Кто косит травы по ночам - Галина Артемьева 28 стр.

И опупел!

Ну, никак он не ожидал, хоть и повидал в своем родном городе всякого, чтоб современные, цивилизованные, редкостно милые его сердцу люди жили в такой запредельной нищете. Это впечатление, конечно, сильно усугубилось одеялом и фанерками. Но даже со вставленным стеклом как-то… не катило.

Вот тогда он и велел ей менять ход жизни.

– Что ты здесь сидишь? Состаришься и сгниешь! – пообещал он.

Она поняла, что чему-чему, а этому обещанию верить можно. Решила, что послушается его во всем. Вот как он скажет, так и будет.

Он велел ей ехать в Москву. У него там близкий друг был хозяином строительной компании. С ее художественным дипломом стыд жить в такой комнате, с такой мебелью, в таком подъезде и так далее (читай ту самую страшилку).

Он позвонил другу и сказал, что пришлет ему известную питерскую художницу. Ей, художнице, понравилось-де в последнее время декорировать апартаменты. Получается – зашибись! Но надо сменить обстановку. По личным мотивам. И вот она едет в Москву, и надо предоставить ей в столице простор для деятельности, помочь с временным жильем и со всем остальным, что понадобится.

– Картины? Большую часть я с собой забираю, там нарасхват идут, – похвастался ее защитник, – а несколько привезет. Попрошу – и привезет. Но учти – она продавать не всем соглашается. Только в приличные руки. Нормальным частным коллекционерам.

Женщина с веселым ужасом слушала информацию о себе. Вот она, оказывается, кто – художница! Декоратор! А почему бы и нет? И очень даже просто!

Пришлось на скорую руку создать несколько полотен. За шкафом нашлись эскизы, наброски и еще кое-что достойное столичного внимания. Собрались моментально. Благодетель купил им билеты, сунул несколько зеленых купюр на самое первое время и помахал ручкой поезду.

Больше они его никогда не видели. Но помнили всегда.

В Москве, как он и велел, они нахально сняли приличную квартиру из двух комнат, кухни и ванной. С мебелью, телефоном и телевизором. За целых триста долларов! Ей было жутко отдавать такие деньжищи, на которые они бы безбедно могли питаться не меньше трех месяцев. Но раз пообещала делать, как он наставлял, то пришлось и тут слепо подчиниться данному перед разлукой совету.

Привезла обещанные шедевры хозяину стройфирмы. Ему – ничего, понравилось. Попросил продать, как своему, со скидкой, для загородного дома своей семьи. Остальные пристроил по стенам конторы, чтоб заказчики видели, с кем будут иметь дело, и не сомневались.

Дела пошли! То есть– просто день и ночь! Работы было невпроворот. Только что хапнувшим огромные, по их тогдашним представлениям, кучи бабок нравилось, что с ними занимается настоящая художница, что она прислушивается именно к их мнению и тут же, с их слов, рисует на красивой плотной бумаге картины желаемых ими интерьеров. Это было до того круто! Сказал – и тут же воплощается в лучшем виде, и именно так, как роилось в мозгах! И потом, по ее картинке, в точности повторяя нарисованное, выстраивались квартиры их мечтаний и снов. Она следила за покупкой правильных материалов, за подбором цветовой гаммы и всеми мелкими, но очень важными нюансами.

И тут – о счастье! – маме и мальчику почти и не приходилось разлучаться. Только на время его школы. А так – они всюду по-прежнему были вместе. И спали в своей двухкомнатной красотище все равно вместе в одной комнате. Иначе было скучно друг без друга. Вместе ездили за стройматериалами. Вместе решали, что подойдет тому или другому широкомордому хозяину новой жизни. Тем, в принципе, всем хотелось поначалу самого примитивного: завитков, загогулин, позолоты, арок, подвесных потолков с лепниной, хрустальных люстр и кожано-бархатной мебели. Угодить было несложно. Но и тут существовали варианты: кому-то требовался полный дворец наподобие какой-нибудь с детства любимой станции метро, а у кого-то вкус был потоньше или средства пожиже. Так что приходилось варьировать. Дни проходили в творческих поисках. Вечера – в болтовне, смехе. Иной раз выбирались ближе к ночи в круглосуточный супермаркет поблизости и на валюту (подумать только– на валюту!) покупали чего хотели. То мягкую игрушку, то пудру, то невиданного размера палку одурительно пахнущей колбасы, то футболку с яркими буквами и знаками ребенку. Деньги прибавляли радости! И избавляли от страха перед будущим, которое во всех официальных органах уже перестали называть светлым, а напротив, в открытую грозились устроить всем темную.

Вот бы ей тогда работать бы себе и работать без страха и упрека. Так и дожила бы до нынешних дней вполне даже богатой теткой. Имя бы себе сделала – как пить дать! И с этим нынешним квартирным бумом вообще бы миллионы гребла. Только тогда все было покрыто мраком неизвестности, и поди разберись, что ждет за углом – золотые горы или окончательная нищета. Тем более пуганая ворона о своих страхах помнит хорошо и долго.

Новый заказчик

Долго ли, коротко ли, но шли они себе по жизни, временно довольные и успокоенные.

Как-то в один обычный рабочий день вызвал ее к себе хозяин конторы и с вытянутым от счастья и озабоченности лицом поведал, что у них появился новый заказчик. Такого еще не было. Это прорыв, в смысле качества клиентуры. Деньги – не просто большие, а суперсверхбольшие. Ему надо очень быстро, безупречно качественно и невероятно стильно отделать сразу целый этаж в доме на Патриарших. И поручается эта ответственнейшая миссия ей. От нее фактически и будет зависеть уровень дальнейшей клиентуры. Так что – не спать, не жрать, работу давать!

Этот проект ее очень занимал. Впервые она могла позволить себе вольное творчество, не стесняясь в затратах и не опираясь во вкусах на убранство Московского метрополитена. Они с ребенком, которому шел уже одиннадцатый год, целыми днями пропадали на объекте. Мальчик много и хорошо понимал уже в их общем деле и выдвигал небезынтересные идеи, к которым она не на шутку прислушивалась.

Им было невдомек, что богатый и влиятельный заказчик, часто наведывающийся проверить, как идут дела на его стройке, на самом деле приходил любоваться ими. Он еще с первого ознакомления обратил на них внимание и взял на заметку свой интерес к этим одушевленным предметам.

Рахманов (а это был, понятное дело, он) незадолго до этого пережил личную драму, подрубающую зачастую мужиков на корню.

Он был успешным всегда и во всем. Дается же от природы кому-то редкостное везение! Только с женщинами что-то такое не очень ладилось. Сначала на них совершенно не было времени. Потом как-то не мог сойтись характерами ни с кем. Мать настоятельно предостерегала от красивых. Она вообще много непреложных истин знала и втолковывала их сыну, который своей матери безусловно доверял. «Красивая жена– чужая жена!»– утверждала мама. Она еще и не такое знала. «Жениться всегда успеешь – дурацкое дело нехитрое». Тоже верно, да? Если не считать жену за человека и часть своей судьбы, то верно на все сто! Да и зачем они, жены, нужны вообще при живой матери? Да ну их совсем!

Таким образом, жениться на красивых он опасался, хотя и тянулся к красоте, как к чему-то заведомо порочному, раз уж родная мать не уставала внушать именно такое восприятие гармоничных и радующих глаз женских черт. Некрасивых, но добрых, честных и заботливых было далеко не пруд пруди, как оказалось при серьезном рассмотрении. Наконец одна кандидатура подобралась. Очень подходящая по всем статьям. Некрасивая – фантастически! Именно не урод, такой, чтоб все оборачивались и в затылках чесали: «Ну и ну! Где откопал такую цацу!» – а некрасивая серая полевая мышь. Маленькие глаза за очками. Неровный нос. Губы ниточкой. Плохие зубы. Сутулая. Ноги – даже не женские, а овечьи какие-то. В общем – экземпляр еще тот! Однако доверие внушила. Послушная, покорная, старательная. Без вот этих вот бабьих закидонов, капризов. Аккуратная. Чистоплотная. Вежливая. Вроде как даже бескорыстная. И – росточком вышла. Маленькая такая. Если в лицо не вглядываться, то вызывает трогательные чувства. Хочется защитить, угреть на коленях, как котеныша. Как-то даже он постепенно себе внушил, что с ней все в порядке и именно она годится в спутницы жизни очень занятого и очень известного человека. Мать посомневалась-посомневалась, но в конце концов одобрила – жениться было пора. Женившись, Рахманов даже возжелал свою жену. Он ей доверился, сроднился с ней. Чувствовал, что не зря про жен говорят, «вторая половина». Так он ее и воспринимал, как половину себя.

Спустя некоторое время жена пришла в себя от нежданно обрушившегося на нее выигрыша в лотерее судьбы. Она вплотную занялась собой. Несколько лет упрямо и неуклонно подгоняла свои внешние данные под признанные эталоны дамской прелести. Исправила зубы. Заменила нос. Увеличила глаза (намного). Губы накачала силиконом до размеров средней величины сосисок. (Было нечеловечески больно, но она выдержала.) Что-то такое подколдовала с грудью. Стилисты-советчики одели-обули краше любой голливудской звезды первой величины. В итоге получилась стандартная красавица. Ноги только оставалось слегка откорректировать да осанку подправить. Дело времени, и только.

«Лицом к лицу лица не увидать»! Вот точно абсолютно! Так и Рахманов – ну не замечал он драматических изменений во внешности своей жены, и все тут. Радовался ее хорошему настроению. Ни в чем не отказывал. Ласкал исправно. Мечтал о ребеночке.

Тут и случилась неожиданная вещь. Она от него ушла. Влюбилась в американца, в полное ничтожество, порывавшееся с ним, Рахмановым, партнерствовать, но отвергнутое им за профнепригодность и незнание местной специфики. По-быстрому собралась, съехала на заранее купленную квартиру (предусмотрела все за несколько лет супружества), предъявила иск о разводе и разделе имущества (о как!), кое-что (ерунду, понятно) отцапала и скоренько зарегистрировалась с американским гражданином. В те годы это было достижение весомое! На разводе в суде Рахманов с изумлением вгляделся в неузнаваемое лицо некогда надежно некрасивой мышки. Она стала вызывающей красоткой, опасной, манящей. Как он все это проглядел, идиот! Он понял, что был лишь ступенькой. Или взлетной полосой. Ей, некрасивой, хотелось того, чего не было в ее юности: взглядов мужчин, страсти, ухаживаний, восхищения. Ей нужно было самоутвердиться. Она ушла с первым встречным, потому что это приключение стало пропуском в новую жизнь.

В Америке у нее родился ребенок. Вот это и было самым страшным во всей истории. Рахманов считал сроки, и выходило, что ребенок родился от него. Она, теперь уже чужая жена, предала его жестоко. Он понимал, что спрашивать бесполезно, бессмысленно. Ясно, что она выбрала его, чтоб отомстить за все предыдущие личные неудачи. И с ребенком – это тоже месть. Месть очень глупой и очень злой женщины. Следовало забыть и перестать вспоминать, когда было у них последнее соитие, когда на горизонте появился американец и прочую с ума сводящую дребедень. Но ребенок! Его плоть и кровь! Его! Его! И – никогда не увидеть друг друга. Не узнать. Да за что же это такие муки? За что?!

Он погрузился в дела еще глубже, чем раньше. Купил недвижимость в родном городе, в нескольких мировых столицах. Дела шли. Время лечило. Лечили виражи судьбы – он встретил мать с сыном, когда твердо для себя решил, что не будет в его жизни ничего личного, ничего теплого и родного.

А тут – они. Зациклены сами на себе. Дышат любовью друг к другу. Красивые, похожие друг на дружку мать и сын. Работяги. Паренек шустрый. Худенький, а понадобилась маляру краска, так подхватился и потащил десятилитровое ведро мигом. Никто и не просил, а он бросился помочь. Правильный парнишка, человеком растет. И мать – трудяга, сразу видно. Вся в деле, к каждой встрече готова: чертежи, эскизы, отчеты. Работать с такой – мечта. Все идет как по маслу. И – захотелось к ним. Просто необоримо захотелось. Богатые особи устроены по-особому. Они потому и богатые, что считают позволительным и обязательным присваивать себе любыми способами то, что им понравилось.

Он приезжал на объект каждый день, а она измучилась смертельно. Ведь шеф сказал: от нее все зависит. Останется Рахманов доволен – порекомендует другим, таким же, как и он сам, всемогущим. Нет – и вся фирма запросто накроется медным тазом. Вот она и выкладывалась до последнего, изучала самые авангардные тенденции дизайна, выискивала новейшие каталоги, придумывала сама. Даже в кино они с сыном переглядывались, замечая изюминку интерьера.

Получилось сногсшибательно! Они обошли напоследок созданное их фантазией и трудами жилище и поразились: неужели это случилось в их жизни! Неужели это они, всего год с небольшим назад бывшие обычными питерскими нищими, придумали и воплотили в реальность всю эту красоту и гармонию? Они знали, что последний раз свободно разгуливают по знакомым до последней электрической розетки комнатам и коридорам. Еще раз вряд ли удастся переступить порог этого идеального обиталища.

Да и ладно. Еще создадут. Все впереди. Они обнялись на пороге.

– Умник ты мой! Помощник! Самый лучший человек на свете! – сказала мать.

– Мамочка моя! Мамулечка! – просиял сын.

Она отдала ключи от апартаментов хозяину своей конторы и отпросилась на несколько дней. Устала совершенно нечеловечески. Даже смеяться разучилась. В ушах звенело, перед глазами желто-красные круги вертелись. Хворь не хворь, а в себя надо было вернуться. Тяжело дается достойная жизнь! То ли дело жилось им, беззаботным птахам, в Питере. Она уже забыла свой душащий ужас перед завтрашним днем и мысли о погибели как о самой лучшей доле для себя. Вспоминалось только светлое: смех, музыка, кружение по комнате с хохочущим ребенком, белые ночи. И тянуло, тянуло назад.

Ничего. Отлежалась. Отошла. Приехала на работу. Как раз зарплату должны были давать, премию, может, выписали. Она даже помечтала, что купит сыну и себе на премиальные. Думала, если заказчик расщедрится, то они смогут махнуть на море. Ни она, ни ребенок никогда в жизни не видели море. Нет, конечно, Финский залив – это тоже море. Но настоящее – синее, южное, теплое – море оставалось пока только в их мечтах.

Заглянула к шефу, узнать, доволен ли Рахманов ремонтом, доволен ли начальник ею, каковы дальнейшие планы и перспективы. Начальник восседал торжественный, как алая кремовая роза на многоярусном бисквитном торте.

– Как там? Все в порядке, Анатолий Сергеевич?

– Лучше не бывает! Благодаря вам! – с особой почтительностью и на «вы», чего никогда еще не случалось, провозгласил он.

Она испугалась. Может, что-то стряслось на объекте? Может, вежливость – это особая, крайняя форма издевательства?

– Я все, каждую мелочь согласовывала с клиентом. Неожиданностей быть не должно и не может, – встала она в оборонительную позу. – У меня на каждый случай бумажка с его подписью.

– Неожиданностей быть не может, но они есть, – философски обронил шеф. – Вот, это – вам.

Он протянул ей несколько бумажек и кивнул на кресло у своего стола: садись, мол, читай. Она читала и все никак не могла взять в толк, о чем эти листочки извещают. И даже когда почти поняла, то понимать не хотела: это было как тогда, на рынке, с курткой, которую заставил ее примерить торговец. Ей захотелось кинуть эти листки и убежать домой, в свой переулок направо от Сенной, к своим бабкам-блокадницам, выручавшим их с сыном сахарком или парой картофелин, когда уж совсем заедала нужда.

В роковых бумагах-документах значилось, что три квартиры на Патриарших, объединенные в одну, декорируя которые она костьми легла, принадлежат теперь ей с сыном. Рахманов оформил дарственную честь по чести, с указанием всех их паспортных данных.

– С какой стати? – выкрикнула она начальнику, как будто тот подсунул ей нечто крайне непристойное. – Почему я должна иметь к этому какое-то отношение? Я его знать не знаю! Получил ремонт под ключ – живи! Что за издевательство такое? Не понравилось ему, что ли?

– Еще как понравилось! – медовым голосом успокоил начальник. – Новый подряд оформили: загородную виллу будем возводить. Ты, то есть вы будете. И еще одного, зама своего, прислал. Тому ремонт понадобился. Так что все довольны – более чем.

– А мне что делать? – спросила она безнадежно, понимая, что, как ни поступи, все равно окажешься в сетях: не примет подарок, запросто работы может лишиться за то, что рассердила великого и могучего Рахманова. Примет – попадет в плен к дарителю. Но остаться безработной из-за отлично выполненной работы – этот абсурд никак в голове не укладывася.

– Другие были бы счастливы. До потолка бы прыгали, – поведал начальник.

– Вот другим бы и дарил.

– Дареному коню в зубы не смотрят, – изрек ни в склад ни в лад шеф.

Ей даже смешно стало.

– При чем здесь это?

– При том, что подарили, взяла ключи и пошла жить на новую жилую площадь! – неожиданно гаркнул начальник. – И нечего тут ломаться. Тебе подарили целый объект. Вместо премии. Взяла и пошла! Я-то тут при чем! Насели со всех сторон, понимаешь!

Он действительно был ни при чем.

Татьяне пришлось взять документы, ключи и убраться восвояси.

Зато дома забил фонтан эмоций. Сын, как и предрекал начальник, прыгал до потолка. Мал еще был, ничего не боялся и не предвидел. Привык сказки перед сном слушать. Верил в исполнение желаний. Чудеса случаются! Ура!

Так он скакал, плясал и пел дикие песни, что развеселил ее. Тревожные предчувствия развеялись под напором его мощной веры в справедливость и правильность всего случившегося.

С Рахмановым она встретилась на новом объекте. Он был спокойным, отчужденным, требовательным, как обычно. На личное не намекал. О подарке не спрашивал.

– Спасибо, – пришлось ей самой начать. – Неловко мне принимать это от вас, но другого выхода нет: боюсь работы лишиться.

– Вот и хорошо. И вам спасибо, – кивнул Рахманов и больше к этой теме не возвращался.

Справедливости ради надо отметить, что для него сумма, выложенная за подаренное Татьяне жилье, была пустяковой. За три квартиры он заплатил в целом 150 тысяч зеленых, плюс ремонт около тридцатника. Заканчивался всего-то 1992 год! Цены смешили. Это в Нью-Йорке за пентхаус на Манхэттене пришлось раскошелиться на несколько десятков миллионов, а тут – капля в море. А этим двум – радость на всю оставшуюся жизнь. Себе он приглядел уже кое-что занимательное поблизости от них. Пусть будет, не пропадет. И работой милых людей обеспечит, и встречи продлятся. В остальном – там видно будет, не надо гнать волну.