И вот мы сошли с поезда. Нас окружили извозчики, наперебой предлагая довезти прямо до Тельши. Это было довольно дорого, но можно было подождать других пассажиров, которые приедут через два часа поездом из Либавы – тогда проезд стоил бы совсем дешево. Мой двоюродный брат не хотел ждать, и извозчик, которого звали Нета, сразу же взял нас в свою телегу – и мы тронулись. Час был очень ранний; дорога проходила через леса, до этого мне ни разу не случалось проезжать через лес. На Украине, где я родился, лесов почти нет. Здесь же вся дорога, широкая и удобная, проходила через леса и – чего у нас никогда не увидишь, – изгибаясь, открывала вид на озера. Весь этот пейзаж был для меня в новинку и произвел неизгладимое впечатление. Дорога от Мажейкяя шла через городок Сяды (еврейское название – Шад) прямо в Тельши, где мы примерно через три часа и оказались. По дороге извозчик Нета предложил нам пожить у него. У него найдется лишняя комната, которую он с радостью нам предоставит, а его молодая жена охотно согласится для нас стряпать. Договаривались с ним мои братья, и все устроилось как нельзя лучше.
Приехав, мы сразу направились в йешиву. Мы передали рекомендательные письма, но оказалось, что вероятность нашего зачисления не столь уж велика. В тельшайской йешиве было заведено так, что поступающие сначала подают заявление главам йешивы, присылают рекомендательные письма и, лишь получив положительный ответ, прибывают на место. К тому же каждый ученик должен был иметь прожиточный минимум. Учащимся йешивы было запрещено обедать у домовладельцев, за исключением суббот, когда можно было разделить трапезу с хозяевами дома. Начальство йешивы жестко придерживалось правил поступления и ни в коем случае не зачисляло тех, кто не подал заявление заблаговременно и не предъявил документ о предварительном зачислении. К тому же мы были еще очень юны, особенно я; в Хануку у меня должна была только-только состоятся бар-мицва. В то время в йешивах мои ровесники не учились. Однако поскольку мы прибыли издалека, привезли многочисленные рекомендации и из Полтавы в йешиву поступали значительные средства, к тому же при нас были рекомендации от «посланцев» самой йешивы, которые в конце лета были проездом во всех городах нашего уезда, начальству было неудобно отказать нам в приеме. Через два часа после того, как мой двоюродный брат (он, как самый старший, говорил за всех) передал все письма и рекомендации, нас проводили в дом раввина. Квартира выглядела крайне непритязательно. Маленькая прихожая с узким коридором. Вслед за нею – комната чуть побольше: маленький столик, за ним окно, а между окном и столиком три стула. В центре, как я догадался, сидел р. Элиэзер Гордон, справа от него его зять р. Йосеф-Лейб Блох{203}, а слева р. Шимон.
Один за другим мы вошли в комнату. Перед р. Элиэзером Гордоном стоял мой двоюродный брат, за его спиной – мой старший брат, а за ним – я сам. Глядя на нас, трудно было удержаться от смеха.
– Почему вы не обратились с заявлением, а вместо этого сразу прибыли сюда?
– Мы не знали, что так надо.
– Разве об этом не было написано в газетах «ха-Мелиц» и «ха-Цфира»?
– Но мы не читаем газет!
– А ваш отец, он что, тоже не читает газет? – спрашивает р. Элиэзер моего двоюродного брата.
Тот молчит. Тогда говорю я:
– нас были посланцы от йешивы, это они нам посоветовали и даже всячески уговаривали поехать, однако они ни разу не упомянули, что сначала нужно подать заявление и получить положительный ответ!
Все взоры теперь обратились на меня. Наконец р. Йосеф-Лейб сказал:
– Надо спросить каждого по отдельности.
Меня и брата попросили выйти из комнаты, через десять минут вызвали брата, еще через десять – меня. Я должен был рассказать, что я изучал. Я перечислил трактаты: «Брахот», весь раздел «Моэд» (и еще добавил, что учил трактат «Эйрувин», однако не силен в нем – и раввины засмеялись), «Ктубот», «Бава Кама», «Бава Меция» и «Хулин». Для проверки мне предложили объяснить правило: «нельзя человеку покупать вещь, которая не пришла мир»; нужно было также доказать правомерность этого закона и его определений, а также пояснить принцип «приобретение плодов как приобретение тела». Я ответил как мог и остался доволен своим ответом. Мне самому особенно понравилось следующее мое объяснение: «Если человек продает фрукты с дерева, хотя они еще и не выросли, это не считается «вещью, которая не пришла в мир», потому что существует свойство дерева – приносить плоды». Правда, на вопрос «но он ведь продает не свойство, а лишь фрукты одного года?» – я ответить не смог. Я также не знал, как ответить на их замечание о том, что мое определение хорошо объясняет только вопрос о «приобретении плодов как приобретении тела», а проблема «покупки вещи, которая не пришла в мир, остается неразрешенной». Правда, мне удалось указать, где точно находятся эти изречения: трактат, лист и страница. В самом конце беседы р. Элиэзер спросил:
– Ну, и если мы примем тебя в йешиву, в каком классе ты бы пожелал учиться?
– В Корсуне я учился в самом старшем классе – в третьем.
– А у нас, значит, будешь в пятом? – и все трое расхохотались.
– Ты действительно знаешь, – подытожил р. Элиэзер, – где упоминаются эти изречения, но совсем не понимаешь их смысла! Те раввины, которые написали тебе рекомендательные письма, – просто невежи, их бы мы не приняли даже в первый класс йешивы, но тебя мы все же, наверное, в этот класс зачислим!
Потом еще добавил:
– В подобных случаях наши юноши указывают на следующий пассаж из книги Иова: «Бог знает путь ее, и Он ведает место ее…» (Иов 28:23).
Через несколько минут нам было объявлено, что я и мой двоюродный брат приняты в первый класс йешивы, вопрос о зачислении старшего брата отложен для вторичного рассмотрения после Песаха, поскольку он не подал заявления…
У нас с двоюродным братом, правда, тоже не были поданы заявления, но мы привезли рекомендательные письма от посланцев йешивы, поэтому нас решили зачислить; у брата же такой рекомендации не было…
Постановление глав йешивы нас сильно огорчило и вызвало также определенную реакцию в городе. Йешива размещалась внутри большой синагоги (новое здание синагоги уже почти построили). Слух о нас быстро распространился, и р. Эфраим – кузнец, очень чуткий и добросердечный человек, ежедневно проводивший урок Талмуда с домовладельцами, проникся судьбой моего брата, предоставил ему комнату в своем доме и стал просить за него у р. Элиэзера Гордона. Я тоже ходил к р. Шимону и р. Йосефу-Лейбу и жаловался на несправедливость, допущенную по отношению к брату, – но все без толку. Брата так и не приняли в йешиву до конца зимы. Из кассы йешивы мне выделили ежемесячную помощь – два рубля (это была большая сумма!), а «товарищество взаимопомощи» учеников йешивы добавило еще семьдесят копеек в месяц. По субботам нас с братом приглашал к себе р. Эфраим, и у него в гостях мы ощущали тепло, уют и дружескую поддержку. Мои визиты к р. Шимону и р. Йосефу-Лейбу по поводу брата определили мое отношение к каждому из них и, видимо, также и отношение каждого из них ко мне. Р. Шимон принял меня доброжелательно, сказал, что очень рад моему приходу; он даже просил надзирателя передать мне, чтобы я пришел. Он хотел мне сказать, что я до сегодняшнего дня, безусловно, изучал Талмуд очень поверхностно и не углублялся как следует в талмудические проблемы. Хотя, конечно, нельзя относиться с пренебрежением к той системе обучения, благодаря которой я достиг такой эрудиции. Он посоветовал мне не забрасывать совсем мой собственный метод, а, применяя его, выучить еще один трактат. В йешиве сейчас изучают трактат «Йевамот» – мне нужно постараться изучить его так, как учат здесь, в Тельши, и быть внимательным на занятиях. Р. Шимон попросил Нахума из Млат (Нахума, а не его брата Шмуэля), ученика четвертого класса, который вот-вот должен был перейти в пятый, помогать нам в учебе и в изучении книг, если появится такая необходимость, и время от времени рассказывать ему, р. Шимону, о том, как продвигается учеба. Если мне будет нужно, я могу приходить к р. Шимону каждую пятницу после обеда. В любом случае мне следует прийти через месяц. Он советует мне самостоятельно изучать трактат «Гитин»{204} («ты ведь уже изучил „Ктубот“?»). Он очень ценит мою преданность Торе, которую мне следует оберегать. Это прекрасное и важное качество. «И один из способов сохранить его – это учиться самостоятельно, для себя, когда тебе не нужно сдавать экзамены и нет надобности ни перед кем отчитываться». Р. Шимон выказывал мне свое дружеское расположение (он даже жену свою, Лею, просил поить меня чаем со смородиновым вареньем), чтобы подбодрить меня после экзамена и чтобы я не переживал из-за отношения к нам; как мне уже потом рассказали ученики, он очень огорчался, видя, как я воспринимаю это, сам же он все видел иначе.
Очень-очень медленно я осваивал тельшайскую систему, прежде всего, на уроках р. Йосефа-Лейба и р. Шимона. Благодаря им я впервые стал понимать правовую часть Талмуда. Особенно повлиял на меня р. Шимон. Деталь за деталью он обнажал ядро талмудической проблемы, определял его и в конце устанавливал правило, а затем, в свете этого правила, опять проверял детали, в свете каждой детали перепроверял обсуждение всей проблемы, и все представало в новом свете – было в этом потрясающее искусство построения мысли. Его определения поражали отточенностью и четкостью, и в них всегда содержались указания к дальнейшему пути. На каждом уроке мне открывались все новые и новые горизонты. За те два года, что я проучился в йешиве, я не только ни разу не пропустил урока р. Шимона, но регулярно приходил к нему в гости поговорить о «нововведениях» мудрецов и задать интересующие меня вопросы. Конечно, он время от времени делал мне замечания, если я неверно понимал его объяснения или делал из его рассуждений неверный вывод относительно общего смысла вопроса. Но чаще всего он лишь выслушивал меня с улыбкой, потом комментировал и задавал вопросы, причем не всегда по тем дисциплинам, которые он преподавал. И самым счастливым за время учебы в тельшайской йешиве для меня был тот день, когда Нахум из Млат поведал мне о том, что р. Шимон с большим одобрением обо мне отозвался, что он очень ценит мою способность воспринимать и запоминать новый материал и внимательно прислушиваться к мнению других людей – то, чему он обучал нас. Это был действительно счастливый день. И не только потому, что р. Шимон был для меня большим авторитетом, но и потому, что похожим образом обо мне отзывался р. Элиэзер (Арлозоров) из Рамен; эти отзывы впоследствии стали поводом для насмешек со стороны глав йешивы, р. Элиэзера Гордона и р. Йосефа-Лейба Блоха.
Сама учеба в Тельши произвела на меня незабываемое впечатление: длинный и просторный зал, где в четыре ряда длинной вереницей стояли скамьи, а перед каждой скамьей – парта. И ни одного свободного места. Триста пятьдесят юношей ревностно учатся, и их голоса заполняют все пространство зала… По узким проходам между скамьями вдоль всего зала прогуливается, склонив голову чуть набок, наш наставник р. Лейб Хасман. Он то и дело кидает взгляд то на одного ученика, то на другого, подходя к тем, кто перешел к чтению нового трактата. И так каждый день – с самого раннего утра до позднего вечера. И мой голос, самого юного из всех, вливается в этот общий хор…
Мне было жаль моего брата, которого не зачислили в йешиву. Я внутренне восставал против подобных порядков. «Ребе уважает богатых». Я чувствовал, что в отношении брата была допущена несправедливость. И еще сильнее это, разумеется, ощущал он сам. Он не присутствовал на занятиях и всю зиму самостоятельно занимался в синагоге. На мне лежала обязанность рассказывать ему об изучавшихся на уроках нововведениях и талмудических проблемах, чтобы он перенял «тельшайский» способ учебы еще до того, как сможет к нам присоединиться. Именно для того, чтобы усвоить этот «способ», мы стали изучать книгу «Кцот ха-хошен»{205}. На этом, собственно, настоял мой брат. Книга была дорогая, брату удалось заполучить ее на время, и он решил целиком переписать ее своим красивым почерком. Лишь после продолжительных препирательств брат согласился со мной, что вначале мы изучим каждый отрывок и его обсуждение, а потом решим, стоит переписывать книгу или нет. Этой системы мы придерживались в течение всех двух лет нашего пребывания в Тельши. Изо дня в день мы изучали «Кцот ха-хошен», «Нетивот хамишпат»{206}(р. Яакова из Лешно), нововведения р. Акивы Эйгера{207} и еще ряд текстов. В ходе чтения мы выясняли, какие тексты имеет смысл переписывать, и брат принимался за работу. Так нам удалось создать «эклектическую систему» прочтения нововведений «тельшайским способом», которая получила известность в кругу наших друзей. Мне вспоминается, что однажды мы вставили отрывок из «Хевель Яаков»{208} р. Абы-Яакова ха-Кохена Борухова{209}, векшенского раввина (отца писателя А.-М. Беркияху{210} и д-ра М. Беркияху{211}). В отрывке обсуждалась проблема человеческого «я» в контексте вопроса о собственности. Автор доказывал, что в грамматических формах «моя рука», «моя нога», «моя душа» человеческое «я» находит свое выражение как самостоятельная сущность… Мы использовали не только тексты позднейших авторов – мы брали также отрывки из труда «Шев шматата»{212}, который был написан автором «Кцот ха-хошен», и из «нововведений» Рашбы{213} и Ритбы{214}. Брат на протяжении долгих лет старался сохранить свой экземпляр, написанный красивым почерком, который был для него источником гордости и вдохновения, подвигавшим его на дальнейшее изучение Талмуда…
Как я уже упоминал, со мной в одной квартире жили братья Шмуэль и Нахум, которые были родом из городка Млаты, что под Вильно. Нахум, которому к тому времени уже исполнилось двадцать три года, двумя годами раньше получил освобождение от армии по причине маленького роста. Он относился ко мне как к родному брату. Мы все были крайне ограничены в средствах, и он взял на себя труд планировать экономный рацион: вместо мяса он просил хозяйку закупать легкие, потроха, кости и всякие остатки. Из них она делала нам суп и своего рода «котлеты». Следуя указаниям Нахума, я С совсем задешево) запасся сахарином, который заменял нам сахар; таким образом мы удовлетворяли все наши потребности на сумму, не превышавшую нескольких копеек в месяц. Кроме того, Нахум каждую неделю, а иногда даже и чаще, очень ненавязчиво проверял мои успехи в учебе: я тогда изучал трактаты «Йевамот» и «Гитин». Он наблюдал за моим поведением и как бы между прочим делал мне замечания о том, как следует вести себя по отношению к окружающим и общаться со старшими и младшими по возрасту. Нахум учил меня сдерживать свойственную мне «поспешность» и предостерегал от чрезмерной критичности суждений о других людях.
Я понимал, что в этом проявляется его хорошее отношение ко мне, а в еще большей степени – отношение р. Шимона. Это было приятно, но в то же время я чувствовал некоторое стеснение: возникало ощущение, что я непрерывно нахожусь под неусыпным невидимым надзором. Однажды я намекнул об этом Нахуму, сказав, что на своем личном опыте я постиг смысл выражения «И будете вы бояться небес так же, как человека из плоти и крови». Легко представить себе, как можно бояться «человека из плоти и крови», когда круглые сутки находишься под его неусыпным оком. Впрочем, мои слова были скорее нацелены даже не на Нахума, а на его старшего брата Шмуэля.
Шмуэль был полной противоположностью своему брату: соломенного цвета волосы и ярко-голубые глаза, цвет которых был заметен даже сквозь стекла очков, выражение лица у него всегда было гневным и сердитым. Он к тому времени уже был допущен к преподаванию и сидел среди «старейших» учеников и главных «моралистов» йешивы. Обо мне он придерживался самого нелицеприятного мнения и совершенно не разделял того особого отношения, которые проявляли ко мне его брат Нахум и р. Шимон. На этот счет он высказывался совершенно открыто. «Ты слишком избалован, – заявил он мне однажды мрачным тоном, – привык к тому, что все к тебе расположены, как будто здесь кроме тебя никого и нету! Человек должен полагаться только на себя и ни на кого другого. А ты все время стремишься общаться с другими и получать от этого удовольствие. Уж слишком ты любишь острить да паясничать! Жизнь не игрушка, и наслаждаться чрезмерным весельем нам не пристало! Это приводит лишь к легкомысленности и глупому шутовству. А может, ты считаешь, что если кто умничает и острит, то он очень умный? Да чаще всего это полный кретин!» Он предложил мне ежедневно изучать главу из книги «Месилат йешарим»{215}(«Путь праведных») и даже подарил мне сочинение Мендла Лефина «Хешбон ха-нефеш»{216}(«Счет души»), вышедшее в Вильно… Намек про боязнь «человека из плоти и крови» стал для меня чем-то вроде первого шага к выселению из этой квартиры. Формально я объяснил свое решение тем, что после зачисления моего брата в йешиву мне лучше жить с ним вместе в одной комнате.
Впрочем, я и после этого не перестал ходить в гости к р. Шимону. Помню, как в один из моих визитов р. Шимон заметил, что у меня на пальто не хватает пуговицы. «У вас вчера с братом произошла размолвка?» – спросил р. Шимон. Я сильно покраснел, и мне пришлось признаться, что его догадка верна. «И что, прямо-таки дошло до рукопашной?» Я еще сильнее залился краской. Когда я признался, что и это верно, р. Шимон прищурился и сказал: «Ты видишь? Пуговица выдернута с мясом. Сразу ясно, кто-то применил физическую силу. Лея, – обратился он к жене, – будь добра, пришей Бен-Циану из Хорала пуговицу на пальто. Мне бы не хотелось, чтобы он шел по улице с оторванной пуговицей… это не делает чести ученику тельшайской йешивы!» Из его слов было понятно, что «не делает чести» относится не только к пуговице…