Их автомобиль полз по неровной мостовой мимо фонарных столбов, в которых уже месяцами не горели лампы, мимо нелепо торчащих там и сям шестов, на которых когда-то крепились знаки и указатели — теперь уже давно разворованные.
Рытвина на рытвине.
— Сам не понимаю, почему до сих пор живу здесь, — пожал плечами Кейдж.
В сопровождении Паркера и доктора Эванса старший агент спешил теперь как можно быстрее вырваться из полутемных кварталов окраины и добраться до штаб-квартиры Бюро.
— А если пойдет снег, нам вообще п…ц! — добавил он, не стесняясь в выражениях.
С уборкой снега в Вашингтоне никогда не умели справляться, а случись метель, она серьезно затруднила бы действия команды Джерри Бейкера, даже если бы удалось установить место следующего нападения Диггера.
Эванс говорил по сотовому телефону с кем-то из членов своей семьи. Сначала, судя по сюсюканью, могло показаться, что он общается с ребенком, но по содержанию разговора скоро стало ясно — на другом аппарате его жена. Паркера поразило, что серьезный психотерапевт способен в таком тоне говорить с другим взрослым человеком. Но потом он отругал сам себя: «Кто ты такой, чтобы судить других! Вспомни — когда Джоан напивалась или просто впадала в депрессию, ты и сам увещевал ее так, словно ей едва исполнилось десять».
Кейдж выудил из кармана свой мобильник и набрал номер больницы. Справился о состоянии здоровья Тоби Геллера. Потом дал отбой и сообщил:
— Вот везунчик! Наглотался дыма и вывихнул палец на ноге, когда выпрыгивал из окна. А так — ничего серьезного. Они продержат его у себя максимум одну ночь, но только предосторожности ради.
— Уж он-то определенно заслужил поощрения по службе, — заметил Паркер.
— О, он его получит. Об этом можешь не беспокоиться.
Паркера и самого периодически продолжал бить кашель. От резкого привкуса дыма во рту слегка подташнивало.
Они миновали еще несколько кварталов, когда Кейдж выдал многозначительно:
— Ну как?
— Что — ну как? — спросил Паркер.
— Разве все не как в старые добрые времена? — Агент с довольным видом хлопнул ладонями по рулевому колесу.
Паркер ничего не ответил, а лишь снова поправил верхнее стекло, прижимавшее края обугленной бумаги с записями.
Кейдж обогнал слишком медленно двигавшуюся перед ними машину. Немного помолчав, он спросил:
— Как у тебя на личном фронте? Встречаешься с кем-нибудь?
— Нет. Сейчас я один.
Прошло уже девять месяцев, отметил он про себя, с тех пор как он опять остался в полном одиночестве. Он скучал по Линн. На десять лет моложе его, хорошенькая, спортивная. Они прекрасно проводили время вместе — выходили на утренние пробежки, ужинали, порой уезжали на целый день в Миддлберг. Ему не хватало теперь ее жизнерадостности, чувства юмора (впервые попав к нему домой и увидев автограф Франклина Делано Рузвельта, она с абсолютно серьезной миной заявила: «О, я знаю, кто это. Он придумал мятные пастилки Франклина. У меня была целая коллекция оберток»). Однако, хотя ей уже исполнилось тридцать, Линн совершенно не испытывала тяги к материнству. Она прекрасно ладила с его детьми, когда речь шла о походе в музей или в кино, но он прекрасно видел, что на более тесную привязанность к ним Линн не способна. Более того, с течением времени она начала тяготиться их обществом все заметнее. Любовь в некотором смысле похожа на шутку, понял Паркер. И то и другое уместно, когда вовремя. Закончилось все тем, что они расстались, договорившись, что, быть может, через несколько лет, когда она будет готова принять на себя обязанности матери, они попытаются построить более прочные отношения. При этом, конечно же, оба прекрасно сознавали, что как любовники расстаются навсегда.
— Так-так, — сказал Кейдж. — Значит, сидишь дома один, как отшельник?
— Нет, — попытался отшутиться Паркер. — Скорее, я как страус, зарывший голову в песок.
— И у тебя никогда не возникает ощущения, что вокруг бурлит жизнь, которая проходит мимо?
— Представь себе, нет, Кейдж. Зато у меня возникает ощущение, что у меня подрастают двое детей, и это не проходит мимо, что гораздо важнее.
— Это важно, кто спорит. Да. Здесь я могу тебя понять. Действительно важно.
— Важнее всего, — настойчиво подчеркнул Паркер.
Эванс не слезал с телефона и теперь сообщал жене, как сильно любит ее. Паркер перестал слушать. Это наводило на него тоску.
— Что ты думаешь о Лукас? — забросил удочку Кейдж.
— А что я могу о ней думать? Она отличный профессионал и далеко пойдет. Быть может, даже в самые верхи. Если только не схлопнется прежде времени.
— Ты хотел сказать — взорвется?
— Нет, именно схлопнется. Внутрь, как лампочка.
— Интересная мысль, — ухмыльнулся Кейдж. — Но я спрашивал не об этом. Что ты о ней думаешь как о женщине?
Паркер закашлялся. Его передернуло при воспоминании о море огня и свистевших над головой пулях.
— Уж не пытаешься ли ты свести нас? Меня и Лукас?
— Нет, конечно, — возмутился Кейдж, но потом добавил: — Просто мне хотелось бы, чтобы у нее стало больше друзей. Я ведь уже забыл, что ты тоже можешь быть веселым парнем. Вы могли бы как-нибудь провести вечерок вместе.
— Кейдж…
— Она не замужем. Ни с кем не встречается. И не знаю, заметил ли ты, — продолжал он гнуть свою линию, — но, помимо прочего, она еще и хороша собой. Тебе так не показалось?
Конечно, показалось. Для агента ФБР очень даже ничего. Впрочем, Паркеру действительно многое в ней казалось привлекательным. Причем не только внешность. Он ведь заметил, какими глазами она проводила Робби, когда тот поднимался вверх по лестнице этим утром. Путь к сердцу мужчины лежит через его детей…
Но Кейджу он сказал совсем иное:
— У меня сложилось впечатление, что она дождаться не может момента, когда дело будет закрыто и я перестану маячить у нее перед глазами.
— Ты так думаешь? — спросил Кейдж с нескрываемой иронией.
— Ты же слышал, как она набросилась на меня из-за оружия.
— Да тут же все понятно, черт возьми! Ясно, что она не хочет отправлять тебя обратно твоим детям в пластиковом мешке.
— Нет, там было другое. Я тогда наступил ей на любимую мозоль, а она этого терпеть не может. Вот только передай ей при случае. Я буду и дальше поступать так, как считаю нужным, если сочту, что прав.
— Ну вот, это как раз то, что я имел в виду.
— То есть?
— Она могла бы сказать в точности то же самое. Вы с ней во многом похожи. Разве не превосходная пара?
— Оставь эти глупости, Кейдж.
— Но послушай, конечно, для Маргарет главное в жизни — ловить преступников. У нее невероятно развито самолюбие, но это самолюбие в хорошем смысле слова. Я считаю ее вторым лучшим следователем из всех, кого знаю.
Паркер сделал вид, что не заметил взгляда, которым сопровождались эти слова.
Кейдж ненадолго задумался.
— А знаешь, какое у Лукас самое главное преимущество? Она умеет сама о себе позаботиться.
— И в чем же это заключается?
— Я тебе скажу. Пару месяцев назад к ней в дом влез грабитель.
— А где она живет?
— В Джорджтауне.
— Тогда неудивительно. Там такое не редкость. — Паркеру нравился округ Колумбия, но он никогда не поселился бы там. Хотя бы из-за детей. Уровень преступности там зашкаливал.
— Так вот, возвращается она как-то вечером со службы, — продолжал Кейдж, — и видит, что входная дверь взломана. Проблема? У нее есть собака, но она гуляет на заднем дворе, и…
— У нее собака? Какой породы?
— Хрен его знает. Я в этом не разбираюсь. Такая большая и черная. Но дай мне закончить. Она первым делом убеждается, что с псом ничего не случилось, а потом и не думает вызывать полицию. Возвращается к своему пикапу, надевает бронежилет, достает «МП-5» и идет разбираться сама.
Паркер рассмеялся. Вообразить себе любую другую стройную и привлекательную блондинку крадущейся по дому с оборудованным лазерным прицелом автоматом казалось ему чем-то абсолютно невероятным. Но почему-то именно Лукас он легко представил себе в такой ситуации.
— Все еще не понял, к чему ты клонишь, Кейдж.
— Ни к чему особенному. Я только хотел показать тебе, что Лукас не нуждается в няньках. Для людей, живущих вместе… Я, само собой, говорю о мужчине и женщине… Людям легче ужиться вместе именно так. Когда не надо нянчиться с партнером. Это закон, Паркер. Заруби его себе на носу.
Было очевидно, что агент намекал на его бывшую жену Джоан. Кейдж несколько раз видел Паркера и Джоан вместе. Ведь Паркер действительно на первых порах сблизился с Джоан во многом именно потому, что она нуждалась в опеке, а сам Паркер — тогда только-только осиротевший — испытывал огромную потребность о ком-то заботиться. А теперь он вдруг вспомнил, как несколько часов назад Лукас инструктировала опергруппу в Грейвсенде. И понял, что ее речь взволновала его не потому, что за ней стояли опыт и красноречие, — он был поражен именно независимостью, которая ощущалась в каждом ее слове и движении.
Какое-то время они продолжали ехать молча.
— Неужели «МП-5»? — переспросил потом Паркер, воображая вороненую тяжесть стали автомата фирмы «Кехлер и Кох».
— Точно так. Сама рассказывала потом, что ее больше всего волновало, как уложить преступника и не повредить при этом развешанные по стенам украшения. Она же сама вышивает и шьет. Делает такие коврики — ты не поверишь!
— Да, ты уже рассказывал об этом. А что взломщик? Она пристрелила его?
— Нет. Сумел сбежать.
Паркеру снова припомнилась ее вспышка злобы на него в Грейвсенде. И он спросил у Кейджа:
— Тогда с чего она так взъелась на меня? Что это было?
Немного подумав, Кейдж ответил:
— Есть вероятность, что она просто тебе завидует.
— Завидует? Мне? Что ты несешь?
Вместо прямого ответа Кейдж лишь сказал:
— Не мне давать тебе советы. Просто обмозгуй мои слова и в следующий раз, когда она накинется на тебя, не слишком обижайся на нее.
— Но в твоих речах нет никакой логики. С какой стати ей мне завидовать?
— Отнесись к этому как к одной из своих головоломок. Либо сам догадаешься, либо она даст тебе ответ. Это зависит только от нее. От меня ты подсказок больше не дождешься.
— Почему ты решил, что меня занимает загадка Маргарет Лукас?
Но Кейдж лишь резко вывернул руль, объезжая очередную широкую, как каньон, трещину в асфальте, и промолчал.
Эванс отключил телефон и налил себе еще чашку кофе из термоса. Туда входило, должно быть, литра два. На этот раз Паркер тоже не отказался от угощения и выпил несколько глотков крепкого напитка.
— Как семья? — спросил Паркер.
— Я теперь в долгу перед детьми, — ответил психолог с печальной улыбкой.
— Сколько у вас?
— Двое.
— У меня тоже, — сказал Паркер. — Взрослые?
— Тинейджеры. Очень дружные ребята. — Он не стал вдаваться в детали, а только спросил: — А ваши?
— Моим восемь и девять.
— О, тогда у вас есть еще несколько лет мира и покоя.
— По мне, так лучше всего внуки, — вмешался в разговор Кейдж. — Поверьте опытному деду. Ты весело проводишь с ними время, балуешь их как можешь, позволяешь изваляться в грязи и замызгаться с ног до головы мороженым, а потом выдаешь на руки родителям. А сам спокойно отправляешься попить пивка и посмотреть матч. Что может быть лучше?
Опять на время в машине воцарилось молчание. Потом Эванс обратился к Паркеру:
— Вы упоминали о происшествии с вашим сыном. Как это случилось?
— Вам доводилось слышать о Лодочнике? — спросил Паркер.
Кейдж бросил на него настороженный взгляд и снова сосредоточился на дороге.
— Кажется, что-то читал о нем в газетах. Но подробностей не помню, — ответил Эванс.
Паркера это слегка удивило. О преступнике сообщали в выпусках новостей несколько месяцев подряд. Вероятно, доктор не так давно перебрался в эти края.
— Это был серийный убийца, орудовавший в Северной Каролине и Мэриленде. На протяжении четырех лет. Обычно он похищал женщину, насиловал и убивал, а труп бросал в ялике или лодке. Пару раз на Потомаке. На Шенандоа. На озере Берк рядом с Фэрфаксом. У нас были улики против одного типа из Арлингтона, но их долго не хватало, чтобы возбудить против него уголовное дело. Наконец мне удалось полностью изобличить его, используя образец почерка. Спецназ его арестовал. Он был осужден, но по дороге в федеральную тюрьму сумел сбежать. Как назло в то время у меня были в разгаре юридические разборки с бывшей женой по поводу опеки над детьми. Суд постановил назначить временным опекуном меня. Тогда мы с детьми и нашей домработницей жили в Фоллз-Черче. И вот однажды около полуночи Робби начал страшно кричать. Я прибежал к нему в спальню и увидел, как Лодочник пытается проникнуть внутрь дома.
Эванс кивал, слушая рассказ Паркера и не сводя с него пристального взгляда.
Даже сейчас, годы спустя, сердце Паркера заходилось от этих воспоминаний: не столько о квадратном бледном лице со стеклянными глазами, которое он видел в окне спальни, сколько от безумного ужаса, охватившего тогда сына. От слез, струившихся по лицу, от его дрожавших ручонок. Он не стал рассказывать Эвансу и Кейджу о показавшихся часами пяти минутах парализующего душу страха, когда он с детьми прятался в комнате домработницы, заперев дверь и вслушиваясь в тяжелые шаги Лодочника, бродившего по дому. Наконец, так и не дождавшись приезда полиции Фэрфакса, Паркер сам вышел в коридор со служебным револьвером в руке.
Он чувствовал, как Эванс изучает его лицо все более внимательно, словно он был его пациентом. Заметив, что Паркеру это не нравится, доктор отвел взгляд и спросил:
— Вы сами убили его?
— Да.
Револьвер стреляет слишком громко! Спуская курок, Паркер не мог думать ни о чем другом. Он знал, что грохот напугает Робби и Стефи еще больше.
Слишком громко!
В этот момент Кейдж уже остановил машину у тротуара рядом с офисом ФБР. Эванс сунул термос в рюкзак и положил руку Паркеру на плечо.
— Знаете, что мы сегодня сделаем?
Тот рассеянно поднял на доктора удивленный взгляд.
— Мы поймаем этого сукина сына и оба вернемся домой к своим семьям. Нас там очень ждут.
«Аминь!» — мысленно подытожил Паркер Кинкейд.
Вся их группа вновь собралась в лаборатории по работе с документами.
Маргарет Лукас говорила по телефону. Паркер посмотрел на нее. Странный взгляд, которым она окинула его в ответ, заставил вспомнить их разговор с Кейджем в машине.
Есть вероятность, что она просто тебе завидует.
Но она уже снова опустила глаза на заметки, которые делала по ходу телефонной беседы. Он невольно обратил внимание на почерк. Обучалась по методу Палмера. Завидная аккуратность и экономность во всем. Никаких лишних завитушек.
Рядом стояли Харди и Сид Арделл — оба тоже висели на телефонах.
Паркер выложил куски стекла на стол для анализа.
Лукас отключила сотовый, посмотрела на Кейджа и остальных.
— Явочная квартира выгорела полностью. Эксперты-криминалисты перерыли там все, но ничего не уцелело. Компьютера тоже больше нет.
— А что насчет здания, откуда стрелял Диггер? — поинтересовался Кейдж.
— Там чисто, как в техасском книгохранилище,[5] — ответила она с горечью. — На этот раз там нашли гильзы, но он снаряжал автомат в…
— …Резиновых перчатках, — закончил за нее Паркер со вздохом.
— Да, для этого он пользовался латексом. А в чужой квартире на нем были кожаные. Так что ни единого отпечатка.
Зазвонил городской телефон, и Лукас сняла трубку.
— Алло?.. А, хорошо, давай.
— Это Сьюзан Нэнс, — объяснила она. — Сумела собрать больше информации из Бостона, Уайт-Плейнз и Филадельфии о случаях, которые упоминал Чизман. Я включу громкую связь.
— Докладывай, Сьюзан, — сказала она, нажав кнопку.
— Мне удалось связаться со следователями, ведущими те дела. Они говорят, что, как и у нас, преступники практически не оставили материальных улик. Ни отпечатков пальцев, ни свидетелей. Все дела до сих пор не закрыты. Я отправила им снимки нашего мертвеца, но его никто не опознал. Однако все три сыщика сказали одну и ту же вещь. Что довольно странно.
— Что именно? — спросил Паркер, который одновременно нежными движениями очищал верхнее стекло, под которым лежали обугленные остатки страниц.
— Похоже, во всех трех случаях жестокость преступлений явно превышала необходимость и не оправдывалась целями. К примеру, ювелирный магазин в Бостоне. Оттуда были взяты только часы.
— Всего одни часы? — поразился Сид. — Там больше было нечего взять?
— В том-то и дело, что было. Но ему понадобились только часы. Конечно, это «Ролекс», но все же… Даже таким часам две тысячи баксов — красная цена. В Уайт-Плейнз добыча составила тридцать тысяч. При захвате автобуса в Филадельфии он потребовал выкуп всего в сто тысяч долларов.
«А с властей округа Колумбия он уже хотел получить двадцать миллионов», — подумал Паркер. Аппетиты преступника с каждым разом все возрастали.
Лукас определенно мыслила теми же категориями.
— Криминальная личность с возрастающей мотивацией? — обратилась Лукас к психологу.
Но Эванс покачал головой.
— Едва ли. Внешние признаки совпадают, но такое более характерно для преступлений на сексуальной почве. В основном для садосексуальных убийств. — При этом он провел костлявой кистью руки по своей бородке. Она была очень короткая, словно он только что отпустил ее, а кожа до сих пор чесалась. — Такие преступники прибегают к все большей жестокости, потому что обычное убийство уже не утоляет их жажды насилия. Но повышение мотивации крайне редко встречается, когда в основе лежит корысть.
Паркеру показалось, что таящаяся здесь загадка может оказаться куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.