У ВСЕХ ГРЫЖА!
Ай-яй-яй! Нашего командира роты в госпиталь уложили. Грыжа. Не приведи Господь, хотя – что такое грыжа? Ерунда, чик – и гуляй.
Кэп наш тогда был капитан третьего ранга, полгода как пришел с бпк «Керчь», где браво изображал командира БЧ-2. Мы его знали еще по корабельной практике после третьего курса, и когда нам его представили, строй чуть не запищал. Ур-ра! Звали его – Владлен (это имя такое), а фамилия была – Коваленко.
В госпитале, ясное дело – дисциплина. Госпиталь военный, врачи военные. От капитана до полковника. Это врачи. А вот медсестры…
Медсестры – они всегда медсестры. Добрые, милые, на любой возраст и на любой вкус. Блондинки, шатенки, брюнетки. И практикантки из медучилища – еще не медсестры, а потому не имеющие доброго чувства юмора и на все обижающиеся. Чуть что – губки надули, бе-бе-бе…
В палате, где обитал Владлен, имелось еще трое обитателей. Со всеми ними веселый и озорной наш кэп махом нашел общий язык – и пошло: анекдоты, преферанс, портвейн (в умеренных дозах)… Особенно сошлись с одним майором, морским летуном-бомбардировщиком. Шалили на славу, а объектом легких и веселых проказ, как правило, были две насупленные и мстительные практиканточки. Как положено – блондинка и брюнетка, симпатичные – ни дать ни взять, «Баккара» в молодости, но с чувством юмора у обеих были серьезные проблемы. Проще говоря, добрых и безобидных шуток Владлена они упорно не понимали. А потому мстили всеми доступными им способами – старались укол вколотить побольнее, лекарства на тумбочку не клали, а швыряли, презрительно отворачивались и гордо уходили, не отвечая на призывы, громко хлопнув дверью, а если и отвечали, то яду во фразах – как от ста гадюк. Шипели и извивались, глазки сузив и сквозь зубки белоснежные гадости цедя. Девчонки молодые, что и говорить.
Хоть и молодые, да четко знали, когда час реванша. Терпели, огрызались, но твердо верили, что победа за ними. А беззаботные майоры – летун да моряк-ракетчик – понятия не имели, а потому развлекались вовсю, щипали практиканток за филейные места, пускали слюни, изображали состояние, близкое к оргазму, делали предложения выйти замуж сразу за обеих и жить вчетвером (это в те-то годы!), сдавали в баночках анализы пота из-под мышек, капризничали, отказывались от лекарств, хватались за сердце и все такое. Опять же – лето на дворе… И зрителей навалом, все вояки, всем радостно, все счастливы. Кроме, «Баккары», в деталях разработавшей план вендетты.
И час наступил! В день операции по вырезанию. Сперва для бомбардировщика.
– Спирохетов! На выход! – сияющая блондинка Лена облокотилась на дверь палаты. Вообще-то фамилия летуна была Шпирагетов. Ничего не подозревающий сокол пожал плечами и отправился в процедурную, проблеяв:
– Уй-юй-юй! Щас опять больно сделают, садистки юные! Опять я плакать буду и маму звать…
– Будете, будете, – успокоила его брюнетка Наташа (руки в боки, ножка на отлет – ух!).
В процедурной с летуна игривое настроение как ветром сдуло. Стройные девочки в коротеньких белоснежных халатиках сбросили свои колпаки, разбросали пышные волосы по восхитительным плечикам, расстегнули по пуговичке сверху и пуговичке снизу (летуна просто в пот бросило), кокетливо напыжили губки и вручили ему древний ржавый станок с тупым-претупым лезвием «Нева», после чего приказали брить густо заросший черным мхом лобок. А сами уселись напротив, сексуально забросив ногу на ногу, и принялись упоенно наблюдать за ходом процесса. С комментариями друг дружке на ушко. Бедный майор совсем духом упал – а куда денешься? Снял штаны от пижамы, трусы, горестно посмотрел на ТУДА.
– А это… хоть намылить дайте, сестры… милосердия, матерь вашу! – последние два слова шепотом.
– Нету у нас! Быстрее, быстрее давайте, через пятнадцать минут уже клистир и на стол! – а сами чуть не пищат от счастья.
Тьфу ты! Клистир еще какой-то… Тоскливо глянул на лезвие, чертыхнулся и начал царапать. Тупым лезвием. На сухую. А эти что – триумф долгожданный.
Ноги широко расставляя, кое-как приземлился в палате – только для того, чтобы плюхнуться на край койки к Владлену и горестно промямлить:
– Ну, с-сучки же!… – и далее в двух словах. Владлен нахмурился, а потом просиял.
– Фигня. Иди давай на стол, все будет нормально. Если я правильно понял, следующий в стволе я, да? А раз так – гы-гы! – боевая тревога, ракетная атака.
И майор уполз в операционную, кряхтя. А Владлен, напевая под нос «Yellow submarine», начал что-то собирать в целлофановый пакетик. Потом выудил из тумбочки бинт и попросил второго соседа, подводника-торпедиста, забинтовать ему кисти обеих рук. Дверь открывается:
– Коваленко!
– Я, мои солнушки!
– В процедурную шагом марш! – Сияют, красавицы. Хоть бы пуговички-то застегнули, лолитки, тудыть-растудыть…
– А заче-ем? (это кокетливо так)
– Там узнаете. Марш! Ой… что это у вас с руками?
– Пустяки, девчата. Баночку с анализом раскокал… нечаянно. Вот, лапки себе порезал маленько… пройдет…
Девки переглянулись, чувствуя подвох. А время идет. Владлен встал и твердым шагом – в процедурную. Пакетик кончиком мизинца держит, что из-под бинтов торчит. Практиканточки – следом, и даже забыли спросить, что за пакетик-то.
Вошел, осмотрелся деловито. Кончиками пальцев не спеша начал разворачивать пакет. Девки-гадюки в ту же позу напротив уселись, глядят, усмехаются. Владлен на них исподлобья щурится, серьезный такой. И на свет появляется импортный станочек «Шик», пенка для бритья «Флорена» и шикарный помазок, тоже «Флорена». У девок глаза – как дырки в стволах главного калибра.
– Эх, девчата… руки же… что делать-то будем?
Короче, через полминуты – картина: лежит наш Владлен на белой медицинской тахте, а две практиканточки, «Баккара» то есть, лобочек кучерявый пенкой мылят, шипя сквозь зубки змеиные, и импортным станочком тщательно бреют это самое то место, кое сам Владлен никогда не брил – ни до, ни после. А кэп наш руки за голову сложил, наблюдает внимательно и еще советы подает, как лучше. Девки чуть не плачут от досады, но работают споро, невзирая на удалую эрекцию.
– От, спасибо, сестрички! Так здорово вышло все… Я так себя хорошо сейчас чувствую! Спасибо, родные. На операцию-то кликните? – и вышел вразвалочку, не забыв пакетик обратно сложить.
– Ы-ы-ы! – вслед ему из процедурной.
Привозят летуна в палату, уже без грыжи, а он снова чуть не плачет. Что еще такое? Оказывается, перед самой операцией клизму ставят, и не клизму даже, а настоящий старомодный клистир, когда сверху бутыль с марганцовкой или чем там, а от нее вниз трубка прозрачная с краником, и пипка на конце, и вот эту пипку прямо туда, в бомбардировочный зад воткнули и издевались по этому поводу вовсю… Кто издевался? «Кто, кто»… Баккара, кто ж еще…
– Ну-у! – Владлен нахмурился, сразу видно – закусил. Подумал малость… – Держись, соски. Ракетная атака!
Набрал полный рот марганцовки, штаны подтянул и лег на боевой курс.
– Ага! – это «Баккара», сладкая парочка. Владлен молчит, словно воды в рот набрал. Вернее, марганцовки. – Ну, ложись, мор-ряк! Мужайся. Чего молчишь, а?
Ни фига ж себе! Уже и на «ты»? Ладно, поглядим… пум! вставили… крантик открыли… та-ак…
– Ой! А чего это она не идет?
И не пойдет. Владлен – спортсмен, и пресс имеет что надо.
– Ой…
Тут Владлен тоненькой струйкой из рта марганцовку пустил – псссссссь! И страдальчески:
– Что ж вы делаете, а, негодницы малолетние?! Насквозь же продавили, ну! – но пресс не отпускает пока.
Девки – ладошки ко ртам… сейчас и у них брызнет… бледные стоят, коленки девственные трясутся. То на крантик, то на Владлена. А Владлен еще пуще напрягся, да еще маленько, да еще… и пошло ОНО обратно в бутыль… еще!., плямс! – и пипка лихо из задницы вылетела со звуком специфическим, и давай летать, поскольку сила реактивная, а марганцовка из пипки брызжет, и все на «Баккару», и вот тут они не выдержали и такие струи пустили, что аж рассказывать неудобно. Вот так – за одни сутки две ракеты – и обе в цель! Ай да Владлен! Мастер ракетного удара.
И операция успешно прошла. Вырезали и одному, и второму. Без патологий.
А за сутки до того вырезания открывается дверь, и в палату новенький заходит. Рожа холеная, брезгливая. Оказалось, тоже майор. Владлен уже приготовился его не уважать, потому что майор явно смахивал на политработника, а не уважать политработника – святое дело для боевого офицера, признак хорошего тона. Но майор оказался вовсе не политработником, а начальником строевой части ракетного полка. И тоже с грыжей.
– Ну что, пулечку распишем? – это Владлен.
– В карты не играю.
– Н-да? А козлика забьем?
– В «козла» играют только козлы и дебилы.
Ух ты, какой герой попался! Дебилы, да? Хорошо…
– А как насчет по портвейнчику?
– В госпитале установлен определенный порядок, и нарушать его нельзя. Все.
Во дает! Расстелил койку, разделся и лег. Достал книгу, напялил очки и углубился. Глянули на обложку и совсем опупели: Кафка, «Процесс». Ах так, да? Ну, свинья культурная… А он еще и шуток с девчонками не понимает – пару раз осуждающе высказался на эту тему, причем все без матов и с деепричастными оборотами. Вот же интеллигент попался! Все, хана. Ракетная атака.
Так вот про этого пошлого начальника строевой части и вспомнили сразу после операции; девочкам срочно преподнесли шампанское и конфетки в знак благодарности и примирения, и заодно указали на потенциальную жертву – на майора на этого. «Ой, девчата, если б вы слышали, что он про вас сказал!… Он про вас такое сказал, такое сказал… ну я прям не знаю!…» Девки угрюмо насупились и пошли готовить самое ржавое лезвие «Нева».
А когда с позором «обшкребанный» майор отправился на клистир, Владлен и говорит:
– Так, мужики, все на перекур, все в гальюн. Щас цирк будет.
А в гальюне всего две кабинки, и обе оккупированы – в одной летун сидит с журналом «Советский воин», в другой – Владлен с сигареткой «Золотой пляж». Ждут. Ждет и остальной народ, полный гальюн зрителей набился. И вот он, герой кавказской легенды, летит, родной, чуть ли не разбрызгивает. «Баккара» постаралась на славу, полный жбан в беднягу влила.
Врывается в гальюн. Народ немного расступается. Майор с выпученными глазищами дергает первую кабинку. Оттуда: «Занято!» Дергает вторую – эффект аналогичный. Выпучивается еще больше, и его сильно кривит на рожу.
– Ы-ы-ы!!! – он принимает характерную взлетную позу, держась одновременно за холеное пузо и за место, где форсаж.
Кабинки хранят ледяное молчание. Как, впрочем, и зрители, хотя их уже прет вовсю.
– М-м-м!… – майору с трудом дается непривычное доселе слово «мужики». – У меня ж!… это!… клиззззьма!
– Везет, приятель! – это летун из крайней кабинки, завистливо так. – А вот у нас, блин, – наоборот…
И Владлен тоже старательно кряхтит. Высокорафинированный майор беспомощно оглядывается вокруг. А что вокруг – безмятежные рожи с бычками. У него уже булькает. Ну что, ЧТО ДЕЛАТЬ?!?!?!
– Ну вон же раковина, – участливо бросает кто-то.
Нет! НЕ-ЕТ!!! В раковину, в умывальник, при зрителях – как же это? Воспитание не пускает… А куда деваться? Взвыл, еще взвыл… О, САНТА РОЗАЛИЯ!… страдая… и полез, кряхтя… Тррррррраххх-буллллль!!! – вылетело, забрызгало белоснежный фаянс, зажурчало… ох!… легко… сполз на кафель сконфуженно… не глядя ни на кого, попку сполоснул, напялил штаны и – бочком, бочком – на выход… народ посторонился вежливо… пли-из!
Вечером к майору в палату жена приволокла пива, портвейна и закуски. Позвонил, наверно.
– Ну, что… это… м-мужики… у меня вот тут колода новая есть… в трыньку играет кто-нить?
HOMO SAPIENS
– Хоменко! Ну-ка. Зайдите сюда. Почему у вас ЭО не проверено?
– Как это – не проверено?
– Потому что не проверено. Вы его проверяли?
– Я?
– Да.
– Ну, проверял.
– А почему оно не проверено?
– А почему оно – «не проверено»?
– Потому что не проверено! Или вы хотите сказать, что оно проверено?
– Ну… почему ж не проверено…
– Потому что в формуляре написано одно, в графике – другое, а на бирке – третье! Вы его проверяли?
– Так точно.
– Что – «так точно»?
– Проверял.
– Так почему же оно не проверено?
– Как – «не проверено»?
– А что же, по-вашему, оно проверено?
– Так точно…
– Где же оно проверено, если в графике проверок не отмечено, в формуляре конь не валялся, а на бирке – прошлый год! Как вы его проверяли?
– Как положено…
– А как положено?
– Ну…
– Что – «ну»? Где написано, как проверять, знаете?
– Ну… знаю.
– Проверяли?
– Так точно…
– А почему ж оно тогда не проверено?
– Как – «не проверено»?
– Лейтенант Хоменко!!!
– Я.
– Вы ЭО проверяли?
– Я?
– Вы, вы!
– Так точно…
– И что?
– Что?
– Вы три дня там торчали…
– Там?
– …что вы там делали?!
– Проверял… ЭО… а что?
– А то, что оно не проверено!!!
– Как это – «не проверено»?
– А так это – не проверено! Почему меня комиссия носом… потом раком!
– Товарищ капитан-лейтенант…
– Не надо мне!!! Вы мне скажите, почему!
– Что – «почему»?
– Почему ЭО не проверено!
– Ну почему же так прямо – «не проверено». Я…
– Что – «я»?! «Я, я!»… Головка!… от торпеды! Вы ЭО проверяли?
– ЭО?
– Ну а что же еще?! Ёш твою двадцать! Проверяли?!!
– Так точно.
– Вы там три дня сидели!
– Так точно.
– В графике исправляли?
– В графике?
– Хоменко!…
– В графике – исправлял.
– Сам знаю! Запись в формуляре сделали?
– В формуляре?
– Вы что, вы меня…
– Сделал…
– А где она, эта запись?! Где?! Нет записи – значит, не проверено! На бирке…
– А что – «на бирке»?
– На бирке, ёш твою медь! Прошлый год!! И комиссия!… раком!… меня!… «не про-ве-ре-но»!
– Не, ну почему ж так сразу – «не проверено»…
– По кочану, мля!!! Хоменко, вы что, издеваетесь?!
– (изумленно) Я??
– (истерично) Вы!! Вы!!!
– Над кем?
– Надо мной!
– Никак нет.
– (из последних сил) Тогда доложите мне: как; вы; проверяли; ЭО.
– У меня все ЭО проверено…
– Молчать!!! Я вас не спрашиваю, проверено или не проверено, я вас спрашиваю – вы его проверяли?!!
– Кого?
– ЭО!!!
– Так точно…
– А бирка?!! Бирка???!!!
– А что – «бирка»?
– А то!!! На бирке нет, в формуляре нет, пломба на ящике с прошлого года висит! Значит – что? – не проверяли!!!
– Никак нет.
– Что – «никак нет»?! Не проверяли?
– Никак нет. Проверял.
– А почему ж оно не проверено?!!
– Кто?
– Не «кто», а «что»!
– Что?
– ЭО!!!!!!!! Э!!! О!!!
– А что – «ЭО»?
– ЭО – НЕ ПРОВЕРЕНО-О-0!!!
– Как – «не проверено»?
– А-а-а, бляяяяяя!!!
Пухлая папка с формулярами полетела в голову лейтенанта Хоменко. Мимо…
У него было прозвище «Хомус», что, по-видимому, означает – «хомо сапиенс».
КТО СКАЗАЛ «МЯУ»?!
Преамбула– Да-а… Были времена.
– Ну…
Мы налили по стопочке – «по пять капель» – и врезали за те самые времена. За Бечевинку – забытый всеми богами гарнизон на самом краешке Камчатки. Немногие выдерживали там больше пяти-семи лет службы.
Саша сейчас командир береговой части – немногочисленной в смысле количества личного состава, а потому достаточно спокойной в смысле службы. Я у него инженером АСУ – уже гражданский, глубоко цивильный человек, лишь где-то в самой глубине души оставшийся флотским офицером, и кортик дома на стенке висит. Саша служил на лодке – проект 877, «Варшавянка», третий корпус. Я в то время сидел на берегу и занимался головными частями торпед. Где-то мы пересекались по службе, но чаще – в поселке. А вот сейчас видим друг друга почти каждый день, и все равно у нас всегда находятся общие темы.
Например, сама Бечевинка.
– Давай, за Бечевинку. – Саша сейчас практически не пьет. Я – другое дело. Но… есть вещи, говоря о которых, нужно иметь в руке стограммовый стопарь.
Бечевинку выдумал один из наших бывших Главкомов, адмирал Горшков, когда ему надо было написать дипломную работу в самой-самой военной Академии. Вот он взял и обосновал возможность создания в нашей тьмутаракани базы дизельных торпедных подводных лодок со всей положенной инфраструктурой. А став Главкомом, начал последовательно воплощать свою бредовую идею в жизнь, и некому было дать «стоп машине»… Бухта Финвал отгорожена от океана широкой песчаной косой, а потому в ней прорыли узенький канал, который приходилось раз в год выкапывать заново, ибо его элементарно замывало волнами. Несколько раз лодки втыкались в края канала, и один раз – Сашина, он как раз стоял вахтенным офицером. Чтобы запереть всю бравую 182-ю отдельную бригаду в бухте, хватило бы одного сопливого диверсанта с зарядом малой мощности. Дороги в гарнизон не было – только пять часов морем. Или на вертолете. Был такой анекдот – лейтенанту-новичку вертолетчики сказали прыгать к новому месту службы с двухсот метров: «Извини, братан! Ниже не можем – обратно запрыгивать начнут!…» Но было грех жаловаться – через бухту торчал на сопочке зенитно-ракетный дивизион, так вот они по сравнению с нами – как мы и Париж. Они и пресную воду добывали, растапливая снег, и ягоду военные жены собирали с «калашом» за спиной – медведей вокруг навалом. Патроны – россыпью, а по праздникам они иногда спускались к нам, и мы почти привыкли к резиновым сапогам, дополняющим велюровые и шифоновые платья ракетчиц…
– …торчали мы как-то у пирса в Петропавловске, в Завойко, чего-то уж не помню чего. Командира нет, за него старпом. Оба штурманца влетели в комендатуру по пьяни – в кабаке нажрались, начали требовать у гардеробщика несуществующую куртку, а на фразу: «Да вы же пьяные!» поклялись смертной клятвой, что сейчас пойдут в комендатуру и там будет четко зафиксировано, что они трезвы… ну и сели оба в одну камеру. А тут командир получает с берега – выйти на рейд и встать там на якорь. Командир – это в смысле старпом. А как вставать на якорь без штурманов? Петропавловск – порт оживленный, сам знаешь…