– Чего ты орешь? – вздохнула я, прекрасно понимая его состояние.
– Ладно, пошли.
Я-то думала, мы отправимся восвояси, но он повел меня в гостиную. Труп, должно быть, уже увезли, потому что в гостиной его не было, зато на низком столике со стеклянной столешницей стояла бутылка коньяка, наполовину пустая, на полу опрокинутая рюмка, на пестром ковре ее не сразу можно было разглядеть.
При нашем появлении голоса стихли, все посмотрели на меня с интересом. В комнате находилось пятеро мужчин, троих я хорошо знала, они мне кивнули, и я ответила тем же, двое нахмурились, точно мое появление их озадачило. Может, так оно и есть.
– Ольга Сергеевна Рязанцева, – представил меня Артем, обойдясь без комментариев. Наверное, потому, что был уверен: меня в городе каждая собака знает. Боюсь, он был недалек от истины.
– Павленко Ярослав Иванович, друг покойного господина Ковтана, – представился высокий мужчина.
Лицо второго показалось мне знакомым. И не зря показалось, потому что Павленко продолжил:
– Это господин Рылов Артур Филиппович.
– Очень приятно, – буркнула я и потянула Вешнякова за рукав. – Этим-то что здесь надо? – шепнула я.
Он досадливо отмахнулся, а мне пришлось замолчать.
– Значит, Ковтан звонил вам вчера? – задал вопрос мужчина с густой седой шевелюрой по фамилии Соболев. Ему-то, кстати, находиться здесь без надобности, раз уж речь идет о самоубийстве, но он приехал лично. Это говорило о том, какую важность придавали данному делу местные власти. Впрочем, чему удивляться: смерть Ковтана, самоубийство это или нет, все равно выглядит подозрительно.
– Да. Он звонил мне вчера, – охотно ответил Павленко. – Вечером, где-то около восьми. Но я был очень занят, и мы договорились, что он перезвонит сегодня.
Утром я ему позвонил сам где-то около десяти. Вел он себя странно. Чувствовал себя неважно, но вчера покинул больницу. Сказал, что жену с дочерью отправил в Испанию, потом заговорил о том, что его положение безвыходное. Я поначалу не понял, о чем он, потом сообразил, что это имеет отношение к недавним неприятностям.
– Вы имеете в виду трупы в опоре моста? – оживился Артем.
– Да... Я удивился, почему его это так беспокоит.
То есть я хочу сказать, конечно, это все крайне неприятно, но, если человек не знает за собой вины, отчаиваться не стоит. Надо набраться терпения, пока во всем разберутся... У него ко всему прочему возникли финансовые трудности, он нес большие потери. По крайней мере он так сказал... Я пытался его успокоить как мог, он отвечал невразумительно... Мне даже показалось, что он пьян. Мы простились, но я чувствовал странное беспокойство, поэтому перезвонил ему. Он был не в себе. Заговорил о боге... никогда не замечал в нем особой религиозности. Потом вдруг попросил меня приехать. Как раз ко мне зашел Артур Филиппович, они с Ковтаном тоже знакомы. Я обещал заехать позже. Но когда мы поговорили с Артуром Филипповичем, то решили все-таки заглянуть к Ковтану. Мало ли что. У человека больное сердце, и со всеми этими неприятностями... Не возражаете, если я выпью воды? – вдруг спросил Павленко. Разумеется, никто не возражал. – Я попросил господина Рылова поехать со мной.
– Собственно, – впервые подал голос Рылов, дюжий дядька с красным лицом и шрамом на подбородке, – мы поехали на стадион «Динамо», точнее, в казино «Олимпийское», которое там находится. У нас с ними возникли кое-какие трения из-за помещений, ну и заскочили сюда, потому что Ярослав Иванович беспокоился...
– Да-да, так оно и было, – подхватил Павленко. – Мы позвонили, открыл нам сам хозяин. Семью, как я уже сказал, он отправил в Испанию, а домработницу отпустил на несколько дней. Мы вошли в гостиную, он сел на диване, вот здесь... – Павленко показал рукой на диван рядом с камином. – Бутылка была открыта, в рюмке коньяк. Он все смотрел на рюмку, на протяжении всего нашего разговора. Это было... неприятно. Не знаю, но меня это почему-то беспокоило. Он предложил выпить нам, но мы отказались. Я посоветовал ему взять себя в руки. Он молчал, и мы почувствовали себя неловко, выходило, что мы зря приехали. Но я боялся оставлять его в таком состоянии, попытался вызвать его на разговор, но он отвечал односложно и неохотно.
Создавалось впечатление, что ему не терпелось от нас избавиться. Нам ничего не оставалось, как покинуть его. Провожать он нас не стал, сказал просто: «Дверь за собой захлопните». Мы вышли на крыльцо, и тут я вспомнил, что забыл на столе мобильный. Мне звонили, когда мы были у него... Разумеется, дверь мы уже захлопнули и в дом войти не могли. Дверь он не открыл, на звонки не отвечал, и вообще... у меня было предчувствие беды. Я вызвал милицию. Дальше вы знаете.
– Значит, он принял яд сразу же после вашего ухода?
– Видимо, да. Я-то боялся другого, сердечного приступа, ведь в последнее время он так нервничал. Но яд... это не укладывается в голове. Я не могу вообразить причину, по которой он захотел расстаться с жизнью.
– И вам неизвестно, где он мог взять яд?
– Конечно, нет. Все это так... нелепо, – с трудом нашел он слово.
Я потопталась еще немного в сторонке и поспешила удалиться. Артем выскользнул следом. Закурил, протянул пачку мне, забыв, что мне есть чем гордиться. Я покачала головой и, достав из кармана мундштук, принялась его грызть, разозлилась и сменила мундштук на зубочистку.
– Дядю принудили покинуть бренный мир, – вздохнул он. – Если попросту не отравили.
– Адвокат подсыпает яд в рюмку? – закатила я глаза.
– Иногда так припечет; что и подсыпешь... Что-то вчера произошло...
– Вчера нам доставили кассету.
– Точно. Дяди знали, что мы возьмемся за Ковтана...
– Я бы на его месте в Испанию сбежала, вместе с семьей. Чего уж сразу травиться-то...
– То ты, а у него могли быть другие резоны. Позвонили, предупредили: жди ареста. Вот у мужика нервы и не выдержали. В любом случае, мы в исходной точке.
Черт, голова кругом...
– Артем, надо найти парня, что был с Александровым, – вздохнула я. – Те фотографии чего-то стоят.
Это шанс.
Он кивнул и вновь загрустил.
Оставив Артема с его проблемами, я отправилась к Глаголеву, очень надеясь, что мне не придется уходить от него с пустыми руками.
Глаголев встретил меня улыбкой, поднялся навстречу и пожал мне руку.
– Рад вас видеть. – Прозвучало это так, что я поверила, хотя у него не было повода радоваться мне. Он достал из ящика стола папку и протянул мне. Папка толщиной и весом похвастать не могла, всего-то несколько страничек машинописного текста. Предваряя мои слова, Глаголев развел руками:
– Все, что смогли.
Я взяла папку, а Глаголев уже успел приподняться, намереваясь выпроводить меня, но тут же замер, выжидательно глядя на меня.
– Можно нам немного посплетничать? – растянув рот в улыбке, спросила я.
– Посплетничать? – Он вроде бы не понял.
– Ага.
– На какой предмет?
– На предмет вашего непосредственного начальства.
Теперь он насторожился, отвечать не спешил, смотрел на меня, ожидая, что я скажу еще. Но и я не спешила, тоже смотрела на него и улыбалась. Пауза затягивалась. Глаголев не выдержал первым.
– Вы Шутова имеете в виду?
– Точно, – кивнула я.
– Чего о нем сплетничать? Человек как человек.
– Хобби у него есть? Может, шарфы вяжет, огурцы выращивает или в карты играет...
– О хобби мне ничего неизвестно. Ольга Сергеевна, а откуда у вас вдруг интерес к Шутову?
– Особого интереса у меня нет, если честно. Вот если бы кто ответил мне на вопрос: с какой стати он тогда о пленке забеспокоился? Надоумил кто или знал наверняка, что пленка интересная?
Улыбка сползла с лица Глаголева. Он пробовал вернуть ее на место, но получилось у него это как-то неважно.
– А пленка интересная? – спросил он, не отрывая от меня взгляда.
– Откуда же мне знать? – удивилась я. – Я же ее выбросила.
– Я в этом сильно сомневаюсь, – ответил он и теперь действительно улыбнулся. Я поднялась и, кивнув на прощание, покинула кабинет.
– До свидания, – сказал мне вдогонку Глаголев. Я очень надеялась, что о нашем разговоре Шутов узнает очень скоро. Если они с Глаголевым в одной связке, тот побежит докладывать уже сейчас. А если Глаголев честный мент, тоже доложит, потому что не понять, что я от него хочу, он не мог. В любом случае, узнав о нашем разговоре, Шутов должен забеспокоиться, а за ним начнут беспокоиться и его хозяева. А мы посмотрим, что из этого выйдет.
Еще раз заглянув в папку, я поехала по адресу, который значился в ней первым.
Надо сказать, Глаголев расстарался: в Друзьях погибшего Александрова числились одиннадцать человек.
Если верить кратким справкам, ничего интересного: с Александровым они либо учились в институте, либо жили в одном дворе. Я навестила всех и могла констатировать, что парня с бородкой среди них нет, причем никто из этих одиннадцати о его существовании и не догадывался. Ничего примечательного о жизни Романа Александрова я тоже не узнала. Обычный парень. Последнее время с друзьями виделся редко, наркотой раньше не баловался, но кто его знает. Многие отмечали его неуживчивый характер и сетовали, что он не пошел в армию. Глядишь, взялся бы за ум...
Если верить кратким справкам, ничего интересного: с Александровым они либо учились в институте, либо жили в одном дворе. Я навестила всех и могла констатировать, что парня с бородкой среди них нет, причем никто из этих одиннадцати о его существовании и не догадывался. Ничего примечательного о жизни Романа Александрова я тоже не узнала. Обычный парень. Последнее время с друзьями виделся редко, наркотой раньше не баловался, но кто его знает. Многие отмечали его неуживчивый характер и сетовали, что он не пошел в армию. Глядишь, взялся бы за ум...
Потратив очень много времени на все это, я почувствовала досаду и даже злость.
К вечеру я присоединилась к ребятам Вешнякова и смогла убедиться, что среди официально зарегистрированных граждан приятель Александрова тоже не числится. Я просмотрела множество фотографий мужчин подходящего возраста, никого похожего. Выходит, жил он не на Владимирском проспекте, может, снимал там квартиру, а прописан был по другому адресу. Обратились к участковым, вновь безрезультатно. Если парень все-таки жил в данном районе, мы его в конце концов найдем, но сколько времени уйдет на это? Был еще вариант, который мне совсем не нравился: парня с Владимирским проспектом ничего не связывает. Неподалеку вокзал. Что, если на вокзал он в ту ночь и направился? Вышел через двор в Костерин переулок – и через пять минут уже на вокзале.
Мне нечем было похвастать, но и у Вешнякова дела шли не лучше. Ни Зимин, ни Князев на здоровье не жаловались, но это полбеды: Катя утверждала, что с Сашей и Валерой ничего общего они не имеют. Моя версия летела к чертям. Лялин тоже ничем не порадовал.', Полоса невезения, да и только.
Разумеется, обследовали подвал в доме, который Кондаревский собирался продавать. Ничего общего с тем, что описывала Катя, он не имел. Прежде всего, во всех его помещениях были окна. Забранные решетками, они скорее напоминали бойницы, но все же имели место.
Затем пришла очередь многочисленных помещений, которые Кондаревский сдавал в аренду. Здесь ребятам Вешнякова пришлось здорово попотеть. Я не сомневалась, что они облазили каждый метр и заглянули в каждую щель. Жаль, что толку от этого не было. Если и имел Кондаревский подвал, где предавался своим диким играм, то о его местонахождении оставалось только гадать.
Лялин с пристрастием изучил биографии всех приятелей Кондаревского, включив сюда и адвоката Павленко, но ничего интересного выудить не смог. Грешки, конечно, были практически у всех, ими, например, могла заинтересоваться налоговая полиция, нас же они по большому счету не касались. Приятелей связывало только одно: они любили коротать ночи за карточной игрой. Просто хорошие знакомые и ничего больше.
Я была склонна думать, что Кондаревский и в самом деле смог уговорить их подтвердить свое алиби. Сейчас они утверждали, что перепутали числа, а Кондаревский воспользовался этим. Объяснение глупее не придумаешь, особенно для взрослых дядей, но за их поступком и в самом деле могло быть желание помочь приятелю, оказавшемуся в сложной ситуации.
Выходило, что со смертью Ковтана у нас не осталось ни одной зацепки и дело действительно грозило оказаться нераскрытым. Артем проверил всех пациентов кожно-венерологического диспансера: фотографии тех, кто более-менее подходил под описание, показали Кате, однако никого похожего на Сашу и Валеру она среди них не обнаружила.
Далее пришел черед частно практикующих врачей.
Вешняков грозил всем им, что лишит их лицензии, и это подействовало. Вот тут и выяснилось, что какой-то молодой человек обращался по поводу интересующего нас заболевания как раз через три дня после событий, описанных Катей. Вместе с ним был приятель, у того заболевание отсутствовало, а первый, узнав диагноз, очень разозлился. Врачу он рассказал, что впервые связался с проституткой и вот итог.
Не успели мы воспрянуть духом, как случилось очередное невезение: лечение в клинике проводится анонимно, следовательно, ни фамилия, ни имя пациента, ни тем более адрес не регистрировались. Есть лишь номер карточки. На повторный прием пациент не явился.
Врач обещал позвонить, если он объявится, но я была почти уверена, что надежд питать не стоит. Болезнь нешуточная, и если парень не пришел в указанный день, то наверняка имел вескую причину на это.
Мы просмотрели несколько десятков дел об изнасиловании и ничего похожего на случай с Катей не нашли. Впору было докладывать Деду, что следствие зашло в тупик: ни идей, ни подозреваемых, одна головная боль и досада.
Дед вопросов о том, как идет следствие, уже не задавал, лишь недовольно хмурился, а меня подмывало сбежать куда-нибудь. К примеру, в Мексику, там сейчас тепло и вообще никаких проблем. Да жаль было Вешнякова.
В очередной раз заехав к нему на работу, я застала его в буфете. Он запивал горсть таблеток чаем, увидев меня, сразу принялся жаловаться.
– У меня от этого дела язва обострилась.
– Язву надо водкой прижигать, – посоветовала я.
– Знаю, что водкой, да начальство категорически против. Недовольно мною начальство, доверия не оправдываю. – Он допил чай и серьезно спросил:
– Неужто мы их не найдем?
Я пожала плечами, но такую мысль все же допустить не могла и в конце концов сказала:
– Может, нам повезет.
– Ага, – кивнул Артем. – Сегодня с приятелем встретился, заговорили об этом деле и он вспомнил, что месяца два назад обращалась к ним девка по поводу изнасилования. Говорит, похожая история. Он мне и адрес пострадавшей сообщил. Сгоняй, тебе с женщиной разговаривать проще.
– Это я уже слышала, – хмыкнула я, но поехала, зайдя перед этим в кабинет Артема, где он и снабдил меня листком бумаги, на котором значилось: «Потемкина Алла Сергеевна, улица Сельскохозяйственная, дом два, квартира пять».
Артем для начала советовал мне заглянуть к его приятелю, что я и сделала. Минут пятнадцать я потратила на его поиски, бродя по коридорам, в своем кабинете ему не сиделось Останавливая всех подряд и спрашивая, где Миронов, я наконец смогла его обнаружить.
Точно вихрь, он мчался мне навстречу, на ходу крича кому-то, чтобы выслали машину.
– Вот он, – ткнув в него пальцем, сообщила мне девушка, у которой я как раз про него и спрашивала.
Миронов повернул голову в мою сторону и спросил:
– Вы от Вешнякова? Идемте. У меня, к сожалению, времени в обрез. Значит, так. Девушка двадцати пяти лет поздно ночью возвращалась от подруги, сильно навеселе. Парень предложил подвезти ее до дома. Она согласилась, он завез ее в какой-то подвал, причем оказался не один. Она подала заявление, но потом передумала. Вы же знаете, большинство женщин предпочитает, чтобы о таких вещах знало как можно меньше людей. Адрес я Вешнякову сообщил по телефону. Если будут вопросы, звоните. Да, девица эта вольного поведения и любит выпить, приврать, кстати, тоже, но на всякий случай проверьте.
Без особого воодушевления я поехала к Потемкиной. Дома застать ее не удалось, но она работала лифтером по соседству, о чем мне сообщили ее соседи.
Двенадцатиэтажка выглядела отнюдь не образцово, хоть и была построена совсем недавно Дверь подъезда распахнута настежь, кто-то из одаренных детей нарисовал на лестничной клетке черта и сделал надпись: «Дядя Боря».
На двери лифтерной записка: «Буду через пятнадцать минут». Я ждала двадцать, прежде чем сообразила, что словосочетание «пятнадцать минут» можно понимать как угодно, а счастливые, как известно, часов не наблюдают.
Я позвонила в ближайшую дверь, мне открыла женщина лет тридцати. На мой вопрос, не знает ли она, где можно найти лифтера, женщина ответила весьма эмоционально:
– Сегодня Алкина смена, значит, в пятьдесят шестой квартире пьянствует. Лифт-то хоть работает?
Лифт работал, я поднялась в пятьдесят шестую квартиру. Звонила я долго, прежде чем дверь распахнулась и я смогла лицезреть бабу, которой могло быть от тридцати до пятидесяти, с синяком под глазом, остатками зубов, которые она охотно демонстрировала, в грязном халате без пуговиц, что позволяло видеть ее мощные нижние конечности, сплошь покрытые синяками.
Трудно поверить, что на такую кто-то позарился, опять же сопротивление она должна была оказать нешуточное – Я ищу лифтера, – сообщила я.
– А чего случилось-то? – поинтересовалась она хмуро. – Лифты работают, вон грохочут.
– Так я не их ищу, а лифтера, – удивилась я. Баба моргнула, подумала и заорала:
– Алка, тебя ищут.
В прихожей появилась Потемкина. Эта выглядела вполне прилично, одета чисто, правда и тут без синяка не обошлось. Увидев мое удостоверение, она стыдливо прикрыла синяк рукой. Перегаром от нее несло за версту, пили они дня три, не меньше.
– Здравствуйте, – сказала она заискивающе. – Вот зашла чаю попить. А что случилось?
– Поговорить надо, – ответила я.
Подружки переглянулись, и Алла предложила: