– Перебью. Сразу отвечаю: нет!
– «Нет» – не знаете, или «нет» – не было?
– «Нет» – не знаю. Но уверен, что не было. Не могло быть! Костик, он такой… Он всегда все делал правильно. Поперек не шел. Ни против учителей, ни против заводил класса, ни против закона. Я его совершенно не вижу в качестве человека, который мог бы участвовать в каком-то левом деле!
– Хорошо. Тогда вторая тема: как я понял из объяснений моего русского коллеги, Константин всегда нравился женщинам. Вдруг его убил кто-то из ревности или желания отомстить за прошлое? Не увел ли Константин чужую невесту? Не соблазнил ли чужую жену?
– Эхм… Тут сложнее. Костик-то был довольно осторожным, но женщины, они, знаете, могут вообразить такое, о чем и намека не было…
Андрей глянул на Ксюшу, словно извиняясь за свои слова.
– Могут, конечно! – сочла своим долгом поддержать его Ксюша. – Помните, «Опасные связи»?
– Вот-вот, опасные связи! – бесхитростно отозвался Ковалев. – Когда он женился, я сначала удивился – такую безрадостную мымру выбрал… А потом понял: он выбрал безопасную!
– Я… пардон… я не уверен, что правильно понял. Скажите Ксении по-русски, пожалуйста!
Ксюша слушала русский вариант минуты две, не меньше, иногда задавая вопросы. Наконец она повернулась к Реми и перевела:
– Константин женился на женщине, которая не представляла для него опасности, – то есть он был уверен, что она не потребует от него больше, чем говорит. А она говорила о том, что хочет мужа, детей и обеспеченную жизнь. Константин избегал женщин, которые захотят от него «красивой жизни»: шмоток, цацек или там силиконовую грудь, чтобы нравиться другим мужчинам. Он выбрал ту, которая хотела семью, детей.
– Но не могло ли оказаться обиженных среди женщин, которые были у Константина до жены? Сильно обиженных – таких, которые могли посчитать, что Константин сломал им жизнь?
Ковалев почесал голову.
– Мы тесно общались в школе и в институте, но потом жизнь нас стала разбрасывать… Видеться стали редко, и хоть Костик делился со мной всякими личными историями, но я ж не знаю, всеми ли!
– Среди тех, которыми делился…
– Среди тех, которыми делился, была такая… суровая, я бы сказал, история… Одна сокурсница наша на него сильно запала. Чего ей там Костик в уши напел, я не знаю, но она решила, что они должны непременно пожениться. Она доставала его весь год – на третьем курсе дело было, – а потом, когда поняла, что Костик не собирается… э-э-э… связывать с ней свою жизнь, попыталась отравиться!
– Чем дело кончилось?
– Она долго пробыла в больнице, а затем перевелась в другой институт.
– У нее не было ребенка от Константина?
– Нет… Вроде нет! По крайней мере, она ничего такого не говорила…
– Кому «не говорила»?
– Ну, Костику, понятно, кому же еще!
– То есть вы это знаете от него. А если он не сказал вам правды?
– Хм… – Андрей снова почесал голову. – Он бы мне сказал!
«Не факт», – подумал Реми.
– Имя ее помните?
– Конечно. Такое не забудешь: Елена Маркс!
Реми записал.
– Третья тема: родители Константина. Он, как я знаю, вырос без отца…
– Ему как раз исполнилось три года, когда отец бросил семью. Мать Костика была старше мужа на двенадцать лет, и он, прожив с ней годиков пять, свалил к какой-то молодухе. И с тех пор ни слуху ни духу. Может, замечу к слову, Костик потому так выбирал женщин: тех, которые дорожат семьей… И, женившись, был верным мужем. Он не хотел, чтобы его детям досталась такая же участь, как ему самому. По крайней мере, такое у меня сложилось впечатление.
– А что там у него с фамилией вышло? Мой русский коллега сказал, что мать дала ему свою. Она так возненавидела своего мужа, отца Константина?
– Возненавидела или нет, но у его отца фамилия была очень неблагозвучная… «Урепкин» тоже не бог весть как изящно звучит, но по фамилии батюшки он был бы Пукаловым, представляете?
Реми не представлял, что и отобразилось на его лице.
– Ксюша, вы ему объясните, а? – обратился к ней Ковалев.
Ксюша выполнила его просьбу.
– Ах, вот оно что… То есть это не из мести, а просто из-за смысла фамилии? – обрадовался ее комментарию Реми. – Наверное, этим объясняется также факт, что Константин никому не говорил о своей настоящей фамилии? Не потому, что там был какой-то особый секрет, а из-за ее неблагозвучности?
– Надо думать, – подытожил Андрэ Ковалев.
– Но неужели Константин так ни разу и не видел своего отца с тех пор? Ничего не знал о нем?
– Когда мы учились в школе, то примерно до четвертого класса, раз в год, первого сентября – это у нас в России начало школьных занятий, если вы не в курсе,[12] – к нему приходил мужчина и дарил ему арбуз. Вручал и уходил. Костик подозревал, что это его отец… Но мужчина ничего такого не говорил – отдавал арбуз и поздравлял с началом учебного года. С другой стороны, кто бы это мог еще быть?
– Никаких намеков… я имею в виду, что… Не мог это быть педофил? Константин, как вы сказали, был довольно красивым…
Ковалев горестно покачал головой.
– Какое нынче время поганое! Какие дурные у людей мысли стали! А в те годы никаких педофилов не было! Мы и слов-то таких не знали!
– Боюсь, что проблема именно в том, что вы не знали…
– Но никто о таких вещах не рассказывал! Дети же откровенничают друг с другом, – но никто, никогда…
– О таких вещах никто не мог рассказывать еще каких-то десять лет назад! А уж двадцать и больше, так просто немыслимо! – возразил Реми. – В них совершенно невозможно было признаться, это было слишком стыдно!
Ковалев посмотрел на него.
– Может, вы и правы… Теперь трудно судить. Но, возвращаясь к тому мужику с арбузом, он ничего не просил у Костика. Не звал, не просил, не намекал. Просто отдавал арбуз и смывался. Как трус. Таким трусом может быть только папашка, по моему разумению.
– А с тех пор он никак не проявлялся?
– Вряд ли. Костик бы мне сказал. Для него это все-таки было очень важно… Он бы мне сказал, да!
– О’кей. Четвертая тема: не писал ли Константин завещания? Его жена уехала куда-то за границу, и спросить ее об этом пока не представляется возможным…
– Зачем Косте? Он же молодой мужик!
– Разве обязательно дожить до старости, чтобы позаботиться о близких? Катастрофы, вирусы, внезапные инфаркты и прочие неприятности могут нас отправить на тот свет совершенно неожиданно.
– Трудно спорить… Но не думаю, что Костя оставил завещание. И потом, все наследуют жена и дети, даже без завещания!
– Вы забыли родителей. Они тоже наследники.
– А, верно. Если отец его жив, конечно… А мать – вы же понимаете, что она никак не могла ни убить сына, ни организовать его убийство, – у нее с головой плохо!
– Как я понял, она в каком-то санатории находится…
– Это специализированный дом престарелых, для больных такими болезнями, от которых голова не работает. Костя дорого платил за содержание матери.
– Бывает, что состоянием подобных больных пользуются те, кто за ними ухаживает. Какая-нибудь сиделка, предположим, втерлась к ней в доверие и уговорила ее написать завещание на свое имя. А затем убила Константина, чтобы мать получила его долю наследства…
– Нет, мать его признана недееспособной, такому завещанию никакой цены не будет! Костик все документы за нее подписывал, он официальный опекун.
– Наша предполагаемая сиделка могла этого не знать?
– Сомневаюсь, Реми. Там весь этот дом такой – все недееспособные.
– Спасибо. С вашей помощью эта версия отпадает, моему коллеге будет теперь легче.
– Да, и имейте еще в виду: Костя небогат. Он то, что называется «хорошо обеспечен». Его материальная ценность для семьи была куда выше, пока он работал и получал свою хорошую зарплату. Так что выиграть от его смерти никакие наследники не могли…
Других вопросов к Андрэ Ковалеву у Реми пока не имелось. Он добросовестно выполнил просьбу коллеги и нес ему улов в виде двух фамилий: Елены Маркс, бывшей пассии Костика, и Павла Пукалова, его отца. Алеша будет доволен – улов немаленький, хватит на первое время. А там, если ему снова понадобится помощь Реми, то он всегда к его услугам!
Как и Кис к услугам Реми, разумеется.
* * *Степан проскочил в подъезд с каким-то жильцом, запоздало сообразив, что необходимости в этом не было, так как кодовый замок – он заметил краем глаза – сломан; взлетел по лестнице на ее этаж. Нажал на кнопку звонка изо всех сил. «Кто там?» – послышался голос Киры.
– Сосед снизу, – заявил он. – Вы меня заливаете!
– Степа!.. – ахнула она, открывая дверь. – Ты чего… ты что приехал?
– Ты ж болеешь! Да или нет?
– Болею… – согласилась Кира, отступая в коридор, давая ему возможность пройти.
Она и в самом деле была бледненькой.
– Что с тобой?
– Со мной… Я… Мне немножко нездоровится… – искала слова Кира, застигнутая врасплох его визитом.
– Болею… – согласилась Кира, отступая в коридор, давая ему возможность пройти.
Она и в самом деле была бледненькой.
– Что с тобой?
– Со мной… Я… Мне немножко нездоровится… – искала слова Кира, застигнутая врасплох его визитом.
Катаев это понял по-своему.
– Та-а-ак… – протянул он, – водку пила? А ну, признавайся!
– Пила, – не стала спорить Кира.
– А я тебе чего говорил?! Чтобы больше не прикасалась! – громогласно вещал Степан, осматриваясь в ее крошечной квартирке, в которой находился впервые. – И зачем пила, спрашивается?!
Кира потерянно молчала, но Степан не заметил ее смятения.
– А почему ты мне не позвонила?
– Я… не хотела отрывать тебя…
Она никак не предполагала, что он нагрянет к ней в Новогиреево, и теперь не знала, как себя вести. Объясняться со Степаном, как посоветовал ей Алексей Кисанов, было выше ее сил. Рассказывать, что она все придумала ради того, чтобы сблизиться с ним? Да какие слова для этого найти? Да притом со стыда не сгореть? И за обман свой, и за наивность, и за нелепые чувства!
…Весь день она потратила на то, чтобы придумать, куда уехать. О возвращении к родителям не могло быть и речи, и она несколько часов просидела у компьютера, вылавливая в Интернете объявления о работе за границей.
За границей – потому что следовало резко подвести черту под своей прошлой жизнью, столь незадавшейся, и начать новую! А новую надо начинать на новом месте!
– А это что?!
Степан успел пройти в комнату и уставился в компьютер, на экране которого красовались предложения о работе в Европе.
Ей нечего было сказать в ответ. Что бы там ни говорил детектив, а Степан не поймет ее… Осудит.
– Та-а-ак… И где водка, которой ты напилась?
– Нету… Я все выпила и бутылку выбросила.
– Ага… выбросила, значит… – не поверил ей Катаев.
Он осмотрелся, ища глазами место, в котором может оказаться припрятана бутылка. Открыл секретер, потом нижние створки книжного шкафа, ничего не нашел и прошагал на кухню.
– Коньяк! – услышала Кира его голос. – Ты еще и коньяк пьешь?
– Это мы с детективом… Я только открыла бутылку, когда он пришел… Она у меня семь лет стояла… – бормотала Кира, не зная, как выкрутиться из собственной лжи насчет водки. А что ей было сказать? Что у нее температура? Так Степан, он такой, он бы и градусник ей под мышку сунул!
– Колись, где водка?!
– Я же тебе говорю… Выпила и выбросила бутылку…
– Врешь, – Степан вернулся в комнату. – Ты не могла выхлебать всю бутылку. Тебя от водки тошнит! И зачем врешь, а?
Он потянул на себя свободный стул и сел на него верхом. Кира опустилась на край дивана.
– Я тебя что, обидел?
– Нет, почему ты так…
– Я тертый калач, Кир… Вот детектив, к примеру, он на логику свою полагается да на факты, и пока чего не докажет, то вроде как и дела нет. А я на нюх свой полагаюсь, и никакая логика мне не нужна: нюх, он понадежней будет! Без него я бы давно загнулся… Так что ты время не теряй и мозги мне не пудри. Никакой водки ты не пила, и у тебя на экране предложения о работе за границей. Мне чихать, куда ты намылилась, – я хочу услышать почему!
Она молчала.
– Я тебя обидел? Ты от меня хотела смыться? – настаивал Степан.
– Нет, Степ… Честное слово, нет!
– Тогда что?!
– Я… От себя я хотела… смыться.
– Что такое? Что случилось?
– Степ… Не надо, а? Уходи, оставь меня в покое, я ничего не могу тебе…
– Можешь, можешь! – категорически заявил Степан. – Я весь внимание, объясняй!
Она молчала, и Степан грозно добавил:
– Не уйду, пока не услышу!
– Мне бы переодеться… – с тоской произнесла Кира, надеясь выиграть время. – А то я в халате, гостей не ждала…
– Я тебе не гость. Мы друзья или как?!
– Друзья… – голос ее окончательно упал.
– Так чего мне с твоего халата? Я тебя и голой видел, и в нарядах, чего мне твой халат?
Кира помолчала и вдруг вскинула голову. Глаза ее сверкнули – Степану страшно нравилось, когда она ими так сверкает.
– Хорошо. Раз уж ты так хочешь узнать, я тебе скажу правду! Только потом я не потерплю ни слова упрека, понял?! Не понравится тебе моя правда – сваливай, и молча! Понял?!
– Хе, договорились! – Похоже, ее тирада только позабавила Катаева.
Что ж, тем хуже для него.
И тем хуже для нее.
Она рассказывала, перескакивая с предмета на предмет, то о муже, то готах; о его смерти, вместе с которой рухнул иллюзорный мир, в котором она жила; и о том, как потерялась, потеряла себя, опору в жизни; и о том, как, впервые увидев его, Степана, почувствовала, что он удивительно славный и… нужный ей… потому что она перекати-поле… И ей захотелось с ним дружить…
«Дружить, больше ничего!» – сочла нужным подчеркнуть Кира.
…Но она не знала, как подступиться, и долго размышляла, а потом придумала всю эту историю с крестным… И для пущей убедительности напугала Костика в образе «Девушки-Смерти»…
Кира, рассказывая, смотрела в сторону, избегая взгляда Степана. И потому не видела, как по мере повествования раскрывались широко его глаза, обычно немного прищуренные, и как вытягивалось его полноватое лицо, отчего оно вдруг сделалось моложе и непосредственнее…
Она закончила сбивчивое повествование, ни разу не глянув в его сторону. И даже сейчас, когда в комнате воцарилась тишина, она избегала его взгляда. Это было выше ее сил. Простит он ее обман или нет, неважно. Сам обман был унизительным, для ее гордости унизительным! Если бы Костика не убили, никто бы ничего не узнал! Но теперь…
Чего уж там, теперь все пошло прахом, вот и все.
– Кирка… – нарушил тишину Степан, и она немного сжалась в ожидании продолжения. – Ты все это напридумывала для меня?
Она не поняла вопроса. Отважилась посмотреть на Степана. На лице его было такое невероятное выражение…
Обалдевшее и, кажется… растроганное? Нет, этого не может быть!
– Кирка… – он потянул ее за старенький халат, обхватил, вглядываясь в ее лицо, – ты это ВСЕ сделала нарочно? Для меня???
– Я не нарочно! – принялась вырываться из его рук Кира. – Я тебя не обманывала! Я соврала только один раз, насчет крестного!
– Ты чего дерешься, как глупая кошка?! – отпустил ее Степан.
Она отскочила и уставилась на него с таким видом, словно в любую секунду готовилась дать отпор.
Некоторое время он ее рассматривал, будто впервые видел, и Кира себя чувствовала под его взглядом – немного насмешливым, кажется… ну да, насмешливым! – чувствовала себя потерянной. Во всем этом был какой-то подвох, который она никак не могла распознать.
Степан вдруг покрутил головой и фыркнул.
– Что?! – враждебно спросила Кира.
– Удивляюсь.
– Чему?!
– Видишь, в чем штука: для меня никто никогда ничего не делал. Женщины, точнее. Я для них, да, но это нормально… А ты для меня столько нагородила всего!
Он снова покрутил головой, словно недоумевая, затем направился к дивану и сел на него.
– Я даже не подозревал, что это так приятно! Когда что-то делают для тебя!
– Не поняла… Что я сделала для тебя?
– Столько наврала!
– И… и что в этом хорошего?
– Ты же для меня это сделала!
– Но я… я не для тебя… А потому что ты мне нужен…
– То-то и здорово, что я нужен, а не от меня! Это вносит большое разнообразие в мою жизнь, поверь!
Он поднялся, подошел к ней, осторожно, невесомо взял за плечи.
– Киренок, – тихо проговорил Степан, – слышь, ты не уезжай никуда, ладно?
Кира не ответила. Она все пыталась понять смысл его слов, но он ей никак не давался, а в тот смысл, который давался, она поверить отказывалась.
Степан, помолчав, добавил:
– Мне без тебя будет… – Он поискал слова, не нашел, смутился. – Ты не уедешь, а?
– Договори.
– Да не умею я слова говорить! Ты же понимаешь, что я хочу сказать…
– Не понимаю! Я хочу это услышать! Я должна это услышать!
– Эк ты меня… Мучительница! – Похоже, что он решил отшутиться.
Кира в ответ так сверкнула глазами, что в воздухе запахло грозой. Катаев шутить сразу же передумал.
– Нужна ты мне, Кир, – почему-то виновато произнес он. – Нужна, вот и все. Хорошо мне с тобой, а без тебя плохо будет…
Ему показалось, что она тихо всхлипнула, и он притянул ее к себе, и целовал ее в макушку, и бормотал что-то ласковое… А потом спросил, нет ли у нее пива, и оказалось, что нет, и он сгонял быстро за пивом, орешков тоже купил…
Ночь накатывала неумолимо, но они все сидели на маленькой Кириной кухне и говорили, говорили.
Неяркая лампа нависала над столиком, было уютно. Спать не хотелось и расставаться не хотелось. Но когда стрелка часов подобралась к трем ночи, Катаев поднялся.
– Завтра вставать рано, я пойду…
Кира не спорила, не удерживала. Он почувствовал легкую досаду, но прогнал ее.
– Завтра матч… Приедешь ко мне?