Таким образом, примечание комментаторов «полного собрания сочинений» Ленина о том, что на предложение Ленина от 5 марта Троцкий ответил отказом, – намеренная фальсификация. Авторы комментариев пишут: «Троцкий, ссылаясь на болезнь, ответил, что он не может взять на себя такого обязательства» [1282] . Но это абсолютная ложь. Троцкий взял на себя защиту позиции Ленина, причем не отказался от поддержки Ленина и после 6 марта, когда не мог уже опираться на помощь нефункционирующего Ленина. 28 марта 1923 г. Троцкий отправляет в секретариат ЦК (копия Гляссер, то есть Ленину) следующее письмо: «В протоколе № 57 на второй странице по вопросу о Грузии записано только мое предложение об отзыве тов. Орджоникидзе. Я сделал три предложения, и поскольку упомянуто первое, нужно прибавить и два других, также отклоненных, 1) констатировать, что Закавказская Федерация в нынешнем своем виде представляет собою искажение советской идеи федерации в смысле чрезмерного централизма; 2) признать, что товарищи, представляющие меньшинство в грузинской компартии, не представляют собою «уклона» от партийной линии в национальном вопросе; их политика в этом вопросе имела оборонительный характер – против неправильной политики тов. Орджоникидзе» [1283] .
Это еще одно доказательство того, что Троцкий дал на записку Ленина положительный ответ.
В тот день борьба Ленина и Сталина достигла своей высшей точки. Ленин, теперь уже хорошо информированный, знает, что, несмотря на решение пленума, поддержавшего Ленина, грузинское дело, вопреки постановлениям ЦК, все еще находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, – то есть секретариат Сталина при поддержке ГПУ (Дзержинского) выступает против Ленина и ЦК партии. Ленин понимает, что на стороне Сталина еще и большинство Политбюро и в такой ситуации ему, Ленину, терять уже нечего. В этот день он решает использовать свой старый козырь: конфликт Сталина с Крупской. Ленин пишет Сталину ультимативное письмо: либо извиниться и признать поражение, либо пойти на открытую войну. Отметим, что Троцкого об этом письме Ленин в известность не ставит, хотя именно на помощь Троцкого собирается опираться в схватке со Сталиным. Из этого можно сделать вывод, что Ленин готов принять капитуляцию Сталина конфиденциально, не унижая его перед партийным активом и прежде всего перед Троцким, которого Сталин к этому моменту уже, безусловно, ненавидит и считает своим главным, после Ленина, врагом. Но Ленин верен себе и пытается оставить Сталину возможность отступления для последующей совместной работы, начиная письмо очень вежливо – «уважаемый…»:
«Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин» [1284] .
Володичева в «Дневнике дежурных секретарей» указывает, что второе письмо Ленин «пока просил отложить, сказав, что сегодня у него что-то плохо выходит» [1285] . Что именно вышло «плохо», Володичева не указывает. Никаких исправлений в письмо на следующий день внесено не было. 6 марта Ленин запросил ответ Троцкого на написанное им 5 марта письмо. «Ответ по телефону застенографирован», – отметила в «Дневнике» Володичева 6 марта, но содержание ответа Троцкого в «Дневнике» не записала. Понятно, что этот ответ был невыгоден Сталину, иначе бы он, безусловно, оказался в «Дневнике» (как мы знаем, Троцкий Ленина поддержал). Ленин перечитал второе письмо Сталину «и просил передать лично из рук в руки [и] получить ответ». Таким образом, письмо, датированное 5 марта, оставалось неотправленным до 6-го.
В тот же день, 5 марта, Ленин продиктовал «письмо группе Мдивани» (копии: Троцкому и Каменеву), также направленное против Сталина. Это были последние строчки, зарегистрированные официальной лениниадой: «Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь» [1286] . Это еще одно указание, что к этому времени Ленину точно было известно о поддержке Троцкого. Иначе зачем же было Ленину посылать копию письма Троцкому, если тот отклонил предложение о блоке против Сталина? Очевидно также, что об этом новом блоке узнает Сталин, что он немедленно предпринимает какие-то действия, и «записки и речь» Ленина по этому вопросу, которые, как нам достоверно известно, Ленин «готовит», до нас уже не доходят.
Если «письмо группе Мдивани» было отправлено адресату, то письмо Сталину в течение 6 марта снова пролежало без движения, так как, по словам Володичевой, «Надежда Константиновна просила этого письма Сталину не посылать». Тогда Володичева «пошла к Крупской и напомнила ей, что Владимир Ильич ждет ответа от Сталина, беспокоится. И этот аргумент, по-видимому, подействовал». 7 марта, после предварительных переговоров Крупской с Каменевым, письмо было передано Сталину, Каменеву, а затем и Зиновьеву [1287] . Володичева вспоминает: «Передавала письмо из рук в руки. Я просила Сталина написать письмо Владимиру Ильичу, так как тот ожидает ответа, беспокоится. Сталин прочел письмо стоя, тут же при мне, лицо его оставалось спокойным. Помолчал, подумал и произнес медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, делая паузы между ними: «Это говорит не Ленин, это говорит его болезнь». И продолжал: «Я не медик, я – политик. Я Сталин. Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело. А Крупская – член партии. Но раз Владимир Ильич настаивает, я готов извиниться перед Крупской за грубость» [1288] .
Согласно Володичевой, письмо не было передано по настоянию Крупской. Согласно Фотиевой, его задержала Володичева, боявшаяся идти с таким резким письмом к Сталину. Фотиева вспоминала, что Ленин «ждал ответа. Ждал по минутам. А Володичева не решилась отнести письмо Сталину, такое оно было резкое. И только на следующее утро я узнала, что письмо еще лежит у нас. Велела Володичевой отнести». Кто из них говорит правду – понять трудно.
Отнеся письмо Ленина Сталину, Володичева «записала коротенький ответ Сталина Владимиру Ильичу, и так волновалась», что с ее почерком случилось что-то неузнаваемое. Ответ Сталина, в свою очередь, Володичева не понесла Ленину, а отправилась на квартиру к Каменеву: «Мне посоветовали это мои товарищи, в частности Мария Игнатьевна Гляссер. […] Она сказала, что обязательно нужно зайти и показать это письмо Каменеву, потому что Сталин может написать такое, что вызовет беспокойство Владимира Ильича. Каменев его прочитал и вернул мне со словами, что письмо можно передать. После посещения Каменева я вернулась к себе в секретариат. Но письмо не было передано, потому что уже было поздно: Владимиру Ильичу уже было плохо».
«Плохо» – не совсем точное определение. 5 – 7 марта произошли события, за кулисами которых стоял Сталин и его окружение, события, окутанные тайной. Похоже, что уже 6 – 7 марта Ленин был взят под арест: «Официально стало известно, – вспоминает Володичева, – что Владимир Ильич 6 марта или даже уже 5-го был не в состоянии ни читать, ни работать, ни кого-то принимать, ни что-то предпринимать. С ним нельзя было связаться». «Официально было известно…», «с ним нельзя было связаться…» – это и есть указание на арест Ленина. Значит, уже 5 – 6 марта Володичева сообщила Сталину о еще не отосланном, но написанном письме Ленина, равно как и о письме Троцкому. «И как было с Надеждой Константиновной – это тоже неизвестно», – продолжала Володичева. И из этого мы обязаны сделать вывод, что одновременно, 5 – 7 марта была арестована Крупская. М.И. Ульянова, очевидно тоже арестованная, получила разрешение на телефонный звонок Сталину. Содержание его неизвестно, но из обрывков раздававшегося в телефон крика можно было понять, что она требует немедленного освобождения и угрожает, что в противном случае обратится от имени Ленина с призывом о помощи к рабочим Москвы [1289] .
6 марта Володичева записала в «Дневнике»: «Письмо Владимиру Ильичу еще не передано, т. к. он заболел». Это была последняя фраза «Дневника дежурных секретарей Ленина». «Нельзя сказать, знал ли Ленин об ответе Сталина, с точной достоверностью. Да, впоследствии, когда мы были на даче, когда ему стало лучше, это было возможно. Но возможно, а не точно!» [1290] – так завершила Володичева свой рассказ о последней борьбе Ленина. Узнал ли после 6 марта бессильный Ленин об ответной записке Сталина, продиктованной или сказанной Володичевой и одобренной Каменевым, – не столь уж важно. В ночь на 10 марта 1923 г. произошло очередное «ухудшение» здоровья Ленина и он потерял речь. Через неделю Сталин, со ссылкой на Крупскую, подал в Политбюро рапорт о том, что Ленина пора отравить: «В субботу, 17/III Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мною Н.К. говорила, между прочим, что «Вл. Ильич переживает неимоверные страдания», что «дальше жить так немыслимо», упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия… я не счел возможным ответить отказом, заявив: «прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». Вл. Ильич действительно успокоился. Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она не была гуманна и необходима, о том и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК» [1291] .
Это первое и единственное указание на то, что к общему хору доброжелателей, предлагавших отравить Ленина, оказывается, присоединилась и его жена! Но узнаем мы об этом почему-то снова из уст Сталина (а не из письма Крупской, что было бы естественнее). В связи с этой запиской и произошел, видимо, разговор о яде, впервые описанный Троцким в статье 1939 г.
В начале июня 1923 г. был проведен опрос высших партийных иерархов о том, как следует поступить с заметками Ленина о Госплане, продиктованными 27 – 29 декабря, следует ли их опубликовать или в какой-либо иной форме предать гласности. Результаты опроса были совершенно катастрофическими для Троцкого. Из десяти опрошенных за публикацию высказался он один: «Я думаю, что эту статью нужно опубликовать, если нет каких-либо формальных причин, препятствующих этому». Дух остальных ответов наиболее четко был сформулирован «тройкой» – Каменевым, Зиновьевым и Сталиным. Каменев: «Печатать нельзя: это несказанная речь на П[олит]Бюро. Не больше. Личная характеристика – основа и содержание статьи». Зиновьев: «Н[адежда] К[онстантиновна] тоже держалась того мнения, что следует передать только в ЦК. О публикации я не спрашивал, ибо думал (и думаю), что это исключено. Можно этот вопрос задать. В условиях передачи разницы не было. Только эта запись (о Госплане) передана мне позже – несколько дней тому назад». Сталин: «Полагаю, что нет необходимости печатать, тем более, что санкции на печатание от Ильича не имеется» [1292] .
Если так поступили с ленинским текстом по организационно-экономическому вопросу, можно себе представить, какое решение было бы принято Политбюро в отношении всех текстов Ленина, относившихся к циклу его «завещаний».
Долгий экскурс в события декабря 1922 – марта 1923 г. необходимо было предпринять для того, чтобы понять, мог ли Ленин, как утверждали Сталин и Фотиева, в разгар такой борьбы в декабре 1922 г. инкогнито просить Сталина о яде. Ответ на этот вопрос очевиден: не мог. Сведения о том, что Ленин просил у него яд в декабре 1922 г., фабриковались самим Сталиным в разное время и с поразительным упорством (будто кто-то обвинял его в отравлении Ленина). Очевидно, что в период с 7 марта 1923 г. по 21 января 1924 г. как политический деятель Ленин не функционировал, а задача Крупской и Ульяновой состояла лишь в том, чтобы предотвратить в буквальном смысле убийство Ленина Сталиным.
5. XII съезд партии
С осени 1922 г. в стране, только начавшей понемногу оправляться от разрухи и голода, вызванных Гражданской войной и губительной политикой военного коммунизма, стали появляться признаки нового экономического кризиса. Возникли серьезные затруднения в сбыте промышленных товаров в сельской местности в результате резкого расхождения между ценами на сельскохозяйственные продукты и на промышленные товары. К апрелю 1923 г. цены на промышленные товары поднялись по сравнению с концом предыдущего года почти в два раза, тогда как сельскохозяйственная продукция продолжала продаваться приблизительно по прежним ценам. Явление это получило название «ножницы цен».
Как в годы Гражданской войны, стал процветать натуральный обмен. Появились проблемы при сборе продовольственного налога. Крайне низкая покупательная способность крестьян привела к затовариванию складов сельхозмашинами, косами и другим инвентарем, не находившим спроса из-за высоких цен. Кризис сбыта привел к резкому падению поставок зерна. С начала 1923 г. в руководящих кругах все более активно обсуждался вопрос о путях реорганизации управления хозяйством и государством. Занимавшиеся экономикой страны наркоматы и государственные тресты были не способны конкурировать с нэпманами и не могли контролировать их.
Троцкий, вовлеченный в обсуждение этой проблемы, пытался найти золотую середину: сохранить нэповские послабления частному капиталу и в то же время обеспечить государственное регулирование экономической жизни путем реорганизации руководства промышленностью, расширения плановых начал и просто организационно-персональных перестановок. Ему крайне не нравилось распределение обязанностей между заместителями председателя Совнаркома, функции которых не были четко разграничены и приводили к вмешательству в дела друг друга. Само «заместительство», введенное по инициативе готовившегося к отставке Ленина, Троцкий считал идеей неправильной. Это его недовольство особенно усилилось осенью 1922 г., когда Ленин предложил ему стать «одним из замов». Такое назначение Троцкий счел принижением его выдающейся роли в партии и государстве и, несмотря на соответствующее решение Политбюро, ответил однозначным отказом.
В январе 1923 г. то же предложение о «заместительстве» повторил Сталин уже на правах генерального секретаря ЦК, занимавшегося, в частности, кадровыми делами. Если ленинское предложение носило общий характер, то есть могло подразумевать пост первого заместителя при больном или нефункционирующем Ленине, то теперь Сталин вполне конкретизировал суть новой должности Троцкого, заявив, что тот мог бы взять под опеку ВСНХ или Госплан. Троцкий снова отказался, ибо это предложение Сталина было воспринято им как оскорбительное: «Работа зама в нынешней ее постановке противоречит целиком всем моим навыкам и представлениям о целесообразно организованной работе. Назначение меня на такую работу означало бы в моих глазах ликвидацию меня как советского работника» [1293] , – ответил Троцкий.
Голосование на заседании Политбюро, происходившее вслед за отказом Троцкого, дало следующие результаты: Сталин и Рыков были за, Каменев и Томский воздержались, Калинин «не возражал». После этого Политбюро на одном из заседаний с сожалением констатировало «категорический отказ тов. Троцкого» [1294] стать заместителем уже нефункционирующего Ленина.
Именно на фоне всех этих закулисных перипетий Троцкий в начале 1923 г. дал согласие выступить на очередном XII съезде партии с докладом о промышленности, хотя экономическая сфера не была сильной стороной его деятельности и не находилась в центре его внимания. Приступив к подготовке доклада, Троцкий написал несколько официальных писем – часть из них адресовывалась только членам Политбюро, часть – всем членам ЦК. В этих документах он предлагал упорядочить взаимоотношения между партийными и государственными органами, сократить число высших административных учреждений, значительно расширить права Госплана, придав ему, вопреки формальным правовым нормам, законодательные функции.
Троцкий считал необходимым ликвидировать «коллегию замов» председателя Совнаркома, оставив одного, максимум двух заместителей. Он предостерегал против намечавшейся ошибки – высказался против планируемого решения партии о существенном ограничении права государственных промышленных предприятий брать кредиты. По мнению Троцкого, предприятиям, наоборот, следовало разрешить брать кредиты не только под оборотный, но и под основной капитал [1295] .
Вполне разделяя соображения Ленина о том, что Сталин, как генеральный секретарь ЦК, сосредоточил в своих руках огромную власть, Троцкий пытался наметить какие-то меры по сокращению этого всевластия путем распределения функций между партийными органами – пленумом ЦК, Политбюро, Оргбюро и Секретариатом. Имея в виду предстоявшее расширение состава ЦК, он предлагал включать в качестве новых его членов главным образом представителей республик и регионов. Относительно взаимоотношений между Политбюро и пленумом ЦК предлагалось сместить акценты таким образом, чтобы расширить функции пленума путем возможности созыва его экстренных заседаний, возложения на Политбюро обязанности передавать на рассмотрение пленума наиболее существенные политические вопросы. «Это изменение умаляет права Политбюро в пользу пленума ЦК, – писал он. – Оно необходимо, так как без такого изменения расширение состава ЦК теряет смысл».
Считая, что Секретариат должен заниматься только «текущей организационной и исполнительской работой», Троцкий вообще не упоминал должности генерального секретаря, как будто таковой и не существовало [1296] . Когда Зиновьев, действовавший скорее всего по поручению Сталина, предложил ввести для членов Политбюро своеобразную специализацию, Троцкий решительно высказался против, полагая, что введение специализации еще больше объединит партийную и хозяйственную сферы деятельности. «Главный недостаток работы Политбюро в том, по-моему, – писал он, – что Политбюро слишком мало занимается чисто партийными вопросами» [1297] .
В феврале 1923 г., прямо не упоминая о том, что Ленин предлагал обратное, Троцкий выступил против увеличения числа членов ЦК. Он писал в Политбюро: «Очень опасаюсь, что расширением практически руководящего центра партии до 50 человек мы рискуем лишить этот центр необходимой оформленности и устойчивости». Он выдвинул другой план реформы ЦК, согласно которому этот орган должен был оставаться в прежнем количественном составе или даже несколько сокращен, но предложил создать еще одну надстройку – Совет партии, избираемый на съезде и формулирующий обязательные для ЦК директивы по принципиальным вопросам [1298] . Замысел Троцкого был очевиден – при помощи нового руководящего органа ослабить влияние генсека Сталина.