Джеки? Это мама Тома… Джеки, я должна сообщить тебе… Мне только что позвонили из авиакомпании. О, Джеки!..
— Что стряслось? — быстро спросила она. — Кинкейд…
— Нет, он цел и невредим.
— Так что же?
— Он подстрелил Сида. Мне крайне жаль, Маргарет, но его больше нет.
Она закрыла глаза. Глубоко вздохнула. Ярость снова волной поднялась в душе. Ярость и злость, что у нее самой не было ни малейшей возможности всадить свинец прямо в сердце Диггера.
— Это произошло даже не в бою, — продолжал Кейдж. — Диггер выпустил очередь в ту сторону, где сидел мэр. А Сид просто случайно оказался рядом. Словом, не в том месте…
«Нет, как раз в том, куда я сама его направила, — с горечью подумала она. — Боже милостивый!»
Она знала здоровяка-агента почти три года. Какая ужасная потеря!
Кейдж дополнил информацию:
— Диггер убил еще четырех наших и копов, у нас трое ранены. По первым прикидкам, зацепило шестерых гражданских. Все легкие. Несколько числятся пропавшими, но, слава Богу, трупов нет. Скорее всего они до сих пор где-то прячутся, а семьи не знают, что с ними. Да, и еще этот Чизман.
— Репортер?
— Да, Диггер убил и его тоже.
— Что? Как это могло случиться?
— Он вовсе не был репортером. То есть был, конечно, но сюда он приехал не за этим. Диггер застрелил его жену, и он пытался использовать нас, чтобы отомстить убийце. Но только Диггер оказался более опытным стрелком.
«Поистине это была ночь дилетантов, — невольно подумала она. — Кинкейд, мэр, Чизман».
— А как там Харди?
Кейдж рассказал, как молодой полицейский в одиночку пытался штурмовать автобус, в котором засел Диггер.
— Он подобрался почти вплотную и стрелял с близкой дистанции. Есть вероятность, что именно его пуля попала в Диггера первой. Никто пока в точности не может восстановить картину происшедшего.
— Значит, на этот раз он не облажался? — спросила Лукас.
— Я тебе другое скажу, — отозвался на это Кейдж. — У меня даже возникло на секунду ощущение, что Харди нарочно ищет смерти. Но как только дошло до решающего момента, он все же бросился в укрытие. Вероятно, решил, что умирать пока не пришло время.
«Почти как я сама», — подумал за Лукас все еще засевший в ней оборотень-подкидыш.
— А где Эванс? — спросил Кейдж.
Лукас огляделась, только сейчас сообразив, что доктора нет рядом. Странно… Она была уверена, что он спустится в вестибюль и присоединится к ней.
— Даже не знаю, где он, — ответила она. — Должно быть, все еще торчит наверху. В документальной лаборатории. Или отправился помогать в Центр психологической помощи пострадавшим.
— Разыщи его. Сообщи хорошие новости и поблагодари. Скажи, пусть не стесняется и выставит приличный счет за свои услуги.
— Сделаю. И Тоби позвоню тоже.
— Мы с Паркером пройдемся по месту преступления с экспертами-криминалистами, а потом приедем к тебе. Думаю, минут через сорок пять, не больше.
Когда она закончила разговор, заместитель директора сказал:
— Я сейчас же отправлюсь в Молл. Кто у вас там главный?
Она чуть не ответила: Паркер Кинкейд. Но вовремя спохватилась.
— Агент по особым поручениям Кейдж. Он рядом с Вьетнамским мемориалом. Работает вместе с группой криминалистов.
— Нам предстоит большая пресс-конференция. Нужно хорошо подготовить к ней директора. Он, вероятно, пожелает сделать специальное заявление для прессы… Что ж, праздника для вас сегодня не было, агент Лукас?
— Так обычно с праздниками и происходит, сэр. Всегда приходится напоминать себе, что ровно через год будет точно такой же, — ответила она со смехом. — Нам стоило бы заказать и раздать сотрудникам футболки с такой надписью.
Он одними губами улыбнулся. Потом спросил:
— А что с нашим разоблачителем коррупции? Были новые угрозы?
— Вы о Моссе? Я какое-то время не навещала его, но сделаю это непременно.
— Вы полагаете, с ним могут возникнуть проблемы? — нахмурился заместитель директора.
— О нет. Никаких проблем. Просто он задолжал мне бутылку пива.
В опустевшей лаборатории по работе с документами доктор Эванс закончил разговор по сотовому телефону. Потом выключил телевизор.
Стало быть, Диггер мертв.
Сообщения в новостях страдали сбивчивостью и неполнотой, но главное, что понял Эванс, потери оказались минимальными. Значительно ниже, чем в метро или на теплоходе. И все равно даже на телевизионной «картинке» Конститьюшн-авеню выглядела как зона боевых действий. Все в дыму, десятки спецмашин, люди, укрывшиеся за автомобилями, кустами, стволами деревьев.
Эванс надел свою просторную парку и прошел в угол комнаты. Там он уложил в рюкзак тяжелый термос, закинул ношу на плечо, открыл сдвоенные двери лаборатории и двинулся вдоль скупо освещенного коридора.
Диггер… Какое все-таки необыкновенное существо. Должно быть, как он и сказал агентам ФБР, один из немногих людей в мире, психологический портрет которого составить представлялось совершенно невозможным.
У лифтов он помедлил и посмотрел в справочник ФБР, стараясь сориентироваться. В брошюре он нашел план и изучил его. Здание штаб-квартиры оказалось куда как более сложным внутри, чем он себе воображал.
Эванс уже поднес палец к кнопке с надписью «Вниз», но не успел еще нажать ее, когда вдруг услышал возглас:
— Эй, привет!
Он обернулся и увидел, что кто-то идет к нему со стороны шахты другого лифта.
— Как дела, доктор? — снова раздался голос, показавшийся теперь знакомым. — Вы уже слышали?
Это был молодой полицейский Лен Харди. Его плащ уже не выглядел безупречно отглаженным и чистым. Он сильно помялся и покрылся темными пятнами. На щеке копа виднелся свежий порез.
Эванс надавил на кнопку «Вниз». Причем в спешке он сделал это дважды.
— Да, только что смотрел выпуск новостей, — ответил он Харди. Потом одним движением сбросил с плеча рюкзак. Он даже слегка крякнул, когда поймал его на согнутую в локте руку. И начал расстегивать молнию.
Харди рассеянно смотрел на этот потертый заплечный мешок.
Потом он сказал:
— Признаюсь, я слегка погорячился, когда добровольно вызвался брать этого убийцу. На меня словно что-то нашло. Какая-то боевая лихорадка, должно быть.
— Такое бывает, — пробормотал Эванс. Он сунул руку в рюкзак и достал термос.
Харди продолжал делиться впечатлениями:
— Он ведь чуть не прикончил меня. И уж точно перепугал до ужаса. Я был от него метрах в десяти, не больше. Видел его глаза, видел дуло его автомата. Ну, доложу я вам… Только сейчас начал понимать, какое это счастье — быть живым.
— И это тоже естественное чувство, — сказал Эванс. «Где же этот чертов лифт?»
Харди посмотрел на серебристый металлический цилиндр.
— Кстати, не знаете, где агент Лукас? — спросил детектив, оглядывая теперь полутемный коридор.
— Думаю, она внизу, — сказал Эванс, отвинчивая пробку термоса. — Ее вызвали к начальству. Она должна быть в вестибюле внизу. Со стороны Девятой. Разве вы только что не прошли через то фойе?
— Нет, я вошел через подземный гараж.
Доктор вынул из термоса пробку.
— А знаете, детектив, я все еще вспоминаю ваш рассказ о «Диггерах» и «Левеллерах». Это прозвучало так, словно вы мне не доверяете.
Эванс повернулся к Харди.
Потом он опустил взгляд и увидел черный пистолет с глушителем, ствол которого Харди направил ему в голову.
— Доверие здесь вообще ни при чем, — отчетливо произнес он.
Термос выпал из рук доктора. Кофе растекся по полу.
Он увидел желтую вспышку из дула пистолета. И это было последним, что он видел в своей жизни.
IV Мастер головоломок
30
Агент был все еще достаточно молод, чтобы наслаждаться самим по себе статусом сотрудника ФБР. А потому не имел ничего против, когда его назначили на дежурство в центре обеспечения безопасности здания ФБР, расположенном на третьем этаже, с полуночи до восьми утра в новогоднюю ночь.
Конечно, сыграла свою роль и Луиза — его напарница на ночь, надевшая тесную голубую блузку и короткую черную юбку. Он считал, что девушка с ним заигрывала.
«Нет, она определенно со мной флиртует», — заключил он.
Пусть говорила она все время о своей кошке, но есть ведь еще всем известный «язык тела», а он красноречиво свидетельствовал, что она к нему неравнодушна. Ее черный лифчик отчетливо просвечивал сквозь ткань блузки. И в этом тоже заключалось безмолвное послание.
При этом агент все же не сводил глаз с десятка телемониторов, за которые он отвечал. Столько же находилось под контролем сидевшей слева Луизы. Вся система обслуживалась более чем шестьюдесятью видеокамерами, установленными внутри здания и снаружи по периметру. Поэтому изображения на мониторах сменялись каждые пять секунд, когда в установленной последовательности включалась очередная камера.
При этом агент все же не сводил глаз с десятка телемониторов, за которые он отвечал. Столько же находилось под контролем сидевшей слева Луизы. Вся система обслуживалась более чем шестьюдесятью видеокамерами, установленными внутри здания и снаружи по периметру. Поэтому изображения на мониторах сменялись каждые пять секунд, когда в установленной последовательности включалась очередная камера.
Луиза в своем черном бюстгальтере лишь вяло поддакивала, слушая его рассказ о домике, купленном родителями на берегу Чесапикского залива, когда раздался резкий зуммер аппарата внутренней связи.
Это не могли быть Сэм или Ральф — двое агентов, которых они с Луизой сменили на дежурстве всего полчаса назад. У обоих был спецдопуск и пропуска, позволявшие открывать любые двери без обращения на пульт.
Молодой агент нажал на кнопку приема вызова.
— Слушаю вас.
— Это детектив Харди. Полицейское управление округа.
— Кто такой Харди? — шепотом спросил он Луизу.
Она лишь передернула плечами и вернулась к наблюдению за своими мониторами.
— Чем могу вам помочь?
В динамике раздался легкий треск, а потом вновь голос:
— Я работаю в команде Маргарет Лукас.
— О, по делу о стрельбе в метро?
— Совершенно верно.
Легендарная Маргарет Лукас. Агент из службы охраны работал в Бюро без году неделя, но и он уже знал, что в один прекрасный день Лукас станет первой в истории женщиной — директором ФБР. Он нажал кнопку с надписью «Открыть» и развернулся в кресле, чтобы сесть лицом к двери.
— В чем затруднение? — спросил он вошедшего.
— Боюсь, что я заблудился, — ответил Харди.
— Не первый случай, поверьте мне. — Охранник улыбнулся. — Куда вам нужно попасть?
— Я ищу лабораторию по работе с документами. Пошел попить кофе и не могу найти обратной дороги.
— Так вам в документалку? Это на седьмом этаже. Из лифта налево, и мимо уже не пройдете.
— Спасибо.
— Это что такое?! — внезапно воскликнула Луиза. — Эй, что там произошло?
Напарник повернулся к ней, когда она остановила смену кадров на одном из мониторов и указала на экран. Им был отчетливо виден человек, лежавший на спине в коридоре неподалеку от места, где они сейчас находились, и на том же этаже. Даже глядя на черно-белый монитор, становилось ясно, что лужа вокруг него образовалась вытекшей из раны в голове кровью.
— О Господи! — выдохнула она и потянулась к телефону. — Похоже, это Ральф.
У них за спинами раздался чуть слышный хлопок. Луиза дернулась и захрипела, когда на ее блузке спереди расплылось красное пятно.
— Что вы… — Она не успела закончить фразы. Еще один хлопок. Пуля угодила ей в затылок, и она распласталась на рабочем столе.
Молодой агент посмотрел в сторону выхода, подняв руки вверх, и выкрикнул:
— Нет! Не надо!
— Расслабься, — совершенно невозмутимо сказал Харди.
— Умоляю вас!
— Я же велел тебе расслабиться, — повторил он. — Я только хочу задать несколько вопросов.
— Не убивайте меня, пожалуйста!
— Так, во-первых, — начал Харди по-деловому, — мне нужно знать, какая программа установлена на ваших компьютерах. Это «Секьюро-Чек»?
— Да. — Он уже не мог сдержать слез. — Да, «Секьюро-Чек».
— Какая версия?
— Шесть ноль.
— И если вы не вводите пароль в положенное время, срабатывает код сорок два, посылая сигнал тревоги через звуковещательную систему?
— Да, верно… О, послушайте, мистер… — Он посмотрел на тело девушки рядом с собой, которое неожиданно дважды дернулось, от чего кровь стала только гуще заливать панель управления. — О Боже милостивый!
Очень медленно и отчетливо Харди задал следующий вопрос:
— Ваша смена началась ровно в полночь?
— Пожалуйста! Я сде…
— Так в полночь или нет? — спросил он еще раз тоном учителя, приучающего нерадивого ученика к дисциплине.
Агент закивал.
— И когда был первый срок введения пароля?
— В ноль часов двадцать одну минуту, — ответил он сквозь рыдания.
— А когда следующий?
— В семь минут второго.
Харди посмотрел на циферблат настенных часов и кивнул.
Дрожащим от страха голосом молодой охранник продолжал:
— Но по праздникам мы переходим на удлиненные интервалы, а потому после второго подключения можно бу…
— Мне и этого хватит, — улыбнулся ему Харди, дважды выстрелил в голову и нажал кнопку, открывавшую дверь.
Человека, выдававшего себя за детектива Харди, которого никогда не существовало, на самом деле звали Эдвард Филдинг. И сейчас он неспешно направился к лифтам.
Автоматическая система тревоги сработает только в час семь минут ночи.
Времени больше чем достаточно.
В здании практически никого не было, но он все равно двигался, как следовало при подобных обстоятельствах. Никакой тревоги в движениях. Просто вид очень занятого человека. И потому, если бы он даже случайно наткнулся на кого-то из сотрудников, тот, проверив его пропуск и заметив хладнокровную целеустремленность, просто позволил бы ему идти дальше по своим, несомненно, крайне важным делам.
Он вдохнул полной грудью, вбирая в себя запахи лабораторий, кабинетов, морга. И ощутил извращенное удовольствие просто от того, что находится здесь — в этом вселенском центре охраны закона, в коридоре штаб-квартиры ФБР. Ему вспомнилось, как год назад Диггер назойливым бормотанием уговаривал его пойти в музей Хартфорда. Филдинг согласился, и этот совершенно невменяемый человек потом целый час простоял перед иллюстрацией Доре к «Божественной комедии»: Данте и Вергилий собираются спуститься в ад. Примерно так чувствовал себя сейчас сам Филдинг — словно на экскурсии по потустороннему миру.
Проходя через один коридор в другой, он безмолвно обращался к тем, кто недавно считал его своим соратником. «Нет, агент Лукас, Паркер Кинкейд, доктор Эванс… Нет, мной движет не желание мести за пропахшие нафталином политические ошибки властей, и я не террорист. Меня совершенно не волнует социальная несправедливость. Как чужда мне и алчность. Двадцать миллионов? Да Боже ж мой! Я мог потребовать в десять раз больше! Нет. Мой мотив — простое стремление к совершенству».
Слова «идеальное преступление» стали чем-то вроде клише, это верно. Но, изучая какое-то время назад лингвистику, чтобы подобрать наиболее подходящие фразы для записки с требованием выкупа, Филдинг обнаружил нечто поучительное. В одной из статей, опубликованных «Американским лингвистическим журналом», эксперт по филологии писал, что хотя серьезным авторам рекомендуется избегать клише, языковые штампы обладают и несомненной ценностью, поскольку описывают фундаментальные понятия в легко усваиваемых общепринятых терминах.
Идеальное преступление.
Как Священный Грааль для Филдинга.
Совершенство… Им владела одержимость в стремлении к нему. Совершенство должно было проявляться во всем — в том, как он гладил себе рубашки и надраивал ботинки, в том, как выстригал волоски из ушей, и, конечно, в том, как он планировал свои преступления и осуществлял задуманное.
Будь у Филдинга малейшее стремление стоять на стороне закона, он непременно стал бы адвокатом и все равно посвятил бы свою карьеру оправданию стопроцентно виновных клиентов. А если бы ему нравилась жизнь на природе, он бы овладел навыками первоклассного альпиниста и в одиночку покорил бы Эверест — ведь это тоже акт совершенства.
Но все это нисколько не привлекало его.
Филдинга вдохновляли только преступления.
Он считал это редким везением — родиться с полностью атрофированными совестью и моралью. Как некоторые мужчины уже рождаются лысыми, как появляются на свет шестипалые котята. Это у него от природы, был убежден он, но никак не от воспитания. Ему достались любящие и заботливые родители, которые имели только один крупный недостаток — они были нестерпимо скучными людьми. Отец Филдинга дослужился до высокого поста в страховой компании из Хартфорда. Его мать занималась только домашним хозяйством. Сын никогда ни в чем не нуждался, его никто не обижал. Но почему-то уже в детстве он стал полагать, что законы писаны не для него. В них он вообще не видел никакого смысла. «Почему, — мог размышлять он часами, — человек должен сковывать себя какими-то условностями? Почему мы не можем просто делать то, что нам заблагорассудится, все, что придет в голову?»
И хотя прошло много лет, прежде чем он сам полностью это осознал, Эдвард Филдинг от рождения был криминальным элементом и классическим социопатом.
Поэтому, еще изучая алгебру и биологию в школе Святой Марии, юноша уже исподволь готовил себя к своему истинному призванию.
Первый привод в центр для малолетних правонарушителей за то, что поджег одежду на мальчике, которого предпочла одноклассница, нравившаяся самому Филдингу (попался, потому что не догадался оставить машину в трех-четырех кварталах оттуда!).