Толян успокаивал ее, гладил по голове, обнимал, наливал стопочку водки - и Илона снова засыпала. А потом настал день, когда Нерадов сказал, что денег у них больше нет и нужно что-то придумать. И, конечно же, придумалось ему все то же, что и раньше. Поздно вечером они вдвоем отправились "на прогулку".
Из четырех шуб, имевшихся у Илоны прежде, осталась к моменту ее возвращения всего одна, самая дешевая, лисья, - Толян небрежно сообщил, что три остальные он был вынужден продать из-за денежных проблем, но Илона подумала, что он, наверное, просто подарил их бабам, с которыми развлекался в ее отсутствие... ей было очень жаль пропавших мехов, в особенности соболей, и это тоже было включено в счет, вместе с исчезнувшими флаконами французских духов и драгоценностями. Илона решила, что Нерадову рано или поздно придется за все заплатить. Но пока об обновках мечтать не приходилось, и Илона всю зиму ходила в старой лисьей шубейке с потершимися обшлагами.
Было уже темным-темно, когда во дворе какого-то дома на Итальянской они остановили припозднившегося мужика. То есть остановила его, конечно, Илона. Она шагнула навстречу мужику и, как обычно, попросила прикурить. Пока недурно одетый мужик с "дипломатом" шарил по карманам, из темноты змеей выскользнул Толян... и Илона, поспешно скрывшись за углом дома, подумала, что все повторяется, что разница лишь в том, что тогда, в первый раз, был май, цвела сирень, царила белая ночь, а теперь вокруг тьма и холод, и откуда-то воняет помойкой, и Толян уже не кажется ей романтическим благородным разбойником... но мужик, к горлу которого Нерадов приставил нож, точно так же послушно вытащил все из карманов и положил на грязный асфальт. Вот только результат оказался совсем другим и весьма плачевным. В этот раз они с Толяном добыли всего-навсего восемь тысяч рублей. Их и на неделю не хватило.
Потом они снова отправились "на подвиги", потом снова... Теперь уже Толяну не нужно было подсыпать Илоне в вино хитрый химический состав, растворяющий реальность, Илона привыкла к ночным забавам, они вполне заменили ей наркотик, щекотали ей нервы, горячили кровь, заставляли острее ощущать жизнь. Ту самую жизнь, которая невозможна без денег. Без настоящих денег. Гроши не в счет.
Но жизнь теперь стала унылой и однообразной. Хорошие рестораны и гостиницы были им с Толяном не по средствам, и Илона поневоле познакомилась с маленькими, относительно дешевыми кафе, - но ей там отчаянно не нравилось. Ей не хватало шика, роскошного и оригинального декора, ощущения полной свободы... к тому же Толян слишком часто позволял себе напиваться самым примитивным, грубым образом. Их квартира очень быстро снова заросла пылью и грязью, но Илоне и в голову не приходило заняться наведением порядка. Просыпаясь после полудня, она принималась за очередной дамский роман, воображая себя его героиней. Она уносилась то на Средиземноморское побережье, то в Египет, то в Австралию, то на острова Зеленого Мыса, наслаждаясь чужим счастьем, плача от чужих страданий... как они ярко, насыщенно живут, эти люди! И как ей самой не хватает настоящего, высокого чувства! Толян и в подметки не годится всем этим прекрасным рыцарям, способным ради любимой женщины на все, абсолютно на все - от высокого подвига до самого чудовищного преступления...
А на что, собственно говоря, способен ради нее Толян? И способен ли хоть на что-то вообще? Он по-прежнему каждый день уходил куда-то, ничего не объясняя Илоне, и она думала, что, наверное, Нерадов ищет новую "команду", которая давала бы ему задания, организовывая все как следует... а может быть, он действительно пытался наладить какое-то собственное дело, как говорил когда-то. Но он снова и снова выводил Илону по ночам на плохо освещенные старые улицы, чтобы она останавливала доверчивых прохожих... а денег от этого не прибавлялось.
Илона несколько раз вспоминала о том, как одна тёртая-мытая баба, сидевшая то ли в пятый, то ли в шестой раз, сказала ей:
- Дура, забудь про своего Толяна. Ты для него теперь - отработанный пар.
- Почему? - недоверчиво спросила тогда Илона.
- Да ведь ты не захочешь снова на него работать, - пояснила баба.
- Нет, конечно! - вздрогнула тогда Илона. - Ни за что!
- Ну и все, ты ему не нужна.
- Неправда, - возразила тогда Илона. - Он меня любит!
- Не любит, а использует, - поправила ее баба. - Точнее, использовал. Больше ты ему не нужна. Другую дуру найдет.
На том их разговор и закончился.
Илона в общем-то понимала, что Толян действительно ее использует, что он превратил ее в примитивную приманку, что занимаются они примитивными грязными грабежами... но, взяв в руки очередную книжку в яркой обложке, на которой были изображены сногсшибательно прекрасные женщины и мужчины, она забывала об этом, унесясь в мир мечты.
И еще в эту зиму Илона пристрастилась к лотереям. Ради того, чтобы следить за веселой пляской шаров в огромном прозрачном барабане, она по субботам и воскресеньям поднималась чуть свет (в ее представлении) и включала телевизор. Она покупала уйму билетов, тратя на них деньги в ущерб своей любимой кулинарии, и все то время, которое ее ум не был занят очередной завлекательной книжкой, воображала, как она выиграет... ну, по меньшей мере миллион долларов. Готовя обед, шагая в прачечную с бельем, идя в магазин - Илона постоянно видела перед собой одну и ту же картину: лототрон выбрасывает шар за шаром, и на каждом из них - числа ее билета... и вот она уже едет в Москву, чтобы получить свой выигрыш. Илоне никогда не надоедало представлять во всех подробностях, как именно она отправится за своим счастьем. Она оденется очень скромно, чтобы не бросаться в глаза, - в старую куртку, серый шарф, джинсы... и прихватит с собой большую сумку, чтобы забрать свои сокровища сразу, наличными, никаких переводов на счет в Сбербанк или другую подозрительную контору, существующую только для того, чтобы обкрадывать людей! Она наденет парик - где-то был у нее подходящий, русый, ее собственные волосы слишком яркие и заметные. Никакой косметики. Она ничего не скажет Толяну, пошел он к чертям собачьим, рыцарь недоделанный. И сразу купит квартиру в Москве, чтобы забыть о прошлом, забыть обо всем. Она еще молода, ей всего двадцать восемь, она начнет жизнь сначала. У нее появятся новые знакомые - по-настоящему богатые люди: банкиры, владельцы крупных фирм, промышленники... ее ждут светские тусовки, бриллианты, поездки в Лас-Вегас... ах, скорее бы выиграть, пока молодость еще не ушла!
Толян, наблюдая за тем, с какой алчностью и надеждой Илона следит за сутолокой шаров в прозрачном барабане, посмеивался и говорил:
- Детка, выигрыш - это мираж, не больше! Даже если твои номера выпадут, неужели ты думаешь, там сидят такие дураки, что и в самом деле отдадут тебе миллионы рублей? Смешно, честное слово!
- Почему же не отдадут? - сразу начинала кипятиться Илона, злясь на Нерадова из-за того, что он тоже следил за игрой. Как скроешь от него выигрыш, если он сам все увидит? Черт бы его побрал, спал бы себе, сопел в подушку! - Другим отдают, а мне - нет?
- А ты видела вживе хоть одного человека, который получил бы кучу денег по лотерейному билету? - задавал вполне разумный вопрос Толян.
- Не видела, ну и что? У меня вообще знакомых нет, чему тут удивляться? А я вот выиграю и открою свой ресторан! Роскошный!
- Красиво мыслишь, - кивал Толян. - Ну, играй, детка. Ты у меня совсем еще ребенок.
Новый год они с Толяном встретили дома. Илоне так хотелось пойти в ресторан, потанцевать, пококетничать, просто побыть среди людей, - но Нерадов твердо сказал:
- Детка, у меня нет на это денег.
И они сидели перед телевизором, как какие-нибудь нищие пенсионеры, пили коньяк и шампанское, ели салаты, купленные в "Метрополе", и отчаянно скучали. Илона решила, что она никогда не простит этого Толяну. Новый год был для нее единственным настоящим праздником, и испортив Илоне эту ночь, Нерадов тем самым испортил ей настроение на целый год.
А потом наступил январь, и они снова ходили вдвоем "на охоту" раз, другой, третий, - но в конце января, двадцать четвертого числа, нарвались на крупную неприятность.
Глава четвертая
Карпов проснулся от того, что под окном начал работать компрессор. Ну, хрен махровый, зло подумал он, чтоб им, богатеям этим, всем сдохнуть в одночасье! Богатеи были виноваты в том, что кто-то из них купил помещение в соседнем доме, прямо напротив окна Карпова, и затеял там основательный ремонт. Учитывая ширину двора - а он представлял собой почти классический колодец, отличаясь от оного только двумя выходами и тремя полудохлыми кустами акации, - шум от компрессора был не просто оглушительным, а просто-таки рвущим барабанные перепонки. И это несмотря на плотно закрытые форточки.
Карпов долго ворочался в постели, сбивая в ком грязную простыню, но в конце концов встал. Посетив туалет, но, как всегда, забыв умыться, он выполз в кухню. Да, неплохо прошли три последние дня, неплохо, не на что жаловаться. И если бы не настырная жена старшего брата, явившаяся сюда и утащившая Николая домой, могли бы и еще денек-другой погулять. Но Верка, конечно же, озверела от того, что мужа три дня дома нет, притащилась, устроила скандал... а Николай человек мягкий, послушный, жену боится. Ну, тут уж ничего не поделаешь. Карпов вспомнил, как он сам давным-давно, в молодости, боялся свою жену. Катенька у него была красавица, умница, сына ему родила отличного, теперь уже Сереже двадцать пять лет... давненько он сына не видел! Да, ушла от него Катюша, сманил ее директор магазина, прельстил большими деньгами... а Карпов тогда запил. А потом заболел, получил инвалидность, а потом встретил Ляльку, и уж после того вовсе не просыхал много лет подряд. Планида такая, значит. А теперь вот Лялька померла... ну, блин кудрявый, уж не везет, так не везет!
Карпов всхлипнул, по мятым небритым щекам потекли похмельные слезы. Ох, Ляля, Лялечка, на кого же ты меня покинула, кто теперь меня кормить будет, горевал Карпов, как мне без тебя жить!
Насладившись досыта душевными страданиями, Алексей начал изучать остатки трехдневного пиршества, поскольку тело также требовало насыщения. Отыскав для начала замусоленный стакан с недопитой водкой, Карпов жадно поднес его к губам. Трех глотков ему вполне хватило для того, чтобы снова стать пьяным и веселым и начать надеяться на лучшее будущее, которое, пожалуй, не замедлит наступить. Стоило Карпову чуть-чуть выпить - и он с удовольствием начинал верить в чудеса. С другими случается же, а он чем хуже? Выковыривая грязным пальцем кильку из открытой консервной банки, Карпов принялся вспоминать разные чудеса. Вот, к примеру, Настасья, знакомая покойной Ляльки. Лялька, бывало, все говорила ей: "Приземленная ты душа, Настасья! Нет в тебе настоящего полета! Не умеешь мечтать, не умеешь!" Настасья и вправду всегда была какая-то странная, считал Карпов. Вроде и пьет, как все, и живет, как все, - а все чего-то подсчитывает, как дурочка. Вот, говорит, если бы на эти деньги не водки купить, а сигарет по дешевке, да перепродать подороже, так можно было бы еще две бутылки купить... дура, в общем. И вот вдруг эта приземленная душа, эта дура Настасья, которая к сорока годам поумнеть не сумела, находит на улице здоровенный дорогой бумажник с кучей денег и визитной карточкой. Нет бы сразу друзей угостить, повеселиться, - так она за телефон схватилась. Хозяина денег искать! Ну что, нормальная разве? Потащила бумажник куда-то, да так и не вернулась. Все, конечно, решили, что по дороге она все-таки не удержалась, завернула в магазин, и теперь не скоро появится. Только Настасья не появилась совсем. Месяца через три Лялька случайно увидела ее на улице - и едва узнала. Одета была Настасья - как картинка в журнале, и выходила она из такого магазина, в какие Ляльке вообще ходу не было охранники с порога заворачивали. Лялька побежала следом, сомневаясь, Настасья ли это, догнала, поздоровалась. Настасья ее узнала, конечно, но разговаривала хотя и вежливо, но холодно. Сказала только, что вышла замуж за того мужика, который бумажник потерял, и уезжает с ним за границу, надолго, у него там служебные дела.
Лялька тогда вернулась домой в полном ошеломлении, долго не могла успокоиться, напилась в квадрат и все плакала после и завистливо кричала:
- Нет, ты видал такое, а? Это как вообще понимать? Дура ведь она, дура набитая, убогая тварь, приземленная душа, а живет как теперь?
После этого Лялька твердо решила разбогатеть. Карпов не сомневался, что при ее энергии она бы все могла, вот только при виде бутылки она как-то сразу забывала, куда шла и зачем. Но начала она и вправду лихо. Быстро нашла каких-то чернявых дельцов, нанялась к ним в продавщицы, на улице с рук торговать лежалым товаром. Ну, всякие продукты, у которых срок годности кончился, выдохшееся пиво и так далее. Понятно, все такое продается по дешевке, зато быстро разбирают, не все же такие богатые, чтобы в магазинах покупать. Только при этом нужно постоянно по сторонам смотреть, чтобы ментам в лапы не угодить. Платить обещали с выручки. Лялька продержалась ровно три дня. В первый день заработала сто рублей и от счастья места себе не находила. На второй день ей заплатили целых двести десять, и тут уж фантазии Ляльки унеслись в заоблачные высоты. Весь вечер она рассказывала Карпову, как они скоро обставят квартирку новенькой мебелью, как купят на зиму теплую обувь, потом обзаведутся цветным телевизором, ну, и так далее. Третий день она тоже отработала, как положено, принесла домой двести пятнадцать рублей, спрятала в шкаф, под кучу барахла. Копить начала. Ну, Карпов ничего против не имел. Копить так копить. Но четвертый день оказался выше Лялькиных сил, - наверное, потому, что это оказалась суббота, когда торговля идет особенно хорошо. Уже к обеду Лялька без труда заработала две сотни, а подсчитав, что же будет часикам эдак к семи-восьми вечера, от восторга вконец поплыла умом. Черные хозяева, конечно, внимательно следили за своими наймитами, выручку отбирали регулярно, каждый час, а то и чаще, и сами приносили новые партии товара, - но за Лялькой не усмотрели. Удачно "толкнув" сразу десять пачек прогорклого масла, два пакета вонючих чипсов и упаковку тухлой ветчины, Лялька бросила коробку, служившую ей прилавком, оставив без присмотра товар, и с выручкой в кармане помчалась в ближайший магазин, решив, что вот сейчас она быстренько возьмет бутылочку и выпьет ее прямо на рабочем месте, а то уж очень душа разгорелась. Товар, естественно, тут же сперли конкуренты, да Лялька к нему и не вернулась. В магазине ей встретился старый знакомый, проживавший нынче на чердаке где-то на Вознесенском проспекте, и они оба так обрадовались встрече, что, взяв побольше водки и немножко копченой мойвы, отправились искать местечко для душевного разговора. А как летит время за хорошим разговором, каждый знает. Но чернявые предприниматели без труда вышли на Лялькин след, взяли ее с поличным прямо там, в тихом дворике, за мусорным контейнером, где она наслаждалась беседой с другом, и так избили, что Лялька приползла домой чуть живая. Да и не приползла бы, если бы друг не притащил. Били ее ногами, не разбирая места, и немалая часть ударов пришлась на несчастную Лялькину головушку. Пришлось Карпову состричь ей волосы, чтобы добраться до страшных ран. Но идти в травматологию Лялька наотрез отказалась, она всю жизнь боялась врачей, да и паспорта у нее не было. Ну, в тот раз обошлось, отлежалась. В конце концов, не впервые с ней такое случалось, привычная была ко всему. Ну, а в процессе лечения все накопленное тяжкими трудами улетело, конечно, со свистом.
Карпов, вздохнув, вернулся от воспоминаний к нынешнему моменту. Что тут у него имеется, что осталось от трехдневной гулянки с братом? Ну, много чего осталось. Брат, идя к нему в гости, не поскупился, принес полную сумку всякого-разного, он всегда так поступал, зная, что Алексей Алексеевич ничего за душой не имеет. Хлеба осталась почти целая буханка, непочатая банка кильки, большой кусок колбасы, три сардельки, пачка сливочного масла, про которое они с Николаем просто-напросто забыли. Вот и хорошо, что забыли. Он на этом масле макароны поджарит. Николай догадался макарон купить целых две пачки... и курево есть, и чай, и даже сахар. Разбогател, короче говоря. Сегодня можно не ходить на поиски бутылок. И завтра тоже. А все равно без Ляльки плохо. Одному не прожить.
Глава пятая
Илона, вспоминая ту январскую ночь, каждый раз обмирала от страха, бледнела... но снова и снова вспоминала все по порядку, до единой мелочи, почему, она и сама не знала. Как будто ей нравился этот страх... Они с Нерадовым вышли из дома в восемь часов вечера. Тьма вокруг стояла - хоть глаз выколи, весь день над Петербургом висели низкие тучи, то и дело начинал валить влажный липкий снег. Ветер дул с Финского залива - тоже сырой, пронизывающий насквозь, отвратительный, тревожащий... Когда дул такой ветер, у Илоны кружилась голова, а спина болела так, что ей трудно было встать утром с постели. Толян несколько раз говорил ей:
- Иди ко врачу! Сколько можно вот так мучиться! Ноешь, ноешь, а ничего не делаешь! Почки - дело серьезное, так можно и всерьез слечь!
Но Илона по-прежнему боялась врачей и предпочитала терпеть, лишь принимала наугад купленные лекарства и травы. Иной раз становилось лучше, иной раз - нет.
Толян в тот день вернулся рано, в три часа, и сразу, с порога заявил, что с деньгами полный завал, что нужно прямо сегодня идти за добычей. Нерадов был почему-то взвинчен, слегка пьян, однако Илона не стала задавать вопросов, прекрасно зная, что ответов все равно не получит. Ей совсем не хотелось выходить на улицу, но и спорить ей тоже не хотелось. Пошло оно все к черту, подумала она, надоело, надо куда-то смываться... вот только куда? Кто ее приютит? Она же растеряла всех старых знакомых, а новых у нее не появилось! Но тем не менее Илона твердо решила, что с завтрашнего дня начнет всерьез обдумывать эту идею. Скорее всего, она восстановит старые связи... а там видно будет.
В восемь Толян сказал:
- Ладно, пошли. Пора.
Илоне вдруг подумалось, что, может быть, Нерадов снова получил выгодное задание от прежних или новых шефов, - иначе зачем бы он следил за временем? Может быть, их снова будет ждать теплый автомобиль с шофером, которому Толян передаст украденные документы, а взамен получит толстую пачку долларов? Но, увы, все оказалось совсем не так.
Сначала они сели в маршрутное такси и доехали до Сенной площади. Там спустились в метро. Илона, стоя на эскалаторе, сердито думала о том, что в мертвенном подземном свете она должна выглядеть ужасно, - бледная, с отекшими глазами... а старая шуба, конечно же, обрадовалась случаю продемонстрировать все свои проплешины, и это, пожалуй, мучило Илону куда сильнее, чем собственная бледность. Она просто ненавидела плохую одежду. И ведь это не маскировка, не игра в нищету, это и есть самая настоящая нищета, без подделок! Толян держался на удивление мягко и предупредительно - похоже, почувствовал наконец свою вину, понял, что так обращаться с женщиной, предлагая ей вместо удобного такси (не маршрутного, конечно) битком набитый вагон подземки... Илона представила, как раскаявшийся Толян возьмется наконец за настоящее дело, как они снова поедут в Финляндию, в Париж... ей вдруг отчаянно захотелось в Турцию или в Грецию, туда, где тепло, где ярко светит солнце, где беспечно валяются на пляжах беззаботные богатые люди... черт бы побрал все на свете, черт бы побрал этого неудачника Нерадова! И зачем он так ужасно оделся? Она сама хоть в старой, но все-таки в шубе, в приличных сапогах и мягких кожаных перчатках, в бежевой норковой шляпке (какое счастье, что Толян никому ее не подарил и не продал!), а он? Стыдно даже стоять с ним рядом! Напялил потертую кожаную куртку, идиотский вязаный колпак - красно-белый, полосатый, - старые кроссовки, рюкзак зачем-то повесил на спину... Хотя, конечно, шапка - это для возможных свидетелей, вспомнила Илона, яркая деталь, которая сразу бросится в глаза и отвлечет внимание от всего остального. Ну, хорошо, а рюкзак-то зачем? Не иначе как рассчитывает наполнить его деньгами. При этой мысли Илона фыркнула, и Толян вопросительно посмотрел на нее.