— Когда пишешь о реальной жизни, сложнее удержаться на работе, — печально сказала Мириам и с трудом выпрямилась на диване. — Как бы там ни было, я здесь не затем, чтобы нагонять на тебя тоску. Пожалуй, поиски работы можно начать и завтра.
— Ты уверена, что тебе ничего не грозит? — многозначительно спросила Айрис. — Вроде упомянутого тобой судебного иска или чего похуже.
— В ближайшее время… — Мириам пожала плечами, затем глубоко вздохнула. — Нет, — твердо сказала она. — Возможно, пока я их не трогаю и они меня не тронут.
— Гм. — недоверчиво хмыкнула Айрис и спросила, избегая прямого взгляда: — А о какой сумме идет речь? Если они способны сфабриковать судебное дело, дабы заткнуть тебе рот — это не бизнес в обычном понимании этого слова.
— Ну, по этому каналу ежегодно проходит порядка… — Мириам подсчитала в уме. — …от пятидесяти до ста миллионов долларов.
Айрис выругалась.
— Мам!
— Не мамкай! — фыркнула Айрис.
— Но…
— Выслушай свою старую мамочку. Ты явилась сюда за советом, так вот я тебе его дам, хорошо? Ты сказала, что случайно наткнулась на деляг, которые за одну неделю отмывают денег столько, сколько большинство людей за жизнь не зарабатывает. И ты воображаешь, что уволив тебя они успокоятся, понадеявшись, что ты будешь молчать в тряпочку?
Мириам хмыкнула.
— Мам, вряд ли всё так плохо. Это ведь не какая-то братва, и потом, у них есть сфабрикованные свидетельства.
Айрис упрямо покачала головой.
— Людей, добывающих миллионы долларов преступным путем, ничто не остановит. — Мириам, похолодев, осознала, что впервые видит Айрис столь обеспокоенной. — Но возможно я чересчур пессимистична. Просто ты потеряла работу и на этом все твои проблемы закончились. Как у тебя со сбережениями?
Мириам посмотрела в исчерченное дождем окно. «Что сделало мою мать такой параноичкой?» — с грустью подумала она.
— Не так уж плохо. Последние десять лет я откладывала.
— Моя ты девочка! — одобрительно отозвалась Айрис.
— Вкладывала деньги в акции, в сектор наукоемких технологий.
— Нет! Только не это! — опешила Айрис.
Мириам кивнула.
— Но не в интернет-компании.
— Правда?
— Большинство считает, что акции всего сектора передовых технологий упали. Но обвал биотехнологической отрасли произошел в девяносто седьмом и с тех пор положение постоянно улучшается. Прошлогодняя заваруха никак на нем не отразилась. Ведь в новых лекарствах люди нуждаются куда больше, чем в аляповатых веб-сайтах, продающих всякие цацки, верно? Через год я планировала погасить свой жилищный кредит. Сейчас, видимо, на это понадобится чуть больше времени… Однако неприятности меня ждут лишь в том случае, если я буду оставаться безработной больше года.
— Что ж, по крайней мере ты нашла применение своему медицинскому образованию. — У Айрис явно отлегло от сердца. — Значит в деньгах не нуждаешься.
— В ближайшее время — нет, — машинально уточнила Мириам. — Где-то через полгодика спросишь еще раз. Короче, поскольку я здесь, могу я что-нибудь для тебя сделать?
— Разве что нальешь чего-нибудь покрепче, — прокудахтала Айрис себе под нос. — Слушай, я выздоравливаю. Болезнь как пришла, так и ушла — через пару недель опять смогу ходить. — Она указала на стоявшую у кресла алюминиевую ходильную раму. — У меня полно свободного времени и благодаря Мардж я дважды в день не скучаю. Даже, знаешь ли, копаюсь в пыльных углах, понемногу приводя в порядок архивы.
— О, неплохо. Что-нибудь откопала?
— Груды свалявшейся пыли.
Чуть погодя она продолжила:
— В общем, давно собиралась отдать тебе кое-какое барахло.
— Барахло. — Какую-ту минуту Мириам не могла сосредоточиться на происходящем. Слишком многое требовалось уладить. Она лишилась работы и вот пожалуйста — в тот же самый день матери захотелось обсудить домашнюю распродажу. — Прости, мне сегодня трудно сосредоточиться.
— Трудно ей… — хмыкнула Айрис. — Да ты как микроскоп, девушка! Другой на твоем месте ходил бы как из-за угла мешком прибитый. Понимаю, с моей стороны это не очень тактично, но я тут поразмыслила и решила, что сейчас самое время отдать тебе это барахло. Во-первых, потому что ты повзрослела, а во-вторых, потому что оно принадлежит тебе… Может на что сгодится. Покопаешься в нем.
Очевидно Мириам выглядела весьма озадаченной, так как Айрис ободряюще улыбнулась
— Да, такое вот барахло. Фотоальбомы, бесполезности всякие: свидетельства о рождении Моррисовой родни, мой старый паспорт, свидетельства о смерти моих родителей, документ о твоем удочерении. Плюс некоторые вещи, принадлежавшие твоей родной матери.
Мириам покачала головой.
— Документы о моем удочерении… Зачем мне эта макулатура? И потом, у меня лишь одна мать и это — ты. Единственная и неповторимая. — Она свирепо глянула на Айрис. — Нехорошо вот так отвергать меня!
— Ну вот! Кто сказал, что я тебя отвергаю? Просто я подумала, что у тебя, небось, нет-нет да и возникало желание проследить свои корни. А тут подвернулась благоприятная возможность. Ты имеешь на это полное право и по-моему теперь самое время этим заняться. Знаешь, я и газетные вырезки сохранила. Этот случай наделал немало шума. — Мириам скорчила гримасу. — Я понимаю, что тебе сейчас не до того, — примирительно сказала Айрис. — Ну, побалуй меня. Там всего-то одна коробка.
— Коробка.
— Коробка из под обуви, розовато-зеленая. Лежит наверху, в спальне для гостей, на второй полке бюро твоего отца. Окажи мне услугу, снеси её вниз, хорошо?
— Только ради вас.
Провонявшую нафталином коробку Мириам отыскала сразу. Взяв её в руки, она понесла её вниз. Внутри что-то перекатывалось.
Айрис занималась вязанием, орудуя крючком с преувеличенно сосредоточенным видом.
— Доктор Хэар велел мне заняться вязанием, — сказала она не поднимая глаз. — Помогает сохранить координацию глаза-руки.
— Вижу. — Мириам, не выпуская из рук коробки, опустилась на диван. — А что вяжешь?
— Чехольчик для бутылки Клейна.
Мириам фыркнула и Айрис обиженно вскинулась.
— Смейся-смейся! В этом вывернутом наизнанку мире следует искать утешения в вывернутых наизнанку вещах.
— Что ты, что папа, — отмахнулась Мириам. — Оба с вывертом.
— Ты хотела сказать с вызовом, — грозно откликнулась Айрис. — Люди, которые отказываются со всем этим мириться, которые живут ради других, которые… — она огляделась. — …кончают тем, что стареют всеми забытые. — Она шмыгнула носом. — Не вынуждай меня опять поминать прошлое. Открывай уже эту коробку!
Мириам повиновалась. Половину коробки занимали пожелтевшие, аккуратно сложенные листы газетной бумаги и ветхие фотокопии газетных статей. Прочее содержимое представляло собой бумажный пакет, какие-то документы и различные заполненные бланки.
— В пакете вещи, которые были на твоей родной матери, когда её нашла полиция, — объяснила Айрис. — Всё её имущество. Они оставили одежду как улики, но дело так и не было раскрыто, так что спустя какое-то время полиция передала все вещи Моррису на хранение. Еще там медальон твоей матери. Думаю, тебе надлежит хранить его как зеницу ока, ибо, сдается мне, сия вещица весьма ценная. А газеты… В них просто кошмар какой-то. Жуть!
Мириам развернула верхний лист. Пока она читала, он похрустывал от старости. НЕИЗВЕСТНАЯ ЖЕНЩИНА НАЙДЕНА ЗАРЕЗАННОЙ, РЕБЕНКА ВЗЯЛИ В ПРИЮТ.
Своеобразное ощущение. Само собой, обо всем этом она знала и раньше, но сейчас как будто впервые увидела в учебнике истории, черным по белому.
— Так до сих пор и неизвестно кто она такая? — спросила Мириам.
— Откуда? — Айрис странно на неё посмотрела. — Конечно, дело снова могут поднять, но лишь в том случае если кто-то даст новые показания или будет у кого взять ДНК на анализ. Однако прошло тридцать лет и свидетели либо разъехались кто куда, либо вообще поумирали. Полицейские занимавшиеся этим делом уже на пенсии. Похоже, лед тронется только если всплывет новая улика. Скажем, найдут еще одно тело или много лет спустя кто-то признается в содеянном. Это просто одно из множества ужасных происшествий, которые время от времени случаются с людьми. Единственная отличительная черта — это ты.
Она с любовью посмотрела на Мириам.
— И как это они позволили удочерение двум радикалам, участникам антивоенного движения, одна из которых, к тому же, гражданка другого государства… — Мириам покачала головой, затем усмехнулась. — Неужели они воображали, будто из-за меня вы остепенитесь?
— Всё может быть. Хотя не припомню, чтобы при удочерении нам задавали какие-либо вопросы насчет наших политических убеждений — в те времена с этим было попроще. Они не особо расспрашивали как мы живем, спросили только состоим ли мы в браке. Кстати, газеты мы тогда не сохранили. Моррис достал их позднее, сняв копии в архивах издательств.
— Всё может быть. Хотя не припомню, чтобы при удочерении нам задавали какие-либо вопросы насчет наших политических убеждений — в те времена с этим было попроще. Они не особо расспрашивали как мы живем, спросили только состоим ли мы в браке. Кстати, газеты мы тогда не сохранили. Моррис достал их позднее, сняв копии в архивах издательств.
— Что ж, — Мириам уложила вырезки в коробку, накрыла её крышкой и произнесла:
— Древнейшая история.
— Знаешь, если ты захочешь провести расследование… — И Айрис эдак на неё посмотрела… Прободающим инквизиторским взглядом, словно оснащенным алмазным наконечником; взглядом, которому Мириам старалась подражать, когда брала интервью у непробиваемых субъектов. — …Ручаюсь, что у такой опытной журналистки это вышло бы куда лучше, чем у скучающего, набитого пончиками полицейского, неохотно исполняющего свои повседневные обязанности. Что скажешь?
— Скажу, что и впрямь обязана помочь своей настоящей матери и придумать чем бы ей заняться, дабы она не свихнулась в период выздоровления, — беспечно ответила Мириам. — Существует множество дел, требующих безотлагательного расследования, как то: не остыл ли чай и нет ли на кухне чего-нибудь мучного. Почему бы нам не отложить копание в прошлом на потом?
Розовые тапочки
Мириам ехала медленно, в растрепанных чувствах, ритмично кивая головой в такт «дворникам». На дорогах как всегда ужасные пробки, но они её не раздражали — не до того.
Она вышла из машины, втянула голову в плечи, защищаясь от непогоды, и бегом понеслась к дверям своего дома. Как обычно, запуталась в ключах. «Ну почему это всегда происходит, когда я спешу?» — подумала она. Уже внутри струсила с себя плащ и жакет, словно новорожденная моль остатки влажного кокона; развесила их на вешалке, затем швырнула сумочку и картонную коробку на ветхий телефонный столик и нагнулась, чтоб расстегнуть сапоги. С наслаждением сунула освобожденные от кожаных оков ноги в поношенные розовые тапочки. Заметила подмигивающий автоответчик. «Поступили но-овые сообщения, — вслух пропела она, слегка офонарев от радости, что наконец-то дома. — Ну их в задницу!». Пошла на кухню, сделала кофе, налила в чашку и понесла в свою комнатушку. Когда-то комнатушка служила хозяевам этого пригородного дома столовой — прямоугольное помещение, сообщающееся через арку с гостиной, а через служебное окошко — с кухней. Но сейчас здесь тесный рабочий кабинет — две стены загромождали книжные полки, а вдоль третьей — громадный обшарпанный стол. В четвертой стене — стеклянные двери, выходившие на заднее крыльцо. По ним струились дождевые потоки — капли срывались и шлепались в стоявшие снаружи полузатопленные керамические горшки. Мириам водрузила чашку в центр образовавшегося на столе завала и нахмурилась, глядя на то, что из этого вышло. «Бардак, — смущенно сказала она вслух. — Черт бы его побрал этот беспорядок!»
— А ну-ка соберитесь! — сказала она в сторону стола. — Слышите?
Однако документы и разбросанные там и сям безделушки упрямо отказывались повиноваться, так что она сама набросилась на них, собирая письма в стопки, распечатывая невскрытую почту и откидывая мусор, устроив настоящую охоту на квитанции и счета. Почти девять месяцев стол погребала всякая шушваль и наведение порядка подействовало на Мириам благотворно, отвлекши от тяжких дум, связанных с потерей работы.
Только после того, как показалась голая поверхность стола и Мириам вытерла кофейные кольца моющим средством, она приступила к электронной почте. На это потребовалось еще больше времени и когда она проверила все входящие, дождь, барабанивший в окна, лился уж из потемневшего неба.
И когда вроде как всё было улажено, пришла на ум новая мысль. «Вот еще морока. Ну-ка, ну-ка…» Она вышла в прихожую и прихватила розовато-зеленую коробку. Сморщив лицо, она вывернула содержимое на стол. Бумажки плодились как кролики, вдобавок что-то лязгнуло и покатилось по полу. «Ну что там еще?»
То был скатившийся со стола бумажный пакет с какой-то звонкой начинкой. Несколько секунд она рыскала взглядом, затем наклонилась и победно возложила пакет вместе с его содержимым к пригорку пожелтевших вырезок, выцветших фотокопий и лощеных бумаг. Одна из них, которую она как раз рассматривала, выглядела как свидетельство о рождении… Нет, как один из тех бланков, которые заполняются вместо свидетельства о рождении, если данные отсутствуют. Младенец Джейн Доу, примерно шести недель от роду, вес такой-то, глаза зеленые, пол женский, родители неизвестны… Какой-то миг Мириам казалось, что она смотрит на документ с дальнего конца темного туннеля.
Не обращая внимания на бряцавшую вещицу, Мириам просмотрела бумаги и рассортировала их в две стопки: газетные вырезки и документы. Вырезки большей частью — фотокопии. Они поведали о простой — хотя и таинственной — истории, известной ей с четырех лет. Резня в парке. Молодая женщина, с виду хиппи, а может и цыганка, судя по её необычной одежде, найдена мертвой на краю лесопосадки. Причина смерти, согласно протокольной записи: потеря крови, вызванная обильным кровотечением из глубоких ран на спине и левом плече, нанесенных неким холодным оружием, предположительно, мачете. Довольно необычно. Еще необычнее было то, что неподалеку надрывался от крика шестимесячный младенец. Какой-то пожилой мужчина, выгуливавший пса, вызвал полицию. Этот случай стал семидневным чудом света.
Мириам знала, что конец этой истории положили заботливые руки Морриса и Айрис Бекстайн. И она сделает всё от неё зависящее, чтобы вымарать из своей памяти этот подвисший в воздухе кровавый конец. Она не желает быть чьим-то еще ребенком, ей вполне достаточно двух прекрасных родителей, а распространенное утверждение, дескать, кровные узы крепче воспитания, попросту выводило её из себя.
В этом отношении весьма поучительна история жизни Айрис. Она была единственным ребенком в спасшейся от холокоста семье, осевшей после войны в неприветливом английском городке. В двадцать лет она эмигрировала, встретила Морриса, вышла за него замуж и вычеркнула прошлое из памяти.
Мириам вытряхнула бумажный пакет на опальное свидетельство о рождении. Оттуда выпал чечевицеобразный серебряный медальон на изящной цепочке. На тусклой, почерневшей от времени поверхности виднелась чеканка: скрещенное оружие, щит и звери. На вид — сущая безделица. «Вот еще…», — она подняла его, чтобы рассмотреть поближе. «Должно быть та самая «весьма ценная вещица» о которой говорила мне мама?» — подумала она. Там, где крепилась цепочка виднелось что-то вроде фиксатора.
— Не удивлюсь, если…
Открылся.
Мириам смутно надеялась увидеть фото сладкой парочки, но изнутри створки раковины покрывал орнамент в виде яркой цветистой вязи. Сочные охряные кривые вились и переплетались, сплетаясь кверху и книзу в бирюзовые ветви. Серебро выгодно оттеняло узор — под невзрачной внешней оболочкой не ожидаешь увидеть такое великолепие.
Мириам вздохнула и откинулась на подпружиненную спинку офисного стула.
— Что ж, вероятность была, — печально пожаловалась она газетным вырезкам. Ни единой фотографии матери или неизвестного отца. Всего-то пошлое клуазонне[3] с узором в виде вязи.
Она присмотрелась к нему повнимательней. Вязь. Кельтская, что ли. Левая створка — точная копия правой. Если проследить эту дугу начиная с левой верхушки, а затем дальше, уже под синей дугой…
И зачем её мать носила эту побрякушку? Что она для неё значила? (Синяя дуга замыкалась, пройдя сквозь переплетение зеленых завитушек). Что она видела, когда всматривалась в него? Может это какое-то медитативное средство? Или же просто забавный рисунок? Безусловно, этот герб что-то да значит.
Мириам сильнее откинулась назад. Приподняв медальон, покачала им перед глазами, позволив свету лампы, стоявшей за спиной на книжной полке, бликовать на серебре. Привиделось, что в центре хитросплетения закружились слепящие голубовато-зеленые искорки. Она скосила глаза и ощутила как волосы становятся дыбом. В ушах отдавалось биение сердца, ставшее вдруг невыносимо громким; запахло подгоревшим гренком, перед глазами распутывался невероятный клубок, словно в воздухе материализовалось нечто вроде стереоизограммы, норовившей вывернуть её голову наизнанку…
Три вещи произошли одновоременно: её вдруг сильно затошнило, перегорела лампочка, а стул, на котором она сидела, опрокинулся назад.
— Ай! Ч-черт! — Мириам упала наземь, что-то ударило её в бок, она согнулась вдвое и перекатилась, прикрывая руками лицо. Резкий спазм пробрал её до кишок и, казалось, вот-вот её неминуемо стошнит. Подвернувшийся подлокотник угодил ей в спину. Под коленями было мокро. В глазах потемнело.