – Твоя работа?
– Алевтинина, – машинально поднял голову Сидоров. Алиса лукаво улыбалась, довольная, что может получить информацию из первых рук…
– Он тебя прямо от дома вел? – Ветка вся светилась от любопытства.
– Да, завалился к восьми утра. – Генка старался быть как можно равнодушнее, но все внутри у него дрожало, от этого говорил он быстро и напряженно. – Представился милиционером Пушковым. Попросил идти за ним. Бабка перепугалась, что меня в тюрьму посадят. А он говорит – в школу поведет.
– Сам небось струсил, – довольно хихикнула Ветка, открывая дверь.
– А мне-то что? – пожал плечами Генка, снова незаметно для себя поднимая глаза.
Рядом с Алисой он чувствовал непонятную растерянность. Ему все время хотелось ее видеть, и в то же время он боялся подойти к ней близко. Ему хотелось с ней заговорить, но стоило ему ока-
заться рядом с ней, как ничего путного в голову не приходило.
Он был глубоко убежден, что это не любовь. Как выглядит любовь, он прекрасно знал – кто ж не знает, что это такое! Своему же отношению к Ветке он не мог найти определения. Ему в голову приходили порой совершенно бредовые идеи – то ему хотелось сделать ей приятное, и он в пять минут решал ее вариант контрольной и отсылал к ней на парту, а то сознательно грубил и даже пытался сказать ей какую-то гадость, за что уже был пару раз бит Алексом, официальным Веткиным ухажером.
Генка не мог сказать, когда это началось. Вроде ничем особенным Ветка не отличалась. Ну, девчонка и девчонка, как все. Но было что-то в Алисе неуловимое – может быть, вот эти постоянно выбиваюгдиеся завитки волос, вздернутая бровка, смешные хвостики, – что заставляло смотреть на нее, не отрывая глаз. Ветка чувствовала это, и ей было жалко маленького запутавшегося мальчика.
Только жалко. Не более того.
– И что? – Алиса уже наполовину скрылась за дверью. – Завтра этот Пушков опять придет?
– Не знаю, – нехотя протянул Сидоров, чувствуя, как щеки его наливаются румянцем. – Может, придет, чтобы мне в школу было интереснее ходить.
– Так ты с урока или на урок? – вдруг спохватилась Ветка.
– Я там уже был, теперь твоя очередь, – слабо хмыкнул Генка, безотрывно глядя в глаза Ветке. Но в ответ она кивнулаиссилойоттолкнула от себя дверь.
– Тады – пока!
Дверь закрылась. Сидорова обдало волной теплого воздуха. Он качнулся назад и побежал – побежал вниз, вниз… А потом – на улицу. Лицо жег легкий декабрьский морозец. От острого колючего воздуха, после душной школы ворвавшегося в легкие, голова вдруг закружилась. Сидоров быстро-быстро задышал, прогоняя застрявший в горле ком.
Он впервые не мог справиться сам с собой. Обычно он так легко подчинялся размеренности и логике. Все шло своим чередом, все было понятно. И вдруг, в одну секунду, все взвихрялось, верх путался с низом, и Генка чувствовал себя как первоклассник, впервые пришедший в школу и заблудившийся в незнакомых коридорах.
Ему очень хотелось так сильно тряхнуть головой, чтобы из нее высыпалось все то непонятное и мучительное, что мешало ему сейчас снова жить спокойно, как это было до недавнего времени. Он бы спокойно перенес несправедливое переселение в другой класс, если бы не Ветка. Рядом с ней он терялся, забывая обо всем. Он чувствовал себя до такой степени неуютно, что готов был что угодно сделать, лишь бы не появляться в этом чертовом десятом классе.
Сидоров пробежал через спортивную площадку, с ночи засыпанную снегом, и остановился. Чем дальше он уходил от школы, тем сильнее его тянуло обратно.
Он знал, что это ничего не даст, что если он себя не сможет перебороть и вернется, то ему тут же захочется сбежать куда глаза глядят. И в этой полной неразрешимости он, в конце концов, просто подохнет!
Генка стоял, раскачиваясь, держась за голову, ожидая, что она сейчас расколется на две половинки, зудящая боль уйдет и ему наконец-то станет хорошо.
Сидоров не помнил, сколько он так простоял. Он смотрел на собственные следы и видел, что они уже почти целиком скрыты падающим снегом.
Генка шевельнулся, сбрасывая с плеч, головы и рукавов маленькие сугробики снега.
– Ой… Ну что? Явился? – запричитала бабушка, как только он переступил порог квартиры. – Никак отпустили? Что ж так быстро? А тут Ванька прибегал, я его хотела в милицию послать.
– Ба, ну ладно тебе! – Генка старался как можно быстрее скинуть ботинки, чтобы проскользнуть в свой угол и больше оттуда не показываться. Но шнурки, как назло, запутались. Сидоров их рвал, затягивая узел еще больше.
– Вот ведь навязались на мою голову! – Бабушка упорно стояла в дверях комнаты, значит, так просто проскользнуть мимо нее не удастся. Если она вдруг не захочет пойти на кухню, то какое-то время можно будет отсидеться там. – Чертеняка клятущий! Сидел бы и сидел в своем классе. Нет, понесло тебя! Мне сегодня опять звонили из школы. Учителя на тебя жалуются, директор жалуется, Алевтина Петровна, и та недовольна, что ты так себя ведешь.
– Ба, я в ванну, – попробовал обмануть бабушку Генка, но она его не пустила.
– Куда в ботинках! – бодро просеменила она по коридору и встала на пути в ванную, а заодно и на кухню. – Убираешься тут за вами, убираешься… Спина и так уже не разгибается. А они все бегают, топчут! Хоть бы в магазин один раз сходили, ведь не допросишься. Ваньку целыми днями не видно.
Сидоров согласно закивал. Он тоже не прочь был бы встретиться со старшим братом. Но с тех пор как Ванька поступил в университет и связался там с какой-то компанией, дома он стал появляться раз в неделю.
Не справившись со шнурком, Генка потянул ботинок просто так, не развязывая. Шнурок скрипнул, но разуться не позволил.
– Что ты опять там натворил, зачем за тобой милиция приходила? – Бабушка недобрым взглядом следила за Генкиной борьбой с ботинками. – Как вас еще всех не пересажали, не понимаю. Кругом одно ворье! Отец твой вором был, и ты весь в него.
– Баб, не начинай! – Сидоров наступил на пятку, с силой потянул ногу вверх и, оставив в ботинке носок, высвободился.
Его бесило, что бабушка называла его отца вором за то, что он женился на его матери, как говорила бабка, по-воровски, тайно увел.
– Понял я все, понял, не буду больше! – Ковыляя на одной ноге, он поскакал в свой угол.
Единственная комната в квартире была разделена на две части большой потрепанной ширмой. Прямо около входа стояла старая железная кровать с шишечками на раме. Покрывало на ней было из пожелтевшего кружева. Здесь же притулился небольшой комод, сверху прикрытый такой же блеклой кружевной накидкой.