Каждое дело, думал Сашок, требует профессионализма, и дело супружеской измены не составляет исключения. И — почти как всегда в трудные моменты жизни — Сашок вспоминал своего одноклассника и наставника Гаврилова. Вот уж кто блистательный профессионал и, можно сказать, ветеран. О, как блестяще умеет он заметать следы, каким успехом он пользуется у молоденьких девушек. Но! Какой он при этом семьянин, как его уважает не только супруга, но также тесть и теща. И это несмотря на то, что почти не было момента, чтобы у Гаврилова не было любовницы, а то и двух. «Сердце — не камень», — учил он Сашка.
Нет, далеко Сашку до наставника, и уроки его не пошли впрок. Впрочем, интересно, что посоветовал бы Гаврилов Сашку вот в этих конкретных обстоятельствах? Что сказал, если бы узнал, что обе женщины так феноменально похожи? Надо бы позвонить ему в Москву и посоветоваться, решил Сашок.
В общем, понятное дело, он плохо слушал Гарри, пока тот распространялся о новостях страхового рынка, о сравнительных достоинствах той или иной компании, страхующей население от ограбления. Наконец до Сашка дошло, что Гарри упорно добивается ответа на какой-то вопрос. И Сашок почти машинально выпалил: «Норвич Юнион», предполагая, что Гарри, как водится, интересуется, где страхует свое имущество Сашкова семья. «Опять обчистить нас собрался», — меланхолично подумал Сашок.
Про Гарри говорили, что он хоть и домушник, но при этом добрый, совестливый человек. Идя на дело, он всегда предпочитает удостовериться, что имущество избранной жертвы застраховано, ведь в таком случае можно считать себя чем-то вроде социалиста, добивающегося некоторого перераспределения общественного богатства. Ведь эти страховые компании — они такие богатые, они так жируют, наживаясь на населении, от них не убудет.
— «Норвич Юнион»? — оторопело повторил за Сашком Гарри. — При чем тут они? Нет, я говорю: когда я вас сегодня увидел вместе с женой, то мне показалось, что она как-то изменилась, что ли… То ли похудела слегка, то ли наоборот…
«Ишь ты, наблюдательный какой», — подумал про себя Сашок, а вслух сказал:
— Нет-нет, что вы, с Анной-Марией все в порядке.
— Значит, мне показалось. Да это и неудивительно, поскольку я редко ее вижу. А уж вместе вас не видел никогда. Ведь она не ездит с вами в Лондон?
Разговор уже начал казаться Сашку подозрительным, и Гарри, словно услыхав его мысли, тут же перевел беседу на другую тему.
— Но уж если вы заговорили о «Норвич Юнионе», то вот что я вам скажу: если сравнить дисконт, который они дают в случае, если вы страхуете и здание и его содержимое одновременно…
Но тут Сашок перестал вслушиваться в бормотание Гарри, тем более что говорил он с чудовищным южно-лондонским акцентом и понимать его было нелегко — для этого требовалось постоянное напряжение. А Сашок устал… Но он, будто издалека, сквозь какую-то пелену, смотрел на Гарри и думал: вот сидит нормальный человек, немолодой уже, не слишком по жизни успешный, может, грабитель, а может, и нет, просто отставной страховой агент, которого почему-то оклеветала городская молва. Но этот человек едет к себе домой, к жене и детишкам, его ждет вкусный ужин, рюмка красного вина или баночка пива, семейный просмотр очередного сериала. Выйдет себе сейчас на «Фолкстоне» и двинет к дому, к простым радостям жизни. А его, Сашка, что ждет? Враждебная тишина, вот что. Грустная и обиженная жена. Причем Анна-Мария уже наверняка дала понять родителям, что у них с Сашком разлад. И некому Сашку поплакаться в жилетку, вот разве что, действительно, в Москву Гаврилову позвонить, может, тот хоть как-то посочувствует.
Но когда он понуро подошел к дому — как все-таки интересно устроен человек, — его настроение вдруг резко изменилось. Им завладела новая мысль. А почему, собственно, он должен так уж поджимать хвост и виниться? Ведь Анна-Мария ничего не знает об Анастасии и о том, что происходило сегодня в гостинице «Корнуолл»! А дуется она на Сашка всего лишь за странный телефонный звонок накануне, за то, что его привезли домой на таинственном шикарном лимузине, за легкий запах виски. То есть за то, в чем Сашок нисколько не был виноват. И, следовательно, обижается она несправедливо, а значит, Сашок и сам с полным основанием может стать в позу оскорбленного достоинства.
Так что в дом он входил уже с гордо поднятой головой. Но дома Сашка ждал сюрприз. Анна-Мария — кажется, впервые в жизни — не пришла домой ночевать.
Глава 14. Жена исчезает
Это казалось совершенно невозможным, ведь до сих пор ничего подобного не происходило. В тех редких случаях, когда Анна-Мария задерживалась на работе или когда ее социальный департамент устраивал какое-нибудь мероприятие в поддержку очередного благородного дела (пение хором в пользу летучих мышей Уэльса, например), она всегда предупреждала об этом заранее. Да что там заранее — о грядущем позднем возвращении Ани-Маши домой становилось известно чуть ли не за две недели, и предстоящее событие широко обсуждалось в семье. Теперь же ее не было дома, и — что самое поразительное — Джон и Мэгги понятия не имели, где находится их дочь.
— Саш, вы не знаете, случайно, где Анна-Мария? — спросила Мэгги, пряча глаза.
Сашок знал свою тещу достаточно, чтобы понимать: этот неприличный вопрос дался ей нелегко. И если она пошла на столь экстравагантный поступок, то, надо полагать, дошла до состояния острой тревоги. Джон, разумеется, не мог позволить себе такой открытости, но и он решился пристроиться на время разговора Мэгги с Сашком рядышком, на кухне.
Вот он, пример того самого английского лицемерия: неважно, пусть Сашок догадается, что Джон, грубо говоря, подслушивает. Важно лишь, чтобы у того было формальное «алиби», пусть неправдоподобное, но объяснение. Формальная отмазка. Ну да, решил вдруг человек снова помыть чистую посуду — да разве не могла она запылиться? Мало того, как раз именно и нужно, чтобы Сашок все понял — иначе зачем, вы думаете, Джон так гремит тарелками? Сашка ведь обязательно надо предупредить, а то ненароком может выйти настоящее подслушивание, а джентльмены не подслушивают! С другой стороны, никак нельзя открыто показать свое волнение и заинтересованность. В общем, сплошная двойная, или даже тройная, бухгалтерия. Сашку часто нравилось погружаться в эти лабиринты, но сегодня, честно говоря, ему было не до парадоксов английской души.
— Мэгги, — сказал Сашок с чем-то вроде отчаяния в голосе. — Я не знаю, где Анна-Мария. Она меня ни о чем таком не предупреждала.
И широко развел руками, на секунду забыв, как шокируют тещу подобные жесты.
Последовала секундная пауза. Мэгги замерла. Замер на кухне и Джон — через полуоткрытую дверь Сашок видел его застывшим у раковины, с большой тарелкой в руке.
Потом тесть с тещей все-таки взяли себя в руки.
— Я не сомневаюсь, что она задержалась на работе, просто не успела нас предупредить, — искусственно равнодушным голосом сказала Мэгги. Джон не выдержал — вошел в столовую. И заявил:
— Да-да, безусловно, никаких оснований беспокоиться нет.
«Если Анна-Мария не придет, они до рассвета спать не будут, все изведутся, но виду не покажут», — думал Сашок. Но, собственно говоря, он — единственный в семье — имел основания полагать, что терзаться и вправду не стоит. Ведь скорее всего Аня-Маша просто решила проучить его как следует. Но как это несправедливо, возмутился Сашок, ведь она не ведает о его настоящих грехах! Она даже не может представить себе, что произошло между ним и Анастасией — поразительной русской леди, которой он неохотно, под давлением, согласился служить гидом. А поразительна Анастасия была прежде всего своим невероятным сходством с Анной-Марией. До гидства, в узком смысле этого слова, собственно, не дошло, потому что, потому что… Да-да, Анастасия так его поразила, что он потерял голову, да, он увлекся, влюбился, — хотя можно ли влюбиться в точную копию своей жены и нужно ли считать это изменой?
Пока Сашок предавался этим своим размышлениям, Джон и Мэгги удалились в спальню — как ни в чем не бывало.
И тут зазвонил телефон.
— Хай, Саш, привет, Саш! — бодро сказал голос Анны-Марии. — Как дела?
— Привет… — ошарашенно отвечал Сашок. — Я — в порядке. Ай эм файн… А как ты?
— И я о’кей… Ты знаешь, у нас тут работы навалили… Пришлось задержаться. И я решила остаться ночевать у Лоры.
— Но завтра, завтра ты придешь?
— Не знаю еще… Это зависит…
— Но ты позвонишь?
— Посмотрим… Я позвоню, если… если решу вернуться домой. То есть, то есть… я хочу сказать… если работы будет меньше.
— Если работы будет меньше, — тупо повторил за женой Сашок.
— Ты передашь моим родителям, что я не приду домой в ближайшие дни?
— Передам… Но… Будь добра, дай мне номер телефона Лоры. На всякий случай.
— Ты передашь моим родителям, что я не приду домой в ближайшие дни?
— Передам… Но… Будь добра, дай мне номер телефона Лоры. На всякий случай.
— Извини, но я думаю, что это было бы неудобно. А теперь — гуд бай! — сказала Анна-Мария. И повесила трубку.
Это банальное английское выражение — «гуд бай фо нау» — в таком контексте показалось Сашку резким, может быть, даже оскорбительным. «Ну и черт с тобой!» — впервые в жизни нагрубил Анне-Марии Сашок — правда, пока еще только мысленно.
Теперь Сашку предстояла противнейшая задача — сообщить неприятные новости своим «родителям в законе». Он, конечно же, сначала потянул время, походил по дому, съел «фиш энд чипс» — кусок трески в панировочных сухарях и жареный картофель, посмотрел бибисишные новости по телевизору, почистил зубы. Но дело шло к ночи — хочешь не хочешь, а надо было идти на второй этаж, стучать в дверь спальни тестя и тещи.
Но тут — вот счастье то! — Мэгги вдруг сама спустилась вниз. Сашок сразу догадался, что внеурочная упаковка мешка для макулатуры есть лишь неуклюжий предлог — по выражению тещиного лица было ясно видно, что она борется со жгучим желанием задать очевидный вопрос: «Кто это звонил, не Анна-Мария ли?»
— Звонила Анна-Мария, — нанес упреждающий удар Сашок. — Просила передать, что у нее много работы и поэтому она осталась ночевать у Лоры.
— Кто это — Лора?
— Так, кто-то… на работе, в департаменте.
— Вы что, никогда ее не видели?
— Нет, только слышал. Она иногда звонит к нам домой по телефону.
— Как странно… Но завтра, надеюсь, Анна-Мария придет домой? — спросила Мэгги.
— Она пока не знает. Это будет зависеть от объема работы.
— То есть как это? — пораженно спросила теща, но тут же оборвала себя: — Ну, конечно, ну разумеется. Спокойной ночи, Александр.
Теща редко называла Сашка Александром, и это обычно служило знаком неодобрения или, по крайней мере, беспокойства. «Вот и все, теперь она уже в курсе, что у нас с Анной-Марией нелады», — отрешенно подумал Сашок. А вслух сказал грустно, но подчеркнуто мягко:
— Спокойной ночи, Мэгги, надеюсь, завтра у нас у всех будет более счастливый день.
— Я тоже на это рассчитываю, — невнятно пробормотала Мэгги.
Своей интонацией Сашок хотел показать, что он искренне пытается играть по английским правилам, и если у него не выходит, то вовсе не от недостатка старания. Вот, видите, я говорю как положено. Без слов нахожу возможным передать мысль, что я тоже беспокоюсь, и я признаю, что дела обстоят неважнецки, готов даже смиренно принять ваше недовольство мной, но надеюсь на лучшее и в любом случае ценю ваше участие и такт.
Но на самом-то деле в душе у Сашка бушевала буря. И главное, с кем посоветоваться, кому в жилетку поплакаться? Вугару или Цвете? Ну уж нет, с коллегами такие дела не обсуждают… Позвонить матери в Ярославль? Только не это! Она расстроится, у нее поднимется давление, нарушится сердечный ритм, а помочь она ему все равно не сможет, лишь еще более осложнит ситуацию. Начнет, чего доброго, еще, как в прошлом году, уговаривать его «бросить все к черту» и уехать домой, на Родину, в Россию.
«Не исключено, что именно этим все и кончится, придется уехать», — мрачно размышлял Сашок. И тут его осенило: для общения с друзьями не обязательно менять судьбу, не нужно даже лететь в Москву за большие деньги. Существуют же современные средства связи. Электронная почта, например, и даже телефон! Правда, в имейле душу излить трудно, а звонить Гаврилову поздновато — в Москве-то уже за полночь. Но Гаврила тот еще гулена, может, и не спит еще. И вообще, можно, в конце концов, один раз в жизни простить неурочный звонок от лучшего школьного друга, страдающего на чужбине?
Правда, признаваться в наделанных глупостях будет не слишком приятно. Приятель, конечно, не упустит случая над Сашком посмеяться, но зато этот тертый калач найдет что посоветовать. Да-да, замечательная идея — позвонить Гаврилову! Тем более что где-то в тумбочке у кровати лежит недоиспользованная телефонная карточка фирмы «Альфа» — или как там ее, — которая то ли в целях рекламы, то ли удушения конкурентов, то ли еще почему одарила Сашка чуть ли не тремя часами разговора с Россией всего лишь за пять фунтов.
Но для начала Сашок отправился в Джонов кабинет и раскочегарил пи-си (тесть давно уже торжественно провозгласил, что Сашок может пользоваться обоими — и кабинетом и компьютером — в любое время) и отправил Гаврилову мессидж. Дескать, не спишь ли, друг любезный, и нельзя ли вступить с тобой в прямой фоноконтакт по срочному делу?
Гаврилов не только не спал, но, без сомнения, сам бродил по киберпространству, поскольку ответ пришел немедленно: «Valyai».
Сашок побежал в спальню за карточкой и через несколько секунд уже слушал неповторимый гнусавый голос своего школьного кореша:
— Ну, чего ты там, житель Альбиона, чего так приспичило…
— Валер. Слушай, тут у меня такие дела…
И Сашок, набрав в легкие воздуха, принялся за свой мучительный рассказ, решив, впрочем, некоторые детали оставить за скобками.
Гаврилов реагировал вяло, видно, его все-таки в сон клонило. Иногда он выражал удивление, но, как казалось Сашку, не очень искренне, а чаще просто хмыкал как-то неопределенно. То вдруг замолкал, так что Сашок начинал беспокоиться, не прервалась ли связь, и кричал в трубку: «Алло, алло, Валера, ты меня слышишь?» На что Гаврилов отвечал: «Слышу, слышу, куда я денусь…»
— Нет, ты понимаешь, — горячился Сашок, — подсунули сначала копию портфеля, потом — копию жены! Что сей фантазм означает?
Гаврилов зевнул в трубку и сказал:
— Ой, извини, недосып накопился… Да, я смотрю, у тебя там просто русский хэппенинг какой-то. Кто-то с громадным чувством юмора. Ну, не просто так это все, понятное дело, не чистого искусства ради. Думаю, устанавливают маршрут.
— Какой еще маршрут?
— Как девочек перебрасывать, надо думать… Human trafficking, слыхал?
— Да ты что! Тогда, получается, эта девушка, Анастасия, то есть она, выходит…
Гаврилов ехидно захихикал.
— Ах вот что, оказывается, тебя в первую очередь беспокоит… Утешься: я думаю, она не рядовая путана, а, как минимум, большая их начальница, в люди вышедшая.
— Ну и что мне делать? Может, в полицию пойти?
— Не вздумай! Ты же теперь повязан. Деньги взял? Взял. Всё, по любым законам ты теперь — соучастник. Посадят, как пить дать, а если даже нет, то из страны обязательно вышлют, как нежелательного иностранца, а уж тут, в Расее, тебя эти ребята живо отыщут. Вряд ли они тебя простят после того, как ты их сдашь. Короче — категорически не советую! И потом, признайся, ты же с этой бабой — как ее? Надей?
— Настей…
— Ну, с Настей так с Настей… Ты же с ней переспал, так ведь?
— Откуда ты знаешь?! — ахнул Сашок.
— Да само собой вырисовывается из рассказа… Помнишь Энгельса? Тенденция вытекает из действия без того, чтобы на это особо указывалось… Так вот, Анна-Мария тебе эту твою «тенденцию» никогда не простит, ты же знаешь.
— Но что же тогда делать?
— Сиди тихо, рассосется как-нибудь. Мне кажется, братки тебя использовали и ты им больше не нужен, — сказал Гаврилов.
После этого беседа вяло продолжалась некоторое время, Сашок из вежливости спросил про родителей Гаврилова, узнал, что мама его болеет, но отец, бывший большой чин в каком-то самом секретном подразделении КГБ, «еще хоть куда, еще даже подрабатывает». Но Сашок уже почти не слушал: старый приятель показался ему сонно-равнодушным, а его советы — никчемными.
Но надо было признаться: все же Сашок не до конца был откровенен со старым другом. Например, он ничего не сказал ему о том, что на следующий день у него было назначено с Анастасией новое свидание — она пригласила его сходить в русский клуб, послушать модную рок-группу из Питера. Это было целое событие в жизни русской колонии Лондона, и билеты было достать нелегко — но Настя как-то их добыла.
Глава 15. Русские страсти в лондонском клубе
Очередь начиналась от самой Оксфорд-стрит и извивалась по тротуару, вынуждая прохожих обходить ее по проезжей части. Эта змея шипела, смеялась, ругалась по-русски и по-английски, и Сашок застыл, как загипнотизированный, глядя на фантастическое зрелище.
— Пойдем, пойдем, — тянула его за рукав Анастасия, — нас пропустят без очереди.
Настя явно чувствовала здесь себя в своей стихии и вообще держалась так, будто это она, а не Сашок, прожила добрых восемь лет в Англии и теперь показывала новичку, что и как там, где вам не тут. К тому же она успела обзавестись потрясающим бордовым замшевым пальто и обрести почти аристократическую осанку, став сразу какой-то другой, чуть надменной и недоступной. И сходство с Анной-Марией уже не было столь очевидным.
Сашок начал робеть в ее присутствии, тем более что она явно производила сильное впечатление на всех вокруг. Поразительно, но, кажется, вся эта довольная собой, пахнущая дорогими духами и афтер-шейвами очередь, где было так много красивых лиц, длинных ног и яркой одежды, — даже она замолкала на секунду, следя за Настей прищуренными глазами. «Wow!» — отчетливо сказал кто-то. Сашок не успел заметить, кто именно, но не сомневался: этот высокий эпитет относился именно к его спутнице. У англичан попроще в этом случае полагается залихватски, по-разбойничьи свистеть, причем местные девушки, в зависимости от степени привитой с детства политической корректности, воспринимают это либо как высокий комплимент, либо как низкое оскорбление. Но очередь была в основном русская, а затесавшиеся в эту компанию отдельные русофилы и любители экзотики к рабочему классу никакого отношения не имели, так что свистеть было некому. И слава богу, потому что Настя скорее всего поняла бы свист неправильно, а выразительный английский клич в переводе не нуждался — «вау!» оно и в Африке, и даже в Москве — «вау!»