– А уж его юристы бы доделали остальное. Они поспешили бы оставить Бет голой и босой.
Да, такая кара была вполне в духе господина Якоба. Он бы сам разобрался со своей неверной супругой и ее смазливым любовником. Последнему бы точно не поздоровилось. А между тем Майкл был вполне жив, хотя и пьян в дымину.
– А этот Майкл мне совсем не понравился.
– Грязная скотина! И что только Беатрис в нем нашла?
Видимо, умнице Беатрис было смертельно скучно в ее семейной жизни, если уж она отважилась на роман с таким типчиком. Противоположности часто притягиваются друг к другу. Но что это давало подругам?
– У нас есть два подозреваемых. Томас и господин Якоб. Обоих их обманывала Беатрис. Но один мертв, а второй жалкая бесхребетная личность.
– Но яд – это такая вещь, которая хребта от убийцы и не требует.
Да, выбери преступник нож, веревку или даже пистолет, подруги бы сразу сказали – Томас не мог этого сделать! Но яд… Томас был в доме, он мог подлить яд в бутылку со спиртным, к которому любила приложиться Беатрис. Если яд был в бутылке виски, которую Беатрис принесла с собой в гостевой домик, то этот яд мог туда положить Томас.
– Он частенько бывал в доме сестры и ее мужа. У Томаса имелось множество удобных моментов, чтобы отравить бутылку.
Но в то же время подруги понимали, что это могли сделать и Пэм, и Петрес, и тот же Крис. Нет, тучи, застилающие небо над семьей Якобсонов, ничуть не расступились, а, напротив, еще больше сгустились. И количество подозреваемых в совершенных двух убийствах не уменьшилось, а даже еще увеличилось.
– Потому что теперь я и Томасу не могу верить. Если у него был повод возненавидеть сестру, он запросто мог подлить ей яду.
– Сначала сделал сестру богатой вдовой, а потом убил, рассчитывая, что хоть какая-то часть богатства ее мужа перейдет к нему.
– А Майкл ему в этом помог. Поэтому-то ему теперь так и страшно.
Тем не менее доказательств у подруг не было. И оставив двух геев-голубков утешаться в объятиях друг друга, девушки вернулись в дом господина Якоба. Теперь им было необходимо побеседовать с Пэм. В прошлый раз они этого сделать не смогли. Пэм была в полиции. Но теперь она вернулась и была готова к расспросам подруг.
– Дочь хозяина где-то в доме, – ответила им Сесилия. – Кажется, я видела, как она прошла в его кабинет.
– Куда?
– В кабинет господина Якоба.
Подруги переглянулись и не сговариваясь кинулись наперегонки наверх. Одна и та же мысль крутилась у них в головах, заставляя ускорять и ускорять шаг. Завещание! Завещание господина Якоба! Небось Пэм решила его найти и ознакомиться с его содержанием. А если оно ее не устроит, так и вовсе избавиться от него! От этой вечной сумасбродки Пэм можно было ожидать все, что угодно. Не только уничтожения завещания.
– Но ведь есть же нотариус! – пыхтя, пыталась произнести Леся.
– А с нотариусом потом как-нибудь договорится… деньги ему предложит!
Но когда подруги ворвались в бывший кабинет господина Якоба, его дочери там не было. На столе были разложены бумаги, с которыми работала Пэм. Но подруги быстро разобрались, что никаким завещанием здесь и не пахнет. Лежащие на столе бумаги были отчетами, накладными и счетами, причем во всех них мелькало одно и то же название «Зеленые Холмы».
– Что это за «Зеленые Холмы»? – удивилась вслух Кира, все еще просматривая бумаги и пытаясь определить, что же в них показалось ей странным.
Но в это время в дверях послышался шорох, а затем голос Пэм звонко произнес:
– Это ферма, которую оставила мне моя мать!
Кира выронила бумаги из рук и воскликнула:
– Ох, Пэм! Это ты! Как ты нас напугала. Где ты была?
– На кухне.
В руках у Пэм был стакан молока и теплое печенье. Она решительно прошагала к Кире и оттеснила ее от письменного стола. Бумаги она тоже все собрала и сложила в аккуратную стопку. При этом вид у нее был крайне недовольный, словно бы Кира сунула нос не в свое дело. Так оно и было, но Кира и не думала извиняться. Как говорится, на войне как на войне. Если бы не убийство, Кира бы никогда не стала рыться в бумагах Пэм. Но раз уж сыщицы подозревают эту красотку в убийстве, тут уж церемониться не приходится.
– Что вам нужно? – хмуро поинтересовалась у подруг Пэм. – Зачем вы меня искали?
Зачем? Все вопросы, которые они хотели задать Пэм, вылетели у подруг из голов.
– Пэм, расскажи, что это за ферма?
– Моя ферма, – неохотно отозвалась Пэм. – Находится в окрестностях Кимберли. Я там живу. Вы не знали?
– Мы не знали, как называется это место.
– Что ж, теперь знаете, – равнодушно обронила Пэм.
Настроение у нее было скверным. И подруги не понимали, с чего она вдруг на них так взъелась. Неужели ее расстроило то, что они мимолетно заглянули в бумаги, касающиеся поставки говядины и свинины с ее фермы?
– А чем вы там занимаетесь? Выращиваете скот? А еще?
Пэм вздрогнула и как-то странно взглянула на Киру.
– Ничем, – слишком быстро ответила она.
– Как? Совсем ничем?
– Ну, лошадей еще выращиваем.
– О! И это интересно?
– Не сказала бы, что всем это нравится. Но мне – да.
– И это… прибыльно?
На лицо Пэм окончательно упала тень. Она выпрямилась и решительно взглянула на подруг:
– Слушайте, чего вам от меня надо? Только не говорите, что явились сюда только для того, чтобы поговорить о доходности моей фермы.
Чтоб тебе пусто было! Злюка какая! И все-таки какое-то неясное чувство не давало подругам свернуть с выбранной ими темы, несмотря на то что тема эта была для Пэм явно тяжела и неприятна.
– Так что там с твоей фермой? Давно она перестала приносить доход?
– Да! – с вызовом воскликнула Пэм. – Давно! С тех пор как в стране начался весь этот бардак со свободой для черных, так «Зеленые Холмы» и перестали процветать. А за последние годы доходы еще больше упали.
– Почему?
– Черные больше не хотят работать мирно. Все чаще и чаще поднимают головы и говорят, что земля это не наша, а их. И что ферма, во всяком случае, ее часть должна принадлежать им. Что, если им не отдадут добром, они отнимут силой. И такие случаи уже были. Двое наших соседей поделили свои фермы: половину оставили себе, половину раздали своим работникам.
– Добровольно?
– Скажете тоже, кто будет делать такие вещи добровольно. Их заставили. Вынудили! Взяли измором. Запугали! Если никто из черных не хочет на вас работать, вам придется пойти у них на поводу. Или же придется самим пасти скот, самим забивать животных и все остальное тоже делать самим.
Такая ситуация нисколько не устраивала Пэм. Но и делиться землей, которая досталась ей от матери, девушка тоже не собиралась.
– Если бы вы знали, как долго я добивалась от своего отца, чтобы он отдал мне то, что полагалось по завещанию моей матери. Но сначала отец все время твердил мне, что я еще не готова к самостоятельной жизни. А когда я наконец, по его мнению, оказалась к ней готовой, почти сразу же в стране начались волнения. Черные стали все больше и больше забирать власть в стране в свои руки. И дело дошло даже до того, что мне страшно оставаться на моей ферме одной! Приходится держать белых охранников, а круглосуточная охрана недешевое удовольствие.
К тому же, по словам Пэм, ферма занимала несколько десятков квадратных километров. И уследить за всем, что делалось по периметру, было невозможно.
– Черные, живущие по соседству, совсем обнаглели. Раньше они работали, а теперь работать не хотят. Зачем им работать, если они в любое время могут просто прийти ко мне на ферму, украсть теленка или даже корову? И ничего им за это не будет!
– Почему?
– Да потому что в нашей полиции сидят такие же черные, которые лишь смеются мне в лицо, когда я прихожу к ним со своими жалобами. А в последний раз мне прямо заявили, что я должна быть рада, в округе черные меня побаиваются. Поэтому и берут у меня лишь самое необходимое.
– А что, могло быть и хуже?
– Дом одного моего соседа сожгли вовсе. А еще у одного соседа, пока он находился в поле, изнасиловали всех женщин в доме, начиная от девочки-подростка и заканчивая глухой старухой – его матерью.
– Но это ведь ужасно!
– Еще бы, – нахмурилась Пэм. – Еще бы не ужасно. Эти грязные скоты почти поголовно больны СПИДом. Они заразили всех женщин, теперь тем предстоит долгое и дорогостоящее лечение. И еще неизвестно, окажется ли оно результативным.
– Тогда вам надо бороться за свои права!
– Мы кое-что делаем, – еще более хмуро произнесла Пэм. – Но на борьбу нужны деньги. И я приехала к отцу, чтобы попросить у него взаймы.
– И он согласился дать тебе денег?
– Я бы его уговорила! А теперь…
Выражение ее лица стало совсем горестным. А подруги подумали про себя: если Пэм надеялась получить деньги на борьбу белого населения против обнаглевших черных соседей, то теперь эта надежда рухнула. Старик Якоб мертв. И денег Пэм он не выделит. Но зато…
Зато по завещанию Пэм должна будет получить приличную сумму. И клянчить у любимого папочки и его скуповатой жены ей ничего не придется. Все получится само собой. И даже давать отчет за потраченные деньги Пэм никому не придется. Ведь это будут ее собственные деньги. И в связи с этим причастность Пэм к смерти господина Якоба и его молодой жены вновь начала казаться подругам весьма возможной.
– Пэм – энергичная и волевая.
– И она очень сильная.
– Это тебе не доходяга Томас и не подкаблучник Крис.
– Пэм или Петрес – вот два наиболее вероятных кандидата.
И, сделав для себя такой вывод, подруги вновь подступились к Пэм:
– Значит, тебе были очень нужны деньги?
– За ними я к отцу и приехала.
– Но теперь-то ты их получишь.
– Не знаю, – вздохнула Пэм. – В последнее время отец все чаще выражал мне и братьям свое неудовольствие. Мы казались ему недостойными его денег. Папа считал, что только человек женатый, обремененный многочисленным семейством, может считаться порядочным. Что поделать, папина семья – все протестанты. А у них благополучным считается лишь тот, кто сам твердо стоит на ногах и еще помогает общине.
И, помолчав, Пэм сказала:
– Но что бы там ни решил отец, сегодня мы обо всем узнаем.
– О чем это ты говоришь?
– Сегодня господин Йенсен – доверенный юрист и нотариус нашего папы – объявит его волю.
– Сегодня? А когда именно?
– Полагаю, что в самое ближайшее время. Я жду нотариуса с минуты на минуту.
Стоило Пэм произнести эти слова, как раздался звонок в дверь. Но это был не нотариус. Вошедшая прислуга известила:
– Мистер Крис с невестой.
– А, – скривилась Пэм. – Вот и первая гиена приплелась. Скоро и Петрес пожалует.
Она не ошиблась. Петрес явился спустя минуту после Криса. Увидев в холле подруг, он вначале смутился, а потом насупился.
– Зачем они тут? Пэм… Скажи, чтобы уходили. Оглашение завещания нашего батюшки их не касается.
Но все остальные его не поддержали:
– Кира с Лесей будут вести для нас частное расследование. Они должны быть в курсе всех деталей. Или ты не хочешь, чтобы убийца нашего отца и Беатрис был найден?
Петрес попался в ловушку. Ему пришлось отступить, правда он все же огрызнулся напоследок, сказав:
– Не уверен в способностях этих артисток. Кто даст гарантию, что они обвинят именно того, кого нужно?
Томас явился последним. И его тоже не хотели впускать в дом. Но следом за Томасом явился полицейский инспектор, который твердо заявил:
– Оглашение завещания касается всех членов семьи, а также детективов. Скоро появится этот ваш нотариус?
Увы, этого никто не мог сказать. Пэм была уверена, что нотариусу уже давно надо быть у них в доме. А он все где-то задерживался.
Глава 11
Нотариус, оказавшийся маленьким, смешным старичком, сухоньким и похожим на какой-то экземпляр из коллекции энтомолога, извинился за свое опоздание.
– В городе неспокойно. Мне даже пришлось просить моих сыновей проводить меня к вам.
Сыновья господина Йенсена были настоящими богатырями. Просто удивительно, как это у столь тщедушного папаши могли уродиться такие красавцы. Вот только один из них косил на оба глаза, а второй шепелявил так, что слюни летели у него изо рта фонтаном.
– Природа на моих мальчиках отдохнула, – не стал кривить душой нотариус. – Умом их Господь обделил, зато силы физической отсыпал сверх меры.
Нотариус вместе со своими сыновьями, которые не отходили от него ни на шаг, прошел в зал, где уже собрались в нетерпении все присутствующие, включая и прислугу. Нотариус взошел на специально приготовленный для него помост. Справа и слева расположились его сыновья-охранники. Старичок пошуршал бумагами, поправил очки, величаво прокашлялся. Потом, и не думая начинать оглашения завещания, попросил воды, отпил глоток, поморщился, вернул стакан и попросил принести ему воды похолоднее.
Над толпой ожидающих пронесся стон. Но нотариус невозмутимо дождался своего прохладительного напитка. С явным удовольствием выпил. И лишь затем приступил к оглашению завещания покойного господина Якоба. Но и тут не обошлось без маленькой вступительной речи:
– Вообще-то завещание принято оглашать после похорон. Однако в данном случае речь идет о семье не только моего клиента, но и моего давнего друга. И в связи с чрезвычайными обстоятельствами, касающимися его кончины, я принял решение огласить завещание, которое заключается…
Дальше нотариус томительно долго разворачивал само завещание, снова искал очки и тянул время, как только мог.
Если же говорить вкратце, то все слуги, работавшие в доме от пяти лет и больше, получили небольшие денежные суммы, прямо пропорциональные сроку их службы. Самую большую сумму получила старая Роза – целых тридцать тысяч ренге – местной валюты, с которой подруги уже успели познакомиться. Все бумажки были украшены изображением зверей из большой пятерки. За один ренге давали шесть американских долларов. Так что старая Роза получила сто восемьдесят тысяч долларов и казалась весьма довольной. Во всяком случае, она утирала слезы полой своего белоснежного передника.
Своим детям господин Якоб завещал одинаковые суммы, каждому по сто тысяч ренге. Учитывая, что выплаты прислуге в общем и целом также равнялись ста тысячам, такая же сумма родным детям показалась даже подругам просто издевкой.
Такого же мнения была и Пэм:
– Да он над нами издевается! Ненавижу!
С этими словами девушка вылетела из комнаты, не дослушав завещание своего отца. А последний пункт, который там был, гласил, что все остальное свое состояние – дом, рудники, земли и акции – господин Якоб завещал своей молодой жене.
– Но Беатрис мертва!
– В таком случае наследовать будут ее родственники. Есть у бедной женщины родственники?
– Я! – вскочил на ноги Томас. – Я ее брат!
Нотариус кинул на него внимательный взгляд поверх очков.
– Подъезжайте ко мне в контору, молодой человек. Мы с вами все обсудим. Суд может решить, что господин Якоб поступил несправедливо в отношении своих детей, и увеличит их долю в наследстве отца.
Этими словами старый нотариус хотел сказать, что сам он на стороне родных детей господина Якоба. Что Томас – просто наглый выскочка. И что нотариус будет бороться за то, чтобы Томасу не досталось ничего. Томас тоже это понял и заныл, глядя на нотариуса:
– Ну хоть что-то я получу?
– Если ваша сестра не успела оставить завещания, то это будет решать суд!
Томас скуксился. Смерть сестры не принесла ему решительно никаких положительных моментов. Он остался один, без ее денег и без ее поддержки.
Следующие два дня были полностью посвящены подготовке к похоронам господина Якоба и Беатрис. Было решено, что похороны супругов состоятся в один и тот же день и час. И когда траурная процессия вышла на улицы города, чтобы двинуться к кладбищу, где у семьи имелся свой собственный семейный склеп, в котором господина Якоба уже дожидались три его первые супруги, то общественное движение всюду по ходу процессии было перекрыто.
– Господина Якоба если не любили, то уважали в городе.
За гробом помимо родных и слуг двигалась целая толпа народу. В подавляющем большинстве тут были белые граждане ЮАР, но в конце процессии шли и черные слуги. Оказывается, и среди них были те, кто мог сказать о господине Якобе доброе слово. Кого-то из этих людей он отправил на лечение, заплатив из своего кошелька. Чьи-то дети, подающие надежды, но бедные и бесправные, учились сейчас опять же за счет господина Якоба.
Та шаткая позиция апартеида, которой так открыто и горячо возмущались все мировые сообщества, в самой Южной Африке казалась вполне естественным продолжением традиции рабовладения. Белые господа всегда заботились о своих черных слугах, их детях и стариках. Они не позволяли им голодать, не оставляли без помощи на одре болезни или старости. В ответ негры должны были не нарушать закон и не бездельничать.
– Белые решали, черные исполняли. В мире был порядок. А посмотрите, что теперь творится в стране?
Всегда, когда рушится один строй и на смену ему приходит другой, льется кровь. И в Южной Африке ее должно было пролиться еще немало, прежде чем черное и белое население наконец разграничит страну и замкнется в двух враждебных лагерях. И еще много времени пройдет, пока оба лагеря вновь найдут общий язык и точки соприкосновений.
Эти разговоры велись среди белых гостей, пришедших проститься с господином Якобом и его молодой супругой. О чем разговаривали черные гости между собой, подруги не знали. Племенные языки ЮАР были им незнакомы. Да и как их выучить, если только государственных языков в ЮАР было сразу четырнадцать!
– Больше только в Индии. Там их двадцать два или двадцать три.
Никаких поминок по русскому обычаю тут не было. Гости простились с дорогими покойниками прямо на кладбище, сказав слова над открытым гробом покойного господина Якоба и его молодой жены. Было произнесено много хороших и трогательных речей, как обычно и бывает на кладбище. Подруги ожидали, что кто-нибудь упрекнет господина Якоба в каком-то грехе, который можно было бы счесть причиной его смерти, но все молчали как партизаны, говоря лишь самое хорошее.