Полина как-то нервно рассмеялась:
– Ничего особенного, кроме того, что иногда случается с женщиной, если она спит с мужчиной! Я беременна.
Климов смотрел на Полину, еще не вполне понимая смысл произнесенных ею слов. Она не отказала себе в удовольствии поддеть его, с вызовом заявив:
– У тебя сейчас ужасно глупое лицо!
Климов кивнул, мол, да, ничего удивительного. Он действительно растерялся. Что он знал о детях до сегодняшнего дня? Так, не особенно много – забавные, бессмысленные существа с другой планеты. Определенно себя в роли отца он никогда не представлял.
– Позволь спросить – это точно?
– Абсолютно! – хмыкнула Полина. – Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
– Понятно, – сказал он, чтобы хоть что-то сказать. А чтобы хоть что-то сделать, принялся разжигать камин.
– Чем ты занимаешься? – с негодованием спросила она.
– Развожу огонь.
– По-твоему, подходящее время?
– Ну не мерзнуть же нам!
– Ты можешь хоть раз в жизни быть серьезным?!
– Могу. Тем более что я уже закончил. Сейчас будет тепло.
Он сел в кресло рядом с Полиной. Вопросительно уставился на нее, словно ожидая подробностей. Полина молчала – какие подробности?! Она не станет рассказывать ему, как долго не могла поверить в свою беременность, как обреченно, будто приговор, восприняла окончательное подтверждение врачей, как плакала в ванной, пустив воду, чтобы Данилов ничего не заподозрил, как хлопнулась в обморок на работе посреди торгового зала, как паршиво, до тошноты и изматывающей боли внутри, себя сейчас чувствует… Зачем ему об этом знать?
– Кстати, почему ты не спрашиваешь, кто отец ребенка?
– А есть варианты? Хорошо, я спрошу – кто этот счастливец?
– На девяносто девять процентов ты, Никита!
Он усмехнулся:
– А… Вот как… Хорошо. Неплохие ставки!
– Как ты можешь шутить сейчас?! – крикнула она. – Убирайся к чертовой матери! И затупи свое жало сарказма!
– Прости. – Он коснулся ее руки. – Я хочу, чтобы ты знала: мне все равно. Я уже мысленно дорисовал к девяноста девяти процентам еще один, такая вот арифметика.
– Это все? Нет, конечно, я понимаю, что для таких, как ты, в детях самое приятное – процесс их производства, но все же мог бы сказать что-нибудь… Вежливо-лживое!
– Не злись. Просто все это так… неожиданно.
– Ну да, разумеется! Кстати, ты выглядишь не слишком счастливым!
– Любимая, умоляю! Каким, по-твоему, я должен быть? Пускать слюни от счастья и захлебываться от восторга? Эмоциональность мне чужда в принципе, как ты знаешь!
– Знаю!
Полина взглянула на него едва ли не с ненавистью. Сам по себе факт беременности поверг ее в шок, и она никак не могла определить своего отношения к тому, что станет матерью. То вроде успокаивалась и находила в этом радость, то почему-то погружалась в отчаяние. Скорее всего, дело было в том, что беременность изрядно осложнила ее и без того нелегкое положение. Ведь теперь предстояло сделать окончательный выбор: муж или любовник. Естественно, у ребенка может быть только один отец!
– Я должен сказать, что счастлив? Конечно, счастлив.
Климов взял ее за руку. «Вот все и решилось, – подумал он, – и к лучшему, Полина поймет, что должна быть со мной, это главное, остальное – нюансы».
– Ты скажешь Данилову о нас?
– Да. Только не здесь, ладно? Не хочется портить Татьяне праздник нашей мелодрамой. И вообще… Я должна подготовиться…
Он пожал плечами:
– Поступай как знаешь!
Молчали, смотрели на огонь.
– Согрелась? – наконец спросил Климов.
Она кивнула и почему-то заплакала. Климов напоил Полину горячим чаем, закутал в плед и на руках отнес в ее комнату.
Они лежали обнявшись. Расслабленная и успокоенная его нежностью, Полина вдруг подумала, что в самом факте ее незапланированной беременности есть что-то таинственное и странное, будто специально подстроенное для того, чтобы она наконец сделала выбор. А как иначе объяснить, что, несмотря на все их меры предосторожности (осторожней можно было бы только заниматься любовью в скафандре!), один из миллиона сперматозоидов оказался пронырливым и достиг цели?! В том, что отец ребенка – Климов, есть какая-то логика судьбы.
Он слушал ее дыхание и представлял, как однажды, в какой-нибудь залитый солнцем день, будет гулять в парке со своей дочерью. Картина показалась ему такой пасторальной и светлой, что Климов рассмеялся. Позже он повторял Полине снова и снова, что теперь все будет хорошо и впереди у них целая жизнь для счастья.
Глава 4
Саша старался справиться с волнением, но не мог. Открывая калитку к дому Басмановых, он почувствовал, как дрожат руки. За последние дни Саша много раз представлял встречу с Машей, произносил слова, которые скажет ей, но теперь от волнения совершенно растерялся. Подумать только – сейчас он увидит любимую, которая, кстати, о его приезде ничего не знает.
Несколько дней назад Саша позвонил Басмановым и получил от Татьяны, взявшей трубку, приглашение на ее день рождения. После этого разговора он почти сразу принял решение ехать в Петербург. Саша вдруг понял, как сильно, отчаянно хочет увидеть Машу, как он устал без нее. Все разногласия и причины, разлучившие их, показались парню ничтожными, и он решил больше не возвращаться в Москву. Саша приехал в Березовку сказать Маше, что теперь они всегда будут вместе.
Последний глубокий вдох, и Бушуев позвонил в дверь. Ему открыли. Но не та, кого он ожидал увидеть…
– Ой, здрасьте! – не слишком приветливо отозвалась Лена. – Сколько лет – сколько зим!
Он растерянно кивнул.
– Из Москвы? Что ж… Проходите!
– А где все? – спросил он, войдя в дом.
– Татьяна с Машей скоро приедут, наверное, уже в дороге. Полина с Климовым, кажется, спят в своих комнатах. В доме собачий холод! – Лену передернуло. – Что за странная затея устраивать здесь праздники глубокой осенью? Зуб на зуб не попадает! Лично я сегодня вернусь в город!
Он улыбнулся:
– Да, в самом деле нежарко.
– Хотите чаю?
Они расположились за столом в гостиной. Лена налила чай и спросила:
– Вы совсем вернулись или как?
– Пока сам не знаю. Зависит от многих обстоятельств.
– Понятно! – Лена насмешливо поджала губы. – Ну, тогда, наверное, не насовсем…
– Простите? – не понял он.
– В смысле, что скоро обратно вернетесь в Москву. Что вам тут делать?
Она произнесла это с такой многозначительной, иронической интонацией, что Саша встревожился:
– Мне кажется, Лена, вы как будто что-то недоговариваете?!
Женщина пожала плечами:
– Я человек честный… Могу и прямо…
Он побледнел:
– Ну, и?
– Ах, Саша… Обычное дело! – усмехнулась Лена. – Девушки вообще такие непостоянные! Вы далеко, а Лопатин рядом. И потом он ведь денежный мешок, а деньги – это разные возможности! Вот Лопатин, например, Маше театр купил!
– Так прямо и театр?
– Да. Прямо театр!
И Лена изложила историю мецената Лопатина в деталях, закончив ее сакраментальным: «Ну сами посудите, могла ли Маша не оценить столь щедрый жест?»
Саша угрюмо молчал и барабанил пальцами по столу.
– Да что с вами, Александр? Вы как будто расстроились? Не огорчайтесь! Может, оно и к лучшему, что вы насчет Маши теперь все поняли, а не через много лет!
– Подождите! – с отчаянием пробормотал Саша. – Но ведь это еще ничего не значит! Подарил, ну и что с того?
Лена взглянула на него едва ли не с сожалением.
– Конечно, все возможно! – Она со значением вздохнула, давая понять, что надеяться на это наивно и глупо. – Но Лопатин и Маруся так много времени проводят вместе…
Она не оставила ему никаких шансов на спасение, сделав контрольный выстрел и убедившись в прицельном попадании, весело сообщила:
– Вынуждена вас покинуть! Мне пора возвращаться в город, а вы оставайтесь, подождите Марусю!
– Прощайте! – машинально кивнул Саша.
Он даже не слышал, как от дома отъехала машины Лены, потому что погрузился в пустоту, не подразумевающую звуков и чувств. Словно бы небо вдруг обрушилось и уничтожило его.
К жизни Сашу вернул Лопатин, который вошел в столовую.
– Здорово, поэт! Какими судьбами? – удивился он.
Следом за Лопатиным в комнату вошла Маша. Увидев Бушуева, она на мгновение застыла от изумления, а потом просияла от радости:
– Саша?
К этому моменту тот вновь обрел способность слышать звуки, различать цвета и даже испытывать какие-то чувства, но, кажется, это уже был совсем другой человек.
– Здравствуй, Маруся! – холодно бросил он.
Маша, захлебываясь от радости, эмоционально и быстро защебетала:
– Я так рада тебя видеть! Ты приехал на Танин день рождения? А мне не сказал, чтобы, значит, сюрприз, да? Витя, поставь шампанское! А лучше… Давайте пить шампанское за Сашин приезд!
– Спасибо, я не хочу! – отрезал Бушуев. – Я вот… Чай пью… И потом я ненадолго…
– Спасибо, я не хочу! – отрезал Бушуев. – Я вот… Чай пью… И потом я ненадолго…
– Почему? – удивилась Маша.
Саша выдержал паузу и спросил:
– Как твои дела, Маруся? Карьера? Говорят, ты теперь играешь в новом театре?
– Это целая история! – Она улыбнулась. – Я тебе сейчас расскажу!
– Прошу, избавь меня от подробностей! – перебил ее Бушуев с брезгливой интонацией.
– Что с тобой? – растерялась Маша.
Саша зло и нервно расхохотался:
– А ты действительно прекрасная актриса! Этот твой выход стоит повторить на бис!
Маша побледнела:
– Почему ты со мной так разговариваешь?
– А ты не знаешь? – насмешливо парировал Саша.
Маша беспомощно пожала плечами:
– Я ничего не понимаю!
Лопатин смущенно хмыкнул и попятился к двери:
– Я, пожалуй, пойду…
Когда Виктор ушел, Маша подошла к Саше и обняла его.
Он резко отстранился:
– А это из какой роли?
– Прости, я действительно не понимаю!
– Святая простота! Сама невинность! Выходит, ради карьеры ты готова на все?!
– Я никогда не скрывала, что театр для меня очень важен!
– В самом деле, ты никогда не считала нужным это скрывать! Напротив, всегда подчеркивала, что карьера для тебя важнее наших отношений!
– Ты приехал из Москвы, чтобы выяснить наши отношения?
– Отношения! – буркнул Саша. – Это в ваших грошовых театрах только и делают, что выясняют отношения! Не дождетесь! Обойдемся без пошлых мелодрам! Будь добра, скажи мне только одно: это Лопатин дал денег на театр?
Маша смутилась:
– Поверь, я колебалась, прежде чем…
Он оборвал ее:
– Отвечай, да или нет?
– Ну, допустим, да, и что?
– Счастливо оставаться! – крикнул Саша и ушел, хлопнув дверью.
Маша заплакала.
В гостиную вбежала Татьяна:
– Маруся, что случилось? У калитки я столкнулась с Сашей, он едва не сбил меня с ног! Он, кажется, совершенно не в себе! Разговаривать не захотел и как угорелый помчался к станции.
Маша перешла на рыдания.
– Вы что, поссорились? – испугалась Татьяна.
– Хуже! – прорыдала Маша. – Кажется, мы только что… Расстались навсегда!
* * *Смотря на сестру, Татьяна приходила в отчаяние – вид у Маши был безнадежно похоронным. Впрочем, и Полина выглядела не лучшим образом: еще в начале праздничного ужина она пожаловалась на плохое самочувствие и отказалась от еды и шампанского. Безмятежным и веселым был только Юра Клюквин, как всегда, пытавшийся всех развеселить. Однако вскоре общая меланхолия подействовала даже на него. Клюквин с печалью заключил, что они «скучные люди», и на пару с Лопатиным принялся искать истину на дне стакана.
Подключиться к их поискам собирался и Данилов, но Полина, выразительно посмотрев на мужа, попросила его не пить в этот вечер. Как ни странно, тот не стал возражать. После ночного дежурства в больнице он выглядел усталым и угрюмым, большей частью молчал, лишь иногда односложно отвечая на вопросы сестер.
Андрей тоже чувствовал усталость и был бы не прочь отправиться отдыхать, однако ему пришлось поддерживать беседу с Климовым, которого он давно не видел.
– Как наука, старик?
Климов улыбнулся:
– Да что сказать?! Как там у Чехова? «Ученые с сотворения мира думали-думали, но ничего умнее соленого огурца не придумали!» Вот тебе и наука!
– Это точно! – пьяненько икнул стремительно набиравший градусы Клюквин. – Самое умное изобретение – соленый огурец в комплекте с беленькой!
– Юра, может, хватит налегать на беленькую? – фыркнула Маша.
Вместо ответа Клюквин налил еще стопку.
– Может, пора подавать чай? – спросила Татьяна и тут же спохватилась: – Ах нет, пожалуй, еще рано.
– Хотите анекдот? – закричал Клюквин и быстро затараторил: – В психушку привозят очередного пациента, который гордо утверждает, что он Наполеон! Врачи смеются, мол, у нас все палаты забиты наполеонами под завязку. А тот им с достоинством говорит, что он особенный! «Я – торт «Наполеон»!»
– У нас тут тоже целая кондитерская! – рассмеялась Маша. – И все – особенные торты «Наполеоны»!
– Кстати, куда подевалась твоя жена? – Климов обратился к Андрею, неожиданно вспомнив про Лену. – Вроде днем я ее тут видел.
– Ага! – взревела Маша. – Так, значит, Лена была здесь?
– Видимо, она уехала в город! – растерянно ответил Андрей.
– Так вот кто рассказал Саше! – с отчаянием крикнула Маша.
Андрей пожал плечами:
– Извини, я не понимаю, о чем ты!
Маша махнула рукой:
– Тебе, Андрюша, и не надо понимать! И вообще, теперь это неважно…
Татьяна тихо спросила Машу:
– Может, он вернется?
– Ты его плохо знаешь! – горько усмехнулась та.
– Думаешь, это Лена ему наболтала? – спросила Татьяна.
Маша убежденно ответила:
– А кто еще? Она никогда не упустит возможности насолить мне!
– Нужно поговорить с Сашей, все ему объяснить! – предложила старшая сестра.
– А почему, собственно, я должна в чем-то оправдываться? – вспылила Маша. – Если он так легко, с ходу поверил в россказни Лены, то… Значит, нет ни любви, ни веры!
Татьяна вздохнула:
– Маруся, ты излишне категорична!
Маша промолчала.
– Давайте выпьем за именинницу! – предложил Климов.
Татьяна смущенно потупилась.
Климов продолжил:
– Кто-то сказал, что называться Татьяной – уже поступок! Также мужественным поступком я считаю ум и красоту нашей именинницы!
Татьяна окончательно смутилась:
– Ой, Никита, перестань! Ты любишь ввернуть что-нибудь этакое…
– За мужественных, прекрасных и умных женщин! – подытожил Климов и поцеловал имениннице руку.
Застолье было в самом разгаре, когда Полина встала из-за стола и вышла из комнаты. Татьяна поспешила вслед за ней.
– Что с тобой? Нездоровится?
– Пустяки! – натянуто улыбнулась Полина. – Немного болит голова. Пройдет. Иди к гостям, Таня, я тоже скоро приду.
Татьяна вернулась в гостиную. Застолье продолжалось – внесли праздничный торт, зажгли свечи.
– Танечка, а я сегодня видела Хреныча! – сообщила Маша, разливая чай. – Совсем стал старенький! Просил тебя поздравить!
Татьяна грустно кивнула. Какая-то печаль была в сегодняшнем осеннем вечере. И праздник не задался с самого начала. Завтра они вернутся в город и теперь уже до лета не приедут в Березовку.
– Почему именинница сегодня такая грустная? – Климов наклонился к Татьяне. – Выпьем за исполнение желаний! Чего ты, кстати, желаешь?
Татьяна растерялась:
– Право, не знаю! Боюсь, я сама себя не понимаю. Выходит прямо как у Салтыкова-Щедрина: «Чего-то хочется, не пойму чего… То ли конституции, то ли севрюжины с хреном». Да, желания мои неопределенны и хотя бы в силу этого – невыполнимы. Впрочем, тост поддержу! – Она подняла бокал. – За все неслучившееся!
Татьяна попыталась улыбнуться, но почему-то заплакала. Ей стало неловко за свои слезы. Она поспешно встала из-за стола, пояснив, что проведает Полину.
Татьяна нашла сестру лежащей без сознания на кровати и от ужаса закричала, зовя на помощь. Первыми в комнату вбежали Климов с Даниловым. Оба бросились к Полине.
– Что с ней? – крикнул Данилов.
– Я не знаю! – Татьяна разрыдалась.
Климов попытался приподнять Полину.
Данилов бросился к нему:
– Не трогай ее!
– Иван, уйди! – попросил Климов. – Ей надо в больницу!
– Я врач! Я сам помогу! – отрезал Данилов.
От ярости Никита побелел:
– Не путайся у меня под ногами!
Татьяна вцепилась в Климова:
– Никита, не надо! Сейчас не время!
– Выйдите вон, я должен ее осмотреть! – отрывисто бросил Данилов.
Когда они вышли в коридор, Климов схватил Татьяну за руку:
– Скажи ему, может быть, это важно знать: Полина беременна!
Татьяна как-то странно посмотрела на него.
Из комнаты вышел Данилов. Он нес Полину на руках. Татьяна кинулась к нему:
– Ну что?
– Ее надо везти в больницу! – сказал Данилов. – Срочно! У нее кровотечение…
– Я отвезу! – предложил Климов.
Данилов промолчал. Климов поспешно сбежал с лестницы. Когда Данилов вышел во двор, машина Никиты уже стояла у крыльца. Мгновение Климов колебался, потом молча протянул Ивану ключи от машины.
* * *Открыть глаза, и все окажется дурным сном, неправдой… Полина приподнялась на кровати и застонала. Унылые больничные стены… Тупая, саднящая боль внутри. Сколько времени она здесь? Да, прошло уже четыре дня… Если в беременности Полина видела определенную логику судьбы, то случившийся выкидыш сочла наказанием и платой за свои грехи.
Она лежала и плакала, когда в палату с цветами и фруктами вошел Данилов.
– Привет, – вяло отозвалась Полина, – ты прямо как жених… Торжественный такой, при цветах. Чего? Утешать будешь?
Данилов придвинул стул и сел рядом с ее кроватью.
– Молодец, хорошая натуральная злость! Если злишься – значит, жить будешь!