Он возник ниоткуда. Даже фамилию отказался назвать. Толик, сказал он, называйте меня просто Толик. Единственное, что было о нем известно наверняка, так это то, что до недавних пор он служил в региональном управлении ФСБ Курганска. Тамошний авторитет его Зубану и сосватал. Толик вляпался в какое-то противозаконное дело и, не дожидаясь возможных последствий, подал рапорт об уходе. Ничего удивительного, что после этого он искал себе работу подальше от родного ведомства. Почему Толик решил податься именно к бандитам, он не объяснял. Он вообще был не слишком разговорчивым человеком. Исполнительным, да. Лично он полагал, что этого вполне достаточно.
Вначале Зубан отнесся к новичку с вполне понятной подозрительностью. Устроил ему пару хитрых подстав и одну серьезную проверку. Собственно, в ходе последней Толик и должен был благополучно погибнуть, чтобы поставить точку в этой истории. Усомниться в рекомендации курганского авторитета означало бы нанести ему обиду, а смерть Толика не затрагивала никого, кроме него самого.
Толик совершил практически невозможное: выжил. А в состоявшейся потом беседе с Зубаном прямо предложил использовать его впредь по назначению. Он умел профессионально убивать и собирать информацию. Киллеров в команде Зубана хватало с лихвой. Настоящих специалистов по слежке и прослушиванию отродясь не водилось – прежде этим занимались купленные люди в погонах.
Сомнения старого вора в законе исчезли, когда Толик изложил ему свой замысел. Он предлагал взять под контроль сотрудников Центробанка среднего звена. Слишком высоко не допрыгнешь – там такие вышколенные псы дойных коров стерегут, что соваться к ним абсолютно бессмысленно. Внизу ковыряться, подобно свинье под дубом, – себя не уважать. А вот начальники отделов банка – в самый раз, полагал Толик. Именно они для верхушки всю черновую работу проделывают, каждый зная при этом лишь свой узкий участок. А если объединить всю информацию, которой владеют они?
Зубан призадумался. Через Центробанк ежегодно проходили такие колоссальные суммы, что, урвав от них хотя бы кусочек, хотя бы разочек, можно было смело переходить от криминала к вполне легальному бизнесу, насколько он вообще бывает законным в России. На следующий день он дал Толику свое согласие, и колесо завертелось.
Если бы какой-нибудь специалист давно упраздненного Второго главного управления КГБ СССР увидел аппаратуру, которой вскоре обзавелся Толик, он с горечью подумал бы, что его лучшие годы прошли напрасно, во тьме и невежестве. Зубан, заходя в специально оборудованную квартиру с видом на Центробанк, долгое время не мог поверить, что все эти компьютеры, сканеры, магнитофоны и прочие ультрасовременные штучки стоят больше всех партий оружия и наркотиков, которые он продал за минувший год.
Когда Толик показал ему на ладони какие-то таблетки и сообщил, что эти миниатюрные «клопы», действующие в радиусе полутора километров, стоят по 20 тысяч баксов каждый, Зубан чуть дара речи не лишился. Ценой стационарного ретранслятора, улавливавшего и усиливавшего радиосигналы, Зубан вообще предпочел не интересоваться, чтобы поберечь здоровье и нервные клетки, которые, как и выброшенные на ветер средства, не восстанавливаются. Спросил только: понимает ли Толик, что его ждет, если все эти сумасшедшие затраты не окупятся? «Естественно», – весело ответил тот и принялся объяснять Зубану принцип действия японского микропередатчика, реагирующего лишь на разборчивую человеческую речь. Эта булавка с черной матовой головкой, которую Толик намеревался засадить под лацкан пиджака одного из сотрудников Центробанка, стоила 16 000 долларов. Зубан молча развернулся и удалился из квартиры, мысленно отведя Толику ровно месяц жизни. Что касается его смерти, то тут у Зубана имелось слишком много различных вариантов, чтобы останавливаться на каком-то одном.
Через неделю Толик доложил ему, что взял в разработку самого перспективного кадра Центробанка, Сурина Аркадия Викторовича, начальника информационно-технического отдела. Еще неделю спустя Зубан и сам часами не вынимал изо рта сигарету, а из уха – поролоновый наушничек «Филипс». Сурин по ночам созванивался с заграничными банками, готовясь перечислить на их счета такие умопомрачительные суммы, что у Зубана темнело в глазах при попытках представить себе их в натуре. Когда он думал о том, что какой-то ушлый хмырь способен в одночасье срубить такое огромное бабло, которое и не снилось ему, лидеру мощной группировки, Зубан чувствовал себя обманутым.
Он даже пристрастился к просмотру теленовостей и, внимательно приглядываясь к мелькающим на экране личностям, старался понять, чего не хватает ему, чтобы добиться такого же монументального положения на российской сцене. Воли? Жестокости? Коварства? Всеми этими и многими другими качествами Зубан обладал в избытке. Просто раньше он находился слишком далеко от государственной кормушки, вокруг которой отиралась вся эта публика. Вагон оружия туда, грузовик опия сюда… Все это было детскими забавами в сравнении с настоящим размахом, открывшимся ему при близком ознакомлении с тайнами Центробанка и теми миллиардами, которые оборачивались там по своим собственным законам.
На кредитный транш МВФ претендовало минимум с десяток персон, полюбоваться которыми по телевизору можно было в любое время дня и ночи. Теперь к их числу присоединился и Зубан, видевший себя исключительно в зеркале. Но малютка Сурин обставил всех.
Фокус с вышедшей из строя компьютерной сетью Центробанка стал полнейшей неожиданностью и для Зубана, и для Толика. Точные сроки перечисления кредита были им неизвестны, и, когда подготовившийся к операции Сурин ушел в отпуск, они тоже расслабились, решив, что он взял тайм-аут перед решающим моментом.
О катастрофе Толик узнал фактически случайно, прослушивая от нечего делать контролируемые кабинеты Центробанка. Зубан, когда помощник примчался к нему с записями поднявшегося переполоха, поначалу особо не встревожился: им ведь были известны все семнадцать банков, с которыми вел предварительные переговоры ушлый Сурин, разве нет? Толик печально покачал головой. И тогда Зубан впервые услышал слово «пассворды», произнесенное Толиком с неподдельным отчаянием в голосе.
1 200 000 000 долларов оказались разбросанными по всему свету, и каждый открытый Суриным счет был снабжен специальным кодом, без знания которого деньги эти находились за семью замками для любого постороннего. Только сам Сурин, который ввел пассворды в созданную им лично компьютерную программу, имел доступ к похищенному миллиарду. Но он-то исчез! Теперь, только заполучив Сурина, причем таким образом, чтобы его умные мозги остались в целости и сохранности, можно было завладеть суперпризом МВФ.
Отлично понимая, что охотиться за беглецом будет не только он один, Зубан сфальсифицировал «дело по факту смерти гражданина Сурина А. В.». Тело утопленника обнаружилось в Сочи, где живой и здоровый Сурин за каким-то хреном бродил по авторынку в поисках кислоты. Зубан поначалу намеревался бросить туда несколько поисковых отрядов, но Толик резонно возразил, что с подобной задачей лучше всего справится местная шпана. Пришлось поручить задачу сочинскому пахану Мине и надеяться, что эта темная лошадка куда-нибудь да вывезет. По совету Толика были убиты пожилые родители Сурина, но этот поганец так и не соизволил явиться на их похороны или хотя бы украдкой положить цветы на их могилы.
Не было пока проку и от его любовницы, которую отправили в бессрочную командировку на Черноморское побережье с билетом в один конец. Любаня, как называл ее Зубан, была отработанным материалом. Ее не сумела разговорить даже введенная «сыворотка правды», которую Толик, побурчав, выделил из своего неприкосновенного запаса. Было очень мало шансов, что Сурин, даже увидев брошенную невесту, захочет с ней пообщаться. Но других шансов все равно не оставалось. Прикупить валета к имеющимся на руках картам оказалось, как всегда, значительно сложнее, чем набрать предыдущие девятнадцать очков.
Все усилия пропадали даром, все шло прахом, миллиард, который Зубан успел мысленно представить своим, постепенно превращался в призрачную химеру. Чем больше он думал об этом, тем сильнее подмывало его дать выход накопившимся эмоциям, но именно поэтому внешне Зубан выглядел собранным и невозмутимым, как никогда.
Если бы в мире пользовались спросом манекены, изображающие коренастых мужчин преклонного возраста, он послужил бы превосходным прототипом для одного из таковых. Всегда прямой, всегда одетый с иголочки, и глаза – две немигающие стекляшки, в которые избегал подолгу глядеть даже любимый пес Зубана, лютый кавказец Дудай.
А вот Толик хозяйский взгляд выдерживал запросто. Может быть, поэтому и прижился рядом. Людей с бегающими глазами Зубан близко старался не подпускать.
А вот Толик хозяйский взгляд выдерживал запросто. Может быть, поэтому и прижился рядом. Людей с бегающими глазами Зубан близко старался не подпускать.
– Что скажешь? – спросил он у помощника, хотя не надеялся услышать от него ничего нового.
Толик улыбчиво показал свои белые зубы:
– Когда мне задавал такой вопрос мой прежний начальник, я обычно отвечал: «Что прикажете».
– Да? А мне что ответишь?
– А вам могу любопытную притчу рассказать. Из жизни героического вьетнамского народа.
– Валяй, – разрешил Зубан.
Толик забросил ногу за ногу и заговорил:
– Один шустрый вьетнамский мальчик, назовем его условно Пень-Пнём, долго мастерил красивую лодочку из бамбука. Очень гордый творением рук своих, он пришел на берег быстрой реки и спустил лодочку на воду. – Шоколадные глаза Толика погрустнели. – Течение подхватило ее и стремительно понесло прочь. Пень-Пнём долго гнался за ней, пока не упал и не расшиб свой лоб. А ниже по течению стоял ленивый мальчик по имени Пнём-Пень. Он не умел мастерить красивых лодочек, но ему было достаточно протянуть руку, чтобы завладеть ею. Вопрос: кто из них оказался умнее?
– По-твоему, – медленно произнес Зубан, – я тот самый глупый вьетнамский мальчик, который расшиб себе лоб?
Согнав с лица улыбку, Толик серьезно сказал:
– Нет. Но сейчас самое время занять место внизу по течению.
– Расшифруй, – коротко велел Зубан.
– Элементарно, шеф. Этот Громов, который объявился в Сочи, настоящий специалист – другого бы ФСБ туда не послала. Ваш Миня против него щенок. Волчара Громов его на куски порвет, если понадобится, и след Сурина именно он возьмет, а не тамошние бандиты. Не надо только ему мешать. Выгоднее дать ему довести дело до конца, и тогда останется только протянуть руку. – Толик показал, как берет из воздуха воображаемую лодочку.
Зубан согласно кивнул:
– Убедил. Пожалуй, ты прав, сынок. Как там обстоят дела с завтрашними рейсами в Сочи?
– Есть и сегодняшние, шеф. – Толик горделиво осклабился и продемонстрировал Зубану авиабилет, который извлек из нагрудного кармана рубашки. – Регистрация пассажиров начинается через полтора часа.
– Сообразительный, значит, – хмыкнул Зубан. Одобрение и неудовольствие смешались в его голосе в равных пропорциях. – Или чересчур самостоятельный?
– Я на вас работаю, а не на себя, – просто сказал Толик. – Будет команда остаться – останусь. Согласитесь, что мое присутствие в Сочи необходимо, – вылечу туда немедленно и сделаю все, что в моих силах.
– А почему молчал до сих пор? Может, по-тихому собирался на курорт смотаться, сам по себе? – с этими словами Зубан подмигнул помощнику и разулыбался, отчего его лицо сделалось похожим на треснувшее печеное яблоко. Ядовитое до самой сердцевины.
Толик раскинулся в кресле в самой непринужденной позе, на которую был способен, и заметил:
– Если бы я собирался смотаться, то смотался бы. Но я здесь, перед вами.
Зубан хмыкнул. Кресло, в которое он усаживал своих визави, не случайно было расположено так, что за его спинкой находилась лишь голая стена. Справа от него стоял шкаф с коллекцией фарфоровых статуэток из Дрездена, которыми Зубан очень дорожил, хотя особой ценности эти безделушки собой не представляли. Слева тянулся бар, наполненный разнокалиберными бутылками, подаренными хозяину дома различными людьми по всевозможным поводам. Их он берег тоже. А вот кресло, придвинутое к стене, менялось уже неоднократно, как и обои за ним – прислуге специально было велено прикупить десяток запасных рулонов. Дело в том, что обивка кресла и настенная шелкография, случалось, оказывались продырявленными пулями и измаранными кровью. Когда разговор с собеседником переставал нравиться Зубану, он всегда успевал дотянуться до пистолета, хранящегося в верхнем ящике письменного стола. И сейчас его пальцы некоторое время барабанили по его крышке, прежде чем правая ладонь расслабленно улеглась на хозяйское колено. Так возвращается на место злобный пес, услышав строгий окрик: «Фу! Нельзя! Свой!»
– Помощь нужна? – спросил Зубан, поднимаясь из-за стола и не сводя с Толика пристального взгляда.
– А как же, шеф! Мне предстоит провезти в самолете оружие и аппаратуру. Вы дайте там команду, чтобы не шмонали.
– Дам, – коротко пообещал Зубан. Пройдясь по комнате с заложенными за спину руками, он неожиданно остановился прямо перед Толиком и спросил: – Тебе случайно с Громовым раньше пересекаться не приходилось? Все-таки вы из одной конторы. Коллеги, можно сказать.
– Нельзя сказать. – Толик опять выключил свою сияющую улыбку, которая появлялась на его лице так же легко, как и исчезала. – Я теперь сам по себе. И фамилия Громов мне ни о чем не говорит.
– Ладно, шуруй на свой курорт, – махнул Зубан вялой пятерней. – Паси этого эфэсбэшника, если получится. На связь выходи регулярно, не пропадай.
– Куда же от вас денешься? – раскинул Толик руки с преувеличенно беспомощным видом.
Его дерзкая шутка не осталась без ответа.
– Вот именно, – отчеканил Зубан. – Не ты один такой предусмотрительный.
Толик всем своим видом показал, что он с нетерпением ожидает продолжения, и оно не заставило себя долго ждать:
– Ты ведь не рядовой пехотинец, чтобы без своих колес и нужных людишек в чужом городе ошиваться, – сказал Зубан, вернувшись на прежнее место. В веснушчатой руке он вертел статуэтку, изображающую голого мальчика, таинственно приложившего пальчик к губам. – В наш аэропорт тебя проводят, а в Сочинском встретят.
– Босяки мининские? – пренебрежительно спросил Толик. – Толку от них, как от козла – молока, насколько я понял.
– Без козлов обойдемся, сынок, – возразил Зубан. – Есть у меня в Краснодаре кореш верный, надежный. Бармин его фамилия, а кличут – Бармалеем. Вот он-то с ребятишками своими о тебе и позаботится. Ему в Адлер езды часа два с половиной, не более. Как раз к твоему прибытию поспеет. – Речь старого бандита, принявшего решение, потекла плавно, распевно. Чем-то она древнюю былину напоминала. Сказ остепенившегося к старости уркагана Соловья-разбойника. И попросил этот обманчиво добродушный старик, цепко поглядывая на собеседника: – Подай-ка мне трубку, сынок.
Толик перечить ему не стал, выполнил просьбу и замер, следя за тем, как Зубан набирает краснодарский номер, как просит пригласить к телефону Бармалея, как обменивается с ним приветственными фразами.
– Что за тачка? – спросил он, когда разговор зашел на конкретную тему.
Зубан, не чванясь, переадресовал вопрос краснодарскому Бармалею, выслушал ответ и доложил, прикрыв микрофон трубки пальцем:
– Девяносто девятый «жигуль», белый, неприметный.
– А номер? – осведомился Толик с едва уловимой требовательной интонацией.
Зубан и номер машины выяснил, отчетливо повторил вслух. Вопросительно взглянул на помощника: доволен?
Толик, однако, этим не успокоился, попросил:
– Пусть Бармалей взрывчатку захватит. У нас в Москве с ней сейчас туго, а в Краснодаре ее – что грязи.
– Какую взрывчатку? – изумился Зубан.
– Лучше всего тротил, – невозмутимо сказал Толик. – Килограммов десять.
– Ты что, горы с равниной там ровнять собрался, сынок?
Толик усмехнулся:
– Кое-кого с дерьмом мешать. Горы пусть себе стоят. На них глядеть одно удовольствие – не то что на некоторых людей.
Зубан опять облапил трубку таким образом, чтобы продолжение диалога не было слышно далекому собеседнику.
– Миню валить собрался? – спросил он.
– Если на то будет ваша воля, – усмехнулся Толик. – Нужен он вам будет после того, как дело будет сделано?
– А ведь, пожалуй, что нет, – признал Зубан.
Он опять заговорил в трубку, а Толик подмигнул фарфоровому мальчику, приложившему палец к губам. Малыш знал толк в человеческих отношениях. Держи язык за зубами, а ухо востро. Твои замыслы – это только твои личные замыслы. Посторонним знать о них совсем не обязательно.
Зубан, закончивший переговоры с Краснодаром, приблизился к Толику и похлопал его по плечам обеими руками.
– Порядок. Ступай, сынок. В аэропорту не суетись, зарегистрируйся и стой в сторонке, к тебе подойдут. В Сочи то же самое. Бармалей тебя у выхода будет поджидать. Взрывчатка у него имеется. Через пять минут он с двумя пацанами выезжает.
– Что ж, отлично, шеф. – Толик заставил себя улыбнуться. – Тогда до встречи? – Он знал, что больше никогда не увидит Зубана, а потому после этих слов улыбка его сделалась совершенно искренней, светлой.
– Удачи! – коротко пожелал Зубан и отвернулся.
Оставшись один, он задумчиво посмотрел на телефонную трубку и решил пока что к ней не прикасаться. По логике вещей сейчас следовало бы связаться с Миней и отменить распоряжение убрать Громова. Но это была слишком прямолинейная, слишком примитивная логика. У Зубана имелся другой расчет. Если Миня все же завалит эфэсбэшника, то туда ему и дорога. Значит, Громов вовсе не так крут, как расписывал Толик, и пользы от него все равно никакой. Если же эфэсбэшник уцелеет, то появится дополнительный шанс воспользоваться его смекалкой и опытом. Тут Толику и карты в руки.