Итак, Полина не едет с ним! Что ж, он знал это с самого начала, и все же почему так больно… Впору усмехнуться: «Не плачь, дядя, не ты один сиротка!» Он и не плачет, просто капли дождя стекают по лицу. Все нормально – прокатится за океан, поглядит на другую версию пространства и, возможно, даже найдет в ней нечто интересное… При этом, разумеется, он не тешит себя иллюзиями относительно жизни, хе-хе, «с чистого белого листа»! Увольте – подобные иллюзии не для него. Он не из тех, кто «верит в географию».
Недавно двоюродная сестра Марина, когда Климов зашел к ней в гости, выписала ему рецепт счастья: «Никита, тебе надо жениться!» – а потом, наливая борщ любимому мужу Борюсику, добавила: «Семья – это тыл, смысл и твоя защита!» Ну конечно! Женитьба – вот спасение и верный способ обмануть бледного всадника. Молчаливый, уже спасшийся Борюсик согласно закивал головой, подтверждая правильность сказанных супругой слов.
Как мило! Они думают, что защищены, ведь у них есть семьи, дома, буфеты, холодильники, разные идеи на счет будущего, не предполагающего болезней, бед и одиночества! Милые, смешные, очень отважные люди строят непрочные домики, как поросята в сказке, не понимая, что дело лишь в силе и направлении ветра. Стоит ему подуть сильнее, и их картонные домики затрещат и развалятся в ту же секунду. Крепкие семейные узы распадутся, мнимое благополучие исчезнет, как осенняя листва, а им останется пронизывающий холодный ветер. И какая разница, где возводить картонный домик и где его потом потерять? Ибо нет стен, рук и объятий, чтобы защититься от этого космического ветра. На сегодняшний день это – главный закон, открытый физиком Климовым.
Внезапно он заметил знакомую фигуру. Рыжие кудри под серой кепкой, большой нос – сомнений быть не может!
– Клюквин! – закричал Климов, обрадовавшись случайной встрече.
От неожиданности тот вздрогнул и, сойдя с тротуара, угодил в большую лужу.
– Привет! А я к Полине! У нее Татьяна с Машей!
– Да, они там, – улыбнулся Климов. – Я как раз оттуда. Приходил попрощаться.
– Уезжаешь? Далеко? – спросил Клюквин.
– Да, брат! Дальше, чем за океан, – сказал Климов. – Зайдем в кафе, посидим?
Клюквин с готовностью согласился:
– Давай, я тут знаю хорошее место.
«Хорошее место» находилось неподалеку и напоминало простую рюмочную. В заведении пахло пивом и рыбой.
– Скажи, старик, а ты бы хотел уехать куда-нибудь? – спросил Климов.
Подобный вопрос даже испугал Клюквина. Он недоуменно вытаращил глаза.
– Ты что? Куда ехать-то? А потом у меня ребята! Куда я от них?
Климов понял, о чем говорит Клюквин, поскольку знал, что тот каждые выходные ездит с гостинцами в детский интернат, где когда-то воспитывался сам.
– Я там к одному мальчонке привязался, – расплылся в улыбке Юра. – Хороший такой пацан, рыженький, как я, улыбчивый! Тоже Юрой зовут. Привык я к нему. Думал взять к себе на воспитание. А что? Мы бы с ним жили душа в душу. Пошел к директорше, так, мол, и так, давайте пацана усыновлю. Какое там! Она засмеялась, сказала, что меня самого усыновлять впору. В общем, не дали! Жаль…
– Ты бы женился! С женой, наверное, дали бы!
– Да ведь я ее одну люблю! – грустно сказал Клюквин.
– Кого? – удивился Климов. Ему как-то и в голову не приходило, что Клюквин может любить женщину.
– Ее! Татьяну Басманову.
– Татьяну? – ахнул Климов.
– А чего ты так удивился? Наверное, думаешь: как такой дурак может мечтать о такой женщине? Да я и не мечтаю, я ведь все-таки дурак, а не идиот! Сам понимаю, что Татьяна не для меня. Она как… Звезда! Разумеешь?
– Очень даже, – смутился Климов.
– Я ее давно люблю. Наверное, всю жизнь. Только дело известное – негоже «со свиным рылом в калашный ряд»! Но мне ничего не надо, я вот приду, просто посмотрю на нее, и так светло, хорошо на душе становится, что это и есть счастье! Бывает так?
– В жизни все бывает! – Климов пожал плечами.
– Чего ты невеселый? – подмигнул Клюквин. – Знаешь, почему я прослыл дураком? Потому что всегда веселый и всем доволен! А я убежден, что улыбаться надо, от этого другим людям светлее становится! Я к ребятишкам в интернат, бывает, приеду – они грустные, носы сопливые повесили, а я, чтобы их развеселить, кричу на всю улицу: «Уточка по горнице тюр-люр-люр»! Дети и развеселятся!
– Хороший ты парень, Юра! – улыбнулся Климов. – Что тебе из Штатов привезти?
– Значит, едешь в Америку?! Что же, страна неплохая, сам, правда, не был, но говорят… Слушай, – Клюквин заметно оживился, – привези мне настоящую ковбойскую шляпу!
– Обязательно! – кивнул Климов.
Он посмотрел в окно на убогий уличный пейзаж и почувствовал, как к горлу подступает отчаянная тоска, которую ему придется везти через весь океан.
* * *Они сидели обнявшись, накрывшись шалью Полины.
– Как вы думаете, можно любить несколько раз? – спросила Маша, повертев в руках желтый лист. – Что, если любить по-настоящему суждено лишь раз в жизни? Позже, встречая другого человека, мы обманываемся, нам кажется, что мы снова полюбили, а на самом деле это только отблески любви. Просто память о той, единственной…
Полина, лениво потянувшись, расправила плечи:
– Милая моя, миллионы людей вообще довольствуются отблесками, так никогда и не встретив настоящей любви!
Маша улыбнулась:
– Наверное, ты права! Эх, девочки! Грустно просто на разрыв – мы тут сидим на серенькой Фонтанке, и никто не видит, какие мы красивые, умные, талантливые! А красота и молодость проходят, вот что обидно! Проходят, как песочек меж ладоней сыпется – не остановить! До того обидно, что иногда хочется ладошки разжать и песочек весь просыпать.
– У меня беда, – застенчиво призналась Татьяна.
– Что такое, Танечка? – взволновалась Маша.
Татьяна вздохнула:
– Появился седой волос!
– Давай дернем, – с готовностью предложила Маша, – или, знаешь, давай выкрасим тебя в роскошную жгучую брюнетку!
– А что это по большому счету изменит в моей жизни? – сказала Татьяна.
Маша в ответ недоуменно пожала плечами.
Полина, пустив в воздух струю сизого сигаретного дыма, задумчиво произнесла:
– Все твердят, будто что-то меняется… Наверное… Но здесь по-прежнему слишком рано ложатся спать.
– А с другой стороны, – Татьяна попыталась ободрить сестер, – скажем, во времена Средневековья женщина в сорок лет считалась древней старухой, а сейчас в этом возрасте еще можно на что-то надеяться!
– Ах как хочется праздника и чтобы непременно с черешней и красным вином! – рассмеялась Маша. – И в солнечный день! Я без солнца совсем скукоживаюсь. Я так устала от осени! Кажется, что в жилах у меня не кровь, а эта замерзшая Нева. Сегодня иду по городу, смотрю вокруг, и тоска накатывает, как волны о гранитный парапет. Небо серое, бездушный город и ветер, сносящий крышу, бррр…
Полина усмехнулась:
– Помните, у Чехова: «Живем в таком климате – того и гляди, снег пойдет, а тут эти разговоры».
– Было ли лето? – вздохнула Маша. – Сирень, лилии, бабушкины пироги, солнце и облака? Пытаюсь себя уверить, что все это было и будет, цепляюсь за те солнечные воспоминания как за соломинку… Иногда получается успокоиться и не утонуть в депрессии, иногда нет…
– Понимаю, Маруся, – кивнула Татьяна. – Нам всем нелегко… Думаю, нам очень не хватает бабушки. Ее поддержки, советов.
– А мне не хватает ее укоров, – сказала Полина. – Потому что только она умела привести меня в чувство, заставить собраться, восстать «из глубокой печали». Помните, как бабушка в детстве от нас постоянно чего-то добивалась?! Дисциплины, организации… Особенно доставалось мне! Вам с Машей повезло больше. Ты, Таня, была настолько погружена в мир литературы, что бабушка не считала возможным тебя оттуда извлечь! «И в конце концов, это тоже работа! – говорила она. – Напряженная внутренняя работа!» Маша с детства мечтала стать актеркой и, что немаловажно, подтверждала свои намерения очевидным дарованием – уже в школе участвовала в бесконечных спектаклях и репетициях. В общем, Маруся была при деле… С Андреем все тоже складывалось гладко: пионер – всем ребятам пример без всяких наставлений тянулся к знаниям, легко выучил три языка, отметился во всех возможных олимпиадах – молодец! А вот я, паршивая овца, еще в глубоком детстве выказала признаки «внутренней расслабленности», а проще говоря, лени. Чтобы с этим как-то бороться, меня отдали в балет, где мне выворачивали ноги и учили дисциплине. Но знаете, я ни о чем не жалею и благодарна за этот опыт. Хотя так и не научилась быть организованным, волевым человеком…
Татьяна улыбнулась:
– Справедливости ради стоит сказать, что, несмотря на бабушкины усилия, мы все: и я, и Маруся, и Андрей – так и остались погружены в атмосферу внутренней расслабленности. Может, это вообще не поддается никакой коррекции?
Полина пожала плечами:
– Наверное… Мы так… Кисели да сметана!
– Что? – удивилась Маша.
– В смысле что-то аморфное и зыбкое, – с иронией пояснила Полина, – слабые, безвольные, бесконечно рефлектирующие… Ммм… Чеховские герои! Люди, может, и неплохие, но разве достаточно быть только хорошим человеком? – После паузы она добавила: – В бабушке чувствовался какой-то несгибаемый внутренний стержень, запасы прочности, жизнелюбие, стойкость, потрясающее чувство юмора – короче говоря, в ней было больше жизни, чем в нас всех.
Магнитола умолкла. В наступившей тишине стало слышно, как за окнами идет дождь.
– А я думаю, – сказала Татьяна, – что те солнечные летние дни в Березовке, «Чаккона» Баха, с которой бабушка начинала утро, вкус травяного чая, бабушкины пироги, камышовые заросли, закаты, рассветы и грозы, вечерние посиделки в саду и все то, чем так радовало нас это лето, было дано нам как напоминание или откровение о том, что мы не должны потерять.
Полина устало поднялась с дивана и в который уже раз подошла к окну. Окинув взглядом Фонтанку, заметила:
– Осень. Жгут листья. Бесконечный дождь…
– Я старая, как океан или камень, – пожаловалась Маша. – Когда-то любила, ждала, была любима, мечтала… Теперь отлюбила, никого не жду, и меня никто не ждет…
Полина задернула штору и повернулась к сестрам:
– Это просто осень, Маша. Просто осень. Она пройдет…
Глава 6
Та осень прошла, и на смену ей поспешила другая. Иначе говоря, минул год…
Маша стояла под дождем и караулила Сашу. Ей было нелегко решиться на эту встречу, она отчаянно волновалась. За прошедший год Саша ни разу не напомнил о себе. Меж тем она узнала от общих знакомых, что Бушуев давно вернулся в Петербург и работает теперь не где-нибудь, а в городской администрации. Маша звонила ему пару раз, но ей никто не ответил. Позже выяснилось, что Саша переехал в другую квартиру. В конце концов Маше удалось раздобыть его новый адрес, и, преодолев гордость и сомнения, она решилась прийти к нему домой.
Консьерж в парадном строго ответил, что в указанной квартире никого нет, и девушке не оставалось ничего другого, как дожидаться Сашу возле дома, надеясь на то, что Бушуев скоро появится. Как назло, вечер выдался прохладный и ветреный, к тому же начал накрапывать дождь. Маша быстро озябла, а через час ожидания совсем замерзла. К моменту, когда у парадного остановилась роскошная черная машина, она уже стучала зубами от холода.
Из автомобиля вышел Саша, которого Маша, правда, не сразу узнала. Не то чтобы он сильно изменился внешне, нет – просто несколько раздался в плечах, и, главное, в нем появился какой-то лоск. Впрочем, эти детали Маша отметила как бы машинально, краем глаза. Увидев Сашу, она страшно растерялась. Маша тонула в смущении и волнении, как в дождевых потоках.
«Ну же, ведь ты актриса, возьми себя в руки! Поздоровайся с ним изящно и непринужденно, небрежно кивни головой!» Но, увы, в этом главном в своей жизни выходе она оказалась неубедительной – срывающийся от волнения голос, нервные, изломанные жесты….
Маша окликнула Сашу. Он обернулся. Лицо удивленное и как будто настороженное.
– Привет!
– Здравствуй! Что ты здесь делаешь?
– Проходила мимо! – улыбнулась Маша и обмерла – боже, какая фальшь!
– Понятно, – кивнул Саша. – Как поживаешь, Маруся?
Ей захотелось наплевать на гордость и закричать: «Я живу очень плохо, Саша! Мне плохо без тебя, понимаешь?!»
Губы дрогнули, она вяло ответила:
– Ничего… – и тут же с надеждой: – А ты?
Он пожал плечами:
– Много работаю. А так все в порядке. Мне кажется, ты совсем промокла! Смотри не заболей!
– Я не заболею, не беспокойся.
Они молчали. На самом деле в течение этого года девушка сотни раз проговаривала про себя фразы, которые скажет Саше при встрече, но теперь все слова куда-то исчезли, потерялись, как она сама. Оставалась надежда на то, что Бушуев пригласит ее в гости, и у него дома, собравшись с силами, Маша расскажет обо всем. Но… Он не позвал.
Задыхаясь от отчаяния, Маша выдохнула:
– Я хотела сказать тебе про Лопатина… Это неправда. Между нами ничего не было. Деньги он дал просто так…
– Из любви к искусству? – усмехнулся Бушуев.
– Я не знаю почему.
Она понимала, что выглядит жалко, и ненавидела себя.
– Хорошо, – кивнул Саша, – я рад, что это так…
Они вновь замолчали.
Наконец Маша нерешительно спросила:
– Я пойду?
Она до последнего надеялась, что Бушуев остановит ее.
– До свидания, Маруся! – сказал Саша ей вслед.
* * *Ах какая грустная стучится в окна осень! Серенький, тусклый вечер. За окнами промозгло и холодно. Общий настрой соответствующий, кажется, в физике это называется «стремиться к нулю». И Маша стремительно погружается в самую настоящую хандру. В анамнезе сущая прелесть: полная апатия, расстроенные нервы. Пациентка дерганая, злая, того и гляди начнет бросаться на людей. Вчера ни с того ни с сего обидела Клюквина. Тот пришел к ней в гости, радостный, веселый, с кальяном под мышкой. Болтал на кухне всякую чушь, предлагал покурить, а она вдруг сорвалась, наорала на него, неврастеничка несчастная! Клюквин помрачнел и ушел. А Маша сегодня весь день мучается, переживает: зачем обидела человека?! «Он-то не виноват в том, что тебя бросил любимый мужчина! Да и правильно сделал, что бросил…»
Покуривая Юрин кальян, словно синяя гусеница, Маша вдыхала табак напополам с грустью и продолжала терзаться, вспоминая о содеянном. «Обидеть человека легко! Это самое простое, что можно сделать, Маруся!» – говаривала бабушка Зинаида.
Маше захотелось позвонить Клюквину и извиниться, чтобы голос друга вновь стал радостным. Она набрала его номер. Клюквин отозвался, и в его голосе совсем не чувствовалось обиды.
– Прости меня, – покаялась Маша, – я веду себя возмутительно.
– Ладно, – он даже как-то испугался, – будет тебе, проехали. Как ты вообще?
– Спасибо, хреново! Курю твой кальян. Не помогает.
– Страдаешь?
– Страдаю!
– Из-за любви?
Маша рассмеялась:
– Знаешь, я сейчас получила роль в пьесе Чехова. Долго размышляла, вживалась в образ… Вот скажи, отчего у него все несчастны? Глупо стреляются и страдают?
Клюквин вздохнул:
– Это литература, Маруся, а жизнь – поток нейтральных событий, таких, как снег или дождь, и все зависит от того, как ты сам их воспринимаешь.
– Кто сказал?
– Прочел в одной умной книге!
С недавних пор Клюквин работал продавцом в книжном магазине и коротал дни за чтением книг (преимущественно философского содержания).
– На самом деле все человеческие страдания на девяносто девять процентов есть страдания нашего эго! – назидательно сказал Клюквин. – Человек должен стремиться изблевать свое эго!
– Чего сделать? – угрюмо переспросила Маша.
– Изблевать! И поверь, счастливым стать очень просто! Я тебе книжку подарю, которая этому учит!
После разговора с Юрой Машу потянуло на ностальгические воспоминания, и она достала альбом со старыми фотографиями. Ей вдруг вспомнился день, когда студеной ранней весной, гуляя по городу с Сашей и Клюквиным, они искали кафе «подешевле». На разведку в очередной бар посылали Клюквина – проверить цены. Тот выбегал из кафе и лаконично выкрикивал, скажем, «восемнадцать» или «двадцать». Магические цифры означали цену чашки кофе в рублях, и друзья шагали дальше. Наконец и для них отыскалось место под солнцем! Юра гордо вышел из обшарпанных дверей и жестом короля в изгнании распахнул перед ними двери пирожковой, предоставившей тепло и дешевый кофе в пластмассовых стаканчиках. Они пили обжигающий кофе и смеялись над шутками Клюквина, который, вынув зажигалку, кричал, что устроит здесь уборку Герострата.
Как давно это было… Какие забавные казусы и милые нелепости вспоминаются из той поры! Юность с ее беззаботностью и сиренью осталась далеко позади… А Саша теперь небось в «Европейской» обедает. Кофе – пять у. е. чашка!
* * *Маша почти угадала. В тот самый момент, когда она разглядывала фотографии юного поэта Бушуева, тот пил кофе в баре роскошного бизнес-центра. И между прочим, на пару с ее братом, Андреем.
Они встретились случайно. Столкнулись нос к носу, выходя из дверей банка, куда Андрей зашел по просьбе Лены, чтобы подписать документы на получение очередного кредита, а что привело туда Бушуева, Андрей спросить постеснялся.
Саша, казалось, обрадовался старому знакомому, предложил зайти куда-нибудь выпить, поговорить. С некоторым напряжением Андрей согласился.
– Как жизнь, старик? Какие перемены? – спросил Бушуев, пригубив коньяк.
Андрей удивленно разглядывал Сашу – дела у бывшего поэта, по всей видимости, шли неплохо. Одет стильно, дорого, во взоре уверенность.