— Антонелли, — сержант поднялся и отряхнул руки, — ты маньяк. Для тебя секс даже важнее службы.
— Ага, маньяк, — оживился моряк. — Дайте мне на час девушку, и вы по ночам будете спать спокойно! А то ведь я за себя не ручаюсь.
В катере громко заржали еще четверо. Сержант задумчиво посмотрел в сторону базы, потом снова на девушку. Судя по грязной усмешке на его лице, решение, которое он принял, понравилось ему самому.
— Ладно, грязные ублюдки! Черт с вами, — сказал он своим подчиненным, — тащите ее в катер. Она, кажется, просто в обмороке от усталости и голода. Возьмем ее на корвет [7]. Только если кто-то из вас проболтается капитану, я в первую же ночь вышвырну его лично за борт с этой шлюшкой.
— За неделю похода, — покачал головой один из моряков, — парни ее вылечат любовью.
— Никаких недель, — твердо отрезал сержант. — Одна ночь и строгий график! Я не собираюсь устраивать из нашего кубрика бордель и рисковать своими нашивками и пенсией. Обойдетесь одной ночью!
— А потом?
— Гилмер, ты совсем дурак? За борт и концы в воду.
— «За борт» и «концы в воду» — это одно и то же, — спрыгивая с катера на берег с довольным видом, заметил Антонелли. — Стареешь, Серж, стал много говорить и часто повторяться.
Лера очнулась, когда в рот ей полилась огненная жидкость. Она закашлялась от алкоголя, попавшего в дыхательное горло, и открыла глаза. Она увидела вокруг стены, выкрашенные в светло-синий цвет, и мужские лица: среди белых двое были темнокожими, а один похож на мексиканца. И все в военной форме. Лера вытерла рот рукой и слабо улыбнулась. Военные… значит, она добралась, значит, она теперь в безопасности, ведь это не арабы, это американские военные. Они местным властям не подчиняются. Они вывезут ее отсюда или свяжутся с посольством. Они помогут…
— Улыбается, — с дрожью нетерпения в голосе сказал Антонелли. — Это просто чудо! Парни, пустите меня, а то я сейчас кончу прямо в штаны.
Лера не поняла ни слова и удивленно стала озираться. Она слишком хорошо знала такие вот ухмылочки и смешки. Но этого же не может быть, это шутка какая-то! Сейчас придет начальник и строго прикажет. Это же европейцы… Только потом Лера вспомнила, что все с ней произошедшее было сделано тоже европейцами. Своими же согражданами.
Она хотела закричать, вырваться, но ей зажали рот, потом кто-то ловко заклеил его пластырем. Ее держали за руки, а над головами мужчин стали передавать из задних рядов цветные упаковки презервативов. Военные моряки очень заботились о своем здоровье.
Она стонала и билась, она теряла сознание от боли, но ее приводили в чувство едким запахом каких-то медикаментов. Потом она провалилась в небытие. И уже ничего не чувствовала. Время остановилось, а ее все насиловали и насиловали. На ней порвали всю одежду, ее царапали ногтями в припадках животной страсти, кусали за груди…
Лера в какой-то миг очнулась, и ей показалось, что она сходит с ума. Наверное, мудрая природа готова была бросить ее в омут сумасшествия, чтобы девушка не умерла от ужаса всего с ней происходящего. Но страх сумасшествия был так же силен, как и страх безумства. А еще внутри всколыхнулась обида, ненависть. Ненависть ко всему мужскому роду. И желание жить! Жить, чтобы убивать.
И звериная сила, откуда-то взявшаяся, позволила Лере на миг вырваться из цепких потных рук, она издала сдавленный животный вой сквозь пластырь, она вцепилась ногтями в чью-то щеку, ударила ногой, но на голову ей тут же обрушился страшный удар.
Боль была невыносимой, острой. Она раскалывала череп, проникала глубоко в мозг. Ее было невозможно терпеть. Может быть, именно поэтому Лера и не потеряла до конца сознания. А может, она все это ощущала именно из глубин подсознания. Она чувствовала, как ее несут, как несколько раз она ударилась о металлические стены и углы, потом свежий воздух с привкусом соли. Потом ей стало легче, даже захватило дух. Это было как ощущение полета, свободы, которая заставляла вздохнуть полной грудью…
И тут в горло ударила волна горечи, заставившая закашляться, забиться. Боль в носу, в голове во всем теле. Тело как будто проснулось и снова стало все ощущать, даже прохладу воды. И эта прохлада была бы приятной, если бы горечь не лезла через нос и рот внутрь, в легкие.
Лера пришла в себя, она видела перед глазами черную муть, пузырьки воздуха. Это было так страшно, как если бы она проснулась в могиле. Лера забилась, стала грести руками, ногами, горло разрывалось, разрывались легкие, но она выдержала… вынырнула на поверхность…
Огоньки уходящего судна, ночь, звезды на черном небе и волны. Они были теплыми, плавными, они поднимали Леру и опускали. От всего пережитого, от качки, от горечи во рту и воды в легких ее стало рвать. Это было ужасно, потому что невозможно одновременно держаться на воде и бороться с рвотными позывами, с судорогами в желудке.
Но она справилась. Желудок был пуст… Она умудрилась лечь на спину и лежать так, содрогаясь от остаточных позывов. Стало немного легче, но появилась опасность уснуть и утонуть. Лера заплакала. Она не плакала уже давно, потому что внутри вся была как сжатая пружина, потому что постоянно была на взводе. Теперь она чувствовала близость смерти, и ей захотелось плакать.
Она лежала на спине, смотрела на звезды над головой и думала о маме, о том, как она все это пережила и переживет. Как она узнает, что сделали с ее дочерью, как она узнает, что ее дочь вернулась не для того, чтобы жить, а для того, чтобы убивать. Могла бы вернуться, но не вернется, потому что сейчас умрет. Или не сейчас, а через полчаса, через час. Сколько она сможет вот так лежать и не терять сознания, не спать. Наверное, недолго… Прости меня, мама, прости…
Слезы были такими же солеными, как и морская вода… Лера не представляла, что есть еще одна, не менее страшная опасность… Кровь, которая сочилась из ее тела, акулы в состоянии учуять за несколько километров…
…Ситуация была критической. Антон сидел в этой дурацкой сауне уже трое суток, ему привозили еду, но никто с ним не разговаривал, не посвящал в какие-то планы относительно его самого. Никто больше не расспрашивал о нападении на коттедж. Даже Шило, и тот куда-то пропал. А потом он обнаружил, что у него села батарейка в часах. А она питала не только часовой механизм, но и все остальное записывающее и передающее оборудование. Теперь на экране у оператора в Управлении пропал сигнал. Быков наверняка встревожен, но выслать группу поддержки не может. Этим он расшифрует самого Антона, а о том, что Антон Копаев сотрудник полиции, кроме Быкова знал только Сашка Великанов, главный технарь в Управлении, пользующийся у Быкова особым доверием. Антон облазил все помещение, но не нашел ничего, что работало бы от плоских миниатюрных «часовых» батареек.
Дверь хлопнула. Антон мгновенно настроился на опасность. Это был стук входной двери, и стук вполне мирный. Когда подкрадываются, так дверью не хлопают. Значит?
— Антоха? — послышался хрипловатый голос Перца. — Ты где?
Вот кого он давненько не видел. Второй «благодетель», который вывел его на новый виток доверия у криминальных руководителей. С подачи Перца Антона вытащили на этот бой без правил, в котором он победил. Только что ему дала эта победа, он еще до конца не понял. Или он запорол всю операцию потому, что ему не верят, или он поднялся в статусе и близок к своей цели.
— А, вот ты где! — появился в комнате Перец. — Надоело сидеть взаперти? Давай, погнали со мной.
— Куда? — спросил Антон, на случай, если ему ответят.
— Узнаешь, — обманул его ожидания Перец.
Они вышли и уселись все в тот же старенький «Опель». Перец снова был за рулем, и Антону пришлось вспомнить, чем закончилась не так давно такая же вот поездка в неизвестность. Бой на арене, служба в охране коттеджа, гора трупов.
— Ты тут, небось, по два раза в день мылся, а? — весело спросил Перец.
— Собственно, я даже спал в парилке, — серьезно ответил Антон. — Возраст, кости ломит. А там тепло, сухо.
Перец на шутку не ответил, не хватило сообразительности. Антон разговор продолжать не стал. Его больше интересовала цель поездки. Перец явно пренебрегал правилами дорожного движения, часто проскакивая перекрестки на желтый, а то и на красный свет. Частенько он без видимых причин менял полосу движения, поворачивал на перекрестках из второй полосы. Антон заметил, что во время этих маневров Перец поглядывает в зеркало заднего вида. Это могло означать одно: он пытается избавиться от возможной слежки или просто определить ее наличие. Такие меры предосторожности Антона поразили, где научился, в тюрьме… Но расспрашивать о прошлом в этой среде не принято.
Машина выскочила на Большую Кольцевую, потом проехали Шувакиш, а потом Перец неожиданно сбросил скорость и свернул с трассы на грунтовую дорогу. Вела она, как предположил Антон, куда-то в сторону озера Мелкого. На приличной скорости, изредка притормаживая перед наиболее глубокими ямами и ухабами, Перец погнал машину по опушке леса, оставляя за собой длинный пыльный шлейф. Антон тоже стал поглядывать в зеркало. Второго подобного шлейфа на дороге он не увидел.
Скорее всего, это была старая трансформаторная станция при бывшем пионерском лагере или базе отдыха. Иных строений с советских времен не сохранилось. Среди деревьев и высокой травы виднелись лишь остатки фундаментов, россыпи битого красного кирпича, да углы обломков бетонных плит.
Отдельно стоящий домик был квадратным, сложен из белого силикатного кирпича и, видимо, использовался еще совсем недавно. И шифер на крыше не слишком разрушен, и два окна забиты накрепко пусть ржавым, но железом. Проводов, правда, не осталось, хотя столбы и изоляторы на фасаде домика еще остались. Дверь тоже обита железом, и она была приоткрыта, как будто предупреждала, что внутри ничего интересного нет, что там все давно разворовали.
Антон разглядел за деревьями старенький «уазик» с поблекшей зеленой краской на бортах и остатками какой-то надписи. Машина не была брошенной, виднелся след примятой травы, который вел к машине от грунтовой дороги. Правда, и сама дорога не выглядела тут накатанной. Проезжали по ней раз пять в год грибники, да раз-другой лесники.
Перец остановился метрах в двадцати от домика и стал ждать. Через пару минут из-за деревьев вышли двое парней с настороженными лицами. Они кивнули Перцу, внимательно осмотрели с ног до головы выбравшегося из машины Антона, но промолчали. Перец отошел в сторону с одним из охранников и стал ему что-то говорить. Тот кивнул и снова исчез с напарником за деревьями.
— Тихое местечко, — неопределенно произнес Антон, потому что молчать и не задавать вопросов было уже подозрительно. Он обязан был в рамках своего образа высказывать мнение…
— Тихое, — согласился Перец и повел Антона к домику. — Как на кладбище.
Они вошли в темный тамбур по скрипучим, почти сгнившим деревянным ступеням. Перец, шедший первым, споткнулся обо что-то и чертыхнулся. Антон сразу же стал смотреть под ноги. Если тут все такое гнилое, то можно легко сломать ногу. Дверь, которую потянул за ручку Перец, была в клочьях ваты и сорванного дерматина. Обнажилось черное дерево дверного полотна, источая мышиный запах.
Двое здоровенных парней у дверей не удивили Антона потому, что внутри его ждала довольно зловещая картина. Электричества в доме давно уже не было, и помещение осветили несколькими переносными фонарями, поставленными на пол по углам с направленными в потолок лучами. Зрелище жутковатое: почерневшие стены, паутина клочками, обваливающийся местами потолок и голый окровавленный человек, подвешенный на одной из стен за руки.
Антон его узнал, несмотря на посиневшее от побоев лицо. Это был тот самый приятель Леона по кличке Агент. Худой, даже костлявый, сейчас он выглядел вообще как скелетированный труп. Но он был жив. Антон это понял по тому, как у человека подрагивала диафрагма, и сиплым коротким звукам, которые вырывались из его горла.
— Страсти какие! — хмыкнул Антон и вопросительно посмотрел на Перца. — Что за дела?
— А ты посмотри внимательно на него, посмотри.
— Посмотрел. Достаточно посмотрел, чтобы у меня теперь аппетит пропал до вечера. А ночью еще и кошмары приснятся…
Договорить Антон не успел, потому что снаружи заскрипели ступени. Он обернулся. Судя по тому, что двое у двери не шелохнулись и еще двое, топтавшихся у привязанного Агента, тоже не проявили беспокойства, они все знали входящего. Дверь рывком распахнули, в дом скудно пролился дневной свет. Антон почему-то не удивился, увидев, что вошел Леон.
Один из парней в комнате засуетился, схватил стоявший у стены табурет, смахнул с него что-то рукой и поставил посреди комнаты. Леон прошел и уселся, положив ногу на ногу. Антон терпеливо ждал, пока эта явно театральная постановка продолжится.
— Вот так, Антоха, — тихо и зловеще прозвучал голос Леона, смотревшего пристально в лицо Агенту. — Приходит время, и друг становится врагом. Брат идет против брата…
— Вы с ним родственники? — удивился Антон.
Леон вздохнул, причем получилось это у него шумно и не очень искренне. Кажется, он все-таки разыгрывал тут какую-то комедию. Пришел бы и просто ткнул Антона мордой в окровавленное тело бывшего соратника. И задал бы вопросы, которые хотел задать, если уж в чем-то Антона подозревает. Или прямо объяснил бы, что Агент тут висит за то-то и за то-то. И ты учти, друг Антоха, что, будешь шалить, и ты станешь так вот висеть и мучиться. Что за беда! Каждый человек в нашей стране, что чиновник, что уголовник, как получит власть в руки, власть над людьми, сразу начинает из себя гнуть великого, самого умного и все в этой жизни понимающего. Почему не стать просто начальником, просто лидером — человеком, который администрирует тот или иной управленческий процесс?
— Каждый человек, Антоха, — сказал Леон, — за долгие годы дружбы становится родным. А я ведь любил его как брата. Любил, а он меня предал. Больно это сознавать, тяжело это пережить. Это как кусок самого себя отрезать, а рану посыпать солью. Невыносимая боль… Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо, — рассмеялся Антон, сделав вид, что не понял намека. Картина к веселью не располагала, и имитация далась Антону тяжело.
— Никто не хочет попробовать, — сокрушенно сказал Леон, и тут же интонации его голоса изменились. — А жрать хотят все! И эта падаль тоже захотела жрать больше и слаще, чем я. А это надо заслужить.
— А можно узнать, что он такого сделал? — поинтересовался Антон.
— А ты не знаешь? — уперся взглядом в Антона Леон.
Он смотрел так с минуту, пытаясь просверлить взглядом и добраться до самых потаенных мыслей. Потом, видимо, так ни до чего и не добравшись, снова перевел взгляд на Агента.
— Это Иуда. Он продал меня другому Иуде, — выставив палец вперед, обвинял Леон, демонстрируя не слишком глубокие познания в области библейских сюжетов. — Тот тоже был другом и тоже захотел лапу наложить на все. Теперь понял?
— Не очень, — покачал головой Антон. — Я вообще в ваших делах профан, и меня никто за это время не просветил. Слишком много таинственности. Но, судя по тому, сколько стоит твой костюм, Леон, и на какой машине ты ездишь, я могу предположить, что у вас есть какой-то совместный бизнес. И тебя решили кинуть этот и тот, другой, чьего имени ты не назвал. Как-то так!
— Давай, — сделал Леон знак одному из парней у стены. — Пусть он теперь мне все повторит.
Парень взял с пола пузырек, открыл и стал смачивать кусок ваты. По дому распространился едкий запах нашатыря. Агент после нескольких попыток привести его в чувство закрутил головой, ударившись затылком о стену. Он замычал и открыл глаза.
— Рассказывай Леону, — тихо приказал парень, — он приехал, хочет от тебя услышать. Говори давай!
— Леон, — хрипло простонал Агент и посмотрел вымученно на бывшего друга. — Прости, я не хотел. Черт попутал, бабки проклятые глаза замутили. Прости, Леон… все для тебя сделаю…
— Ты уже сделал. Ты предал меня! Рассказывай, это Иванов, это сука ментовская все сотворила?
— Да, он… падла. Он угрожал мне, я испугался, Леон. Ты же знаешь, что у меня…
— По делу говори, — ткнул Агента в ребро парень.
— Иванов, сука, полкан! — затараторил Агент. — Он из меня вытянул все про коттедж, он своих людей отправил. Это он заставил Шило ссучиться и предать тебя. Он хочет все под себя подмять, отомстить тебе.
— За что? — изумился Леон, и Антон на миг ему поверил. — Отомстить мне?
— За жену. Он думает, что ты его жену убил, что ты киллера послал.
— И он решил ответить тем же, он и в «Олимпии» наших пацанов положил, его человек?
— Не знаю, Леон, — простонал Агент, — правда, не знаю. Он мне ничего не говорил, он запугал меня, слабый я, ты же знаешь…
Многое стало становиться на свои места для Антона. Он слушал эти сбивчивые признания, вопросы и новые ответы и теперь многое понимал из того, что происходило в этой банке с пауками. То, что они всегда готовы сожрать друг друга, особой новостью не было. А вот нюансы этого процесса взаимного уничтожения были интересны. И вопрос вырвался у Антона почти машинально.
— Он знает, где Иванова искать. Должен знать.
— Что-что? — повернулся к Антону Леон. — Ты знаком с Ивановым?
— Знать не знаю, — сморщился Антон в злобной усмешке. — Только ты забыл, Леон, что я там был, в этом твоем коттедже, когда люди этого твоего Иванова наших ребят положили. И Шилу, если он правда ссучился, мне бы тоже хотелось за хобот потискать, пару вопросов задать. Я-то чудом живым остался, а чуда могло и не произойти. Так что счет у меня личный.
— Ну, ладно, — скептически улыбаясь, ответил Леон, — я дам тебе шанс душу потешить. Обозлился, говоришь? Дай ему ствол, Перец.
Антон не успел опомниться, как перед его лицом появился старенький, истертый до светлого металла «макаров». Перец нетерпеливо покачал оружие перед носом Антона.
— А про Иванова? — спросил Антон, принимая пистолет и взвешивая его в руке. Судя по весу, магазин был полон.