Мальчик и девочка. Ангельски прекрасные. Пожалуй, мальчика она хотела даже больше. Ведь в нем воплотится ее возлюбленный. А в девочке — всего лишь она сама.
И Ульрика больше не тоскует. Она ведет себя хорошо, очень хорошо. Много и с аппетитом ест. Каждый день выходит на прогулку. И по много часов просиживает за шитьем и вязаньем. Крохотные чепчики, распашоночки, чулочки, башмачки, пеленочки — все из тончайшего полотна и лучшей пряжи, все разукрашенное, в вышивке и кружевах. Она собственноручно простегала даже два атласных одеяльца, цвета царственного пурпура.
Каждый вечер она предъявляет господину Цуммеру очередное свое творение, чтобы он порадовался, умилился… и поскорее ушел спать в другую комнату.
Ульрика отказывает мужу в близости с той самой ночи. Говорит, что бережет чрево, и он соглашается: надо беречь! Но она-то знает, что никогда и никому не позволит осквернить тело, которое однажды наяву, а не во сне, обнимал темный ангел… Падший ангел…
С особым чувством вчитывалась теперь Ульрика в слова пророка Исайи: «Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: „Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему“. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней. Видящие тебя всматриваются в тебя, размышляют о тебе: „Тот ли это человек, который колебал землю, потрясал царства, вселенную сделал пустынею и разрушал города ее?“».
Она читала — и видела своего возлюбленного. Ей дорого было любое упоминание о нем, любой намек на него! Она уважала пророка Исайю — ведь тот написал правду о ее любимом. Пророк увидел столь же прекрасного темного ангела, сына зари, первое и любимейшее творение Господа, созданное по образу и подобию. А другие видели омерзительного зловонного козла с двумя лицами, второе из коих находилось на заду. Фу! Глупцы! Да и что еще могут они придумать своими никчемными, заплеванными умишками? Ничтожества! Все, кто верит в Сатану-козла, — грязные отродья! Ее муж, ее служанки, ее соседи и даже священник, патер Мюкке… Особенно священник!
Ульрика родила в положенный срок и на удивление легко. Ангел уберег свою избранницу от родовых мук, от наказания божьего, назначенного всем дочерям и праправнучкам Евы за грехопадение, совершенное в незапамятные времена. Как Он все-таки жесток и мелочно мстителен, этот ветхозаветный Бог! Осквернить болью и грязью такое прекрасное и важное для каждой женщины событие — обретение ребенка!
Первым на свет вышел сын, за ним — дочка. Не очень крупные, но на редкость красивые и гармонично сложенные малыши. Будто две фарфоровые куколки.
Господин Цуммер рыдал от счастья. Глупый, он думал, что это его дети…
На следующий после родов день Ульрика встала. Она совершенно не чувствовала слабости. Наоборот — удивительный подъем и прилив сил. Она сама занималась детьми. Никого к ним не подпускала. Сама купала их, переодевала, даже пеленки стирала сама. И с легкостью управлялась с обоими. А какое удовольствие получала она, когда кормила грудью! Мальчик сосредоточенно сосал и очень серьезно смотрел на темное пятно над ее левой грудью, а Ульрика шепотом рассказывала ему правду о его отце. Девочка пила жадно, зажмурившись и стиснув кулачки от напряжения: она уже сейчас готова была бороться за все, что любит, даже за материнское молоко.
Иногда случалось, что оба малыша принимались кричать одновременно. И тогда она укачивала сына сама, а дочку передавала старой Гертруде.
Впервые счастье Ульрики и ее малюток было нарушено на третий день их жизни, когда детей пришлось окрестить. Бедные малыши так кричали! Девочка вопила гневно и протестующее, а мальчик — жалобно, словно звал мать… И долго потом не мог успокоиться. Но малюткам пришлось через это пройти. Ничего не поделаешь. Хотя Ульрика всем своим существом ощущала страдания малышей и готова была вместе с ними кричать от ужаса и боли.
Мальчика назвали Иоганном-Фридрихом.
Девочку — Мария-Маргарета.
Господин Цуммер называл их по-простонародному — Гензель и Гретель.
2
Мишель пришел к Софи сразу после пробуждения. Софи была голодна, поэтому злилась и капризничала, сердилась на Олюшку, которая терпеливо, прядь за прядью, расчесывала ей волосы. Чтобы насытиться сегодня, Софи должна отправиться на охоту — свободных доноров нет. А выходить Софи ужасно не хотелось. Погода отвратительная. Холодно. Метель. Вампиры, конечно, не мерзнут. Но добыча-то мерзнет! И тяжелее идет на контакт. Значит, охота будет трудной и займет много времени. Софи предпочла бы понежиться в ванне, потом посидеть под уютным золотистым торшером, перечитать что-нибудь из Евгении Марлитт или Марии Корелли; она любила их романы еще при жизни, и в первое десятилетие после обращения книги ее очень поддерживали: спокойные, неторопливые истории, с приятно-нравоучительным финалом. Или просто забраться на подоконник в гостиной и помечтать, глядя на летящие за окном снежинки. Куда как приятнее, чем тащиться сквозь пургу.
Можно было бы, конечно, взять немного крови у Олюшки, но Софи вчера уже питалась от своей слуги. Накануне тоже стояла противная погода, тоже не хотелось на улицу, а тянуло посидеть в кресле с романом. И Софи уступила своему желанию. Однако повторить сегодня уже нельзя: если Олюшка два раза подряд даст кровь, это ее ослабит. Софи не могла допустить, чтобы ее слуга стала сонной и утратила бдительность в дневное время. И не сердиться на Олюшку она не могла. Потому что — на кого же еще сердиться, как не на нее? Могла бы как-то исхитриться и привести госпоже донора… Или заманить какую-нибудь добычу… В конце концов, Олюшка — девка видная. Жаль, не умеет себя по-современному подать. И вообще слишком уж с мужчинами церемонится.
Олюшка, чувствуя настроение Софи, вела себя суетливее и тише обычного, но руки у нее дрожали, и она никак не могла уложить роскошные волосы госпожи. Софи практически никогда не наказывала свою слугу, и, казалось бы, Олюшке нечего опасаться. Однако даже те слуги, к которым их бессмертные господа относятся как к друзьям или родственникам, все же боялись вампиров больше, чем, скажем, доноры. Потому что слуги знали истинную силу вампиров и слишком часто видели, как их господа охотятся. Софи же, хоть и любила Олюшку, но не как подругу или сестру, не как равную, а как служанку. Как любимую горничную. Собственно, изначально их отношения такими и были: аристократка Софи Протасова и ее горничная Ольга Кузнецова. И кому, как не Олюшке, знать, какой Софи иногда бывает взбалмошной и по-детски жестокой.
— Что госпожа сегодня наденет?
В обычной ситуации Олюшка назвала бы Софи по имени, но сегодня осторожничала и отстранялась.
Софи задумалась. Нужно выглядеть и привлекательно, и все-таки соответственно погоде, чтобы за смертную сойти… И тут раздался звонок в дверь.
Мишель.
В последнее время Софи всегда радовалась его визитам; да что там радовалась — она жила от одного свидания до другого. Влюбилась она в Мишеля. Настолько, что сама не понимала: почему она так глупо себя вела и так долго ему сопротивлялась? Кто еще способен любить столь же преданно? И как можно было не ценить такое чувство? Дура, надменная дура, столько времени потеряла, а счастье — вот оно, рядом… Впрочем, у них с Мишелем впереди вечность. Или, как минимум, несколько столетий. И Софи не торопилась открывать ему свои чувства. Мужчины не ценят влюбленных женщин. Мужчину надо дразнить, мучить капризами и непостоянством. Тогда его страсть будет пылать дольше и жарче. Поэтому Софи не сделала того, что ей хотелось: не вскочила ему навстречу и не повисла у него на шее. Она лишь улыбнулась Мишелю. И его сегодняшнему подарку.
Подарком была добыча. Завороженный, полусонный, но крепкий и здоровый парень. Едва вышедший из детского возраста, но уже не ребенок. Значит, от него можно питаться… А главное — Софи не придется выходить на улицу в такую мерзкую погоду!
— Мишель, как ты догадался?!
— Ну, я же чувствую тебя на расстоянии, — улыбнулся Мишель.
Неужели правда? У Софи округлились глаза. А Мишель расхохотался:
— Я пошутил. Ты же не мой Птенец, чтобы я тебя чувствовал! Мне позвонила Олюшка. Сказала, что ты голодна, донора нет, на улицу тебе не хочется. И я поспешил спасти мою даму сердца от голода и неприятной прогулки. Угощайся, дорогая, — он царственным жестом распахнул на парне куртку.
Софи подбежала и впилась добыче в шею. Она действительно проголодалась!
Когда она насытилась, Мишель увел расслабленного после укуса парня.
А когда вернулся, Софи ждала его в постели. Сегодня у нее не было желания притворяться холодной. Она согрелась, и захотелось ласки. Захотелось отплатить милому Мишелю за заботу. Провести эту холодную, ветреную ночь в любовной неге. А если Софи чего-то хотела — она не видела смысла отказывать себе.
3
Мишель покинул ее незадолго до рассвета — как раз оставалось время добраться до дома и устроиться на дневную спячку. А у Софи — время на ванну и легкий массаж, который сделала ей Олюшка.
— Спасибо, милая. Спасибо, что позвонила Мишелю, — сонно пробормотала Софи, пока Олюшка помогала ей надеть ночную рубашку.
— Мне это в радость. Когда вы счастливы, я тоже счастлива, — улыбнулась Олюшка и почтительно чмокнула Софи в плечико.
Она укрыла Софи пухлым одеялом и погасила ночник.
Софи, засыпая, думала: как мне все-таки повезло, что я нашла такую слугу крови. Безупречно верную. Способную все, все своей госпоже простить.
А ведь Софи перед ней виновата…
Софи встретила Олюшку в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Тогда в Москве творился кошмар, и Князь разрешил всем своим подданным убивать смертных, не только защищая собственное существование, как дозволял закон, но даже в случае неявной опасности. Позже Князь открыто покаялся в этом перед Высшим Советом Вампиров в Цюрихе и был прощен: вампиры были слишком потрясены переменами, происходящими в мире смертных. Переменами, из-за которых Князь, почти двести лет правивший одним из крупнейших городов России, вынужден был бежать вместе со своими Птенцами и принести клятву кровной верности Принцессе Парижа.
Тогда, в восемнадцатом, его разрешение стоило жизни многим смертным. И позволило многим слабым вампирам обрести силу. Ведь человеческая кровь просто поддерживает в них жизнь, а истинную мощь можно получить, только убивая смертных.
Вампиры выходили ночами на темные улицы. Нет, они не охотились. Они ждали, когда на них нападут. И конечно, на них нападали. Нападали на хорошо одетых, аристократичного облика мужчин и, разумеется, на женщин, на изящных, выглядящих беззащитными женщин.
Двадцатилетнюю Ольгу Кузнецову Софи спасла от рук разбойников. Вернее, их тогда уже называли «бандитами» или «налетчиками», но Софи с юности привыкла называть разбойников разбойниками. Олюшка служила горничной, а ее старшая сестра Маша — кухаркой в доме у старенького, давно вышедшего в отставку генерала Дутова. Сын его, тоже генерал, воевал где-то, и со стариком остались две женщины: вдовая сестра и незамужняя дочь. Из охраны — немолодой уж дворник да собака. А дом был богатый. Вот разбойники и решили поживиться. Дворника и собаку пристрелили, а на генерала с семьей пули тратить не стали: зарезали всех троих. Над молоденькими кухаркой и горничной решили покуражиться, прежде чем прикончить. Но Маша так брыкалась, так кричала, что одни из налетчиков ненароком придушил ее подушкой. Не успели над ней поизмываться. А Олюшка от ужаса и сопротивляться не могла.
Софи пришла в этот дом на запах свежей крови. Она не нападала первой. Она просто вошла — и дождалась, когда один из разбойников бросится на нее. Потом методично убила пятерых, а шестого выпила.
Олюшка, избитая и растерзанная, лежала на полу и смотрела, как миниатюрная красавица-блондинка, серебристо смеясь, изящными ручками сворачивала шеи здоровенным парням. Как одному она просто вырвала из плеча руку, в которой был нож, а другому запустила пальцы в живот и выдернута внутренности. Олюшка смотрела, как Незнакомка, вся залитая кровью, подтащила к себе вопящего от ужаса грабителя и впилась ему в шею. И к тому моменту, когда Софи опустошила свою жертвуй Олюшка уже поняла, кто перед ней. В детстве ей рассказывали страшные сказки об упырях. И она взмолилась: «Не бросай меня!»
Софи взяла ее с собой. Из сентиментального расположения: ведь она спасла Олюшке жизнь, так почему бы теперь эту жизнь не уберечь от других опасностей? Софи поделилась с Олюшкой своей кровью, что позволило горничной быстро исцелиться. А через два года, когда Князь решил, что надо уезжать из России, Софи сделала Олюшку своей слугой крови. Это позволило Олюшке не стареть и не болеть. И сейчас она по-прежнему выглядела двадцатилетней, буквально лучась здоровьем.
Софи не пожалела о своем решении. Все предпочитали держать в качестве слуг мужчин, сильных и ловких. Олюшка, может, была не так сильна, зато ее безупречная преданность и истинно женская находчивость не раз помогали ей выпутаться из сложных ситуаций и спасти ценный груз — гроб с телом госпожи.
… Олюшка была идеальной слугой. И поступок Софи она поняла и простила, хотя поначалу дело едва не дошло до взаимных угроз. Простила — как и положено верному слуге. Хотя большинство вампиров после подобного инцидента сменили бы слугу, несмотря на все сопряженные с этим неприятности и сложности. Если погибает вампир-повелитель; слуга умирает в тот же миг: он живет, пока жив его господин. Если же погибает слуга, вампир ощущает дискомфорт. Не такой сильный, как в случае гибели своего Мастера или Птенца, но все же… Однако иногда вампиры сами убивали своих слуг. Если случалось что-то, после чего доверять слугам становилось опасно. Но Софи не боялась. Она знала: Олюшка любит ее больше всего на свете. Боготворит.
Конечно, после случившегося Олюшка переживала, много плакала, и кровь ее из-за страданий была такой вкусной, что Софи едва не истощила ее, но во время взяла себя в руки. А горе Олюшки со временем поблекло. Госпожа была добра и заботлива, делала ей приятные подарки.
И вообще — время все лечит. Все что угодно.
Уж как Софи когда-то любила своего жениха, Митеньку Каледина — нежного, благородного юношу. Как горевала, когда Князь похитил ее, обратил и сделал своей наложницей. Но все прошло, и она смогла полюбить Князя. Его трудно было не полюбить, узнав поближе: мудрый, милосердный, галантный, а как романтичен, когда влюблен! Потом Софи узнала, что Митенька погиб в Японскую. И снова жгучей волной ее затопило горе. Но время опять вылечило.
А когда Князь охладел к Софи, влюбился в другую, взял ее в наложницы — как Софи ревновала!.. Теперь же она едва помнит своего жениха, а к Князю относится с истинно дочерней любовью. Его очередная наложница не вызывает у нее антипатии. Все страстные чувства сейчас отданы бывшему разбойнику Мишелю Онучину, который до сих пор не избавился от пристрастия к «шику» в одежде: зимой носит шубу или длинное пальто нараспашку, белое шелковое кашне и до блеска начищенные сапоги. Все, конечно, по последней моде, но до боли напоминает наряд, в котором Софи впервые его увидела. И что же? Теперь Софи это ничуть не раздражает.
Да, время все лечит. Все меняет. И Олюшка пережила свою утрату, забыла и об инциденте, и о поступке Софи.
… Сколько лет прошло с тех пор? Десять? Двенадцать?
Они тогда уже вернулись в Москву, обосновались.
И Олюшка влюбилась.
Да так сильно, что даже просила Софи обратить ее возлюбленного. А то мало ли что? Мир так опасен, а смертные так хрупки. Сделавшись вампиром, он станет сильным и куда как менее уязвимым.
У Олюшки уже был печальный опыт любви к смертному. Во Франции, во время оккупации — кажется, в сорок втором — она умудрилась познакомиться с русским парнем, офицером Красной Армии, бежавшим из плена и сражавшимся во французском Сопротивлении. Как потом узнала Софи, Олюшка помогала Сопротивлению и даже прятала в особняке каких-то людей, пользуясь абсолютной беспечностью госпожи и тем, что домашнюю прислугу Софи не убивала, даже будучи очень голодной. Нет, Олюшка не лгала госпоже: она не пыталась выдать этих людей за прислугу. Она просто о них ничего не говорила, а Софи не обращала особого внимания, сколько там сердец бьется в пределах ее дома. Потом возлюбленному Олюшки не повезло: он был ранен и попал в гестапо. Олюшка у Софи в ногах валялась: спаси Алешу, госпожа! Его Алешей звали. Софи и сама-то немцев сильно не любила еще с прошлой войны. Но во Вторую мировую у них было слишком много сильных колдунов. Проникнуть на территорию врага, в хорошо охраняемую тюрьму было рискованно даже дня вампира: мало ли какие магические ловушки могли там поджидать. А рисковать собой ради возлюбленного Олюшки Софи не видела смысла.
Алеша умер. В тюрьме. От пыток. Это Олюшка узнала уже потом, после войны, когда пыталась найти Алешу или хотя бы сведения о нем.
И вот, спустя почти шестьдесят лет, Олюшка снова влюбилась. Можно понять, почему она захотела заранее обезопасить своего любимого. Но и Софи можно понять: ей было неинтересно обращать этого парня. Ну вот неинтересно — и все! Он ничего собой не представлял, ну совершенно ничего. Олюшка говорила — он добрый, нежный, такой необыкновенный, он совсем как Алеша…
Софи пыталась ей объяснить, что Птенец — это ответственность. Это морока. Его надо обучать жизни во тьме. Кормить. Водить на охоту. Отвечать перед Князем за его поступки. Да и нельзя обращать просто так, по собственному желанию, сначала надо получить разрешение Мастера своего гнезда. В данном случае — Князя Московского.
Нет, конечно, Князь позволил бы Софи обратить кого угодно. И Олюшка это знала.