– Я провожу тебя до квартиры, – предложил он.
– Нет! – воскликнула она даже испуганно.
– Ну, как хочешь. Скажешь наконец свой телефон?
– Да. Записывай.
– Я запомню.
– Двести двадцать восемь… – продиктовала она.
– Я позвоню завтра.
– Звони, – она равнодушно дернула плечиком. А потом выскочила из машины, хлопнула дверцей и побежала к подъезду. И ни разу не оглянулась.
А Евгений вылез из авто и еще долго стоял во дворе, глядя на окна, зажегшиеся на четвертом этаже. «Она дома, наверное, совсем одна. Она сказала, пэрентсы погибли. Бабка с дедом в загранке. Интересно, что она делает: поставила на плиту чайник? Или мыться пошла? Или плачет втихомолку?» Ему очень хотелось, но он не стал подниматься за ней. В любовной игре нельзя поступать так, как тебе хочется. Нельзя переть напролом. Должны быть отступления, и ложные выпады, и обходные маневры – все, как в фехтовании или самбо. Поэтому Евгений сел в машину и поехал к себе, в съемную квартиру на Юго-Западе. И позвонил Юле только назавтра. И уговорил на свидание в ближайшую субботу.
Нет, если бы он не влюбился в нее, не прикипел сердцем – в первый же вечер, – ему на фиг не нужны были бы ни чеки, ни высокопоставленные бабка с дедкой, ни квартира на Чистых прудах. Он полюбил ее – сразу, бесповоротно и навсегда. И хотел, чтобы она каждую минуту была с ним. И мечтал сделать ей предложение. И впоследствии неоднократно делал его. «Возьми меня, мою руку. Возьми мое сердце. Все возьми». Да только она отказывалась и отказывалась. Сначала ссылалась на молодость: ей всего пятнадцать, их даже не распишут. Потом – на необходимость выучиться: я не хочу, как моя мамочка покойная, с первого же курса погрязнуть в пеленках! Наконец, и вовсе произнесла болезненную почти правду: ты, Женька, парень хороший, умный, честный, добрый, смелый. Я тебя бесконечно уважаю. Мне приятно, когда ты рядом. Но у меня нет к тебе любви. Нет страсти. Я не дрожу, когда ты рядом. А я хочу гореть!
В этой отповеди содержалась изрядная доля правды – однако все-таки не вся. Да, девушка не любила своего верного ухажера. Но ей было приятно, что он – под рукой. На него всегда можно было положиться или повесить неприятное поручение. Ему можно позвонить, если вдруг появляются проблемы – от запущенной курсовой до – даже! – нескладывающихся отношений с красавчиком Мишей. Словом, Евгений был для Юлии удобным, приятным, надежным другом. Ну и запасным вариантом. Вот только в самый нужный момент его рядом не оказалось.
16. Падали две звезды
Прошло три года. Сентябрь 1986 года
СССР, Черноморское побережье Кавказа,
затем – Москва
Монина Юлия Валерьевна
Трудовой семестр подходил к концу. Через два дня автобусы отвезут студентов на станцию, а спустя полтора суток в плацкартных вагонах они приедут в Москву. Джулия уезжала вместе со всеми. Евгений, как командир отряда, оставался еще на неделю.
Он подошел к ней, когда она выходила из столовой после ужина.
– Погуляем после отбоя?
– После отбоя бойцам полагается спать, – лукаво пропела Юля. – Тебе ли, командиру, этого не знать.
– Я тебе разрешаю.
Быть командиром Евгению явно пошло на пользу. В голосе и манерах появилась твердость. И непререкаемость, даже сталь.
– Да, сэр. Не могу не подчиниться, сэр.
Они пошли на берег моря. Стемнело. Евгений взял с собой фонарик. Однако от моря и от звезд над берегом распространялся мерцающий сероватый свет, и парень погасил луч. Как всегда в августе, по небу, словно кремни в зажигалке, чиркали метеориты. «Если упадет звезда, пока я объясняюсь, – вдруг пришло ему в голову, – все у нас будет хорошо». Они присели на камень. Он оказался теплым – скалистый берег весь дышал жаром, словно остывающая печка.
– Скажи, – спросил Евгений осторожно, – что у тебя с Мишкой?
– А что?
– А то, что он тебе совсем не пара.
– Я сама знаю, – отмахнулась Юлия. – А чего ты-то беспокоишься?
– Ты знаешь – чего. Я люблю тебя.
– И при этом трахаешь дуру Жанку.
– Только потому, что ты с Мишелем.
– Значит, если я попрошу, ты Жанку бросишь?
– Считай, что уже бросил. Заметь, я даже не прошу тебя избавиться от Мишки.
– Еще б ты лез в мои дела!
– Хотя нет, прошу. Потому что предлагаю тебе выйти за меня замуж.
«Ну, где же вы, звезды, давайте, падайте! Освящайте наш путь!»
– Замуж… Не рано ли? Я ведь только на второй курс перешла.
– Согласись: мы с тобой идеальная пара.
– Ну, соглашусь, – вздохнула Юля.
– Согласись: мы, если будем вместе, сможем горы свернуть.
– Ну, наверное.
– Так давай же будем вместе, черт возьми!
И тут звезда, наконец, упала – чиркнула по небосводу.
– Давай еще немного подождем, а? – искательно промолвила она.
– Не нагулялась? – вдруг вырвалось у Евгения злобно-ревнивое.
– Можешь считать и так, – дернула плечиком Юлия.
– Знаешь, – сказал он почти угрожающе, – больше я никаких предложений тебе делать не буду. Или сейчас – или никогда.
– О! – воскликнула она. – Ты мне уже угрожаешь. Что же будет в браке?
– В браке со мной у тебя все будет хорошо, – твердо молвил Евгений. – Ты только скажи да!
Он не стал посвящать Юлию в свои планы и расчеты. Однако он должен был жениться, и прямо сейчас. Для того было два важных резона. Во-первых, Евгений оканчивал аспирантуру. Брак нужен, чтобы остаться в Москве. Во-вторых, его посылали в Париж – изучать тамошнее рабочее движение, и уже намекнули, что оформление пошло бы куда веселее, если бы он пребывал в законном браке.
– Давай подождем, – упорствовала она. – Хотя бы до того момента, когда я институт окончу. Если у тебя, конечно, не пропадет к тому времени желание.
– Нет, дорогая, – непреклонно качал головой Евгений. – Я не могу больше ждать.
– Ну, что ж делать. Это твоя проблема.
– Тогда мы больше не увидимся, – быстро закончил парень.
– Тебе не кажется, что ты сам себя наказываешь?
– А вот это не твое дело.
– Неужели мы правда расстанемся? И ты никогда не придешь ко мне? – провоцирующе прищурилась она. – И не позвонишь?
Он угрюмо выпятил челюсть.
– Нет. Нет. Никогда.
И тут, словно издеваясь, упала еще одна звезда.
– Женечка, миленький, хороший мой, родной! Ну, давай еще повременим, а?
– Нет. – Он вскочил. – Ты должна сказать мне да. Прямо сейчас.
– Женечка, ну мне всего восемнадцать лет, я еще не…
Он не дослушал.
– До свидания.
Повернулся и пошел по камням в сторону от моря.
– Женя, постой! – выкрикнула Юля.
Он остановился, в надежде обернулся.
– Ты даже не проводишь меня?
Он буркнул:
– Сама найдешь дорогу. Не маленькая.
И пошел – упрямо выпятив челюсть. Вырвав, как ему казалось, эту занозу из своей жизни навсегда.
17. Яблоко от яблони
Прошло два месяца
Октябрь 1986 года
Москва
Он сдержал свое обещание. Не звонил и не приходил. Без Евгения Юле стало не то что скучно, но явно чего-то не хватало. Словно убрали одну из колонн, поддерживающих ее жизнь, и дом покосился. И еще она стала раздражительной, злой. И даже кидалась и на бабулю, и на деда, Петра Ильича. (Они к тому времени вернулись в СССР из своего Нью-Йорка, и дед занял видную должность в ЦК – Горбачев его всячески продвигал.) Потом появились признаки, Юля сходила к врачу, и оказалось: у нее беременность шесть недель.
Тогда-то девушка и бросилась к бабуле. А Валентина Петровна – как и восемнадцатью годами ранее со своей дочерью Наташей – категорически запретила девочке даже думать об аборте.
– Представь, если б твоя мать так поступила? – воскликнула она патетически. – На свете никогда бы не было тебя!
– Может быть, от этого всем было бы лучше! – буркнула девушка.
– О чем ты говоришь?! Что за пораженческие настроения?! Надо бороться!
И настропаленная Валентиной Петровной Юлия стала бороться. Первым делом отправилась, конечно, к отцу будущего ребенка.
Мишель лежал на своей койке в общаге, в трениках с пузырями на коленях и в не слишком свежей майке-алкоголичке (то есть вовсе без рукавов). И хотя был будний день, половина третьего, он пребывал подшофе, о чем свидетельствовал портвейный дух, распространяемый над кроватью.
– О-о, какие люди! – прокричал он, завидев Джулию, однако даже не сделал попытки привстать с кровати.
«Какая сволочь! – подумала она. – И какой красавчик! Убила бы его за эти кудри льняные, есенинские, за сладкий рот, за длинные ресницы!..»
– Чем обязан визиту столь высокородной дамы? – продолжил куражиться Михаил – по-прежнему лежа ничком.
– Ты бы хоть привстал! – брезгливо бросила она. – Для порядка!
Парень сделал вид, что пытается оторваться от кровати, чуть приподнял свой узкий зад, но потом со стоном, якобы в изнеможении, плюхнулся назад.
«Какая сволочь! – подумала она. – И какой красавчик! Убила бы его за эти кудри льняные, есенинские, за сладкий рот, за длинные ресницы!..»
– Чем обязан визиту столь высокородной дамы? – продолжил куражиться Михаил – по-прежнему лежа ничком.
– Ты бы хоть привстал! – брезгливо бросила она. – Для порядка!
Парень сделал вид, что пытается оторваться от кровати, чуть приподнял свой узкий зад, но потом со стоном, якобы в изнеможении, плюхнулся назад.
«Лет через десять кудри его поредеют, – вдруг подумала Юля, – уже сейчас вон залысины. Глаза выцветут и потускнеют. А лицо станет как свекла – любит он закладывать за воротник. В довершение картины нос покроется красными прожилками. Умом парень не отличается, трудолюбием тоже, учится через пень-колоду. Что остается? Обаяние, артистизм? Ими сыт не будешь… Зачем, спрашивается, моему ребенку такой отец? А с другой стороны, ведь это – его ребенок… И я любила его, да и сейчас, чего уж таить, сердце обмирает, несмотря на все его многочисленные недостатки».
Сесть он ей предложить не удосужился. В поисках места она сняла с единственного в комнате стула гитару, переложила на пол. Села.
– Э-э, – запротестовал Мишель, – гитаре не дело на полу валяться. Давай-ка ее сюда. Или, может, лучше ты ко мне приляжешь?
– Не дождешься, – буркнула Джулия.
А он равнодушно бросил: «Не хо – как хо», что означало: «Не хочешь – как хочешь».
– Паяц, – устало молвила она.
Он в ответ защипал струны гитары, запел дурашливым голосом на мотив хора из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда»:
«Обаятельный и артистичный, – подумалось ей. – Ну, и красивый. И это, конечно, все, что есть в нем хорошего. Просто шут. Гороховый. Но, может, он переменится, когда узнает о ребенке?»
– Ты чего пришла? – вдруг полюбопытствовал Мишель.
– А ты что, не рад?
– Почему же? Просто счастлив.
– Сейчас ты еще больше обрадуешься.
– Ну?
– У меня будет ребенок.
– Поздравляю, – бросил он равнодушно и опять запел, и опять дурашливо, бренча струнами – теперь на мотив битловской «Girl»:
И в равнодушии, и в песне Юле послышалась издевка – особенно гадкая оттого, что мелодия была битловской. Сволочь Мишель знал тайну ее происхождения – проговорилась, дура, проболталась! – и теперь специально дразнил. Глаза девушки наполнились слезами.
Наконец он брякнул последний раз по струнам и прикрыл их ладонью.
– Ну, и чего тебе от меня надо? – спросил высокомерно, словно был большим начальником, а она – назойливым просителем.
– Ничего. Кроме того, чтоб ты знал: ты – родной отец ребенка.
– Ты уверена?
– Пш-шел ты в баню, Миша, – она в ярости вскочила со стула.
– Могу помочь тебе деньгами.
– Лучше штаны себе купи, дебил!
– Ты же сама меня всегда их снять просила, – глумливо ответствовал он.
И тогда Джулия, не помня себя от злости, схватила лежавшую на его пузе гитару – Мишель не успел помешать ей, – взялась за гриф всеми десятью пальцами и обрушила инструмент на железную спинку кровати. Гитара хрястнула, жалобно зазвенела. Парень прикрыл лицо и вжал голову в плечи – испугался, что второй удар последует по его черепушке.
Изломанная гитара полетела в угол, а Юля припечатала:
– Чтоб ты сдох! – И вышла из комнаты.
После того визита Джулия настоятельно стала думать о том, как ей повторить подвиг любимой мамочки – в срочном порядке выйти замуж, пока еще пузо на нос не полезло. Кандидатура подходящая имелась – Евгений. И насколько Мишель по всем статьям был плох (однако у него было единственное достоинство: ее к нему тянуло), настолько многолетний Юлин ухажер имел в противовес ему полный набор плюсов: умен, трудолюбив, честолюбив, на хорошем счету у начальства, делает карьеру – и лишь один минус: он был ей не люб. Но, с другой стороны, что такое любовь? Эфемерное чувство. Она, как известно, приходит и уходит – а кушать хочется всегда. Ведь ее папочка покойный, великий хоккеист Валерий Монин, кажется, так и не узнал, что Юля – не родная его дочь. Евгений тоже может до конца своих дней оставаться в неведении, что он воспитывает чужого ребенка.
Юля никогда раньше не думала, что способна на такую рассудочность. Еще полгода назад она бы назвала ее подлой. А вот теперь, глянь-ка!.. Наверное, обязательства перед будущим младенцем делают принципы более эластичными.
Евгений, правда, сдержал свое обещание – то самое, что дал на морском берегу. Юля его отвергла – и он, вернувшись в Москву, перестал появляться и звонить. В чем, в чем, а в гордости ему не откажешь.
И снова, уже второй раз на протяжении недели, она сделала шаг первой.
Едва только дверь его квартиры открылась – Джулия поняла, что она напрасно сюда приехала. Потому что отворила ей не кто иная, как сволочь Жанка, с которой Евгений коротал время – пережидая (по его словам), покуда Юля отлюбит своего Мишеля. И вот теперь эта неразборчивая грымза стояла на пороге, как полновластная хозяйка, что подчеркивал халатик, а также яростное блистание толстого обручального кольца на безымянном пальце правой руки.
– Заходи! – пропела Жанна.
Она, разумеется, узнала гостью и не могла не ведать, какие чувства питал к ней муж, и теперь явно возмечтала насладиться торжеством по полной программе. Тут бы Джулии развернуться и уйти – но проклятое любопытство и приступ безволия заставили ее принять приглашение, скинуть плащ и сапоги, покорно надеть тапки и проследовать вслед за Жанкой на шестиметровую кухоньку.
– Тебе, конечно, Женя снова понадобился? – подъелдыкнула Жанна. – Должна тебя огорчить: его нет в Москве. Хочешь чаю?
– Нет, спасибо.
– Может, водочки?
– А где Евгений? – вопросом на вопрос ответствовала Джулия.
– В Париже, – с торжеством объявила хозяйка.
– А что ж ты не с ним?
– Пока не положено. В следующий раз.
– Квартиру сторожишь?
– Ну, мы уже в кооператив вступили, скоро заселение, трехкомнатная, кухня десять метров, в доме улучшенной планировки, в Крылатском.
– Поздравляю. Значит, ты его пока у себя прописала? – уколола Юля Жанку. Глаза у той дернулись.
– Ты думаешь, все вокруг такие, как ты? – прошипела она. – На квартиры пятикомнатные мужиков ловят? Мы жилье, между прочим, снимаем.
– Ох, Жанка, брось собачиться, – вздохнула гостья. – Ты уже победила. Я пойду. А ты Евгению, когда он из своего Парижа вернется, расскажи, что я заходила. Пусть он мне позвонит. – И по лицу соперницы поняла, что ничего та, конечно же, не передаст и никуда Евгений, как следствие, звонить не будет.
На третьем месяце беременности Юля осталась совсем одна – без мамы, папы и хотя бы потенциального кандидата в будущие отцы. Только она сама, да еще бабушка с дедушкой. Юная девушка и двое пожилых людей – вот и все наличные силы для противоборства судьбе.
18. Одиночка
Прошло пять лет
Август 1991 года, Москва
В графе отец стоял прочерк. А дочку Юля назвала Мишель.
Ее долго отговаривали в загсе, даже отказывались регистрировать девочку. Но Джулия уперлась: «Хочу – и все. По какому закону запрещено?» Конечно, не стала распространяться перед загсовыми тетками: почему-то уверилась, что будет мальчик, и выбрала ему имя, и именно Мишель, а не Миша. Мишель – в память о той ночи на берегу моря, когда ребенка зачинали, и тех песнях, что тогда пел смазливый дурак, будущий отец, не захотевший, в итоге, стать отцом. И еще Мишель – напоминание о семейной тайне, о битлах: как-никак один из них карапузику приходится родным дедушкой. А когда вдруг родилась девочка, получилось, что Мишель в женском варианте даже лучше, чем в мужском: «Мишель, ма бель…» – чем не колыбельная для хорошенькой малютки?
Жизнь матери-одиночки, конечно, была сложна. Что говорить! Ночные крики, отупение и постоянное желание уснуть, и мечта просто погулять по улице (а не нестись в молочную кухню или с коляской в детскую поликлинику). Все через это прошли – а кто не прошел, того никакие слова, описывающие сей кошмар, не проймут.
Однако Джулии все-таки пришлось легче, чем миллионам советских мам, имевшим несчастье родить, когда советская эпоха начала трещать и рушиться. У нее был дедушка (прадед, возлюбивший новорожденную Мишель страстно, нежно и пылко). Человеком Петр Ильич Васнецов был непростым. Он преодолел опалу и почетную ссылку в Нью-Йорк. И теперь, при Горбачеве (с которым они подружились во время поездки последнего в Америку), он стал ни много ни мало секретарем ЦК КПСС и правой рукой секретаря Генерального. Как следствие – Юли с младенцем не коснулась нехватка всего и вся, характерная для страны на рубеже восьмидесятых и девяностых. Не пришлось Джулии стоять в очередях ни за яйцами, ни за подсолнечным маслом – которые растягивались прямо на улицах на четыре-пять часов. Девушка даже (в отличие от прочих москвичей, не говоря уж об иногородних) сыр и ветчину видывала, и суп варила из настоящей курицы (ее приносила бабушка и почему-то называла «академической»).