Двери выбивать не стали, как и обыскивать дом. Зачем? Мешочек с деньгами был при убитых. Надо полагать, что это и есть самое ценное, раз они прихватили его с собой.
Пошли назад, к причалам. И двух парней, что переоделись в одежды ордынцев, прихватили. Все равно на замену Спиридону человек нужен, а парни, похоже, не из трусливых. Такие отчаянные и на судне пригодятся.
Впереди неспешно шел ослик с поклажей, за ним шествовали ушкуйники. Мишаня с тревогой поглядывал на длину теней – они стремительно укорачивались.
Едва они вышли на площадь перед причалами, как увидели, что первые ушкуи, что справа у причала стояли, начали разворачиваться в потоке. Вовремя поспели!
Быстро перекидали поклажу на лодью. Михаил повернулся к парням, вызволенным из неволи:
– Быстро перебирайтесь на лодью! Грести вместе с остальными будете!
Остальные-то, что вернулись с Михаилом, уже знали свои суда и места на них.
Оглянулся Мишаня последний раз на Сарай-город да и перепрыгнул на ушкуй. Не бывать ему больше здесь. Слишком много врагов его в лицо знают. И заявись он потом в город по купеческим делам – опознают, и ждет его мучительная казнь, а уж истязать перед смертью ордынцы мастера!
Первые ушкуи уже отошли от причала, на остальных судах корабельщики суетились, готовясь к отплытию. Настал черед и судов Михаила.
– Все, Павел, отплываем, отдать швартовы!
Отвязали веревки от бревен причала, оттолкнулись веслами от досок.
– Весла на воду! – скомандовал Павел. – И – раз, и – раз, и – раз!
Весла дружно вошли в воду. Поначалу берег не сдвинулся назад ни на пядь. Наконец тяжело груженные суда медленно двинулись вперед, преодолевая инерцию.
С каждым взмахом весла ход становился быстрее и быстрее. Догнали ушедшие вперед суда, подняли парус. Пузатая лодья сильно тормозила ход. Под парусом и веслами они обогнали суда и встали в средине каравана, как и наказывал Костя.
Ветер, хоть и не сильный, но ровный, пока благоприятствовал. Но на передних судах вовсю работали гребцы, хотя были подняты паруса.
– Видать, до темноты Костя подальше от Сарая отойти хочет, – высказал Павлу Михаил свою догадку.
– Правильно делает. Береженого бог бережет, а небереженого караул стережет!
Шли до самой темноты. Если бы светила луна, двигались бы и дальше. Но ночь была безлунная, да еще и небо затянули облака. Суда на ночь ушли со стремнины, подошли ближе к берегу, но не приставали, оставив между бортами и берегом саженей тридцать. Бросили якоря.
Поев холодных лепешек и сала, изнемогающие от усталости корабельщики рухнули на палубу. Здраво рассудив, что на берегу конники, Михаил даже не распорядился выставить дневального – завтра снова всем на весла, и надо дать людям отдохнуть.
Однако он просчитался.
В средине ночи раздался вскрик, шум борьбы. Все вскочили. У борта стоял на одном колене Савва с луком.
– Вот он! – закричал Никита. – Не упусти!
Коротко свистнула стрела, голова над водой исчезла.
– Чего произошло? – не мог понять спросонья Михаил.
– Чужой на борт взобрался! Ушкуй-то гружен тяжело, борта низкие, едва на три ладони над водой. Я думал поперва – свой по палубе ходит, а с него вода льется. Хвать его за штанину, а он брыкнулся и – в воду. Никак украсть чего-нито хотел, шельма.
– Молодец, Савва! Будешь до утра дежурить, а потом спишь до полудня – у нас запасной гребец есть.
Все поворочались, прислушиваясь к ночной тишине, да и уснули.
Отныне на своих судах Михаил выставлял дежурного. Ведь вор прокрался не с берега. Кто-то из кормчих взял в гребцы невольника, а тот, увидев ценности, не устоял перед соблазном. Опять Мишане наука – впредь полагаться только на свои силы.
Утром, едва позавтракав, корабельщики подняли паруса, и караван судов тронулся вверх по Волге. Налегали на весла и гребцы. Невольники с непривычки набивали мозоли на руках, и к вечеру тянуло мышцы.
Вечером, когда суда встали на якоря, Павел заметил:
– Должно, верст семьдесят сегодня прошли, да вчера половину этого. Скоро переволок казацкий на Дон будет.
Мишаня мысленно прикинул путь, которым сюда шли. Далеко еще! Впереди башкиры на своих землях, потом татары казанские. И все время теперь идти против течения – что по Волге, что по Каме, что по Вятке. А это ох как непросто: даже пустым идти тяжко, а уж с грузом – и подавно.
На третий день пути со стороны замыкающих караван судов раздались крики. Встревожился Мишаня, стал всматриваться вдаль, да ничего не приметил, кроме тучи на горизонте – едва видимой тучки. Не гроза ли собирается? А хорошо бы ветер попутный да сильный, хоть бы до Казани. А потом дошло – не тучка это вовсе, а пыль из-под множества конных копыт.
Мишаня взглянул на берег. В конной рати заметно было волнение. Конники тоже заприметили пыльное облако и с тревогой поглядывали назад. Им бы рвануть сейчас, оторваться от кыпчаков подальше, да суда держат. Не бросишь же целый караван с трофеями без прикрытия. Иначе – зачем тогда весь этот опасный поход за сокровищами затеяли, ради чего столько народу полегло?
Гребли до изнеможения, пока не опустилась ночь. Тогда уж последовала команда: суши весла, гребцам отдыхать.
А суда под парусами продолжали идти потихоньку. На корме каждого судна светильник масляный зажгли. Вот следующие за ними суда по этим светильникам и ориентировались. Видно, на переднем судне кормчий отменно реку знал, вел точно по стремнине.
За ночь худо-бедно, а верст двадцать – двадцать пять прошли, отдалились немного от погони. Да и конная рать на берегу заметно замедлила движение ночью. Лошадям ведь спать-есть нужно. Кстати, не только нашим, но и преследующим караван ордынским.
А после сухого завтрака уже черствыми лепешками да салом гребцы снова сели на скамьи. Лобановские ушкуи чуть быстрее пошли. Ворчал Павел – тянула их назад неповоротливая лодья. Однако о том, чтобы ее бросить, не заговаривал.
Гребцы по пояс разделись, пот градом катился по их спинам. Когда кому-то было невмоготу – все-таки невольники ослабли в плену, Павел сажал запасного гребца. Иногда и сам Михаил садился в паре с запасным гребцом. Тогда он, сидя на скамье, обращался лицом в сторону оставленного ими Сарая. Он видел плывущие вблизи ушкуи – почти половину каравана, и все увеличивающееся пыльное облако от преследователей.
Как ни старались гребцы, преследователи медленно приближались. Пока лошади кыпчаков отдыхали, суда уходили вперед. Конечно, конница Кости Юрьева тоже отдыхала – больше ночью, но потом днем отдохнувшие кони легко догоняли караван. «Как бы остановить или хотя бы замедлить бег ордынских лошадей?» – раздумывал Мишаня. Он перебирал разные варианты и все-таки додумался. Идея, которая внезапно озарила его, была настолько проста, что Мишаня сам недоумевал – как раньше не додумался! Уже вечером, когда конница Юрьева встала на ночлег, Михаил приказал Павлу:
– Суда к берегу, хочу с Костей переговорить!
– От каравана отстанем!
– Я недолго, догоним.
Едва ушкуй ткнулся носом в песок, Мишаня спрыгнул на берег и помчался к стоянке. Костя был удивлен, увидев рядом молодого купца.
– Случилось чего?
– Видел – кыпчаки догоняют?
– Видел, – помрачнел Костя. Выглядел он озабоченным и усталым.
– Надо их задержать немного.
– Сам знаю, да как?
– Ветер сейчас встречный, дождей не было давно, трава сухая.
– Понял! – подпрыгнул от осенившей его догадки Костя. – Надо пустить встречный пал. Трава погорит, их коням кормиться нечем будет. Молодец! Ведь я и сам знал о таком, да в голову не пришло! Спасибо, дружище! Ступай на судно.
– Удачи, Костя!
Но Костя уже крикнул зычно:
– Десятников и сотников ко мне!
Михаил помчался на судно. Едва он вскочил на борт, гребцы веслами оттолкнулись от берега.
Мимо проходила последняя треть судов каравана. Паруса у всех были спущены, шли на веслах. Мишаня тут же уселся на весла в паре с запасным гребцом.
– Живее, братушки-славяне! Поднажмите!
Нагнали, смогли дойти до своего места в строю – за юрьевскими ушкуями. Дальше пошли в обычном ритме.
– Эй, глядите – чего там сзади-то? Похоже, степь горит!
В нескольких верстах позади степь вспыхнула сразу широким фронтом. Ветер сносил дым в сторону татар, гнал пламя назад – к преследователям. Выгорит трава – кормить лошадей будет нечем. И дичь в сторону от пожара уйдет. Ни зайчика, ни куропатку ордынец на обед уже не подстрелит из лука. Только сушеным конским мясом питаться ему останется.
Михаил облегченно вздохнул: теперь оторваться от кыпчаков каравану будет легче. Если повезет, и степь выгорит на большой площади, лошади ордынские ослабнут, и преследователи отстанут.
За полночь они все-таки встали на якоря – гребцы совсем выдохлись. Ветер был встречный, на речных ушкуях паруса прямые, галсами под ними не пойдешь. Это на больших морских ушкуях да на шхунах с косым парусным вооружением можно продвигаться и под углом к ветру.
За полночь они все-таки встали на якоря – гребцы совсем выдохлись. Ветер был встречный, на речных ушкуях паруса прямые, галсами под ними не пойдешь. Это на больших морских ушкуях да на шхунах с косым парусным вооружением можно продвигаться и под углом к ветру.
Едва проснувшись, все стали смотреть назад. Позади, на сколько хватало глаз, горела степь. Все пространство было покрыто дымом, и понять, где ордынцы, было невозможно.
На завтрак сварили кулеш, поскольку лепешки, даже черствые, уже закончились. Для этого на корме лежал лист железа, на нем – камни. А уже на них разводили костер.
Поевши, гребцы взялись за весла.
К полудню ветер стих, а немного погодя стал дуть в обратную сторону. Корабельщики обрадовались, на всех судах захлопали полотнища – это расправлялись паруса. Хоть и медленно пока, но все же ушкуи шли под парусами. У многих гребцов кисти рук были обмотаны разорванными рубахами, поскольку от весел не только мозоли появились, но и сама кожа до мяса стерлась. Но терпели все, понимая, что только их труд способен уберечь караван и их самих от гибели или плена. Бывшие невольники снова в плен попадать не хотели.
– Вцеплюсь басурманину в глотку зубами, да под воду. Лучше утонуть и забрать с собой хоть одного мучителя, чем плен, – говорили все.
И Михаил им верил, зная – так и сделают. Навидался он в Сарае, как с невольниками обращаются. Для себя решил – будет биться до последнего. Лучше умереть в бою, чем поднять руки и сдаться.
Ветер усиливался, паруса надулись. Ушкуи шли полным ходом. По берегу, чуть приотстав, двигалась конница.
А потом на горизонте появились тучи. Именно грозовые тучи, а не пылевые облака. Вдали послышались раскаты грома.
Михаил подошел к Павлу.
– Как думаешь, буря будет?
– Обязательно. С утра кости ноют. Лишь бы волн сильных не было. Осадка глубокая, боюсь, как бы через борт не перехлестнула волжская водица.
Ветер из сильного постепенно переходил в ураганный. Мачта скрипела, но держалась. Никто не хотел опускать паруса, стараясь выиграть аршины и сажени.
Впереди, через два судна, у одного из ушкуев с треском порвало парус.
– Ох, быть беде! И нам парус убирать надо!
– Павел, может – не весь? Может, только половину шкотами подобрать? Неохота ветер упускать!
– А ежели мачта не выдержит да сломается? Пока запасную приладим, караван вперед уйдет, татары догонят!
На других судах стали подбирать паруса, а кое-где и вовсе убрали. Эх, кабы не пузатая лодья сзади, что сдерживала ход! Но паруса все-таки убрали, и отдохнувшие гребцы снова уселись на весла.
Сзади ударил гром, сверкнула молния. Тучи закрыли солнце, вмиг потемнело. А потом хлынул ливень, да такой, что с кормы не видно было носа.
– Суши весла, бросай якорь!
Все суда остановились. Продолжать движение было опасно – можно было столкнуться. А на перегруженных судах даже небольшая пробоина грозила судну быстрым потоплением. Учитывая, что невольники в большинстве своем плавать не умели, то погибли бы и команды.
С неба низвергались потоки воды. Кто-то из гребцов закричал:
– Вода под ногами!
– Отчерпывайте!
Схватили деревянные черпаки, по очереди стали черпать воду, но набиралась она быстрее, чем ее отчерпывали – ведь черпаков было всего два.
Михаил бросился к одному сундуку, открыл крышку – монеты. Захлопнул, открыл второй – то, что надо! Он помнил, что в одном из сундуков были золотые и серебряные кувшины, ендовы, довольно глубокие блюда.
– Держите! Черпать всем, не то потонем!
Самоотверженно работали все – гребцы, Павел, сам Михаил.
Ливень внезапно прекратился, перейдя в мелкий дождь.
Все свалились без сил. Михаил уселся на палубу. Стало видно – по крайней мере, на сотню саженей вокруг. Кому-то не повезло – по воде мимо них проплывали одежда, тряпье. Михаил попытался пересчитать суда, идущие впереди, да вот незадача – не все они были видны.
– Будет вам отдыхать! – скомандовал Павел. – Вычерпывайте все, что осталось. От борта до воды – две ладони всего.
Приступили к нудной работе. Труднее всего пришлось ушкуйникам – тем, что позарились на ковры и прочую рухлядь. Сейчас это все намокло и стало тяжелым. Суда грозили затонуть. Сожалея, с них сбрасывали в воду намокшие трофеи – жизнь была дороже. Мишаня мысленно себя похвалил: намокать на судне, кроме них самих, было нечему.
Все суда подгребли к берегу. После бури у корабельщиков появились проблемы: кому парус порванный заменить, кому воду вычерпать.
Подъехали всадники. Земля от прошедшего ливня размокла, на ногах у лошадей висели комья грязи. Как тут скакать? Потихоньку хотя бы двигаться.
К ушкую Лобанова подъехал Костя.
– Скоро земли башкирские начнутся. Думаю с беком ихним договориться, серебра дать. Пусть кыпчаков хоть на день задержит.
– Ой ли? Башкиры выступят ли супротив татар? – усомнился Михаил.
– Серебро поможет. За ним я и подъехал. Мешочек кожаный я у тебя видел с серебром.
«И когда он узреть успел?» – подивился Мишаня.
Купец взошел на ушкуй, осмотрел мешки и мешочки. Нашел нужный, перебросил его Косте на берег. Воевода махнул головой, и кавалькада всадников уехала.
На глазах темнело. Неплохо бы на ночь перекусить. Вот только развести костер, чтобы сварить похлебку и обсушиться, было не на чем. Ветки и щепа были сырые, гореть не хотели, даже политые маслом для светильника.
Голодные и мокрые корабельщики улеглись спать. А, едва уснув, проснулись от сырости и ночного холода. Все ушкуйники основательно продрогли – зуб на зуб не попадал.
– Павел, уж лучше на весла сесть – хоть согреемся, да одежда заодно обсохнет.
Такая же аховая ситуация была и на других судах. Кормчие стали перекрикиваться, решили идти на веслах вверх – все лучше, чем мерзнуть.
Поеживаясь от холода, Михаил с командой заняли места на судне. От воды тянуло сыростью, и на ушкуе после дождя все было тоже сырым. Сели на весла, и вскоре караван стал медленно двигаться. Постепенно корабельщики разогрелись, от одежды валил пар.
– Наддай, ребята! – подзадоривал гребцов кормчий. – С каждым взмахом ближе Вятка!
Гребли почти до рассвета – уж и разогрелись, и обсохли.
Утром подул несильный попутный ветер. Поставили паруса. Гребцы повалились на палубу и сразу уснули. Лишь Павел бодро стоял у рулевого весла. «Двужильный он, что ли?!» – подумал Мишаня.
Около полудня на берегу – по правому борту – показались всадники. Михаил всмотрелся. Нет, не конница Кости – башкиры. В лисьих шапках колаксынах и расшитых орнаментами халатах, на лошадях седла без стремян. Пронеслись вдалеке, описали полукруг и подъехали к Косте. Переговорили и умчались.
Всадники Юрьева спешились. «Видимо, бека или бая башкирского ждать будут», – подумал Михаил. Однако сигнала об остановке не было, и караван судов продолжал движение.
Проснувшиеся гребцы смотрели на полуденную сторону, радовались. Почувствовав оживление на суднах, вызванное появлением отряда башкир, гребцы проснулись. А узнав, в чем дело, с радостью смотрели на полуденную сторону.
– А кыпчаков-то не видать!
– Дурни вы! – веско сказал Павел. – Хоть бы подумали своей башкой безмозглой! Как же их видно может быть, коли дождь прошел? Откуда пыли взяться?
Пристыженные гребцы притихли. И в самом деле, прав Павел, не поспоришь.
Пока дул попутный ветер, развели костер на корме и сварили кулеш из крупы и сала. Есть больше было нечего, да и крупа заканчивалась. В погоне за трофеями никто не прихватил из Сарая провизию. Ничего, до родной земли уже недалеко. Всего ничего – через башкир проскочить да злобную Казань миновать. С башкирами Костя, похоже, сумеет договориться. А вот с татарами – невозможно. Не удовольствуются они долей малой, все захотят взять.
Караван уходил все дальше и дальше – вот уже и всадников русских не видать.
Когда ветер ослаб, за весла гребцы сели.
Лишь к вечеру, когда диск солнца уже коснулся краем горизонта, появилась конница. Ушкуйники облегченно вздохнули, а Костя радостно помахал рукой. Стало быть, договорился с кочевниками.
На стоянке Костя сказал, что башкиры, взяв серебро, пообещали задержать кыпчаков на целый день. Совсем не пропустить – не получится, силы у башкир не те. Но пока переговоры вести будут, торговаться, то, се – день и пройдет. А сейчас каждый выигранный день мешочка серебра стоит, а то и золота.
Весь следующий день прошел спокойно. Дул ветер, шли под парусами, гребцы отсыпались и отдыхали, а справа виднелись всадники Кости.
Вечером встали на стоянку – последнюю перед Казанью. Собственно, мимо Казани караван проплыть не собирался. Раньше справа устье Камы покажется. Но Казань рядом совсем, и дозоры казанских татар там всегда дежурят. Михаил это помнил еще по прошлому плаванию, когда в Сарай с товарами ходил – как купец, а Костя – на разведку. Прорвались тогда. Правда, и ушкуй тогда был один, и татар – десяток всего. Сейчас – другое дело. Караван велик, судовую рать на конях татарские дозоры издалека заметят и своим сигналы передадут о движении русского войска. В открытое сражение вступать опасно: у гребцов оружия мало, и пользоваться им бывшие невольники не умеют.