Он беспомощно тянул пальцы к небольшому очагу огня рядом во своей ногой. Именно об этом твердил Геллер, а не обо всем здании.
Одного взгляда туда Паркеру хватило, чтобы заметить, как один из аккуратно начерченных преступником лабиринтов медленно слизывает язык пламени.
Это был тот самый желтый блокнот. У Тоби была доля секунды на принятие решения, и он пожертвовал всем своим электронным оборудованием, схватив в последний момент со стола блокнот.
Но сейчас он продолжал гореть, и страничка со списком медленно чернела и сворачивалась. Паркер сорвал с себя курку и бережно накрыл блокнот, чтобы погасить пламя.
— Осторожно! — раздался чей-то испуганный возглас. Паркер поднял глаза лишь для того, чтобы увидеть, как огромный кусок горящей облицовки дома обрушился на землю буквально в полутора метрах от него. Пучки оранжевых искр разметало в разные стороны. Но Паркер словно и не заметил этого. Он осторожно поднял куртку, оценивая ущерб, нанесенный блокноту.
Пламя теперь вырывалось наружу сквозь трещины в стене дома у него за спиной. И само здание уже заметно осело и покосилось.
— Надо срочно уходить отсюда, — взволнованно сказал медик. Он жестом руки подозвал коллегу, вдвоем они погрузили Тоби Геллера на носилки и поспешили прочь, уклоняясь от продолжавших падать горящих обломков.
— Нам придется отступить! — прокричал человек в черной униформе пожарного. — Эту стену уже не спасти. Она может обрушиться прямо на вас!
— Дайте мне еще минуту, — отозвался Паркер и, посмотрев на Лукас, добавил: — А вам лучше уйти.
— Вы тоже не можете здесь больше оставаться, Паркер.
— Пепел слишком хрупок! Я не могу сдвинуть его с места. — Стоило ему попытаться теперь поднять блокнот, как его обугленные страницы превратились бы в черную пыль, не оставив им ни шанса воссоздать хотя бы часть написанного. Паркер вспомнил о своем дипломате, теперь тоже уничтоженном пламенем в квартире, где лежал флакон с париленом, который сейчас так пригодился бы, чтобы сделать поврежденную бумагу более прочной и защитить от разрушения. Но теперь ему оставалось только надеяться, что он сможет собрать кусочки пепла и снова сложить их вместе в лаборатории. Секция водосточной трубы сорвалась с крыши и концом вниз врезалась в асфальт в считанных сантиметрах от него.
— Уходите немедленно, сэр! — закричал пожарный.
— Паркер! — снова позвала его Лукас. — Нельзя больше медлить!
Сама она отошла на несколько метров, но потом обернулась, глядя на него.
Но Паркеру уже пришла в голову идея. Он подбежал к подъезду соседнего дома и выбил стекло рядом с дверью. Подобрал четыре самых крупных осколка, а потом вернулся к блокноту, лежавшему на земле подобно раненому солдату. Паркер встал рядом с ним на колени. И осторожно зажал два листа обугленной бумаги — единственные, на которых еще просматривались записи, — как сандвич между кусками стекла. Собственно, именно стеклянные оболочки эксперты по документам ФБР использовали для сохранения текстов до изобретения более тонких и удобных прозрачных папок из пластика.
Вокруг него уже почти градом сыпались мелкие горящие обломки здания. Внезапно он ощутил, как на него полилась вода — это один из пожарных направил брандспойт на пламя, бушевавшее над головой Паркера.
— Немедленно прекратите! — заорал он, делая отчаянный жест рукой. Вода могла только нанести еще более непоправимый ущерб его драгоценной находке.
Но никто не слушал его.
— Паркер! — крикнула Лукас. — Уходите сейчас же! Стена вот-вот рухнет!
Еще несколько крупных обломков упали рядом, но Паркер не вставал с колен, тщательно проверяя, чтобы стекла ровно зажали между собой черные клочки бумаги.
Затем, словно не замечая кусков дерева, кирпича и пластика, бомбардировавших его со всех сторон, он медленно поднялся и, держа стеклянный «сандвич» на вытянутых перед собой ладонях, не пригибаясь и не делая поспешных шагов, стал удаляться от горящего дома, похожий на вышколенного официанта, несшего поднос с бокалами дорогого шампанского гостям на фешенебельном приеме.
Еще снимочек!
Щелк!
Генри Чизман стоял в конце аллеи через дорогу от объятого пламенем дома. Искры, взметавшиеся высоко в небо, как фейерверк, должны быть видны на несколько километров вокруг.
Это крайне важно — запечатлеть событие.
Трагедии происходят в считанные мгновения, они мимолетны. Вот печаль — другое дело. Горе остается навсегда.
Щелк!
Он сделал своей цифровой камерой еще одну фотографию.
Полицейский, лежащий на земле. Быть может, мертвый или только раненый.
А может статься, притворившийся мертвым — когда в городе появляется Диггер, чего только не делают люди, чтобы остаться в живых! Они теряют остатки храбрости и отсиживаются в укрытиях еще долго после того, как всякая угроза миновала. Все это Генри Чизману уже доводилось видеть не раз.
Еще снимок: стена дома рушится в облаке пепла и красивых отблесках разлетающихся вокруг раскаленных докрасна углей.
Еще фото: крупный план лица офицера, по щеке которого тремя струйками стекает кровь.
И еще эффектный кадр: пламя горящего дома играет, отражаясь от хромированных поверхностей пожарных машин.
Щелк, щелк, щелк… Он сделал уже добрую сотню снимков, но ему все мало. Ему нужно запечатлеть каждую деталь печального события.
Он посмотрел вдоль улицы и увидел, как несколько агентов опрашивают прохожих.
Напрасный труд, подумал Чизман. Диггер появился, и Диггер исчез.
Он и сам понимал, что ему тоже пора уходить. Совершенно ни к чему быть тут замеченным. Поэтому он уже начал укладывать фотоаппарат в карман, когда снова бросил взгляд на здание и заметил нечто любопытное.
Да, мне это нужно снять. Непременно нужно.
Он поднес камеру к лицу и нажал на кнопку.
Снимок: человек, представившийся как Джефферсон, хотя это явно было ненастоящее имя, тот самый Джефферсон, который теперь, несомненно, играл в расследовании заметную роль, уложил нечто на капот автомобиля и склонился, чтобы прочитать. Что это? Книга? Журнал? Нет, нечто блестящее, как стекло. На снимке заметна была только напряженная поза мужчины, который обернул стекло своей кожаной курткой так бережно, как хороший отец укутывает младенца, отправляясь с ним гулять на мороз.
Щелк!
Значит, необходимо спасать репутацию мэра.
И при этом не смешивать с грязью федералов.
Телеведущий Слейд Филипс сидел в кафе на площади Дюпона. Рядом по-прежнему стояли несколько машин «скорой помощи», чьи мигающие огни чуть добавляли красок к общей серости вечера. Вход на станцию метро преграждали желтые ленты полицейского заграждения.
Чуть ранее, воспользовавшись своим репортерским удостоверением, Филипс прошел внутрь. Увиденное им у подножия эскалатора потрясло его до глубины души. Лужа все еще не до конца запекшейся крови. Обломки костей, клочья волос. Ему…
— Прошу прощения, — раздался женский голос. — Вы ведь Слейд Филипс с Дабл-ю-пи-эл-ти.
Телевизионщики навсегда приговорены к тому, чтобы их все называли только по именам. Никому и в голову не приходило добавить слово «мистер». Он оторвал взгляд от чашки и увидел перед собой кокетливую молодую блондинку. Она попросила автограф. Он не мог ей отказать.
— Вы это… Типа, такой хороший ведущий, — сказала она.
— Спасибо.
«А теперь уходи».
— Я тоже мечтаю поработать на телевидении.
— Хорошая мечта.
«Убирайся».
Но она еще с минуту торчала у него над душой, а когда он так и не предложил ей подсесть к нему за столик, удалилась на высоченных каблуках, забавно вскидывая зад. Как антилопа, ухмыльнулся про себя Филипс.
Он отхлебнул кофе без кофеина. Эта бойня в метро никак не шла у него из головы. Боже милосердный… Кровища кругом. Осколки керамической плитки, выщербленный пулями металл… Ошметки плоти, куски костей.
И эта обувь.
У подножия эскалатора валялось с десяток разномастных окровавленных туфель и ботинок. Почему-то именно это ужасало больше всего.
Многие амбициозные журналисты мечтают сделать себе имя на подобных трагедиях.
Ты — репортер. Так иди и займись своим делом.
Но в том-то и дело, что Филипс не испытывал ни малейшего желания быть криминальным хроникером. Насилие вызывало у него отвращение. Безумные мозги убийц пугали его. И еще он думал: «На самом деле никакой я не репортер. Жаль, что не хватило духу так и заявить в лицо этому лощеному прохвосту — Уэнди Джеффрису. Мое призвание — развлекать публику. Я — как звезда „мыльных опер“. Я просто своего рода актер».
Но чтобы иметь право на такие демарши, не стоило продаваться Джеффрису с потрохами.
А теперь приходилось делать что приказано.
А теперь приходилось делать что приказано.
Он размышлял, а знает ли сам мэр Джерри Кеннеди о его сделке с Джеффрисом? Скорее всего нет. Кеннеди был упертый сукин сын, но при этом лучше, чем все предыдущие мэры округа Колумбия, вместе взятые. Потому что хотя Слейд Филипс и не был мастером репортажа, в людях-то он все же разбирался неплохо. И он видел, что Кеннеди реально стремился улучшить жизнь в округе и городе, пользуясь всем тем временем, что осталось у него до того момента, когда его задницу выкинут из занимаемого кресла. А это, без сомнения, случится уже после следующих выборов.
Взять хотя бы этот его «Проект 2000»… Надо было иметь крепкий хребет, чтобы обложить местные корпорации еще более крупными налогами, чем они уже платили. Это ему припомнят. И еще роль Великого Инквизитора, которую Кеннеди взял на себя в скандале со школьным строительством. Ходили слухи, что он хотел выплатить разоблачителю коррупции Гари Моссу крупную премию из городской казны за то, что тот не побоялся дать показания и рисковал жизнью (хотя конгрессмен Ланьер, разумеется, отрицал, что давал деньги на такое вознаграждение). Молва утверждала также, что Кеннеди готов был распять всех замешанных в «откатах» чиновников и подрядчиков, включая своих давних приятелей.
Эти мысли поддерживали сейчас Филипса морально, когда он готовился отвести часть критики от главы города. Он делал это в том числе и ради общего блага.
Он заказал еще чашку декофеинизированного. Убежденный, что настоящий кофе повредит обертонам его роскошного баритона, он пил только выхолощенный напиток.
Выглянув в окно, он увидел человека, которого дожидался. Невысокий хрупкий паренек, он тем не менее служил каким-то клерком в ФБР, и Филипс «культивировал» его уже примерно с год. Для него он стал одним из тех «источников, пожелавших остаться неизвестными», на которые то и дело ссылаются журналисты, хотя на самом деле это чаще всего означает, что у источников информации не все в порядке с совестью. Но ему-то какая разница? Он работает на телевидении, где «совесть» вообще считается понятием достаточно растяжимым.
Клерк заметил Филипса с порога кафе, но осторожно оглядел помещение с видом опереточного шпиона. Потом снял плащ, под которым оказался плохо сидевший на нем серый костюм.
Молодой человек занимался в основном разбором и доставкой корреспонденции, хотя Филипсу заявил, что «посвящен в детали» (горазд врать-то!) самых важных решений, принимаемых руководством Бюро.
Самолюбие и бахвальство неистребимы, подумал Филипс, приветствуя его.
— Привет, Тимоти!
— С наступающим! — отозвался тот и сел. Выглядел он при этом как бабочка, пришпиленная булавкой к стене.
— Да, да, и тебя тоже, — ответил Филипс.
— Что у них здесь хорошего сегодня? Они готовят мусаку? Обожаю ее.
— У нас нет времени на еду. Нужно кратко переговорить.
— Ну так хотя бы какой-нибудь напиток.
Филипс подозвал официантку и заказал еще кофезаменителя для себя и чашку настоящего для собеседника.
— Я вообще-то предпочел бы пиво, — разочарованно протянул тот.
Но телеведущий уже склонился вперед и шепотом спросил:
— Меня интересует этот безумец, стрелок в метро. Как продвигается расследование?
— Им пока мало что известно. Там все странно. Кто-то считает, что это дело рук террористов. Другие кивают на военизированные отряды ультраправых. Еще есть мнение, что мы здесь имеем случай обыкновенного вымогательства выкупа. Но прийти к согласию они до сих пор не могут.
— Мне нужна какая-то альтернатива, какой-то другой угол зрения, — сказал Филипс.
— Альтернатива? Что ты имеешь в виду? — Тимоти теперь не сводил глаз с соседнего столика, за которым мужчина с аппетитом поглощал мусаку.
— Все стараются возложить вину на Кеннеди. А это несправедливо.
— Почему же? Он полный болван.
Но телеведущий пришел сюда не для того, чтобы обсуждать компетентность мэра. В какой бы роли ни вошел потом в историю Джеральд Д. Кеннеди, Слейду Филипсу заплатили 25 тысяч долларов как раз для того, чтобы он показал его миру далеко не полным болваном. А потому он продолжал:
— Как ФБР справляется с этим делом?
— Случай крайне сложный, — с важным видом заявил Тимоти, мечтавший когда-нибудь стать полноправным агентом, но, к сожалению, еще ни разу в жизни не добивавшийся целей, к которым стремился. — Они делают все, что в их силах. Уже сумели накрыть явочную квартиру преступника. Ты слышал об этом?
— Да. А еще я слышал, что он устроил там переполох, перепугал всех, а потом благополучно скрылся.
— Нам прежде не доводилось сталкиваться ни с чем подобным.
Нам?
Но внешне Филипс проявил полнейшее понимание.
— Послушай, я тоже стараюсь помочь вам чем могу, — сказал он. — Мне не нравится история, с которой планирует выйти сегодня в эфир руководство моей телекомпании. Именно поэтому я и захотел встретиться с тобой.
Тимоти заморгал своими щенячьими глазками.
— Они уже запланировали какой-то репортаж? — спросил он.
— Вот именно, — кивнул Филипс.
— И о чем он?
— О том, как ФБР облажалось в театре Мейсона.
— Кто облажался? Наоборот, там убийце сумели помешать. Жертв могло быть гораздо больше.
— Но они к этому подойдут иначе, — объяснил Филипс. — Бюро имело шанс схватить преступника. А вместо этого ему дали уйти.
— Бюро вовсе не облажалось, — жалобно возразил Тимоти. — Это была высококлассная тактическая операция. Ваша история — абсолютное вранье.
«Высококлассная тактическая операция», — повторил про себя Филипс, уверенный, что Тимоти набрался подобных фразочек даже не в стенах Бюро, а из романов Тома Клэнси.
— Конечно-конечно. Но добавь сюда остальные слухи…
— Какие еще слухи?
— О том, что Кеннеди собирался заплатить преступникам выкуп, но ФБР подстроило неуклюжую ловушку и все испортило. Стрелок не получил денег и теперь со зла будет убивать все больше и больше людей.
— Это полная чепуха!
— А я и не утверждаю… — начал Филипс.
— И это несправедливо уже по отношению к нам. — Тимоти перешел почти на нытье. — Подумай, у нас сейчас по всему городу работают агенты, которым давно положено быть дома со своими семьями. Ведь праздник же. Я весь день разносил по кабинетам факсы… — Он осекся, сообразив, что проболтался о своем истинном положении в табели о рангах ФБР.
Поэтому Филипс быстро продолжал:
— Я и не говорю, что сам так думаю. Я просто рассказал тебе, как это может выглядеть в эфире. Мразь продолжает убивать. И мое руководство жаждет найти козлов отпущения.
— Даже не знаю…
— Так есть что-то еще, куда мы могли бы перенести фокус общественного внимания? Помимо Бюро?
— Так вот что ты имел в виду под альтернативой?
— Я говорил об альтернативе?
— Да, говорил чуть раньше… А как насчет полиции округа? Может, свалить все неудачи на них?
Интересно, подумал Филипс, сколько бы заплатил Уэнди Джеффрис за очернение полицейского управления, которое в конечном итоге было подотчетно именно мэру.
— Нет, этот вариант мне не подходит. Думай. Есть еще мысли?
Тимоти надолго погрузился в раздумья. Потом расплылся в улыбке.
— Постой-ка, кажется, у меня есть идея.
— Надеюсь, это хорошая идея? — спросил Филипс.
— Слушай. Я как раз был в местном офисе ФБР. И подслушал кое-что странное… — Тимоти наморщил лоб и замолк.
Пришлось вмешаться телеведущему:
— Поразительно, но мне теперь самому кажется, что у них тут отличная мусака. Закажем себе по большой порции, а?
— Идет, — сказал Тимоти. — А идея… По-моему, она просто отличная!
III Три ястреба
20
Тоже мне, столица всего Свободного Мира!
Сердце последней оставшейся на планете сверхдержавы.
А Кейдж едва не повредил ось своего казенного джипа «краун-виктория», угодив колесом в очередную яму на дороге.
— Проклятый город! — в сердцах процедил он.
— Осторожнее! — прикрикнул на него Паркер, кивком указывая на два куска стекла, тщательно завернутые и лежавшие у него на коленях, как новорожденный младенец. Он успел кратко осмотреть обрывки страниц, но они были так сильно повреждены, что разобрать на них третью и четвертую цели преступников он пока так и не смог. Оставалось надеяться на лабораторный анализ.