– Да, Константин Дмитриевич! Вот так всем автобусом взяли… и напоролись! – в голосе Душки слышалось даже какое-то садистское удовлетворение. Будто мы в очередь построились и один за другим на штырь насаживались. А она нас в спины толкала.
– Что нам делать, Константин Дмитриевич? Вы должны как-то нас вытащить… – Душка вдруг заметила мои и Виткины шевелящиеся уши, метнула на нас строгий взгляд и отвернулась, ревниво прикрывая трубку ладонью. Дальше до нас доносилось лишь слабое шуршание в мембране да Душкино:
– Угу… Да… Конечно… Ну а что нам остается… – Последнее звучало вовсе разочарованно.
Она отняла трубку от уха и медленно повернулась к нам – лицо как у королевы из «Ричарда III», когда той сообщают о смерти сыновей.
– Он сказал… Он сказал… Что они попали под выборочную проверку, и сейчас милиция сверяет их документы на машину с чем-то там в компьютере! Что они неизвестно когда освободятся и тогда будут думать, как нас выручить! Тоже неизвестно когда! Он сказал – ждать! – закончила она с таким ужасом в голосе, словно спонсор велел ей самоубиться, обрушив себе на голову декорации за все десять лет существования нашего театра.
– А когда менты приедут, сказал? – вытягивая шею, нетерпеливо поинтересовался водитель «жигуленка».
– Ах, он велел ни с кем не связываться! – с царственной небрежностью отмахнулась Душка.
– Как это? Без ментов, что ли? – опешил водитель «жигуленка».
– Ни с кем! – безапелляционно, как верующий в волю пророка, повторила Душка и многозначительно помахала мобилкой. – Иначе мы вообще до Евпатории не доедем!
Витка вдруг резко обернулась и поглядела на меня в упор, будто что-то сказать хотела.
– Так не будет ментов? – недоверчиво переспросил водитель «жигуленка», немного подумал и расплылся в довольной улыбке. – И правильно! – подхватил он. – Кто пострадал? Никто не пострадал…
– Автобус мой пострадал, – недовольно пробурчал наш водитель.
– Так ты на фирму свою позвони, пусть у них голова насчет автобуса болит! – немедленно предложил водитель «жигуленка». – С ментами и правда закрутишься так, что век не выберешься! А я, если кому интересно, на работе!
– Никому не интересно, – буркнула Микулишна.
– Ну… Так я поеду? – с надеждой спросил водитель, опасливо пятясь, словно боясь, что за ним кинутся и не отпустят.
– Езжайте! – воскликнула Душка-Череп, осеняя бедного водителя трагическим взмахом руки, – сейчас она явно была Мария Стюарт, пакующая чемоданы перед путешествием на плаху. – Езжайте, езжайте! – Душка помахала на него пальчиками, точно отгоняя муху. – У всех есть СВОИ дела! И никому нет дела до детей – несчастных, одиноких… Пятнадцать совершенно одиноких малышей! – взвыла Душка. – Брошенных посреди голой степи!
– Ну, это… – Водитель «жигуленка» нервно оглянулся. – У меня там машина осталась… Могу четырех… – он оценивающе поглядел на наших мелких и исправился: – Даже пятерых ребят взять… Отвезу… – Тут, видно, он вспомнил, что мы с ним ехали в противоположных направлениях и скис совсем, но мужественно решил не отступать от своего слова. – Отвезу куда скажете! – и, поняв, что, пропадая окончательно, можно хоть благородство проявить, выпалил: – А потом за остальными вернусь! За три ходки всех отвезу! К завтрашнему утру, – снова погас он. – Это если взрослых не считать. – Считать взрослых ему категорически не хотелось. И вообще он бы с удовольствием взял свое опрометчивое предложение обратно, вот только стыдно…
Мне даже захотелось объяснить ему, что на самом деле Душка-Череп не требует от него никаких действий, главное, чтоб он не мешал ей говорить. Но Душка справилась сама:
– Молчите уже, виновник ДТП!
– Я не виновник! – отчаянно завопил водитель, словно ему уже крутили руки и волокли в тюрьму.
– Кто с вами детей пустит – неизвестно, куда вы их завезете! Нет! Мы останемся здесь! Вдалеке от жилья! От людей! На пустынном шоссе! – Она проводила взглядом проехавшую мимо машину: та было притормозила, но тут же ускорила ход, точно почуяв недоброе. Водитель тоже попятился, повернулся и со всех ног припустил прочь туда, где он оставил свой «жигуленок». Наш водитель проводил его тоскливым взглядом. – Без связи с внешним миром! – продолжала вещать Душка, рассеянно пряча мобилку в карман. – Без воды! Без пищи! – Она вдруг с надрывом вздохнула, прижала к сухим глазам грязный платочек и кинулась в автобус, словно пытаясь скрыть безудержные рыдания, завозилась там чего-то – кажется, в рассыпавшихся вещах ковырялась. Может, чистый платок искала?
Раздался длинный протяжный всхлип, и Катька с Петюнечкой зашлись безнадежным ревом. Втягивая носом воздух и тихонько икая, их контрапунктом поддерживала Анька.
– Дети! Вы что, плачете? Зачем? Не нужно! Все замечательно! Смотрите, что я нашла! – из дверей автобуса выглядывала Душка – и в руках она держала CD-плейер. – Мы должны занять детей, чтоб они не чувствовали весь ужас нашего положения! – громким шепотом выдала Душка, после чего рев стал многоголосым, а кто из мелких не рыдал, тот глядел на нас глазами, налитыми ужасом настолько бескрайним, что он выплескивался и растекался по окрестностям.
И тут Душка выдала:
– Проведем репетицию! – и демонстративно потрясла плейером.
Микулишна сдавленно хрюкнула:
– Здесь? – и оглядела окружающий нас инопланетный пейзаж: соль, ненормально зеленый камыш, влажную землю, смешанную с песком. – Да мы тут утонем!
– Репетируйте на шоссе! – немедленно парировала Душка.
По дороге со свистом пронеслась одна машина, навстречу ей другая.
– Ну, не знаю, репетируйте где-нибудь! Нечего детям крутиться возле автобуса! – строго объявила она и нервно оглянулась на разгромленный салон. – Юлия, бери своих…
– Может, мы их просто покормим? – выпалила я, чувствуя уже, как увязаю и тону в мокром песке вместе со всей своей танцевальной группой. – Минералка есть, сделаем костерок, в кастрюльке нагреем чаю… Бутербродов нарежем…
– И шоколадку… – Петюнечка прекратил рыдать и теперь с надеждой шмыгал носом в мою сторону.
– Неплохая идея, – свысока кивнула Душка. – Отлично, так и поступим! Тося и Боренька – собирают припасы, Настасья – на бутербродах, Вита и Леша – костер и чай, мне чашечку китайского с жасмином, будьте любезны… А Юлечка… Проводит репетицию! Чтобы дети не плакали, пока все это будет готовиться! Только… Пару минуточек дайте мне, пожалуйста! – нервно закончила она… и снова нырнула в автобус.
Шагнувшая к дверям автобуса Витка остановилась, оглянулась на Микулишну, пожала плечами… Душка копошилась внутри, кажется, переставляла что-то… Полязгивало, скрежетало…
Наконец она снова появилась на ступеньках – и с торжествующим видом сунула диск в плейер!
Так она диск искала? Да за это время его записать можно было!
Из динамиков на все шоссе грянула чертова «Чунга-Чанга»! А Душка с выжидающим видом уселась на ступеньки автобуса.
Я не врубаюсь, как мы продержались следующий час! Я на малых даже не орала – у меня не было сил! Впрочем, у них тоже не было сил что-нибудь утворить: все уходили на то, чтоб просто держаться на ногах! Соляная корка с хрустом ломалась при каждом шаге, а под ней – размокший песок! И «Чунга-Чанга», чтоб она пропала со всеми ее сложными перехватами и поворотами. На мокром песке, когда по щиколотку ввинчиваешься прямо в землю, кристаллики соли царапают кожу, а следы моментально наливаются мутной влагой! И Душка-Череп, зараза, покрикивает:
– Не ленитесь, не ленитесь! А если в Евпатории на пляже придется выступать?
Из проезжающих мимо машин открывалось поистине душераздирающее зрелище! Завалившийся в яму автобус, а возле него толпа маленьких детей с заплаканными глазами и потными от напряжения мордашками, вооруженных копьями (плевать, что на самом деле бутафорские, из машин не видно), скачет вокруг тоже мокрой, как мышь, великовозрастной дуры. Видно, авария была такой страшной, что дети сошли с ума и теперь пытаются заколоть старшую девочку (то есть меня). Сидящая на ступеньках автобуса тетка их подбадривает – мол, колите сильнее, она еще живая! А остальные взрослые костер раскладывают – кошмар, так вот зачем они за девочкой с копьями гоняются, жарить будут!
Машины, потихоньку притормаживающие при виде нашей безумной компании, или вдруг резко ускорялись, стремительно проносясь мимо, или, наоборот, останавливались, и изнутри выбирался растерянно-решительный мужик, вооруженный уже ставшей для нас привычной монтировкой. Но Душка-Череп встречала его всей имеющейся грудью – и через пару минут оживленных переговоров мужик обычно возвращался в машину, кажется напряженно обдумывая: может, вызвать «психиатричку»?
А эти, которые готовят, они, заразы, не спешат! Лешка с Боренькой сооружают стол из ящика с обувью, накрытого изодранными в клочья воротами в замок маленького капитана Грея, а Витка так неспешненько – в автобус за чашечками, потом за ложечками, потом за ножичком, потом отдельно за минералкой, сыром, колбасой, хлебом… И на меня злорадно косится, чтоб ее в следующем танцевальном номере три раза подбросили, но только два раза поймали! В общем, если б не аппетит Микулишны, заставлявший ее кромсать бутерброды со скоростью офисной бумагорезательной машины, – на том мокром песке от нас бы от всех осталось мокрое место (Душка и из наших похорон бы отличное шоу склепала, не сомневаюсь!).
А эти, которые готовят, они, заразы, не спешат! Лешка с Боренькой сооружают стол из ящика с обувью, накрытого изодранными в клочья воротами в замок маленького капитана Грея, а Витка так неспешненько – в автобус за чашечками, потом за ложечками, потом за ножичком, потом отдельно за минералкой, сыром, колбасой, хлебом… И на меня злорадно косится, чтоб ее в следующем танцевальном номере три раза подбросили, но только два раза поймали! В общем, если б не аппетит Микулишны, заставлявший ее кромсать бутерброды со скоростью офисной бумагорезательной машины, – на том мокром песке от нас бы от всех осталось мокрое место (Душка и из наших похорон бы отличное шоу склепала, не сомневаюсь!).
Малых я, конечно, поближе к шоссе на твердое выставила. Но все равно, когда Душка наконец встала со ступенек и, потягиваясь, как после честного трудового дня, провозгласила:
– Ну что, кажется, уже и готово…
Мы даже не поняли, что нас отпускают! Все заглушало наше собственное хриплое, с присвистом дыхание. И остановились только, когда Душка вдруг оказалась рядом со мной на мокром песке.
– Молодцы! – очень серьезно сказала она. – Самые лучшие, самые гениальные дети! Никакие беды нам нипочем, мы всегда выступим и всегда лучше всех!
И мои только что едва не помирающие мелкие ожили! Заулыбались, гордо переглядываясь…
– Давайте все скажем спасибо Юлечке, которая занималась с вами, не жалея сил, чтоб вы стали такими – лучше всех!
И малые дружно проскандировали:
– Спа-си-бо! – засвистели и захлопали, откуда только силы взялись.
Я им даже позавидовала – они еще покупаются на такую пургу. А я уже слишком хорошо знаю, когда я и вправду молодец, а когда фигней маюсь, чтоб отношений не портить, как сейчас!
– А теперь – все к столу! – бойко взмахнула рукой Душка.
– Ура! – заорали малые и кинулись к костру.
А я, пошатываясь, поплелась следом.
– У нас тут не стол. У нас тут… – Витка оглядела застеленные бумагой ящики. – У нас тут возвышение для еды, – наконец сформулировала она. – Но это не значит, что к нему надо приходить грязной, как свинья. – Замечание явно относилось к моей мокрой от пота морде, грязным ногам и разводам песка на шортах. Точно таких же «пропесоченных» малых, хватающих бутерброды замурзанными лапами, она словно и не замечала.
– Какая самокритика! – вяло восхитилась я, разглядывая мазки копоти у Витки на физиономии. На что-нибудь поостроумнее сил не хватало. Хотелось только плюхнуться хоть куда, хоть на тот же песок, и что-то сожрать! Но сперва – воды-ы!
– Я, между прочим, запачкалась, готовя на всех! Обо всех заботилась! – уточнила Витка – видно, боялась, что с первого раза мы не поймем. – Пока некоторые там выплясывали и песенки про растаманов пели!
Я чуть не подавилась остатками пересохшей слюны – попробовала бы она там повыплясывать! Да я бы с удовольствием поменялась, хоть перехватила бы чего…
– А почему «Чунга-Чанга» – про растаманов? – заинтересовался Лешка, пока я от бешенства раздувалась, как жаба, готовясь выпалить что-нибудь такое… эдакое… как только оно придет в голову…
– Потому что «счастье постоянно» у нормальных людей быть не может. Только у обкуренных торчков, – строго постановила Витка и – вот стерва наглая! – опять со значением посмотрела на меня. Да у самой папаша…
– Скорее, это интерпретация для детей истории о стране лотоса, где побывал Одиссей, – прихлебывая заваренный специально для нее жасминовый чай, сообщила Душка и тихонько пропела: – «…Кто здесь прожил час, Чунга-Чанга, не покинет нас». – Увидела Виткины остекленевшие глаза и махнула рукой, пробормотав: – Кроме курса декламации, надо бы еще и курс мировой литературы ввести, а то темные, как жители Чунга-Чанги. Виточка, если тебя не устраивает внешний вид Юлечки – помоги ей умыться! Возьмите водички, отойдите в сторонку и полей Юлечке на руки!
– Какая классная идея! – возрадовалась я, глядя, как теперь уже Витка раздувается от бешенства. У меня аж сил прибавилось, честное слово! Я бегом рванула к автобусу, уже оттуда крича на все шоссе: – Горничная! Подавай умываться!
– Сейчас я тебе подам! Сейчас я тебе так поддам! – заорала Витка и, схватив кастрюльку, рванула за мной. – На-а! Умывайся! – И она плеснула в меня водой! Жирной водой, в которой они явно что-то мыли!
Прямо на футболку Naf-Naf, я на нее полгода копила! По всему подолу расплылось пятно, ткань противно прилипла к коже. Витка захохотала, как гиена, размахивая пустым котелком. А я что? Я просто протянула руку – и отпечаток моей черной от грязи, а теперь еще и жирной ладони остался у нее на груди!
– Дура, это Lacoste! – заорала Витка.
– Китайская! – припечатала я.
– Я тебе покажу, китайская! – завопила Витка, толкая меня обеими руками. А я и упала – мне-то что, все равно на футболку и шорты уже без слез не взглянешь. Витка хищно сиганула на меня сверху, а я свернулась калачиком и как закричу – жалобно-жалобно!
– Татьяна Григорьевна, посмотрите, что она делает! Она меня бьет! Бьет!
– Да я тебя за эту футболку вообще убью! – завизжала Витка, и все ей как-то поверили. Может, потому, что я под шумок об подол ее футболки еще физиономию обтерла и на шортах ей отпечаток оставила.
– Витка! Совсем с ума сошла девка! – заорала Микулишна и рванула к нам. Нависшая надо мной Витка вдруг исчезла, словно вознеслась куда-то в небеса, а потом меня тоже ухватили за шиворот и вздернули на ноги. Микулишна встряхнула нас, как двух щенков.
– Виталина! – гневно потрясая окольцованными руками, возопила подскочившая к нам Душка-Череп.
А вы думали, Витка – Виктория? Фигли, Виталина она! Ну, понтярщица, правда?
– Ты ведешь себя… ведешь себя… – орала Душка, как никогда смахивающая на Череп. – Я начинаю думать, что ты, как вся ваша семья, – ненормальная! – стискивая кулаки, провизжала она.
И над шоссе повисла тишина. Даже машины не ехали в тот момент. Даже малые у костерка притихли, как подушкой прихлопнутые.
– Татьяна! – предостерегающе сказала Микулишна, отпуская Витку и одергивая на ней заляпанную отпечатками моих ладоней футболку.
И даже на лице Тоси – молчаливой, всегда согласной с начальством Тоси! – отразилось что-то вроде осуждения.
Мы не говорим о семье Витки. Потому что у Витки есть брат. Он совсем маленький, но… в общем, он скоро умрет. То есть его можно вылечить, но операцию делают только за границей, и стоит она сто тысяч евро. Государство даже иногда дает на такое лечение деньги, но там целая очередь, и брат Витки может не дотянуть. И еще есть всякие частные спонсоры, но… Дело в том… Когда у Витки в семье родился мелкий, им стало очень тяжело жить и… В общем… Виткин папа начал пить. Сперва по чуть-чуть, чтоб заснуть, чтоб напряжение снять, а потом все больше и больше… И теперь когда спонсоры узнают об этом – они отказываются давать денег. А Виткин папа понимает, что виноват, он старается сдержаться, а потом мелкому становится хуже, и папа снова срывается.
Вот поэтому даже я, даже когда очень хочу достать Витку, не говорю гадостей про ее семью. Только не думайте, что из каких-то добрых чувств! Был бы у нее просто папаша-алкаш, она б у меня об этом каждую секунду помнила! Но если ты издеваешься над сестрой больного ребенка – сама выглядишь хуже некуда. Одна наша Душка-Череп с ее тщательно отработанным идиотизмом может позволить себе такие штучки. А вы думали, она взаправду идиотка? Ну и наивные же вы, идиотки театров не создают и десять лет их в ежовых рукавицах не держат.
– Что я такого сказала? Ничего я особенного не сказала! – уловив всеобщее осуждение, быстренько пошла на попятный Душка. – Ну, даже если и сказала – смотрите, как хорошо подействовало! Сразу обе притихли! Марш быстро в автобус, переоденьтесь, а то приедет спонсор – а вы как потерпевшие кораблекрушение!
– А я думала, мы и должны выглядеть как потерпевшие кораблекрушение. Чтоб он себя виноватым чувствовал, – невинно заметила я. Ну а иначе зачем Душка пляски затевала? Иногда мне удается просчитать ее очередную придумку. Наверное, когда я смогу просчитывать все, спихну ее с места и сама стану режиссером. А что, чем я хуже?
– Вы должны выглядеть как элегантные, художественные, потерпевшие кораблекрушение из «Затерянных», а не… – Душка брезгливо скривилась, – как настоящие!
Гнилого реализма Душка не признает, не наш это жанр.
– Пошли, – тронув меня за руку, тихо-тихо сказала Витка, и мы полезли в автобус.
– Ненавижу его, – процедила Витка, плюхаясь в кресло.
– Ты хотела сказать – ее. – Разгребая валяющиеся на полу вещи, я пробурялась в хвост автобуса. Последний раз я «встречалась» со своим чемоданом, когда он мне на спину грохнулся… А потом куда его занесло?
– Кого – ее? А, Душку… Да ну ее! – отмахнулась Витка и глухо закончила: – Братца своего я ненавижу! Пока его не было – все хорошо было! – Она уже почти кричала.