Так же на планете вынужденно оставались пока Армата, Николя и Зарина. Они по-своему прикрывали контору, так сказать, снаружи. Больших сил они собрать не могли, наделать пакостей охранникам лагеря – тем более, но, имея не ограниченные рамками денежные средства, могли и хорошо ими умели пользоваться. В случае крайней необходимости им предписывалось идти на любые действия, вплоть до организации общественного неповиновения, а то и открытого бунта. Наработок у нас имелось предостаточно, а при наличии высокой платёжной способности организаторов можно даже за короткое время организовать очаг политической, экономической или иной нестабильности.
Ну и когда у нас было уже почти всё готово, а толпа направлявшихся в столицу Пиклии грузилась на корабль барона Кири, у меня ещё и время осталось переговорить со своей любимой и как нельзя вовремя пожелать ей доброго утра. Причём помня, что всегда лучше самому задавать любые вопросы, чем отвечать на неудобные, я сразу поставил Патрисию в затруднительное положение. А честно говоря, просто взял её «на пушку»:
– Дорогая, ты обещала вести себя хорошо, но до меня всё-таки донёсся слух, что один выход ты себе уже запланировала. Как же так?
Всё-таки мою супругу такими наездами не напугаешь. Недаром именно она – первый человек в Оилтонской империи. Она ни на секунду не задержалась с ответом:
– Что за обвинения?! Немедленно назови мне имя этого подлеца, который посмел тебе докладывать о своих выдумках!
Я попытался что-то сказать, но Патрисия, видимо, сегодня встала не с той ноги. Она ещё минуты три зло отчитывала меня за излишние придирки к ней, недостойное поведение вообще и неуместное ёрничество в разговорах с ней в частности.
Но именно эта её озлобленность меня и насторожила. Всё-таки мы знакомы с шестнадцати лет, изучил я свою любимую женщину прекрасно, и подобное поведение могло означать только одно: она недовольна. Причём не тем человеком, которого ругает, для этого у неё уже давно имелся переизбыток власти и других рычагов воздействия, а собой. Так она обычно досадовала, если кто-то порой, иногда чисто случайно, угадывал её планы. Даже мне, после того как пару раз досталось сгоряча, приходилось делать вид, что я ничего не знаю и не ведаю, зато восхищаюсь результатом или устроенным сюрпризом. Тем более что это мне ничего не стоило и глобальные интересы не затрагивало. Мне не трудно, как говорится, а ей приятно.
И вот сейчас получилось нечто подобное. Я спинным мозгом почувствовал, что она недовольна именно собой. А значит, и в самом деле задумала какую-то хитрость. Причём хитрость солидную, с полноценной гарантией, что я впоследствии ей не устрою скандал. И с гарантией, что она окажется совершенно не виновата. Мол, так сложились обстоятельства. Делать было нечего, пришлось…
А вот что именно ей придётся вытворить? Этот вопрос у меня сразу завис в голове, и без того уже опухшей от мешанины мыслей.
Конечно, это меня сбило с должного настроя при разговоре, я потерял инициативу, и пару раз оказался на грани провала. Насчет сестричек ещё как-то выкрутился, сказав, что они уже легли спать, а вот на вопрос жены, когда она наконец-то сможет переговорить с моей мамой, никак иначе не смог уйти от скользкой темы, как пообещав, что уж завтра утром (по местному времени Лерсана) герцогиня обязательно сама позвонит невестке. В крайнем случае, я уже сам постараюсь дать ей свой крабер в руки и поставить перед фактом начавшегося разговора.
Только после этого моя любимая явно повеселела, пожелала мне спокойной ночи, а сама поспешила начать свой трудовой, как всегда жутко насыщенный мероприятиями, встречами и совещаниями день.
Она-то повеселела, а я озадачился!
И видя, что у меня ещё остаётся чуток времени, прежде назначенного часа связался с Алоисом. Естественно, что тот сразу запаниковал:
– Что случилось?!
– Да здесь у нас всё в порядке и по плану. У меня чисто личное…. После разговора с Патрисией…
– Что-то заподозрила о месте твоего пребывания?
– Пока трудно сказать, хотя часов через десять придётся выкручиваться, и как-то умудриться организовать разговор матери с невесткой. Но пока – другая проблема. У меня появилось предчувствие, что Патрисия что-то замыслила… Ну в плане её не санкционированного мною выхода из императорского дворца…
– Предчувствие или она проговорилась?
– Ну нет, на слове я её не поймал, ещё и самому досталось за попытку наезда. Но чувствую: нечто нехорошее она задумала.
– Это ты зря! И скорее всего твои предчувствия возникают на фоне собственных прегрешений, за которые тебе придётся отчитываться перед супругой. Каждый шаг императрицы под контролем, каждое слово фиксируется, каждое распоряжение ложится в отчёт и по каждому движению наши люди ведут разработки превентивных действий. Телохранители всегда рядом, телекамеры фиксируют всё…
– Так уж и всё? – не выдержал я, зная, что в наших личных апартаментах ничего подобного нет.
– Имеются в виду действия на людях, – поправился аналитик.
– И опять-таки вопрос: каждый шаг и каждое слово фиксируется?
– Это уже слишком. Ты ведь сам понимаешь, что её величество порой беседует с некоторыми людьми в изолированных помещениях, и даже нам эти разговоры подслушать не получится при всём желании.
Я не стал напоминать другу об узких тоннелях, которые пронизывают дворец и ведут к смотровым глазкам и щелям для подслушивания в стратегических местах всей управленческой структуры. Благодаря им мы не так давно и свои добрые имена реабилитировали, и не одно вражеское логово у нас в государстве вырезали. Но в данный момент это к делу не относилось.
Изолированные комнаты для переговоров имелись везде. Мало того, Патрисия могла отойти чуть в сторонку от телохранителей и с кем угодно перекинуться несколькими словами. А зная хитрость и ум своей супруги, я не сомневался: в случае нужды она легко отыщет для своих дел любого по рангу сообщника и этот сообщник даже приблизительно не догадается, во что его втянули. То есть мне следовало предупредить службы безопасности не о конкретном предстоящем действии, а о намерении, которое может в любую секунду стать реальным.
Так я и сделал:
– Постарайтесь усилить наблюдение и своевременно принять должные меры. Мне кажется, она попробует воспользоваться неким обстоятельством, которое её оправдает в моих глазах и которому не смогут противиться телохранители и воины охраны. Ты меня понял?
– О-о-о… – протянул Алоис с тоской. – Как тебя, мой белый друг, не понять! Смотри за тем, не знаю за чем! Охраняй то, не знаю что! И за какие заслуги мне такое наказание? А? Муж обманывает жену, но просит следить за ней, не спуская глаз. А его жена, если разоблачит старого больного негра в двойной игре, такое тут устроит!..
– Алоис! Кончай шутить, я серьёзно.
– Да понял я, понял… Сейчас распоряжусь и сделаю нужные перестановки…
И уже через пять минут наша операция началась. Корабль барона Фре Лиха Кири стартовал с Элизы. А я разбудил Бульку и стал проверять примотанные к телу пластины для ручных парализаторов.
Глава 17 3602 год, система Красных Гребней, орбита вокруг планеты Элиза
Фрегат барона Кири, а скорее всего ещё и официальный транспорт его, как начальника лагеря, оказался несуразным с виду, но на диво поворотливым, вместительным и несколько чрезмерно для такого корабля вооружённым. Замеченные нами орудия и люки заставляли настороженно относиться к данной боевой единице. Видимо, при её постройке руководствовались мыслью не о внешней красоте, а об эффективности содержимого. Да и название вполне соответствовало: «Уверенный».
С моими друзьями, находившимися на борту в качестве пассажиров, пока ничего такого не происходило. Передвигаться им всюду, где вздумается, естественно, запретили, ссылаясь на правила внутреннего распорядка, но двухместные каюты выделили нормальные, в кают-компанию доступ не закрыли и насчёт общения по краберу ничего не сказали. Только попросили сдать оружие, и уложили его в сейф.
Но это не беда, не всякое оружие подходит для боя в помещении и тесноте коридоров. Главное – возможность постоянного контакта. Малыш, Цой Тан и Гарольд положили включённые краберы за отвороты скафандров, и наш общий координатор Алоис был в курсе всего происходящего. Одновременно с этим и меня ставили в известность.
– Нашим удалось заметить не более десяти человек, не относящихся к экипажу, – сообщил Алоис. – Шестеро не скрывают, что они воины, и почти не отходят от барона. А это настораживает. Спрашивается, чего это он так боится, совершая обычный полёт на орбиту? Многие каюты заперты, как и малая кают-компания. Насчет остальных пассажиров: если десяток ещё можно отнести к деловым людям, да некоторые и в самом деле засветились в нашей конторе, то второй десяток – это скорее всего тоже люди из охранки. Плохо… Выходит, нам будет противостоять гораздо больше противников, чем расчётная полусотня.
– Нашим удалось заметить не более десяти человек, не относящихся к экипажу, – сообщил Алоис. – Шестеро не скрывают, что они воины, и почти не отходят от барона. А это настораживает. Спрашивается, чего это он так боится, совершая обычный полёт на орбиту? Многие каюты заперты, как и малая кают-компания. Насчет остальных пассажиров: если десяток ещё можно отнести к деловым людям, да некоторые и в самом деле засветились в нашей конторе, то второй десяток – это скорее всего тоже люди из охранки. Плохо… Выходит, нам будет противостоять гораздо больше противников, чем расчётная полусотня.
– Ну больше так больше, – сказал я. – Пусть наши постараются с чужаками не смешиваться, как и договаривались…
Это было очень важно, в идеале нашим следовало вообще держаться единой кучкой, подальше от остальных. В таком случае мы с Булькой могли бы применять наше тайное оружие в полной мере, пусть слабо – но с максимально широким охватом. Чем по большей площади будет нанесён ментальный удар, тем нам выгоднее в плане поражения противников. Пусть они и ненадолго потеряют сознание, всего лишь на минутку, этого вполне хватит, чтобы их обезоружить и связать.
Алоис, проанализировав ситуацию, заявил:
– Они не могут о нас знать всё, и скорее всего во многом сомневаются. Даже если судить по отсутствию на орбите профессиональных военных. А значит, арест запланирован на начало Лунманского прыжка. А потом вас будут допрашивать.
Логично. Я бы сам сделал именно так. Если у подозрительной группы пассажиров есть краберная связь, то сообщникам станет известно об их провале, и те могут принять меры. А так корабль находится в подпространстве, и его владельцы могут творить с арестованными что угодно. Даже если арестованные окажутся ни в чём не повинны, то ничего страшного: можно просто извиниться, прикрываясь высшими интересами государства.
Я уже находился на корабле барона Кири, поэтому только и мог произнести условную фразу:
– А интерьер очень даже ничего!
Это означало, что как только прекратится связь с внешним миром, мы атакуем.
Оставшийся в космосе челнок с квартетом воинов, а также наш УБ-6, никто атаковать не стал. По крайней мере до того, как мы произвели разгон и ушли в подпространство. Меня поприветствовали находившиеся в кают-компании пассажиры, владелец корабля, Пьер Сиккерт и Маша Гридер. Мои носилки на колесиках установили на самом обозримом месте, и барон Кири поинтересовался:
– Господин Добряк, вы можете рассказать, что с вами случилось на Покрусте?
– Могу.
– Тогда рассказывайте! Пока у нас ещё есть время… до завтрака осталось двадцать минут.
Скорее всего на завтрак гостеприимные хозяева собрались подавать нам домутил. Внутривенно! Но я это предположение оставил при себе и сказал совсем о другом:
– Благодарю вас за то, что вы предложили доставить меня в столичную больницу.
– Пустое! Так должен поступать каждый подданный нашего королевства! – излишне патетично высказался Фре Лих, оглядывая окружавших его охранников, которые единственные на корабле имели парализаторы на поясе. – Но всё-таки интересно, как вы там сражались с дикими горцами?
– О-о! Мне, можно сказать, не повезло попасть на самую настоящую войну. Сотни, если не тысячи кочаги спускались в долину на грабеж тамошних жителей, и я попался у них на пути. Причём без оружия и без проводника из местных…
– Как же вы выжили?
– Чего уж скрывать: я не столько сражался, сколько бежал! И повезло, что сумел сплавиться по реке. Про скафандр отдельная песня: если бы не он, я бы давно превратился в мёртвого ежика, настолько хорошо эти дикари умеют стрелять из луков…
Я бы ещё много интересного рассказал, но тут корабль после завершения разгона начал Лунманский прыжок. И Булька, до того интенсивно общавшийся со своими сородичами и оговаривавший с ними определённые действия, атаковал.
Первый удар он нанёс по всем, кто стоял в противоположной от нас стороне кают-компании. Пока враги, а в их числе и несколько невинных пассажиров с непониманием в тухнущих глазах валились на пол, второй удар ушёл сквозь левую переборку, в сторону рубки управления. Там ведь наверняка сидели наблюдатели во главе с главным пилотом или дежурным офицером и следили за событиями с помощью обзорных экранов.
Затем меня Гарольд покатил к выходу в главный коридор, а остальные товарищи бросились вязать потерявших сознание противников и вооружаться трофейными парализаторами.
На позицию номер два мы успели как раз вовремя: в коридор сразу их четырёх кают и малой кают-компании, ранее закрытых, вывалились человек тридцать спортивного вида молодчиков с парализаторами в руках. Все в лёгких скафандрах и с поднятыми забралами. Уж не знаю, для чего была задумана именно такая форма одежды, но от третьего нашего ментального удара она не спасла – повалились все.
Тут же мимо меня устремились наши бойцы, несясь к остальным важным точкам корабля. И неважно, что осмотреться им здесь не пришлось и не все лабиринты коридоров и трюмов им были известны, – в успехе сомневаться не приходилось.
Гарольд закатил меня обратно и вместе с ещё одним бойцом метнулся в рубку управления. А мы, четверо носителей риптонов, занялись допросами. И в этом деле была дорога каждая минута. От полученных показаний зависели и все наши дальнейшие действия.
Мы заранее определились, кто кого будет допрашивать. Всё делалось с далеко идущими планами, а именно: если придётся играть новые роли, то следовало выжать максимум информации из нужных объектов. Синява Кассиопейская, которая могла по комплекции заменить барона Кири, его и допрашивала. Цой Тан возился с баронессой. Ну а мы с Малышом выбрали тех лиц из ближайшего окружения владельца корабля, которые подходили нам по комплекции и росту. Риптоны вели между собой постоянный обмен получаемой информацией, и она, таким образом, валилась на нас сразу в четыре потока сознания.
Ну и самое главное, что наши симбионты использовали свои новые наработки, которые им удалось впервые применить при допросе находившегося в коме Стила Берчера. То есть мы своих подопечных даже не приводили в сознание, связь с их мозгом риптоны осуществляли напрямую. Только и следовало наложить руку на лицо допрашиваемого.
Ощущения более чем странные и непередаваемые. Допустим, если лежать в расслабленном состоянии в учебном планификаторе, информация идёт в тебя настолько плотным потоком, что ты за час изучишь то, чем в иных условиях овладел бы лишь за неделю зубрёжки. Но там ты находишься как бы во сне, и вспоминаешь полученные сведения потом, постепенно, а не одним махом. А тут информация о чужой жизни, стремлениях, страхах и переживаниях втекает, как упругая струя воды в тонкий резиновый шарик. То есть вроде всё соображаешь и понимаешь резко, быстро, но при этом кажется, что мозг вот-вот разорвётся, лопнет от переизбытка сведений.
Так что мы, не сговариваясь, попросили наших симбионтов немножко уменьшить объемы новостей, просеивать некоторые не относящиеся к делу детали и подавать нам только самое нужное именно сейчас.
Стоит упомянуть и о реакции арестованных на такой допрос. Даже волевой барон Кири сломался почти сразу. Последние попытки сопротивления разума прекратились уже к концу первой минуты. Остальные не выдерживали и десятка секунд. Слишком уж жестким, неожиданным, а правильнее сказать, ужасным оказался практически полный контроль неведомых для пиклийцев сил над их телом и сознанием. Они ничего не видели и не слышали, не ощущали собственного тела. Зато боль ударяла по всем нервным окончаниям при малейшей задержке с ответом, чуть ли не сводя с ума.
Об этом мы узнали уже потом, наслушавшись слёзных просьб больше так не поступать. Под домутилом тоже страшно, ибо человек частью рассудка всё-таки осознает свою полную беспомощность, но там на него действуют силы угнетения, отсекающие от остального разума и от всего тела в целом. Здесь же новое оружие действовало как некое средство в версии «вечного» лезвия: режет и кромсает во всех направлениях нескончаемо. Причём режет всё, начиная от мягких тканей и заканчивая костями и зубами. При такой пытке не поможет никакая сила воли.
«А нечто, созданное человеком, может противостоять такому воздействию с вашей стороны?» – поинтересовался я на одном из уровней сознания и был Булькой услышан: «Ты имеешь в виду внедрённое в тебя профессором умение сопротивляться допросу под домутилом? Пока судить об этом не могу… Надо экспериментировать… И не раз, как ты сам понимаешь, – рассуждал риптон с явной грустью, словно оправдываясь. – Ну а если честно, то мы в данный момент тоже действуем не совсем зряче, не понимая до конца, как нам удаётся задуманное. Не удивлюсь, если впоследствии выяснится, что мы били огромной кувалдой по тонкой игле… образно выражаясь. Или вместо хирургического скальпеля применяем каменный топор пещерного человека…»