– Угу, – буркнул Михаил. – Только я еще знаю, что ежели край вятский под Василия Темного отойдет, купцам нашенским новые налоги платить придется.
– Придется какое-то время, – признал Костя. – Ты сейчас все одно налоги платишь, и часть из них, заметь – большая – ханскому баскаку идет. Он как клоп на городе – только сосет. А как под Москву отойдем, соберемся с силами, сбросим и ордынское ярмо, и казанское. Понял?
– Понял.
– Только язык за зубами держи и к поездке готовься. Ну, ты лучше меня знаешь, какие товары для торга купить, только учти – вместе со мной еще двое воинов будет и груз, потому можешь взять на двух гребцов меньше – мои заместо них будут. И обратно мы с тобой пойдем. Ты же в Москве не был?
– Не доводилось.
– Вот и посмотришь стольный город. Свои товары продашь, московские купишь. Сам заработаешь немного и нам услугу окажешь.
– Договорились, – согласно кивнул головой Мишаня.
Удовлетворенный результатом разговора суровый воевода расплылся в широкой улыбке:
– Что мы все о делах да о делах? Давай хоть пива или вина попьем. У меня управляющий пивовара хорошего нашел, пиво варит душистое, густое, тягучее. И рыбка копченая есть.
– Уговорил.
За столом о делах не вспоминали. Отдали должное действительно вкусному пиву. Но Мишаня больше на копченого угря налегал да на сочащуюся жиром белорыбицу. Ух и вкуснотища!
Неделю Мишаня вертелся как тот угорь. Меха закупил, немного игрушек дымковских, расписных. Тяжелого товара не брал, поскольку не знал, чего Костя грузить собирается. Умолчал ведь, хитрован.
Костя сам нашел Михаила.
– Готов?
– Товар куплен, ушкуй у пристани.
– Тогда завтра утречком грузись и выходи. Ниже Хлынова по течению – верстах в десяти, мы тебя встретим.
Загрузил Мишаня рано утром ушкуй товарами и отошел от пристани. Павел удивлялся – что-то ты товара маловато взял? Мишаня лишь улыбался в ответ.
Вскоре по правому берегу у уреза воды показалась подвода и трое мужиков, призывно размахивающих руками.
– Пристань к берегу, – скомандовал Михаил.
В мужиках, одетых как обычные гребцы, в простую одежду, Михаил не сразу Костю узнал – тот шапку на самые глаза нахлобучил. Пыхтя, едва затащили на ушкуй тяжеленный сундучище. Мишаня готов был поклясться, что сундук тот самый, что в Сарае он на свой ушкуй грузил.
Переодетые воины положили под скамьи завернутые в холстину сабли, поплевав на руки, взялись за весла. Глядя на них, Павел на Мишаню взглянул, но лишь головой покачал укоризненно.
А дальше – по накатанному: Пижма, Выя, Ветлуга, Волга. Только в этот раз мимо Нижнего прошли, не останавливаясь. Хорошо еще ветер попутный был, ведь по Волге и по Оке все время против течения двигаться приходилось.
Мишаня с любопытством оглядывал доселе незнакомые берега, деревни и городки. Когда не гребли, Михаил с Костей, уединившись на носу, беседовали вполголоса.
С Оки увидели Рязань.
– Вот еще гнездо осиное, – проговорил Костя. – То на русскую сторону князь рязанский клонится, то под знаменами татарскими дружину свою водит. Тьфу на этого оборотня! Ничего, дойдут и до него руки.
Подспудно чувствовалось, что Костя знал значительно больше, чем говорил Михаилу.
Добрались до Москвы. Костя ушел сразу же, наказав ждать, потом вернулся с подводой. Воины погрузили сундук и уехали вместе с Костей.
Куда идти? Где торг? Мишаня пошел в чужой город, надеясь узнать о торге у прохожих.
Москва его оглушила своими размерами, шумом, суетой. Велик город, на улицах каменных домов полно – не то что в Хлынове. Ходил, глазел. Около соборов чудной красоты остановился. Задерешь голову, глядя на высоченную колокольню – шапка спадает.
Узнал у прохожих, где торг. Да только торг здесь не единственный был – их несколько оказалось. Пока нашел ближайший к пристани, вечер настал. Едва пристань отыскал, где ушкуй стоит.
Павел половину гребцов в город отпустил на два дня.
– Москву посмотреть хотят, на торг сходить, – пояснил он, – все равно не один день стоять будем.
А Мишаня с утра – меха в мешок, и на торг. Поторговать надо, присмотреться. И не заметил даже, как какой-то лихой человек мешок сзади ножом острым порезал. Потом уж почувствовал – легковат мешок-то стал. Глядь, а в нем дыра прорезана, и мехов половины нет. Расстроился было, но потом плюнул – наука впредь будет. Это не Хлынов и даже не Нижний.
Остатки мехов еще до полудня продал, пошел за новой партией.
Только когда второй раз на торг отправился, гребца с собой взял. Тот и шел сзади вплотную, посматривая за людьми.
С купцами-торговцами Мишаня знакомство свел, узнал цены на товары да на каком торгу что лучше берут.
За три дня распродал товар Мишаня, потому как немного брал. К тому же осень уже, меха хорошо покупают – даже пожалел Мишаня, что взял мало. И цена на товар в Москве выше была, Мишаня затраты сам-три окупил.
Засыпая, подумал: «Пойду назад, в Хлынов – товары по дороге в Нижнем куплю, там дешевле».
Только утром ситуация переменилась – на судно вернулся Костя с воинами.
– Товар продал?
– Успел.
– Тогда сейчас же назад и отправляемся.
Так и отчалили, едва поесть успев.
Команда расслабилась, благо – все время вниз по течению. Гребцы от нечего делать играли в кости, травили смешные истории. И в Нижний, на торг, Костя зайти не дал – срочно в Хлынов надо! «Хм, срочно ему! А по Ветлуге, Вые против течения идти – не разгонишься», – досадовал Мишаня.
В Хлынове, едва к пристани пришвартовались, Костя с воинами убежал сразу. И Мишаня домой пошел, отпустив команду. Нового товара не было, потому – о новом плавании думать надобно.
Поутру и Павел кстати пришел, да хмурый.
Михаил попытался расспросами вывести старшего товарища из мрачного состояния:
– Ты чего смурной, Павел? Никак жена из плавания встретила неприветливо?
– Хуже.
– Да? Рассказывай! – Михаил посерьезнел.
– Пока мы в плавании были, кто-то вдов обокрал. Ну ты знаешь – я семьям погибших их доли от-носил.
– Не может быть! – огорчился Михаил. – Что – у всех сразу деньги украли?
– Нет, у двоих только – у жен Спиридона и Поликарпа.
– У двоих – это плохо.
– Даже если бы у одной – разве лучше?
– Сам рассуди, Павел. У одной вполне случайно быть могло. Ну, скажем, женщина растяпа, деньги на видном месте оставила, а сама к соседке ушла. Или хуже того – да ты ведь женщин знаешь – о богатстве всей округе языком своим могла растрезвонить. Вот лихие люди и наведались к вдовушке. А ограблений – два, стало быть – не случайность это.
– У какого же злыдня рука поднялась вдову обокрасть, сирот малых без денег оставить, на голодную смерть?
– Не причитай! Немного денег я им дам, с голода не опухнут. Кто-то по указке поработал.
– Гребцов сразу исключить можно – они с нами на ушкуе в плавании были и злодейство такое сотворить никак не могли.
– Это понятно. Другое скажи – ты никому не говорил, куда деньги разносил?
– Никому – вот тебе крест! – Павел перекрестился.
– И за тобой никто не следил?
– Вроде нет, – неуверенно ответил Павел. – Да что я – оглядывался, что ли? Шел себе да шел.
– Вот ведь странная вещь. Я так даже и не знаю, где Спиридон и Поликарп жили. Где избы их – знал ты, деньги разносил тоже ты.
– Помилуй бог, Михаил?! Неужто ты меня в лихоимстве подозреваешь?
– Окстись, Павел! И тени сомнения нет: ведь я тебя уже несколько лет знаю и ни разу в честности твоей не усомнился.
– Тогда клонишь к чему, что-то я в толк не возьму.
– Думаю – за тобой следил кто-то, вот и вызнал, где вдовы живут, и где деньги.
– Вот супостаты, креста на них нет! И что же теперь делать?
Мишаня задумался.
– Если тати за тобой ходили, значит, знают все четыре избы, где вдовы живут. У двоих деньги забрали. Стало быть – к двоим еще придут. Так?
– Получается – так.
– Тогда у нас есть шанс поймать злодеев.
– Это как же?
– Павел, ты чего тугодум такой? Да сделаем засаду в этих двух домах. О том никому не говори. Ты мне покажи эти две избы, где вдов еще не ограбили, познакомь с хозяйками. Вечером, чтобы соседи не заметили, мы в избы к ним придем, будем грабителей поджидать.
– Может, они и не придут вовсе?
– Этого никто наперед не знает. Возьму с собой Савву и…
– Илью возьми. Силен мужик, как медведь.
– Значит, и Илью.
Прошли Михаил с Павлом по вдовьим избам. Подошли к избе вдовы Прохора. Познакомился купец с хозяйкой, объяснил положение, попросился переночевать.
– А что соседи скажут? Что не успел муж сгинуть, сороковины не справили, а я в избу чужих мужиков приваживаю?
– Мы вечером придем, незаметно. Соседям не говори ничего.
Как стемнело, пришел Михаил с Ильей и Саввой к избе. Савву на крышу сарая определил, оттуда под наблюдением весь двор держать сможет. А Илью – на задний двор. Неизвестно, откуда разбойники появятся и как уходить будут, потому надо перекрыть все пути к бегству. Конечно, еще неизвестно, появятся ли они этой ночью, но Мишаня интуицией, прямо-таки печенкой чувствовал – не откажутся лихие люди от легких денег. У пьяного в ночном переулке отберут медяк – и то довольны. А тут не медь – серебро, и не одна монета.
Как стемнело, пришел Михаил с Ильей и Саввой к избе. Савву на крышу сарая определил, оттуда под наблюдением весь двор держать сможет. А Илью – на задний двор. Неизвестно, откуда разбойники появятся и как уходить будут, потому надо перекрыть все пути к бегству. Конечно, еще неизвестно, появятся ли они этой ночью, но Мишаня интуицией, прямо-таки печенкой чувствовал – не откажутся лихие люди от легких денег. У пьяного в ночном переулке отберут медяк – и то довольны. А тут не медь – серебро, и не одна монета.
Сам Мишаня в избу зашел. Вдова с детьми в другой половине спать улеглась.
Купец чутко прислушивался к ночной тишине. Час за часом томительно тянулись, вот уже и первые петухи прокричали, потом – вторые. Светать начало. Не пришли незваные гости, обманулся Мишаня в своих ожиданиях. А может – взяли деньги и залегли на дно, затихарились и не придут больше?
Мишаня потихоньку, чтобы не разбудить хозяйку, вышел из избы во двор. Свистнул тихонько своим помощникам, выскользнули они из калитки неслышно и ушли – как и не было.
Прощаясь, Мишаня сказал обоим:
– Отсыпайтесь, а в ночь опять сюда придем.
И сам пошел спать – после бессонной ночи голова тяжелая была. Казалось, только-только подушки коснулся, а уже Лиза за плечо трясет:
– Хозяин, к тебе гость. Пущать?
А в окно солнце бьет, время за полдень.
– Кого еще принесла нелегкая?
– Да Павел же! Я ему говорила – спит хозяин, а он – «пусти» да «пусти».
– Зови тогда.
Мишаня зевнул, встал с постели. Не встречают гостя лежа – за неуважение сочтет.
Вошел Павел.
– Здрав буди, Михаил! Ты ноне ночью в чьей избе был?
– В избе вдовы Прохора, как и договаривались. А что?
– А то, что с утра прибежала Марфа, вдова Ефима – вся в слезах, голосит, от страха трясется – насилу успокоил ее. Уж после полуночи дверь у нее сломали, в избу разбойники вломились, нож к горлу приставили, пообещали убить, если деньги не отдаст. Застращали ее, за малых деток вдова испугалась, деньги из-под пола достала и отдала.
– Проклятье! Как будто сам дьявол разбойникам помогает! Мы в одном месте их поджидаем, а они тем временем в другом свое черное дело творят! Да ты сядь, Павел, чего стоишь?
Павел присел на скамью.
– Знаешь, Михаил, о чем я думаю?
– Скажи!
– Охрану тебе в твой дом надо. Сам посуди: ценности у тебя большие, ты часто отлучаешься по делам, а то и в плавание уходишь. Кто деньги защитит? Дед с бабкой стары, Лиза – девица, какой с нее спрос? К Косте идти надо, пусть двух воинов выделит – соблазна в дом забраться у разбойников меньше будет.
Михаил задумался.
– А что, верно говоришь – охрана нужна. Только с воинами – перебор. Не будут же они целыми днями напролет в доме у меня торчать? У них служба есть, семьи свои. Стало быть, смена им нужна. Глаз, ушей и языков лишних много получается, опять-таки – для соседей наглядно. Ладно, за совет спасибо, Павел. Думать буду.
Михаил поднял крышку сундука, отсчитал деньги:
– Возьми, тут тридцать серебряных монет. Дай по десять каждой вдове, что пострадала от татей. Только будь осторожен, оглядывайся – не идет ли кто следом.
А сам Михаил извозчика нанял и в Чижи отправился, к увечному воину Митрофану, что в свое время учил его пользоваться кистенем, ножом и саблей. Для боя он негож: левая рука после ранения усохла и щит держать не могла, а для охраны дома вполне сгодится. Уговорил его пожить неделю-другую у себя да еще кого-нибудь из старых бойцов привести.
К вечеру заявились в дом Митрофан с товарищем своим Титом. Оба с оружием пришли: Митрофан с ножом и саблей, а Тит – с арбалетом. Пока у Михаила коня не было, и конюшня стояла свободной, поселил он старых воинов в ней – чисто, сухо, тепло.
Оставив дом на охранников, Михаил, зайдя за Саввой и Ильей, снова в избу погибшего Прохора отправился.
Расположились, как вчера, и стали поджидать татей. Ночью тихо в избе, темно, и в ожидании время тянулось медленно.
Внезапно внимание Михаила насторожил какой-то посторонний звук со двора – веточка ли под неосторожной ногой хрустнула? Глаза к темноте уже привыкли, и в избе Мишаня ориентировался свободно. Он метнулся к стене, встал за притолоку двери, кистень в ладонь положил и, затаив дыхание, с бьющимся сердцем стал ждать.
Заскрежетало, заскребло что-то. Присмотрелся Мишаня – в щели между дверью и коробкой показался кончик ножа. Неизвестный явно пытался ножом отбросить запор.
Кончик ножа вверх пошел, вниз, уперся в крючок. Раз! – И крючок, тихо звякнув, откинулся.
Дверь распахнулась, и в свете луны Михаил увидел в дверном проеме две мужские фигуры. Немедля, потому как у одного в руке сверкнул нож, Михаил ударил ближайшего к себе кистенем по голове.
Даже не вскрикнув, разбойник повалился назад. Второй и сообразить ничего не успел. Коротко свистнула стрела, угодив татю в спину. И упал тать, пуская кровавую пену изо рта.
Михаил, засунув грузик кистеня в рукав, нагнулся и взял нож в руку. В голове лихорадочно пронеслось: «Сколько разбойников? Два? Три?»
Он осторожно вышел из избы. Вроде никого. С крыши сарая раздался шепот Саввы:
– Их двое было, не стерегись.
– Тьфу ты! – сплюнул Мишаня. Не предупредил ни Савву, ни Илью заранее, что хотя бы одного надо в живых оставить. Теперь некого расспросить с пристрастием – кто надоумил вдов грабить и где деньги?
Заслышав разговор, с заднего двора подошел Илья.
– Чего тут у вас деется?
И только потом, через распахнутую дверь, тела на пороге заметил.
– Эх, жалко – не мне в руки попались.
Савва спрыгнул с сарая, и все трое подошли к телам. Савва наклонился к разбойникам.
– Этот готов уже! – и, с силой выдернув из спины стрелу, повернулся ко второму. – Хм, да он никак дышит!
Мишаня оживился. Оглушил он его кистенем или покалечил, но есть шанс поговорить. Только где? И труп убрать надо – ни к чему такие страхи вдове во дворе видеть. Михаил оглянулся по сторонам, но Илья и сам понял.
– Пойду убитого в овраг сброшу – есть неподалеку подходящий.
Легко подняв тело, он перекинул его через плечо и вышел со двора.
– Чего с этим делать? – спросил Савва. – Может – прирезать?
– И не думай! «Потрошить» будем!
Савва в испуге отшатнулся.
– Это что – кишки выпускать? Не, я не могу!
– Ты из меня злодея и кровопивца не делай! Поговорить с ним надо – кто надоумил на дело черное, остались ли сообщники и где деньги сиротские лежат?
– А… – с облегчением произнес Савва. – Здесь нельзя, как ты говоришь, «потрошить», очнется – орать начнет.
Михаил вытащил нож, который уже успел сунуть в ножны, отсек у грабителя рукав кафтана и запихал ему в рот. Расстегнув на разбойнике ремень, стянул им татю руки.
Тут распахнулась калитка. Савва вскинул лук.
– Я это, Илья, – успокоил его вошедший, – тело в овраг скинул. Глядишь – собаки бродячие сожрут, и следов не останется.
– Тогда бери вот этого и – ко мне домой, пока не рассвело.
Они осторожно закрыли за собой калитку и пошли по ночной улице. Михаил шагал впереди, за ним – Илья с бесчувственным телом на загорбке, замыкал шествие Савва.
Зашли во двор к Михаилу и прямо – к конюшне. А навстречу – встревоженный Митрофан с саблей наперевес, за ним – Тит с арбалетом.
– Свои, Михаил я.
– Чего тебя по ночам носит? Я думал – чужаки.
– И чужак есть. Принимай незваного гостя!
Татя занесли в конюшню и сбросили на землю. Он застонал, дернул руками.
– Должно, очухивается, – сказал Илья. – Свернуть бы ему шею, гниде!
– Успеешь еще. Вот что, Савва и Илья. Идите по домам, отоспитесь. О том, что ночью произошло – молчок!
– Нешто мы не понимаем!
Ушкуйники ушли.
– Чего с этим делать? – спросил Митрофан.
– Да ничего пока. Я тоже спать пойду. Почитай, вторую ночь без сна. Утречком наведаюсь, поговорить с ним надо.
Михаил ушел домой и, раздевшись, улегся в постель. Засыпая, подумал с удовлетворением: «Взяли гадов!»
Едва проснувшись и не завтракая, хотя Лиза и предлагала, он направился в конюшню.
Тать уже пришел в себя и сидел у стены, прислонившись к ней спиной. Лицо было в засохшей корке крови, нос деформирован и свернут набок.
«Чуть бы повыше – на палец, и посильнее, – сейчас тоже бы в овраге валялся, – подумал Мишка. – Стало быть – не судьба, повезло злодею».
Рядом с грабителем встали Митрофан с Титом.
– Значит, так, ублюдок. Я сейчас кляп изо рта вытащу, поговорим. Попробуешь крикнуть – сразу зарежем, – сказал Михаил. – Ты меня понял?
Тать кивнул. Это был мужик лет тридцати в видавшем виды кафтане. Митрофан вытащил нож, а Тит вынул кляп изо рта разбойника.
– Ты кто такой?
– Вторуша я, из Никулициной слободы.
– Чего в избу к вдове пошел?
– А то сам не знаешь – за деньгами!