– Ты что? – изумилась Саша, боясь слушать дальше.
– Пошел, – подтвердил любимый. – Боялся, но шел. По адресу. Подъезд долго искал. Я к первому подошел, а у тебя седьмой. И вот издалека вижу: открывается дверь, выкатывается коляска. Я сразу обратил внимание: двойная коляска, у кого-то близнецы. А следом выходишь ты. Та же самая, как я тебя помнил. Только лицо строгое. Издалека мне показалось, что строгое лицо у тебя стало. Потом появился твой герой-любовник.
– Муж, – уточнила Саша.
– Он самый. Ты к коляске наклонилась, что-то там поправила, выпрямилась, рукой ему помахала и домой пошла. И я ушел. Посмотрел на твоего мужа, позавидовал. На мать тогда обида была невыносимая. Думал, вот, она меня счастья лишила своими требованиями, что не женюсь и все такое. В общем, я ей в отместку очень скоро женился. А получилось – себе в отместку. Прямо на первой встречной. Ну, почти. Она у нас какую-то дребедень вела, историю партии, что ли. На десять лет старше. И я пришел на семинар, жутко злой был. Она меня вызывает, я говорю, мол, не готов. Другой вопрос – не готов. И она подначила: «А вы вообще-то хоть на что-то способны? К чему-то готовы?» А я ей: «Жениться готов на вас, хоть сейчас». Она говорит: «Ловлю на слове». И, представь, пошел с ней и расписался. Из принципа. В общем, удружил всем. И себе, и матери.
– Ты быстрый. Прям как я, – вздохнула Саша. – А потом? Так и стали жить?
– Стали жить-поживать и добра наживать. Нажили сына. Оседлала она меня вполне прочно. Придраться было не к чему, все идет как по маслу: сын, работа, жилье. Но я время от времени ездил к твоему дому. И ни разу тебя больше не встретил.
– Мы в Чехословакии жили. Пять лет.
– В какой-то момент я как проснулся. Думаю: неужели это так и будет дальше в моей жизни? До самого конца?
– А сын?
– Сын – да. Сын – держал. Но эти мысли сына не касались. Только меня. Потом перемены начались. Отец у меня академик был, микробиолог. Пригласили его в Штаты, лабораторию предоставили, всей семье, включая меня с женой и сыном, дали вид на жительство. Я не хотел ехать. Но, казалось, надо сына спасать, тут как конец света был. Развестись, а потом ехать – надо было. Но она бы сына не отдала. А парня было жалко. Короче, поехали вместе. Тут архитектурный закончил. Устроились в Бостоне, поехал в Лондон, в академию известную. Отучился. Свою фирму в Штатах открыл. Строил дома знаменитым и очень богатым. Построил своим дом. И все – больше, чувствую – не могу. Она ничего не хочет, работу не ищет, не историю же КПСС преподавать. Скандалить начала от безделья. В общем, я подал на развод. Предложил отдать дом, обеспечение сыну, естественно, ей какие-то деньги. А в ней проснулся инстинкт строителя коммунизма: мое – мое, и твое – мое. Затеяла процесс. И пошло-поехало. Оказывается, она больная чуть ли не смертельно. Кроме того, я ее, оказалось, практически насильно увез с милой родины. И еще: у нее упущенные возможности! Она в университете преподавала, а тут не может! Карьеру ей сломал. Потребовала фирму на нее переписать со всей клиентурой и, помимо дома и выплат на сына, единовременную компенсацию… Короче, я отдал все, что у меня было. И мы расстались друзьями. По крайней мере, сына могу видеть беспрепятственно. И даже прописан в Москве в ее квартире. Не думал, что нужна мне эта прописка, забыл про нее. А паспорт вот для чего пригодился: для штампа, чтоб на тебе жениться!.. После развода улетел в Европу, открыл бюро, строю дома, когда заказы есть. Построю, получу гонорар, живу до следующего заказа. Копить не люблю, толку никакого.
– Что же потом… Ты так и остался один? – Этот вопрос Сашу, конечно, интересовал больше всего.
– Один в большом городе… – усмехнулся Леня. – Были всякие. И никого. Вот как-то так.
– А Москва? Ты часто в Москве бываешь?
– Последние годы строю дома по большей части нашим. Или тут, или им же, но в разных частях света. Сейчас вот прилетел заказ получить, обговорить пожелания. И вдобавок тебя нашел. Верней, все остальное теперь – вдобавок к тебе.
– Тогда хорошо. Только знаешь… ты из ее квартиры все же выпишись, пожалуйста. А то я, кажется, жутко ревнивая.
– Договорились. Вернее, не так. Есть, мой генерал! Так правильно?
– Так правильно!
Легко у них все решалось.
2. Неожиданность
Ну вот, казалось бы, хеппи-энд. Свадьба состоялась. Герои сначала встретились, потом потерялись, забыли друг про друга, продираясь без особой цели по дебрям существования. Что-то нажили, что-то растеряли. Вроде бы даже набрались горького опыта. И тут – новая нечаянная встреча, любовь и теперь уже – навеки вместе. Долгий поцелуй. Титры. Нет, вернемся к долгому поцелую. Долгий-долгий, долгий поцелуй. И потом только титры под трогательную лирическую песнь. И хорошо. И на этом можно перейти к повседневным делам, забыв о тех, кто порадовал обретением вечного счастья.
Но жизнь не останавливается, продолжается, как ни вопи ей: «Эй, затормози здесь, мгновенье! Остановись. Приехали! Ты – прекрасно! Дальше – тишина!»
Саше сильнее всего на свете хотелось, чтобы больше ничего в ее жизни не происходило: ни плохого, ни хорошего. Да, знала она, знала про свой график, про то, что после долгого карабканья вверх будет какой-то передых. Но – опыт подсказывал: и передыхи кончаются. А потом – пожалуйте вниз, с ветерком!
И почему-то вместо того, чтобы просто радоваться, цвести пышным цветом и пахнуть, как ландыш после дождя, она стала переживать приступы невнятной тревоги, подобные далеким всполохам на горизонте, предвещающим грозу. Как пел кумир ее юности:
Хотя все вокруг твердило об обратном: впереди только счастье и радостные обретения.
Одно из них сразило буквально наповал.
Как и предполагалось, Леня улетел в Лондон на следующий день после того, как они расписались.
Саша вроде бы вернулась к размеренности обычной жизни, понимая, что ее, прежней, устоявшейся и понятной до каждой минутки, остаются считаные дни. Стала ее душа цепляться за родную рутину: завтраки с детьми, болтовня, уроки с Мишкой, который вдруг из ребенка превратился в томного юношу, мечтающего о чем угодно, только не о собственном правильно устроенном будущем. О Лене она думала с замиранием сердца. Ждала его бессонными ночами. И – не хотела перемен.
И вот, в одно прекрасное утро, когда она осталась дома одна, в дверь позвонили. Именно в дверь, а не в домофон. В последние годы московский быт складывался так, что, если дома не ждали гостей, на случайные звонки и не думали реагировать. Ну, кто это может быть? Соседи всегда предварительно по телефону справятся, есть ли кто дома. У каждого обитателя квартиры имеется свой ключ. Кто ходит по домам? Агитаторы всякие, жулье, проходимцы. Нечего и время тратить на них. Однако в тот день, услышав звонок, Саша пошла к двери, глянула в глазок и, увидев смутный женский силуэт, открыла. Открыла и – обомлела.
Она увидела… себя. Настоящую, взаправдашнюю себя, только невероятно, продуманно элегантную.
– Вы – Александра, – сказал двойник с едва уловимым акцентом. – А я – Эмилия.
Вместо того чтобы пригласить Эмилию войти, Саша, ни слова не говоря, сама вышла на площадку, обескураженно разглядывая гостью.
Та, тоже молча, достала из кармана пальто фотографию и протянула ее Саше. Это папино фото конца войны Саша очень любила и хранила в верхнем ящике письменного стола, часто доставая и разговаривая с отцом.
– Я – ваша сестра из Будапешта, – пояснила Эмилия.
Этого не могло быть, но это было!
Сестры прижались друг к другу, как срослись. Так две реки сходятся в одну – не отделить.
Все самое главное в жизни человека случается просто. Еще несколько дней назад, перед свадьбой, грустила Саша, что никого у нее родных старших не осталось, никто не порадуется вместе с ними, не благословит, не поддержит. Дети – конечно, да! Это великое счастье. Только без старших родных чувствуешь себя на сквозняке, без возможности найти убежище, гнездо, укрыться хоть на короткое время.
К тому же еще со времен далекого детства тосковала Саша, что одна, мечтала иметь сестричку, а она у нее, оказывается, была!
После Победы отец еще долго служил в армии, демобилизовали его только в 1949 году. Все это время он находился в Европе: сначала под Веной, потом в маленьком венгерском городке. Папа много рассказывал о Венгрии, а бабушка однажды шепнула Саше, что у него там осталась первая любовь. Жениться, мол, тогда нашим на иностранках не дозволялось, вот они и расстались. Саша жалела неведомую иностранку: расстаться не из-за самих себя, не поссорившись, а из-за чего-то другого, страшного, неумолимого и враждебного человеку, из-за прихотей государства – это нестерпимо больно.
После Победы отец еще долго служил в армии, демобилизовали его только в 1949 году. Все это время он находился в Европе: сначала под Веной, потом в маленьком венгерском городке. Папа много рассказывал о Венгрии, а бабушка однажды шепнула Саше, что у него там осталась первая любовь. Жениться, мол, тогда нашим на иностранках не дозволялось, вот они и расстались. Саша жалела неведомую иностранку: расстаться не из-за самих себя, не поссорившись, а из-за чего-то другого, страшного, неумолимого и враждебного человеку, из-за прихотей государства – это нестерпимо больно.
Уезжая от своей возлюбленной навсегда, советский солдат-освободитель оставил часть себя там, где оставалась его любовь. Прощаясь, ни он, ни бедная его Марика не знали еще, что через девять месяцев после их последних объятий на свет появится отцовская копия – маленькая Эмилия. От отца Эмилия унаследовала ту самую фотографию и, разумеется, все остальное: волосы, глаза, губы, смех, походку, и даже привычки, и даже пристрастия.
Хоть Саша родилась на одиннадцать лет позже и от другой матери, но и ей передалось все то, чем обладала ее старшая сестра: не только внешне повторяла она отца, но и повадками, и сферой интересов.
Отец был удивительно моложав, подтянут, привлекателен. Эмилия унаследовала и эту волшебную моложавость, благодаря которой разница в возрасте между сестрами не ощущалась совершенно, а ведь и Саша сохранила повадки и облик юности.
На обороте фотокарточки, хранившейся у Эмилии, рукой отца написаны были всевозможные его данные: имя, отчество, фамилия, год и место рождения, даже адрес родителей в эвакуации. По-русски деревенская девушка Марика ни говорить, ни читать не умела. Отец знал по-мадьярски несколько слов. Как же они объяснялись, как говорили о своей любви?
Ну, положим, о любви говорить не надо. Она или есть, или нет. Если есть, зачем слова?
Марика растила свою доченьку в благоговейной любви к русскому отцу. Не по своей воле влюбленные разлучились, не было обид, разочарований. Только чистая весна чувства, которому мама Эмилии не сумела изменить, хоть и сватались к ней женихи, даже с ребенком брали: хороша была очень. Но Марике никто не был нужен, кроме любимого. О нем же напоминало дочкино личико, на которое бедная женщина не могла налюбоваться.
– Ах, если бы только твой папочка тебя видел! Ах, если бы он только знал, какая у него доченька!
Однако и это было невозможно. Мать панически боялась, что ее весточка навредит отцу.
– Его могут отправить в Сибирь или даже расстрелять, – шептала дочке Марика, объясняя той, почему нельзя искать папу.
Что ж, основания для страхов были вполне серьезные.
Тем не менее мать считала, что обязана воспитать дочь так, чтобы та знала свои корни, чувствовала и понимала, чем живет ее отчий край. Именно поэтому крестила она свое дитя в православном храме, ничего не понимая, но с любовным благоговением подчиняясь чужому закону Божию. Удивительное совпадение, или улыбка судьбы: Марика чуть было не назвала свою крошку Александра!
Жили они в момент рождения девочки близ Юрема, маленького городка в пятнадцати километрах от Будапешта. В Юреме находился старинный православный храм с романтической и грустной историей.
У российского императора Павла I была юная дочь Александра. Ей не было шестнадцати лет, когда выдали ее замуж за регента-правителя Венгрии Иосифа Габсбурга. Благодаря этому браку соединились представители двух правящих императорских фамилий, что привело тогда к небывалому расцвету венгерско-российских отношений. Увы, династический брак, предвещавший только благо и процветание, продлился всего семнадцать месяцев: великая княгиня Александра Павловна безвременно скончалась в 1801 году в возрасте семнадцати лет в Юреме. На месте ее кончины построили храм во имя святой мученицы царицы Александры.
После опустошительной Второй мировой войны храм выглядел заброшенным, но службы в нем шли. Внутри же храм поражал своей красотой, прекрасным резным иконостасом.
Имя Александра очень нравилось молодой матери. Царское имя. Три русских царя звались Александрами. Как всякая мать, мечтала она о самой лучшей доле для своего дорогого чада. Пусть будет дочка, лишенная отца по воле злого чужого правителя, царить в мире, побеждать, властвовать. (Ах, если бы только от звука имени это зависело!)
Марика поделилась своими амбициозными планами с тетушкой за свечным столиком. Но та отсоветовала. Осторожно, мол, с этим. Подумай, в память о ком храм поставили. В честь безвременно почившей! А цари российские… Какую ношу несли, и как их отблагодарили… А у тебя малютка без отца. И так с одного бока пусто. И не называй в честь мученицы или великомученицы, чтоб не передалась злая доля.
– А разве есть святые, которые не мученицы? – растерялась Марика.
Нашли по святцам преподобную Эмилию Кесарийскую, мать Василия Великого. Мирно жила, родила десятерых деток, из которых пятерых православная церковь причислила к лику святых, на склоне лет постриглась в монахини. Умерла своей смертью!
Так и не стала старшая дочь советского солдата Александрой. Зато ею стала младшая.
Марика в день крестин дочери тоже приняла православие. Для нее это было как венчание с ее единственным и недосягаемым женихом – навеки.
Родни у крошки Эмилии было не сосчитать: бабушка, дедушка, четыре дяди, три тети, двоюродных братьев-сестер двадцать два человека!
Как только заговорила Эмичка на языке своей матери, та отвела ее к старенькой русской, чтоб училась деточка и родному своему языку. Она и выучилась, без нажима и понуканий, легко, как птички учатся петь.
В начале шестидесятых осмелилась Марика написать в Советский Союз по адресу, что написан дорогой рукой на фотокарточке. Несколько месяцев с надеждой ждала ответа. Письмо вернулось назад с пометкой: адрес не существует. Конечно, столько воды утекло, да и адрес-то был временный, случайный. Где теперь искать? Как?
В конце семидесятых Эмилия, к тому времени дипломированный инженер и замужняя дама, прилетала в Москву как туристка. Останавливалась в гостинице «Украина», которую видно из Сашиного окна. Ничего не выяснила, никого не нашла. Только заикнулась приставленному к ним «гиду», что есть у нее давний знакомый, которого хотела бы отыскать, как заметила некий опасный огонек в его глазах. Или ей показалось? Расхотелось почему-то просить его о помощи. Опасность не миновала, папу нельзя было подвергать ни малейшему риску. Она широко открытыми глазами оглядывалась вокруг. Больше всего ранил вид разрушенных, подвергшихся кощунственному разорению церквей. Она так мечтала перед поездкой побывать в московском храме на литургии! В гостинице ей подсказали адрес храма, где проходят службы: метро «Парк культуры», Никола в Хамовниках, легко можно доехать на прекрасном московском метро от станции «Киевская». Эмилия отправилась. Легко нашла храм. Он издалека порадовал своими яркими куполами. Народу оказалось на удивление много. Эмилия молилась и плакала, почувствовав наконец себя в объятиях отчизны. Ей стало легко, будто она и впрямь нашла отца.
Вдруг что-то будто толкнуло ее в сердце. Впереди, среди других молящихся, стояла девушка, которую, как показалось Эмилии, она знала. Тонкий платочек, покрывавший голову знакомой незнакомки, соскользнул той на плечи. Эмилия стояла, как завороженная, не в силах глаз оторвать от ее волос. Потом девушка обернулась к своему спутнику, и сердце Эмилии ухнуло и часто забилось. Она словно увидела себя. Такое совпадение не могло быть случайным.
Эмилия хотела немедленно пробиться к своему двойнику, но девушка, с выражением отчаяния на чистом полудетском лице, внезапно молниеносно пробралась к выходу и исчезла. Эмилия нерешительно двинулась за ней, замешкалась в людской толпе – снаружи никого не было.
– Боже! – взмолилась Эмилия, вернувшись в храм. – Слава Тебе, Господи! Ты подал мне знак. Ведь это была моя сестра! Я правильно поняла, Боже мой?
После службы она подошла к чудотворной иконе Николая Угодника, и благодарила за явленное чудо встречи, и просила еще об одном чуде.
Небо улыбалось и призывало к терпению.
Эмилия вернулась в Будапешт, уверенная, что обязательно найдет отца и сестру. Очевидно, требовалось еще немного подождать. А ждать они с мамой умели.
Ожидание оказалось долгим.
Рождались сыновья, один за одним. С тремя детьми только успевай поворачиваться. Все время, ее и матери, поглощалось заботами о малышах, невероятно похожих на своего далекого, пока не найденного деда.
Потом все поменялось в мире. Муж Эмилии потерял работу. Она работала за двоих, страдала, видя, как приходит в отчаяние муж. И вот решила открыть семейное дело, чтобы работа была у всех, да столько, что не заплачешь от безделья.
Достался им давным-давно в наследство старый дом на Балатоне. Дела не позволяли затеять ремонт, пользовались тем, что уже было, приезжали на выходные, радовались светло-зеленой воде озера, дышали свежим воздухом. Дому требовалось основательное лечение, от фундамента до крыши. Все это понимали, но – когда, как? Сто километров от Будапешта, не наездишься! Эмилия объявила: открываем отель-спа, с рестораном. Смелое решение: своими силами построить два флигеля, по десять номеров в каждом, отремонтировать старый дом – никого из домочадцев почему-то не испугало. Напротив, стали работать с удесятеренной энергией. Выдумывали, выкручивались, экономили на каждой мелочи. В результате получилось совершенно уникальное заведение, ни на одно другое не похожее. В ресторане всем заправляла Марика, ассистировал ей младший внук Миклош. Несколько лет старались просто удержаться на плаву, не попасть в долговую яму. Потом отель стал приносить доход. Правда, работая на себя, не расслабишься. Понукать некому. Но и сил не жалко: ради себя и выкладываешься. Постояльцы приезжали к ним теперь отовсюду, даже из Австралии, даже из Бразилии. Разбросала мадьяр судьба по белу свету, вернуться на родину хоть на несколько дней тянуло многих. Останавливались в отеле и русские. Эмилия с удовольствием общалась на милом ее сердцу языке. Конечно, были вопросы: откуда так хорошо научилась чужому языку? Обычно Эмилия отшучивалась: из воздуха, мол, или в школе учила. А однажды милая такая семья приехала, муж с женой, дочка, располагали к себе. Очень они понравились Марике. Она все баловала русских гостей чем-нибудь вкусненьким, угощала как своих, не вписывая в гостиничный счет: ешьте, от нас не убудет. Чем-то ей глава семейства напомнил ее милого. Несколько дней подряд побуждала она Эмилию, чтоб та попросила русских о помощи. Времена другие. Люди отыскиваются. Эмилия решилась и рассказала о своем отце.