Вот оно в чем дело… Неужели Лена видела журнал? Нет, не может быть… Зачем бы ей покупать такое дорогущее издание, да еще для мужчин? А может быть, она хотела посмотреть на снимки, которые делает он, Руслан? Нет… Ерунда… Она сто раз их видела…
Доренских стоял посреди тротуара и тупо пялился в журнал. Прохожие обходили его с удивлением и даже с некоторой жалостью. Застыл чувак перед фотографиями голых баб. Видать, не все в порядке с организмом у бедолаги.
В конце концов Руслана осенило. Жанна! Она не случайно поместила именно эти фотографии в новый номер. В редакции есть некоторый задел снимков для всяких форсмажорных обстоятельств. Жанна поместила Лену. Она ничего не делает просто так! Она сделала это специально! Возможно, что она даже показала Лене журнал… Зачем? Чтобы подставить Соколовского? Вот, мол, для чего он водил вокруг тебя хороводы… Соколовский Соколовским, но как отвратительно выглядит перед Леной он, Руслан! Теперь понятно, почему она разговаривала с ним с такой ненавистью. Да она должна презирать всех мужиков подряд! Руслан скрутил журнал трубочкой, сунул в карман и поехал в издательство.
Кабинет Жанны Олеговны был закрыт, но на брелоке Доренских до сих пор болтался ключ и от него, и от фотостудии, в которую можно было попасть только из кабинета Успенской. Руслан повернул ключ в замке и вошел в кабинет, с которым не так давно прощался, как ему казалось, навсегда. Он плюхнулся на крутящийся стул за Жанниным столом. На голубых страничках перекидного календаря размашистым почерком Успенской был записан адрес. Руслан очень хорошо знал этот адрес. Он прав-таки, черт возьми! Она ходила к Лене с журналом! Рука сама сгребла со стола изящную хрустальную пепельницу. Ударившись о стену напротив, она разлетелась на куски. Через несколько минут в кабинет ворвался Соколовский.
– Руслан?! – удивился он. – В чем дело?! Что за звуки?
– Сядь, Альберт Сергеич, – предложил ему Доренских и даже показал рукой на стул возле стола Жанны.
Еще более удивленный Соколовский сел напротив Руслана. Тот развернул перед ним «Ягуар» на страницах с фотографиями Лены и процедил сквозь зубы:
– И ты, гад, допустил выход этого номера?
Альберт, пропустив «гада» мимо ушей, вгляделся в снимки, и на его виске задергалась голубая тоненькая жилка.
– За каким чертом ты это смастрячил?! – выкрикнул Альберт. – Хотя нет подписи фотографа, я и так знаю, что это твой почерк, скотина! Не Большакова!
– Но ты подписал номер в печать!
– Я не подписывал! Погляди, меня даже в выпускающих нет! Жанна завалила меня другой работой! Сказала, что этот номер выпустит сама!
– Вот и выпустила!
– Лена видела?
– А то! Для нее все и делалось! Неужели непонятно?!
– Так зачем же ты, урод… – Берт, перегнувшись через стол, схватил Руслана за ворот куртки.
– Согласен, я урод и скотина, – отозвался Руслан. – Только когда я делал этот… кошмарный монтаж для Жанны… не знал еще…
– Чего ты не знал?!!
– Не знал, что… полюблю Лену…
На этом заявлении Руслана Берт выпустил из рук его куртку и тяжело осел на стул.
– Понимаешь, она, оскорбленная этим… – Доренских еще раз потряс журналом. – …глядела на меня, как на… мерзкое насекомое… такое, которое только… раздавить… и вообще… уехала…
– Как уехала? Куда? – удивился Соколовский. – Она же работает… на заводе…
– Откуда я могу знать, куда она уехала?
– Ну… узнать-то можно…
– Можно, конечно, только что ей сказать после этого? – И Руслан швырнул журнал в ту же стену, о которую не так давно разбилась любимая пепельница Жанны Олеговны Успенской. И вообще… Берт! Скажи как на духу: что у тебя с Леной?
Соколовский напрягся. На виске опять забилась жилка. Он попытался утихомирить ее биение рукой, потом посмотрел в глаза Руслана и ответил:
– Мне она понравилась… очень… И если бы… откликнулась, то… возможно… В общем, она мне отказала, и… я теперь даже рад этому…
– Да ну?! – не поверил Доренских.
– Я не стал бы тебе врать… сейчас… В общем, совершенно неожиданно обстоятельства сложились так… Словом, тебе это неинтересно, потому что Лены никак не касается. Короче говоря, ты можешь действовать, как считаешь нужным. Между мной и Леной ничего нет. Ну… то есть теперь уже ничего не будет…
Руслан откинулся на спинку кресла и несколько раз крутнулся в нем. Потом задержал кручение ногой и спросил:
– Может, подскажешь, что мне делать? Она ведь не поверит никаким моим оправданиям, тем более что оправдания нет. Я ведь специально приставил ее голову к телу одной из наших моделек, чтобы доставить удовольствие Жанне! От этого никуда не денешься! А уверениям в пламенной любви она, похоже, уже давно не верит! Что делать, Берт?!!!
Соколовский на некоторое время задумался. Руслан терпеливо ждал.
– В общем, мне кажется, можно кое-что предпринять, – печально улыбнулся Альберт. – Только это дело потребует серьезных денежных вложений.
– Я готов!
– Я не знаю состояния твоих средств, поэтому предполагаю, что может понадобиться банковский кредит.
– Не томи, Берт, – нетерпеливо заерзал в кресле Руслан. – Возьму кредит, если надо…
* * *Инна с Дашкой лежали, обнявшись, в одной постели и говорили о жизни. Впервые серьезно, на равных, как женщина с женщиной.
– И что ты хочешь предпринять? – спросила Дашка.
– Ничего. Я уже предприняла, что в ум взбрело, и вон что из этого вышло, – тяжело вздохнув, ответила Инна.
– Ты имеешь в виду меня?
– Тебя.
– Мам! – Дашка села в постели, обернувшись одеялом. – Все ведь, кажется, обошлось, да?
– Вроде бы… Повезло тебе. Этот твой… Кудеяров… видно вообще ни на что не годен. У него все под фанеру…
– Он не мой! Ты же знаешь! – гневно сверкнула глазами девочка. – Я со зла и от горя… Понимаешь, мне казалось, что весь мой мир разрушился… Мне хотелось как-то наказать тебя…
– У тебя получилось… – печально проговорила Инна.
Дашка опять улеглась, обняла мать за шею и зашептала в ухо:
– Ну… прости, прости… Я же не знала, что все у вас так сложно… Ты только скажи мне, пожалуйста, правду: неужели совсем не любишь папу? Ну вот нисколечко?
– Ты же сама только что сказала, что все у нас сложно. Я не могу не любить твоего отца. Мы столько лет прожили вместе. Он мне как… как очень близкий родственник, понимаешь?
– Да… А Соколовский?
– А Соколовский… он как мечта, которая никогда не сбудется.
– Но… он ведь нес тебя на руках! Я же видела это своими глазами! Сам Альберт Соколовский – апостол гламура, у всех на виду нес на руках мою родную мать!
– Скажешь тоже – апостол… дурочка… Я уже сто раз тебе говорила, что это из-за ноги!
– Нет, мамулечка… Он мог бы просто помочь тебе идти, а он – нес! А все наши девчонки прямо обалдели!
– Сплетничали, да? Осуждали?
– Ну… это как сказать… По-моему… завидовали. Во всяком случае, ни одного дурного слова в твой адрес сказано не было.
– Ладно, проехали… – усмехнулась Инна.
– Ну уж нет! Я должна тебе еще сказать, что просто так женщин на руках не носят! Хотя… знаешь, мам, мне теперь так противны все… мужчины…
– Немудрено, – отозвалась Инна и погладила дочь по спутанным волосам. – Надо, чтобы это все происходило с любовью, а не кому-то назло.
– Не зна-а-аю… Вот некоторые наши девчонки… они уже давно…. ну, ты понимаешь… Так вот у них все это запросто… как поесть… или в бассейн сходить… В общем, если все называть своими именами, то для них секс – это самое обычное дело, один из вариантов развлечения. Можно на дискотеку сходить, а можно с кем-то в постели… Я не хочу так, мам!
– И не надо, моя девочка. Я повторюсь, но ты все же поверь: интимная близость между мужчиной и женщиной должна происходить только при наличии любви. И тогда все будет по-другому.
– Не противно?
– Не противно. Ты будешь счастлива, Дашка, когда полюбишь! Вот попомни мое слово! Кстати, а как у тебя с… этим… Денисом, ну… из вашего класса?
– Да ну, мам… – махнула рукой девочка, – …он же еще совсем ребенок…
– Ну, милая моя, не младше тебя!
– А как будто бы младше! Да ты и сама знаешь, что мальчики позднее развиваются, чем девочки.
– Раньше он тебе почему-то не казался недоразвитым.
– Так то раньше… Сейчас мне кажется, будто мне уже лет сто, и я уже все-все повидала…
– Глупости-то не говори, – сказала Инна и, переведя взгляд на будильник, даже тихонько присвистнула. – Ничего себе! Уже скоро двенадцать часов! А ну быстро выметайся из моей постели!
– Мам! – опять ткнулась ей в шею Дашка, вместо того, чтобы «выметаться» из постели. – Как ты думаешь, где сейчас папа? Что-то мне тревожно. Я-то его по-прежнему… люблю…
– Люби, Дашенька! – Инна поцеловала дочь в висок. – Твой отец очень достойный человек.
– Ну и где же он, этот достойный человек, в субботнее утро?! Где ночь провел? Все-таки как-то это не того…
– Люби, Дашенька! – Инна поцеловала дочь в висок. – Твой отец очень достойный человек.
– Ну и где же он, этот достойный человек, в субботнее утро?! Где ночь провел? Все-таки как-то это не того…
– Ты же знаешь, что мы с ним решили развестись, а потому он имеет полное право быть там, где ему… хорошо…
– И ты нисколько-нисколько не ревнуешь?! Ни даже ничуточки?!
– Разумеется, я тоже беспокоюсь о нем, Дашка, но… ревности нет… Мы все с ним решили, претензий друг к другу не имеем.
– И все-таки странно это как-то… – задумчиво произнесла Даша, выбираясь из материнской постели. – Жили люди вместе, жили… и вдруг – бац! И все!
– Ты уж прости нас, дочь, – виновато произнесла Инна.
– Да простила уже… – отмахнулась она. – Только все равно не по себе…
Инна с Дашей завтракали на кухне, когда раздался телефонный звонок.
– Это папа! – выкрикнула Дашка и первой схватила трубку. – Инну Николавну… сейчас… – Девочка перевела встревоженные глаза на мать и, прижав трубку к груди, сказала: – Ма… Это тебя… Мужской голос… Может быть, даже… Соколовского…
Инна вытащила трубку из ее одеревеневших пальцев и произнесла стандартное:
– Алло…
– Это Альберт, – отозвался из трубки мужской голос, от звуков которого по всему телу Инны побежали отвратительные мурашки. – Скажите, мы могли бы сегодня увидеться?
– Зачем? – выдохнула она.
– Ну… вообще-то по делу… Я хочу вам предложить кое-что…
– Что?
– Давайте не сейчас… при встрече, – сказал Соколовский, и в его голосе Инна уловила с трудом сдерживаемое волнение.
– Что-то случилось? – с тревогой спросила она.
– Нет… То есть да… То есть… давайте встретимся и все обсудим.
– Ну… хорошо… Когда?
– Через… час вас устроит?
– Нет, ну что вы… я не успею доехать… Дело в том, что мы только что…
– Вам не надо никуда ехать, – перебил ее Берт. – Я заеду за вами… через час… если, конечно, вы не возражаете…
Инна перевела сумасшедшие глаза на дочь. Дашка смотрела на нее такими же сумасшедшими глазами с расширившимися зрачками. Наверно, стоило бы отказаться от встречи из-за дочери, но в голосе Альберта сквозили такие отчаянные ноты, что Инна не смогла.
– Хорошо, приезжайте, – сказала она и сразу повесила трубку.
– Это он? – почему-то шепотом спросила Дашка. – Соколовский?
– Да…
– И он приедет?!
– У него какое-то дело ко мне…
– И вы тут… будете обсуждать его дело?!
– Нет… уедем…
– Ну все… – упавшим голосом ответила Даша. – Папы нет, ты уедешь, а я одна…
– Дашка! – Инна подскочила к ней и прижала ее голову к своей груди. – Ну… потерпи, милая! Все уладится! Только ты не пускайся больше во грех! И я, и папа… мы тебя очень любим, и если ты скажешь только одно слово, мы откажемся от всего… своего… ради тебя… Только прежде, чем такое от нас требовать, ты все-таки подумай, станет ли всем от этого легче жить!
– Ладно, мам, я выдержу, – отозвалась Дашка. – Я уже взрослая, и все понимаю…
На этот раз Инна не металась по дому, собираясь на встречу с Бертом. Она надела черные джинсы, будничный светло-лиловый джемперок и подошла к зеркалу. Крашенные в черный цвет волосы уже немного отросли и у самых корней были каштановыми. Не очень-то красиво, но уж как есть. Инна закрутила на затылке тугой узел, а краситься вообще не стала. К чему? Пусть Берт увидит ее полностью в натуральном виде. Хотя… он наверняка и не заметит, какой у нее вид. Наверняка будет расспрашивать о Лене.
От звонка в дверь Инна вздрогнула, хотя настраивала себя на спокойствие и невозмутимость. Когда увидела на пороге Альберта, ей захотелось плакать. Она все отдала бы, чтобы он только… Впрочем, нет! Это очень опасная фраза! Так даже думать нельзя! Вовсе не все она готова отдать! И так уже чуть не погубила Дашку! Инна загнала слезы и умиление от вида Соколовского в самые глубины души и ровным голосом сказала:
– Я готова.
– Возьмите куртку или… плащ, – предложил Берт, – что там у вас есть для улицы…
– Разве мы поедем не на машине?
– Нет… То есть сначала на машине, а потом… Словом, нам надо поговорить, и тогда вы… да-да… именно вы решите, как нам быть дальше.
Инна вытащила из шкафа куртку, ободряюще улыбнулась Дашке, жалко вжавшейся в стену коридора, и закрыла за собой дверь квартиры.
Как только они сели в машину, Берт спросил:
– Ваш муж, Евгений, не говорил вам, что мы с ним знакомы с юности?
– Недавно сказал, – бесцветно ответила Инна.
– Все сказал?
– Ну… откуда же я знаю… Сказал, что в юности вы отбили у него невесту.
– И все?!
– Нет, не все. Сказал, что недавно встретил ее… совершенно неожиданно.
– И?
– Ну и я не знаю, что… Может быть, он сейчас у нее… Во всяком случае, дома его уже несколько дней нет.
– И вы об этом говорите так спокойно? – удивился Берт.
Инна, глядя строго на ароматический мячик, покачивающийся перед ее глазами, сказала:
– Давайте оставим это и будем говорить о деле, ради которого вы меня позвали.
– Мы уже и так говорим о нем.
Удивленная Инна повернулась к Соколовскому лицом.
– Да?!
– Да… Если вы так спокойны, несмотря на то, что ваш муж у другой, то…
– Альберт Сергеевич! – перебила его Инна. – Разумеется, я беспокоюсь о том, куда делся Евгений, и не хочу, чтобы с ним случилась какая-нибудь неприятность, но… Словом, что касается меня, то… ничего не изменилось с той нашей встречи! Понимаете, ничего! Только я уже никогда не буду бегать по подъездам и туалетам, чтобы переодевать колготки… ради вас…
– Колготки – это ерунда…
– Вот именно! Поэтому все-таки давайте перейдем ближе к делу!
– Хорошо… Только вам придется сказать откровенно… В общем, как вы сейчас ко мне относитесь, Инна Николаевна?
Инна передернула плечами и резко сказала:
– Я ведь только что объяснила, что ничего не изменилось… Чего же вам еще?
– То есть вы по-прежнему… То есть я вам… – Альберт досадливо сморщился. – Прямо не знаю, как сказать… Все слова какие-то дурацкие! Вы… вы хотели бы быть со мной?
– Быть с-с… вами… это к-как? – запинаясь, спросила Инна.
– Ну вот! Я же говорил, что все слова дурацкие! – Он в полном отчаянии и, волнуясь, как никогда в жизни, с трудом вытолкнул из себя следующий вопрос: – Вы… вы готовы полюбить меня, Инна…
– Я… я… и так… чего же вы еще от меня хотите? – Она сжалась в комок на сиденье его машины, не очень понимая, что происходит.
– Понимаете, я… В общем… Инна… вы поразили меня своей откровенностью, непосредственностью… Я и сам удивился тому, что теперь постоянно думаю о вас и об этих ваших дурацких колготках… как это ни смешно… Да, мне нравилась ваша подруга, и я даже хотел… Впрочем, сейчас это уже не важно, чего я хотел раньше… Теперь важно только то, что вы сейчас скажете… Так что же вы скажете, Инна?!
Берт повернул к ней взволнованное лицо и почти выкрикнул:
– Ну что же вы молчите?!
– Я… я не знаю… – замотала головой она.
– Чего вы не знаете? Вы не любите меня, Инна?!
– Я… не знаю… – повторила она и протянула руку к его щеке.
Она слегка коснулась пальцами его кожи. Он сидел, не в силах вздохнуть.
– Я… действительно ничего не знаю… – повторила она, но уже тянулась к нему обеими руками, потому что хотела, чтобы он обнял ее и прижал к груди.
Соколовский схватил ее за кисти и, резко выдохнув, отрезвил словами:
– Нет, ничего такого пока нельзя: пока вы не узнаете обо мне все, потому что когда узнаете, то ужаснетесь, и тогда…
– Что?
– Тогда вы, возможно, ничего не захотите сами, потому что… Словом, я предлагаю вам поехать со мной в Кингисепп…
– В Кингисепп?! – поразилась Инна.
– Ну… не совсем… Скорее под Кингисепп…
– Зачем?
– Там узнаете.
– Берт… Вы меня пугаете… – с трудом выговорила Инна.
Он горько усмехнулся:
– Уверяю, для вас ничего страшного в этой поездке нет… ну разве что… неприятно будет глядеть…
– На что?
– Так вы поедете или нет?! – выкрикнул Соколовский. – Или вернетесь домой, пока мы не отъехали от вашего подъезда? Решайтесь же, наконец!
Инна открыла дверцу машины.
– Вы уходите? – потерянным голосом спросил он.
– Я должна предупредить дочь, – ответила она и выбралась из машины.
За все время езды в Кингисепп Инна с Альбертом не сказали друг другу и двадцати слов. Их общение было сведено к бытовому минимуму. Так общаются вусмерть надоевшие друг другу супруги. Эти же двое слишком заняты были своими тяжелыми думами, чтобы разговаривать. Ни Инна, ни Альберт не знали, чем кончится их поездка, а потому предпочитали молчать.
Когда автомобиль Соколовского подъехал к густой ограде, окружавшей темно-зеленую постройку, выполненную в стиле сталинского ампира, начался проливной дождь. Небо хмурилось и раньше, но облака, сплошняком затянувшие небо, прорвались почему-то именно в этот самый момент и обрушили потоки воды и на машину, и на ограду, и на зеленый сталинский ампир, который в минуту стал почти черным. Даже украшавшая дом лепнина посерела и стала выглядеть зловещей.