— Что ж, — сказала я, поднимаясь. — Большое спасибо за то, что уделили мне время.
— Пожалуйста, — усмехнулась женщина, и мы вместе вышли в зал.
Василий устроился за стойкой и откровенно скучал. Увидев нас, насторожился, взглянул на жену, но, не обнаружив на ее лице следов недовольства, успокоился. Проводил меня взглядом, его примеру последовали все посетители. Взгляды были скорее любопытными, чем враждебными, но и против враждебных я не возражала, в конце концов, взгляды — это только взгляды.
Оказавшись на улице, я прикинула, как далеко отсюда Пушкарская. Вроде бы недалеко. Машину, пожалуй, лучше оставить здесь, дабы не привлекать лишнего внимания. Я направилась в переулок, поглядывая на редкие таблички на домах с названиями улиц. Наконец обнаружила нужную и свернула. Пушкарская улица небольшая, застроенная двухэтажными домами. По одной версии, здесь когда-то лили пушки, по другой — стоял какой-то полк, у которого эти самые пушки были в ходу. Не знаю, как раньше, а сейчас улица выглядела исключительно мирно. Липы, кусты сирени, акация в палисадниках. Тихие дворики, на скамейках старушки, сплошная идиллия. «Сашке бы здесь понравилось», — подумала я, а заодно принялась гадать, где сейчас мой пес.
Заглянув в один из двориков, я увидела компанию мужчин, игравших в домино под липой. Патриархальность здешних нравов умиляла. Я подошла и вежливо поздоровалась, мужчины при моем появлении смолкли и смотрели на меня с интересом.
— Я ищу Шелю, — сообщила я. — Кто-нибудь знает, где он живет?
— Кольку, что ли? — спросил самый старший.
— Наверное, — пожала я плечами.
— Да Колька, Колька, — кивнул его сосед справа. — Через два дома по этой стороне, первый этаж, там спросите.
Я поблагодарила и пошла дальше. Дом, где жил Шеля, тоже оказался двухэтажным, дверь единственного подъезда была распахнута настежь, но в подъезде было чисто, у двери постелен полосатый половичок. Я позвонила в ближайшую квартиру. Дверь открыла молодая женщина с ребенком на руках.
— Вам кого? — спросила она с удивлением.
— Николая. Не подскажете, в какой он квартире живет?
— Колька? — Она быстро оглядела меня с ног до головы, теперь удивление просто переполняло ее. — А вы кто?
— Я из милиции, — со вздохом сообщила я. Ребенок неожиданно заплакал, хотя до той поры был увлечен пластиковой рыбкой, а женщина вроде бы тоже приготовилась реветь вслед за ним.
— Чего он опять натворил?
— Может, мы поговорим в квартире? — внесла я разумное предложение.
— Скотина безмозглая, — прошептала женщина. — Ведь сколько раз ему говорила… Вы проходите, проходите, вот туда… — Она отступила в сторону, пропуская меня, и кивнула на дверь. — Вон он, красавец, отсыпается. Работать у него, видишь ли, здоровья нет, а пить да жрать сколько угодно. Убила бы сволочь… — Говоря все это, она трясла ребенка в надежде, что тот успокоится. — Да замолчи ты! — рявкнула на него женщина. — Вылитый папаша. Еще один алкаш на мою голову. — Мальчонка, которому от силы было месяцев десять, от такого прогноза разом присмирел.
На диване возле окна лежал мужчина лет тридцати, в трусах и одной тапке. Под головой вместо подушки почему-то был тулуп. В маленькой комнате, кроме дивана, с трудом уместились шифоньер, стол, с зажатой между ними детской кроваткой, тумбочка с телевизором и холодильник. Женщина положила малыша в кроватку и повернулась ко мне:
— Чего он натворил-то?
— Дружка его убили, — ответила я, оглядываясь.
Женщина извлекла из-под стола табуретку и подвинула мне, сама села на диван, ткнув благоверного кулаком в бок, чтобы подвинулся.
— Это которого? — спросила она с интересом.
— Гену.
— Какого Гену? А, это который из Москвы приехал?
— Из Москвы, — кивнула я. — Давно он здесь объявился?
— В воскресенье. Ну, мой сразу и смылся. Я дверь заперла, так он в окно, сволочь. Первый этаж. Да он бы и со второго сиганул.
— А зачем Гена сюда пожаловал, не говорил?
— Так Гена этот местный. После отсидки в Москву подался, вроде у него там родственники. Хотя… черт их знает, пьяниц проклятых. Пришел, принялись обниматься, дело ясное, мой опять в запой сорвется. Я его в комнату запихнула, на ключ заперла и Гену этого отправила восвояси. Говорю, чтоб духа его не было. А Колька в окно. Явился с разбитой мордой. Вон, взгляните, до сих пор живого места нет. Лыка не вяжет, свалился у порога и до утра спал. Пока я с мальчишкой в поликлинику ходила, опять набрался и всю неделю точно неваляшка. Встанет, глазом не успеешь моргнуть, уже исчез, а является чуть живой. Разведусь я с ним, — вздохнула она. — Нет больше сил терпеть. Еще дружки эти… сам дурак дураком, а дружки форменная шпана.
— Про Гену он ничего не рассказывал?
— Какое там рассказывать, говорю, лыка не вяжет. А чего с Геной этим? Кто убил? За что? Мой-то дома ночевал, он, конечно, дурак, но зачем ему с дружком ссориться?
— Они драку в пивной устроили, ваш сбежал, а Гена в больнице оказался.
— Ох ты, господи. И что, умер? Но ведь мой-то не виноват…
— Я поговорить с ним хотела. Вы не знаете, где Гена в нашем городе остановился?
— В гостинице. В какой, не скажу, но слышала, как про гостиницу говорил.
— А фамилию его знаете?
— Генкину? Понятия не имею. У этого дикобраза что ни пьянь, то друг, всех запоминать памяти не хватит.
— А зачем он приехал, не рассказывал?
— Сейчас я разбудить его попробую, — вздохнула женщина. — Только это не так просто.
Она сняла с ноги мужа тапку и для начала огрела его по голове, он взвизгнул, но глаз не открыл. Тогда она поднялась и начала колотить его с невероятным рвением, увлекаясь все больше и больше. Я было решила, что он так и погибнет, не приходя в сознание, но Шеля вдруг ожил. Момент пробуждения явился полной неожиданностью. Шеля открыл глаза и заорал:
— Да я тебя, курва…
Женщина стремительно отпрыгнула, ткнула в меня пальцем и сказала:
— Милиция. Допрыгался, скотина.
Шеля перевел мутный взгляд на меня и спросил:
— Ты кто?
— А ты? — в свою очередь проявила я интерес. Вопрос его смутил.
— Я — это я. Я здесь живу, между прочим. И, между прочим…
— Гену когда последний раз видел? — быстро спросила я.
— Которого? — нахмурился Шеля.
— Того, что из Москвы приехал.
— А… Шестакова. Вчера. Нет… А сегодня какой день?
— Суббота. Вчера была пятница. Позавчера четверг. Еще есть среда, вторник, понедельник. И воскресенье. Оно будет завтра.
— Тогда не знаю. Ленка, когда Генка был? — обратился он к жене.
— В воскресенье.
— Ну, если Ленка говорит, значит, так и есть. А чего с дружком-то?
— Убили его.
— Кого?
— Ты давай просыпайся, не то в отделение поедем. Отдохнешь там месяцок.
— С какой-такой стати?
— А так, чтоб в мозгах прояснилось.
— Допрыгался, урод. Я тебе говорила… — запричитала жена.
— Да заткнись ты, — шикнул он и повернулся ко мне:
— Я-то здесь при чем? Меня, между прочим, так отделали… вот, посмотрите. И ребра сломаны, штуки три. Может, даже четыре. И башка пробита. Какие-то отморозки на улице пристали.
— Поедем в отделение, — кивнула я. — Забыл, кто драку в пивной затеял?
— Ну, затеял… Только, между прочим, я Генку вмешиваться не просил. А он разошелся, так, мол, и так, вы тут… Ленка, воды дай. — Женщина вышла из комнаты, а он тяжко вздохнул. — Чего с Генкой-то? Здорово досталось?
— На «Скорой помощи» увезли.
— Ух ты, мать честна…
— У кого он здесь остановился?
— В гостинице. В «Заре». И номер комнаты говорил, да я не запомнил.
— А зачем он к тебе приехал? Что за дело предлагал?
— Да вы чо? — испугался Шеля. — Какое дело? Нет у меня никаких дел. У меня семья, я на работу устроился… почти. В понедельник пойду устраиваться.
— Значит, просто решил старого дружка навестить, соскучился.
— Я сам удивился, когда он пришел. Ей-богу. Два года не виделись. Ни слуху ни духу, и вдруг пришел. Я, конечно, рад был. Старый товарищ все-таки.
— Что, так и не сказал, зачем пожаловал?
— Нет. Знаю, что Славку Кислицына навещал. Сам мне сказал. Я говорю, надо к Славке сходить, повидаться, а он: виделись, мол.
— Кислицын с вами сидел?
— Ага.
— Ты с ним часто видишься?
— Со Славкой? Вообще не вижусь. Как освободился, зашел к нему, а он давай пальцы гнуть, весь такой при делах. Ты, говорит, запойный, у меня для тебя работы нет. Буржуй хренов.
— Вот так вот дружки-то, — поддакнула вернувшаяся Лена с литровой банкой воды в руках. — Только пить вместе, а помощи никакой. Допьешься, укокошат, как дружка.
— Молчи… Кого укокошили? насторожился он и взглянул на меня.
— Дружка твоего в больнице застрелили, — сообщила я. Новость произвела на него впечатление. Шеля замер, открыл рот и вроде бы отключился. — Так по какой надобности он сюда приехал? Неужто так ничего и не рассказал?
— Это… плохо мне. Голова… и сердце того гляди остановится. Вы меня лучше повесткой, в понедельник, я все как на духу… А сейчас мне совсем худо. Не помереть бы. — Он бухнулся на тулуп и закрыл глаза.
— Колька, — забеспокоилась жена, — ты чего? Смотри и вправду не подохни.
Колька упорно не желал подавать признаков жизни, зато заголосил малыш, решив, что о нем забыли.
Я поспешила ретироваться, правда, недалеко. Памятуя о том, что Шеля часто пользовался окном вместо двери, я устроилась во дворе на скамейке возле кустов акации, наблюдая за этим самым окном. Где-то минут через двадцать окно открылось и на улицу выбрался Шеля, в джинсах, кроссовках и рубашке в клеточку, он прикрыл окно и очень ходко покинул двор. Я пошла за ним, жалея, что оставила машину возле пивной. Хотя, может, оно и к лучшему, машину на пустынной улице Шеля мог бы заметить. На меня же он внимания не обращал, шагал целеустремленно, ни разу не оглянувшись. Путь он держал к троллейбусной остановке, запрыгнул в первый же подошедший троллейбус, а я остановила такси. Через две остановки Шеля вышел, я решила поберечь ноги и осталась в машине, которая малой скоростью двигалась за Шелей. Он свернул на улицу Танеева и вскоре вошел во двор огромного дома. Квартиры здесь не из дешевых, так что оставалось только гадать, что Шеле здесь понадобилось.
Он юркнул в третий подъезд, а я сделала один звонок и получила подтверждение, что в этом доме в квартире семнадцать прописан Вячеслав Кислицын, что меня ничуть не удивило после рассказа Лены.
— На Герцена, — кивнула я таксисту, который пребывал в некотором волнении, то ли я ему совсем не нравилась, то ли происходящее.
Моя машина по-прежнему радовала глаз на стоянке возле мусорных баков. Я расплатилась и пересела в «Феррари», выехала на проспект и позвонила Сергееву.
— Даже неловко тебя беспокоить, — сказала я.
— Да что ты, ради бога. Неужели нашла убийцу?
— Скоро только сказка сказывается. Нашего покойничка зовут Гена, фамилия Шестаков. Вроде бы он приехал из Москвы, но опять же вроде бы уроженец нашего города или области. Сидел вместе с Кислицыным и неким Шелей, завсегдатаем пивной на Герцена.
Далее я коротко сообщила то, что мне удалось узнать. Сергеев что-то невнятно пробормотал, и я с ним простилась. То, что Коля быстро ожил и полез в окно со жгучим желанием встретиться с дружком, наводило на кое-какие мысли. К примеру, Шестаков мог все-таки рассказать, зачем пожаловал в наш город. Шеля бросился к дружку предупредить, что в его жизни появилась я и заинтересовалась Кислицыным. Хотя возможен и другой вариант: парень просто хотел погреть на этом деле руки, мол, предупредил и заслужил награду. Если учесть, в каком он состоянии, второе даже вероятнее. В любом случае вырисовывалось нечто любопытное. Шестаков приезжает сюда по некоему делу, в котором фигурирует киллер. Очень возможно, что Кислицын к этому делу тоже имеет отношение, прямое или косвенное. Шестаков навещает бывшего дружка, и в результате обоюдной глупости они попадают в переделку. Шелю спасают ноги, а Шестаков оказывается в больнице и начинает бредить. Кому-то становится известно содержание бреда, и от парня спешат избавиться, при этом задействовав все того же Кислицына. Возле палаты дежурит знакомый Кислицыну милиционер, так что отвлечь его и освободить дорогу убийце, дело двух минут. Пока вроде бы складно. Двигаем дальше. По словам Алексея, Шохин, чьим доверенным лицом является Кислицын, серьезным человеком не был, следовательно, если киллер не бред, Шохин в этой истории лишь винтик. Значит, берем выше. Выше нас, по словам того же Алексея, некто Валя. Зачем же понадобился киллер? Например, он желает разрешить некую проблему. И пусть себе. Но Валя обязан согласовывать свои действия с ТТ, как народная молва окрестила моего сердечного друга Тимура Тагаева, и тогда выходит, что киллер понадобился ТТ. Если Шестакова застрелили, не дождавшись, когда он умрет сам, киллер человек серьезный и его берегут, а, следовательно, цель у него тоже чрезвычайно серьезная. Кто? Вот тут мне вновь сделалось не по себе, потому что в сочетании с беспокойством Ларионова и Дедовым «разберись» все выстраивалось в некую схему. Однако в кровожадность Тимура мне упорно не верилось. Он вовсе не обязан знать, что вытворяют его подопечные, и уж тем более не обязан участвовать в их делишках. Если бы я могла задать Тимуру вопросы, а он на них ответить, многое бы прояснилось. Но об этом и мечтать не приходится.
Я направилась к своему дому, наблюдая в окно за стайками молодежи, возбужденными и вроде бы даже счастливыми в этот теплый субботний вечер. «Вот именно вечер», — взглянув на часы, вздохнула я. Сворачивая к дому, я надеялась увидеть свет в гостиной. Но окна были темными. Машины Тимура в гараже нет, как нет в квартире его самого и Сашки. Я прошла на кухню, вспомнила, что весь день ничего не ела, и разогрела ужин в микроволновке, поглядывая на телефон.
Сняла трубку и набрала номер. На этот раз Тимур ответил. Голос его звучал ровно, ни намека на недовольство.
— Ты где? — спросила я.
— На даче.
— Я несколько раз звонила.
— Да, я видел. Мы только что вернулись, катались на яхте. Мобильный забыл на причале.
— Как прогулка?
— Отлично. У тебя как дела?
— Собираюсь ужинать. Мне приехать?
— Думаю, нет смысла. Рано утром я поеду в город, а ты любишь поспать. Встретимся завтра.
— Как там Сашка?
— Яхта ему не понравилась. Кажется, он на меня здорово разозлился. Целую.
Тимур отключился, а я с тоской посмотрела на телефон, продолжая держать трубку в руке. Потом поужинала и решила лечь спать. Беда в том, что я не только терпеть не могу рано вставать, но и рано ложиться. Уснуть все равно не удастся. Однако я все-таки устроилась перед телевизором, прикрыв ноги пледом, и закрыла глаза. Выдержала минут сорок, затем спустилась в гараж.
До дачи Тимура тридцать километров, я преодолела их в рекордные сроки, запрещая себе думать, что скажу ему при встрече. Ничего не буду говорить, сяду рядом, выпью чаю…
Дом был двухэтажный, с открытой верандой. Я подняла голову, веранда была пуста. Я бросила машину возле ворот и вошла в калитку. Дверь в дом открыта, из гостиной доносился женский голос. Сердце вдруг сжалось, и я замерла на месте, прежде чем сообразила, что работает телевизор.
— Черт, — сказала я, удивляясь самой себе, и вошла в гостиную.
В камине догорали поленья, Тимур с Сашкой играли в шахматы, то есть Сашка сидел в кресле напротив и таращил глаза на шахматную доску. Тимур подпер голову руками, пробормотал:
— Должен тебе сказать, ты очень умный пес.
Умный пес наконец-то обратил на меня внимание и робко тявкнул. Тимур сказал, не поворачивая головы:
— Привет. Все-таки приехала?
— Конечно. Что мне в пустой квартире делать? Сашка выигрывает?
— В третий раз.
— Он гений.
— Я ему об этом уже говорил.
— Можно мне доиграть партию за эту гениальную собаку?
— Если он не возражает.
Я не очень вежливо подвинула Сашку и устроилась в кресле. Мне было далеко до его гениальности, выиграл Тимур.
— Знаешь, — сказала я, когда мы пили чай, — я услышала женский голос и здорово испугалась. Подумала, вдруг ты…
— Это самолюбие, — равнодушно заметил Тимур. — Ничего общего с любовью не имеет.
— У меня к тебе большая просьба, — сказала я со злостью. — Не отпихивай меня обеими руками.
— У меня такое чувство, что я вцепился в тебя обеими руками, а ты изо всех сил стараешься вырваться.
— Это не так.
— Наверное, мне просто кажется.
— Тимур…
Но он перебил меня:
— Знаешь, в чем твоя беда? Ты хороший человек, Ольга. Ты не любишь делать больно. Другим. Только себе.
Мне очень хотелось подойти к нему, обнять и зареветь. И сказать, что мне действительно очень больно, но не потому, что я желала бы вырваться, а потому, что не умею сказать, как хотела бы остаться. Но я знала, что буду сидеть в кресле, допью свой чай, болтая о пустяках.
— Опять какое-нибудь убийство? — спросил Тимур.
— С чего ты взял?
— Ты хмуришь лоб.
— По-твоему, я способна думать только об убийствах?
— Наверное, нет. Это имеет отношение к убийству в больнице?
— Ты знаешь?
— Слышал, — пожал он плечами. — В конце концов, мы живем в одном городе. Так я угадал?
— Да.
— И что интересного в этом убийстве? Разумеется, я не твой интерес имею в виду, а интерес Кондратьева. Ведь это он просил тебя им заняться?
— На самом деле я сама напросилась. Тимур, я тебя никогда ни о чем не спрашиваю, но сейчас…
— Вот и не спрашивай, — сказал он, поднимаясь. — Если не возражаешь, я лягу. Завтра рано вставать.
Однако утром он никуда не поехал. Я проснулась раньше, чем он, и разбудила его, но вовсе не затем, чтобы он отправился по своим делам. Позже выяснилось, что дела того и не стоили.
У воскресенья был лишь один недостаток — оно пролетело слишком быстро. Мы гуляли в лесу, играли в шахматы, я пыталась приготовить торт и едва не сожгла дачу, забыв его в духовке. Торт нам доставили из ресторана, зато я смогла без происшествий приготовить обед. Сашка носился как очумелый и был совершенно счастлив. Тагаев улыбался, не стараясь проникнуть взглядом в мою душу.