– Главным образом больной ребенок, который, кроме нас с тобой, никому не нужен. Хотя и кредиты тоже.
Он вздохнул:
– Звучит угрожающе! Лена, ведь ты несчастна со мной, и я не понимаю, зачем…
– Я не дам тебе развод, – отчеканила жена. – Забудь об этом. А если уйдешь – больше никогда не увидишь Мусю.
– Даже так? Твой цинизм меня порой пугает.
– Полагаю, мы поняли друг друга? – улыбнулась Лена.
Он молчал.
– Кстати, если ты не возражаешь, посиди в выходные с Мусей. Мать болеет, у меня командировка в Стокгольм.
– Хорошо, – сказал Андрей.
На следующий день он попросил Милу объяснить, зачем та позвонила его жене. В ответ – изумленный взгляд наивных голубых глаз.
– Да, позвонила! Ведь надо же что-то делать! – Она тряхнула кудряшками. – Я просто хотела тебе помочь!
Они стояли в Михайловском саду, где так любили гулять в начале осени, шурша золотой листвой. Теперь вокруг было неприглядно: голые деревья, пожухлая трава, серый вечер, зябко и какой-то липкий, противный дождь. Молчали: Андрей – растерянно, поскольку не знал, что сказать, а Мила – обиженно (отвернувшись от любовника, гневно постукивая каблучком острой туфельки по дорожке).
Затянувшееся молчание прервал изломанный, нервный смех Милы.
– Я поняла! Вот теперь мне все стало ясно! – торжествующе и надрывно сказала она. – Ты просто не хочешь ничего менять! Конечно, тебя все устраивает: и жена при тебе, и дурочка-любовница, которой можно вешать лапшу на уши! Ты будешь заговаривать эту дурочку стихами, а она станет ждать, когда ты наконец решишься на что-то серьезное! Или не решишься! Знаешь, это очень типичная ситуация: многие дуры ждут годами, когда любовник уйдет из семьи, а их потом (когда они состарятся в этом ожидании) меняют на других дур!
Андрей удивился – какое глубокое знание жизни в столь юном возрасте! Он хотел сказать ей, что в этих рассуждениях много пошлости и они не имеют к ним отношения, но вдруг задохнулся от какой-то странной разрывающей боли внутри (в последнее время Андрей вообще скверно себя чувствовал – неприятная слабость, одышка) и промолчал. Кроме того, он задумался – а что он в самом деле может ей предложить? Какое будущее их ждет? Не честнее ли позволить ей самой принять решение, не уговаривая и не убеждая остаться с ним?!
Словно вторя его мыслям, Мила произнесла:
– Я не готова ждать, пока ты что-то решишь! К тому же я поняла одну вещь, Андрей: тебе никто не нужен. Вообще никто… Я старалась, хотела, чтобы было хорошо нам обоим, но мы хотим разного… Прощай.
Андрей долго смотрел ей вслед, чувствуя вину, раздражение, нежность, сожаление от понимания, что он всего лишь эпизод в ее жизни, которая только начинается.
…Через несколько дней он увидел, что студенты Петрова и Сапронов теперь неразлучны.
Вскоре после разрыва с Милой Андрей подал заявление об уходе. Ему было невероятно тяжело уходить из университета, но оставаться, переживать эту двусмысленную ситуацию, встречаться со студенткой Петровой было бы еще тяжелее.
…Андрей чувствовал себя совершенно измотанным и усталым, море, Крым, то пронзительное ощущение счастья казались теперь бесконечно далекими.
* * *Через несколько дней после того, как Юра сбежал из детского дома, поздно вечером раздался звонок. Татьяна открыла – на пороге стоял Юра. Замерзший, понурый. Он сильно кашлял.
– Заболел? – ахнула Татьяна. – Да ты весь горишь, у тебя жар!
Две недели она его выхаживала. У Юры оказалось воспаление легких. В эти дни Татьяне некогда было думать, любит она его или нет, чужой он ей или родной – все прежние сомнения заслонило одно огромное желание спасти, отогреть мальчика.
К Юре приходил доктор – старый профессор медицины, сосед Басмановых по лестничной клетке. Он осматривал больного, выписывал лекарства. Все время Татьяна неотлучно проводила у постели мальчика. Вместе с собакой. «Ты, главное, выздоравливай, а там разберемся, как жить и что делать», – шептала она.
И вскоре Юра выздоровел. После болезни в его отношении к Татьяне что-то определенно изменилось, как будто появилась благодарность.
Однажды он серьезно спросил у нее:
– Охота вам было со мной столько возиться?
Татьяна пожала плечами:
– Охота!
– А почему?
– Потому что волею обстоятельств в тот вечер я была для тебя самым близким человеком, а близких не предают!
Юра надолго задумался.
Когда болезнь миновала, снова встал вопрос о его будущем. В детском доме Татьяне сказали: «Или оформляйте опекунство, или возвращайте ребенка!» Она попросила подождать пару дней, чтобы определиться с решением. Перед разговором с Юрой женщина не спала всю ночь – думала, переживала, а под утро ей приснилась бабушка, которая, улыбаясь, сказала, что Господь не посылает нам испытаний не по силам. «Таня, у тебя все получится!»
Этим же утром Татьяна завела с мальчиком разговор, от которого зависело их будущее.
– Хватит бегать, Юра. Пора принимать взрослое решение.
Юра долго молчал, потом спросил:
– А какие есть варианты?
– Немного. Собственно, два: детский дом, или… – Она замялась, потом решительно сказала: – Я усыновляю тебя и буду тебе матерью. Решай.
И тут в его взрослых глазах появилось что-то детское: растерянность, страх.
– Не отдавай меня, мама! – тихо сказал Юра и заплакал.
Татьяна прижала его к себе, облегченно выдохнула: «Ну вот и решилось!»
Вскоре с гастролей вернулась Маша.
– Что скажешь, сестра? – спросила Татьяна, закончив свое невеселое повествование.
Маша улыбнулась:
– Нормально! Так он мне брат или сын? Ну и дела! Не иначе Клюквин пошутил с того света! Или сделал нам подарок! В общем, хочу, чтобы ты знала: можешь рассчитывать на мою поддержку. Будут проблемы – навалимся кучей и со всем разберемся!
– Спасибо, Маруся! – просияла Татьяна.
Понятное дело, что не все выказали такое понимание, как родная сестра, и далеко не все сочли Татьянин поступок не только благородным, но и осмысленным. Женщине пришлось выслушать доброхотов, суливших ей в будущем «большие неприятности».
Одна из сослуживиц так прямо и сказала Татьяне, поджав губы:
– Вы что, не представляете последствий?! Еще неизвестно, что из этого мальчика вырастет! Можете нарваться на такую наследственность!
– Насчет него, может, и неизвестно, а с вами, уважаемая коллега, уже все ясно! – отрезала Татьяна.
В ноябре она официально усыновила Юру. В семействе Басмановых прибыло. Кстати, в день усыновления с Татьяной приключилась странная история. Забрав документы из паспортного стола, она села в троллейбус и поехала домой. Расположившись у окна, Татьяна услышала, как старушка, сидящая напротив, промолвила, обращаясь к ней:
– Дочка! Тебе добро будет!
– Откуда вы знаете? – улыбнулась Татьяна.
Сухонькая старушка хихикнула:
– А вот знаю! За доброе дело – добро! Закон Божий!
Больше Татьяна спросить ничего не успела, потому что престарелая Кассандра в платке вышла на остановке.
* * *Тот вечер был обычным, как говорится, «ничто не предвещало». После института Андрей, как всегда, поужинал в кафе и отправился домой.
Поворот ключа, освещенная светом прихожая… Он вздрогнул, увидев метнувшуюся к нему Лену.
– Ты что, ждала у дверей?
Его поразило больное, перекошенное лицо жены.
– Андрей, случилось ужасное! – Она разрыдалась.
Лена ревела белугой и не могла внятно объяснить, что произошло. Эти минуты Андрею показались кошмарной вечностью, первое, о чем он подумал: что-то случилось с дочерью.
– Да объясни наконец!
– Мы разорены! – прорыдала Лена.
Он вздохнул с облегчением – слава богу, с ребенком все в порядке.
– Что значит разорены? В каком смысле?
– В буквальном! – Лена перестала рыдать, устало вздохнула.
– Я не понимаю!
– А что тут понимать?! Фирма разорена. На нас повиснет куча долгов и невыплаченных кредитов. Это катастрофа, дорогой. Точка!
– Почему это произошло?
– Увы, не повезло! Разорился наш крупный поставщик… Вдобавок ко всему Анатолий поступил с нами подло: он узнал о том, что происходит, раньше меня, снял со счета все деньги и подался в бега.
– Твой любовник Анатолий?
Лена осеклась и уставилась на Андрея.
– Ты что же… знал?
Андрей промолчал.
– Благородно! – хмыкнула Лена. – Вполне в твоем стиле!
– Давай не будем! – скривился он.
Лена пожала плечами:
– Давай! Сейчас и без того проблем хватает. Что будем делать с кредитами? Они все на твое имя. Кроме того, есть срочные счета на большие суммы, которые мы обязаны отработать.
Андрей обхватил голову руками – что ж, этого следовало ожидать, он не должен был ввязываться в ее авантюрные коммерческие прожекты. Вполне логическое завершение истории.
– Единственное, что может нас спасти, – выплата денег по счетам. Я продам машину, квартиру, все что угодно, но это не поможет, нужна куда большая сумма. Боюсь, тебе тоже придется поучаствовать!
– А что, позволь спросить, могу сделать я? – удивился Андрей. – У меня и нет ничего…
– У тебя есть дом в Березовке! Земля дорогая, мы сможем выручить за дом приличные деньги. Погасим часть долга!
– Но это… невозможно, – пробормотал Андрей.
Лена пожала плечами:
– Ты хочешь в тюрьму? Ладно, решай сам! Но помни, что времени в обрез! Решать надо срочно. Мне жаль, что я втравила тебя в эти дела… – в ее голосе звучали искренние ноты раскаяния. – Я бы многое хотела исправить, но это невозможно…
Он кивнул:
– Хорошо, Лена, я понял. Сейчас, пожалуйста, оставь меня…
Увы, реальность все-таки достала его, личный фильтр Басманова оказался разбит на тысячу мелких кусочков. Невосстановимо… Черт, как колет в груди и трудно дышать… Что ж, собственно, у него нет выбора.
Андрей собрался и поехал в Березовку.
В деревне уже вовсю чувствовалась зима. Промерзший дом встретил Андрея непривычной, какой-то давящей тишиной. Не раздеваясь, он прошел в гостиную, уселся в кресло и долго сидел, разглядывая висевшее на стене охотничье ружье, принадлежавшее еще его отцу. В голову приходили разные мысли… «Чем не готовое решение?! Нет человека – нет проблемы, неоплаченных долгов, бесконечной рефлексии, усталости, чувства вины из-за неоправданных ожиданий… Да здравствует выход в открытый космос! Да и разве это страшно? Всего лишь нажать на курок, и все закончится. Растворится в блаженной темноте».
Он снял ружье со стены. На счет «три» курок щелкнул, и почти тотчас же Андрей понял, что старое ружье дало осечку. Он опустился в кресло и расхохотался. Неправильная вышла история – в первом акте на стене висело ружье, в последнем оно должно было выстрелить, но почему-то не выстрелило – какая обидная, досадная осечка…
«Тоже мне чеховский герой! А впрочем, о чем это я?! Лишние люди у Чехова и стреляются нелепо! Так что хоть ружье и появилось в первом акте, но выстрела не будет, не будет…»
Он услышал, как к дому подъехала машина.
– Андрей! – закричала Лена, вбегая в гостиную. – Что ты задумал? Я сразу поняла, что ты здесь! Села в машину и сюда! – Она закричала, увидев ружье: – Зачем, Андрей?!
Он не успел ответить. Ему хотелось, чтобы жена прекратила кричать. Он привстал и вдруг медленно начал падать, проваливаясь в ту самую блаженную темноту.
* * *Они встретились в ресторанчике неподалеку от Машиного театра. Лопатин пребывал в прекрасном настроении – Маша сегодня позвонила сама и предложила встретиться. Чем черт не шутит, может, наконец решила принять его ухаживания?! Однако вид девушки Виктора огорчил: Маша выглядела подавленной и печальной.
– Что заказать, Маруся?
– Ничего. Извини, Витя, нет аппетита!
Он постарался пошутить:
– Какие проблемы могут лишить аппетита?! Не понимаю!
Маша усмехнулась:
– Хорошо, начнем с главного. Признаюсь честно, в данный момент моя проблема – отсутствие денег. Они сейчас нужны как никогда.
– Ты серьезно? – Лопатин растерялся. – Нужны деньги на театр?
– Нет, – Маша замялась, – тут другие причины.
От растерянности Лопатин неловко заметил:
– Ну, деньги – это не самая важная проблема…
Но Машу данная сентенция почему-то взбесила, и она бросила с явным раздражением:
– Кому как! Легко рассуждать, когда денег куры не клюют!
Лопатин грустно улыбнулся:
– Думаешь, это делает меня счастливым? Между прочим, есть такие вещи, которые за деньги не купишь!
– Очень ценное наблюдение! – фыркнула Маша.
– А разве нет? Деньги решают не все проблемы. Вот я вроде парень не бедный, а ты за меня замуж не идешь!
Маша молчала.
– Ладно, Маруся, закроем тему! Выпьешь?
Она помотала головой.
– Да что с тобой?
– У Андрея инфаркт. Он в больнице.
Увидев вытянувшееся лицо Лопатина, Маша пояснила:
– Жить будет. Уже приходит в себя. Мы вчера навещали его. Витя, можно я сразу перейду к делу? У Андрея неприятности, собственно, из-за них он и попал в больницу. Он разорен, срочно нужны деньги, чтобы погасить какие-то там долги, отработать контракты, – Маша, нервничая, теребила в руках салфетку, – но денег у нас нет…
– Сколько надо?
– Много. Нет, ты не думай, я не прошу их у тебя, тем более такую сумму, у меня есть другое предложение…
– Какое?
– Ты ведь давно нацелился на наш дом в Березовке…
– Ну и?
– Я предлагаю тебе его купить. Но необходимо, чтобы сделка состоялась как можно быстрее, деньги нужны срочно!
Лопатин растерялся:
– Послушай, Маша, это как-то неожиданно. Выходит, что я пользуюсь вашей бедой.
– Да перестань. Я сама тебе предлагаю. Если хочешь – я прошу тебя купить у нас дом!
Он задумался.
– Шкуру с тебя драть не будем, о цене договоримся. – Маша попыталась улыбнуться.
– Дело не в этом.
– Витя, нам нужны деньги! Если ты откажешь, мне придется просить их у кого-то другого.
– Хорошо, – кивнул Виктор, – я согласен.
…Они сидели в машине Лопатина. Смотрели, как снег засыпает город.
– Скоро Новый год, Маруся! Можно мне его встречать с вами?
Маша улыбнулась:
– Конечно! Глядишь, ты потом пустишь нас как-нибудь летом погостить в Березовке! Ну что, на днях оформляем сделку?
Лопатин молча кивнул.
Придя домой, Маша, не раздеваясь и не включая свет, прошла на кухню. Она долго сидела за столом, глядя на падающий за окнами снег. Неожиданно тишину прорезал телефонный звонок.
«Ответьте, вызывает Нью-Йорк!» – сказала телефонистка.
Глава 5
«Береги себя, Маруся!» Климов положил трубку, вышел на улицу.
После разговора с Машей он столь явно представил себе зимний Петербург и серенькую Мойку, что небоскребы и пестрая нью-йоркская толпа показались ему картинками другой жизни или иного времени.
Идя в толпе, Климов думал, что время, если его рассматривать не в физических категориях (что физику, конечно, не пристало!), отнюдь не линейный процесс и не бывает так, что один временной период заканчивается, а другой начинается – все существует параллельно и происходит здесь и сейчас. Текут себе параллельные процессы, ничуть не мешая друг другу: американская жизнь и петербургская, с любовью и чайными посиделками. Интересно, с какой стати его сегодня потянуло на метафизику? Климов усмехнулся: «Метафизик хренов!»
Сегодня впервые за последний год он позвонил Басмановым. Рука сама потянулась к телефону – захотелось услышать… нет, не Полину, а, скажем, Машу или Татьяну.
«Маруся?!»
«Никита, ты? Неужели?!»
Они разговаривали минут сорок, говорила в основном Маша. Девушка рассказала о болезни Андрея, продаже дома, усыновлении Юры. Застыв с трубкой в руках, Климов долго, целую вечность, слушал родной голос из той, параллельной, жизни.
«А как ты, Ник?» Он улыбнулся: «Все хорошо. Потом напишу. Береги себя, Маруся!»
Ну и что ответить – как он? Нормально. Можно сказать, что он вписался в местный контекст, хотя точнее сказать – именно в этой версии пространства он понял, что контекст, вообще говоря, значительнее крупнее и масштабнее его собственного «я» и не стоит сводить мироздание исключительно к своей персоне. И хорошо, что здесь ты предоставлен самому себе и никому нет до тебя никакого дела. Американский бонус – оглушительное ощущение свободы, которая подобна разреженному воздуху. Правда, в нем трудно дышать. Вот ведь – оказывается, обрести свободу не самое сложное дело, сложнее распорядиться ею, научиться жить в атмосфере разреженного воздуха.
Здесь океан, огромные небоскребы, стерильные условия для работы в высокотехничной лаборатории, организованный быт в виде корпоративной квартиры – неплохо. А что до сладостного коктейля из ностальгии и одиночества, то ничего не поделаешь – человек одинок по сути своей. Люди знакомятся, болтают о ерунде и вечных ценностях, занимаются любовью, спят вместе, но и, лежа рядом, отчаянно одиноки, и незачем было ехать на другой конец света за этой простой истиной. «И вообще, старик, пошло хныкать по поводу своего одиночества и считать, будто оно больше одиночества всего человечества. Надо успокоиться и принять как аксиому нехитрые житейские заповеди: «Не верь, не бойся, не проси». На войне, как на войне».
Климов, конечно, часто вспоминал Россию, Петербург, Березовку, но не позволял себе утонуть в омуте воспоминаний и опасной рефлексии, да и некогда было – много работал. Раньше, в России, любовь к Полине, отношения с ней занимали огромную часть его внутреннего пространства. Теперь же в Америке он мог все свои силы и время отдавать работе. Сейчас, вспоминая известную фразу, казавшуюся ему сильно похожей на правду: «Я много лет пытался заняться метафизикой, но всякий раз меня останавливало счастье», Климов смеялся – самое время сделаться метафизиком, потому что счастье более не отвлекает.
А для немногих свободных часов у него была Дженни. Да, у Климова появилась подружка – американка, славистка, повернутая на русской литературе. Это маленькое рыжее чудо (очаровательные веснушки вполлица, белая молочная кожа, серебристый смех, очаровательный акцент) он встретил в гостях у знакомых из России. Тридцатилетняя Дженни выглядела совершенной девчонкой и казалась застенчивой, а когда признавалась в любви к русской культуре – восторженной. Как-то само получилось, что из гостей они ушли вместе, и, когда Климов предложил ей продолжить разговор о русской литературе у него дома за чашкой кофе, Дженни правила игры приняла, прекрасно все понимая. После бурно проведенной ночи (к черту великую русскую литературу!) они стали встречаться.