Двигаясь по следам священного рубина, граф Сен-Жермен оказывается наконец в Дели.
Вечером в начале ноября 1956 ода он сидел за столом в отеле «Империал», одном из немногих отелей-космополитов города, сохранивших заметные следы англо-саксонского влияния.
Он ужинал в одиночестве. Лицо его стало гораздо более смуглым с того момента, как он покинул Лондон полгода тому назад.
Внезапно в противоположном конце зала появилась фигура индуса с бородой на выразительном лице; в глазах его сверкало мистическое пламя. На плече вошедшего сидел гриф.
Индус медленно переходил от столика к столику, предлагая за несколько рупий предсказать будущее. Он просил подозвавшего его человека назвать три любых цветка, и затем раскрывал перед любопытным его будущее. В конце концов он очутился перед столиком Сен-Жермена. Он долго и пристально смотрел на графа, который не моргая выдержал взгляд блестящих черных глаз. Некоторым из присутствующих показалось, что между ними проскочила искра электрического разряда. Удивителен был контраст между черными непроницаемыми глазами индуса и светло-голубыми прозрачными глазами европейца.
Жадугар произнес голосом чревовещателя несколько слов на неизвестном языке, но Камби ответил ему по-английски:
— Я немного понимаю санскрит, маг, но не говорю на нем настолько хорошо, чтобы ответить тебе. Я могу назвать три цветка, но вряд ли тебе понравится то, что они откроют.
— Я жду, — ответил маг на ломаном английском.
— Орхидея, гибискус и лилия…
Бадиших Жадугар отвел глаза
Камби увидел, что вены на его лбу вздулись. Коршун слегка приподнялся на лапах и захлопал крыльями, наполнив помещение бархатным шорохом.
Индус бросил с гневом:
— Вы не имеете права охотиться за «Глазом Будды». Он должен принадлежать мне. Вам что, недостаточно предупреждения, сделанного в Фатехпуре Сикри?
Широко размахнувшись, он швырнул что-то на стол, повернулся и исчез. Упавший между тарелок большой черный скорпион устремился к Камби, высоко подняв хвост с ядовитым жалом. Граф вскочил, резко отодвинув стул, и коротким движением руки, на которой находился перстень со скарабеем, поймал скорпиона и раздавил его пальцами.
Теперь он понял, почему два дня назад, когда он осматривал развалины мертвого города Фатехпур Сикри, расположенного недалеко от Агры, его попытался задушить шелковым шнуром туг-душитель. После ожесточенной схватки графу удалось одержать верх над убийцей, и он сбросил нападавшего с городской стены высотой более пятидесяти футов на острые камни. В ушах Камби еще звучал ужасный крик падающего в пропасть индуса.
Жадугар исчез из отеля так внезапно, словно под его ногами разверзлась земля. Но у Камби сохранялось ощущение, что маг все еще находится где-то поблизости. Он пробормотал:
— Я тоже считаюсь колдуном в своей стране. Я — Тамаша. И скорпион не может причинить мне вред — это мой зодиакальный знак.
В его ушах раздался хриплый голос мага-индуса:
— Мы встретимся еще раз в Каши… встретимся в Каши… в Каши… в Каши…
Камби поднялся к себе в номер в глубокой задумчивости. На следующий день он должен был лететь в Бенарес, священный город, который в древности иногда называли Каши.
5.Солнце палило во всю, хотя было только девять утра, когда граф занял место в дребезжащем всеми деталями автобусе, чтобы добраться до аэропорта Сафдаржунг.
Там он еще раз столкнулся с этой поразительной игрой контрастов, которыми так богата земля Индии. Вот и сейчас контуры сверкающего на солнце современного пассажирского самолета четко вырисовывались на фоне древней гробницы индийского царя Сафдаржунга, красно-коричневые купола которой вздымались рядом с посадочной полосой.
Камби занял свое место в самолете. Пристегивая ремни, он посмотрел в иллюминатор и заметил в толпе провожающих на краю поля неподвижную фигуру индийского мага с черным силуэтом грифа на плече.
Когда самолет через полтора часа совершил промежуточную посадку в Лукноу, Камби увидел Бадшаха Жадугара, который находился в пестрой толпе, наблюдавшей за приземлением самолета. Прибыв в Бабатпур, аэропорт Бенареса, Камби показалось, что он опять увидел мага, прятавшегося за зданием аэропорта.
Высоко в небе над самолетом медленные круги описывал гриф.
Сойдя с DC-3, Сен-Жермен заметил направляющегося к нему величественной походкой большого черного добермана с острыми ушами. Когда пес остановился рядом, граф наклонился и почесал у него за ухом.
— Ну, здравствуй, старина, — промолвил он. — Ну, и кто ты на этот раз? Вельзевул, глава духов ада?
Пес заворчал в ответ, показав острые клыки.
— Ах, извини. Значит, ты Асмодей, демон пагубных наслаждений. Я всегда путаю вас. Но кто виноват, что вы решили стать столь похожими? Ладно, так ты со мной?
Пес принялся тереться о его ногу, повизгивая от удовольствия.
— Хорошо, хорошо, — улыбаясь, остановил его граф. — Я всегда чувствую себя уверенней, когда один из вас находится рядом.
К графу приблизился бородатый сикх и спросил:
— Are you sahab Saint-Germain? (Вы господин Сен-Жермен?)
— Yes, — ответил граф.
— Atcha. Will you follow me, please, the taxi is waiting. Mister Gupta has not been able to come personally and told me to drive you back to the hotel. (Хорошо. Будьте любезны следовать за мной, такси ждет вас. Мистер Гупта не смог встретить вас лично и поручил мне отвезти вас в отель.)
Камби последовал за сикхом, гордо шествовавшим в рваной рубашке, лохмотья которой развевались на ветру, не заправленные в брюки, как это принято в Индии. Пес не отставал от них.
По дороге шофер извинился от имени мистера Гупты, управляющего отелем, за то, что тот не смог лично встретить уважаемого гостя.
Граф почти не слушал водителя; через боковое стекло американского автомобиля, на большой скорости мчавшегося к городу, поднимая густой шлейф пыли, он следил за зловещим полетом грифа, планировавшего над такси на высоте нескольких десятков метров.
Через полчаса бешеной гонки на скорости около 100 километров в час, во время которой водитель должен был выполнять настоящий слалом между запряженными быками повозками, нагруженными соломой возами, влекомыми верблюдами с гордо поднятыми презрительными мордами, полуголыми индусами, то и дело неожиданно возникавшими перед радиатором и не торопившимися уступать дорогу, флегматично позволяя автомобилю едва не задевать их, а также дремлющими посреди шоссе священными коровами, они остановились перед гостиницей. Это был «Отель де Пари», одна из двух гостиниц Бенареса, расположенных друг против друга на окраине города. Только здесь европеец мог рассчитывать на более или менее сносные условия проживания, считавшиеся роскошными для Бенареса. «Отель де Пари» был сооружен в колониальном стиле во времена британского владычества. Он был окружен открытой верандой, обрамленной высокой колоннадой с арками, за которой находилось большое белое одноэтажное здание с толстыми стенами.
Владелец отеля, Дас Гупта, приветствовал графа, как своего старого друга. Оставив вещи в номере, граф снова уселся в такси и направился в Сарнат. По дороге он с любопытством взглянул на большого слона с морщинистой кожей и огромными излохмаченными ушами, словно побитыми молью, который бродил возле отеля на радость туристам, непрерывно щелкавших фотоаппаратами в надежде запечатлеть на память его массивную элегантность.
На улицах Сарната кишела толпа, в которой находились представители многих азиатских стран. Здесь можно было увидеть прибывших на празднование 2500-летнего юбилея Будды тибетских монахов с бритыми головами в шафрановых одеяниях, японцев в кимоно, китайцев в поношенных балахонах, величественных индийских женщин в пестрых сари, яркие цвета которых еще выгоднее смотрелись на фоне их смуглой кожи.
Выйдя из такси, Сен-Жермен обратил внимание на высокого тибетского монаха в желтой одежде с черной каймой, пристально смотревшего на него холодными раскосыми глазами.
Асмодей двинулся в его сторону, оскалив зубы и зарычав. Монах отвернулся и быстро зашагал в сторону старинного парка, где по тенистым лужайкам бродили лани. Согласно легенде, именно в этом парке Будда произнес свою самую первую проповедь.
Камби побродил по развалинам древнего города и вскоре снова наткнулся на монаха, стоявшего на коленях и молившегося вместе с группой тибетских лам перед массивной ступой Дхармек, на основании которой лежали жертвоприношения — искусно сплетенные венки и пышные букеты цветов.
Рассеянно погладив по голове пса, граф пробормотал:
— Насколько я разбираюсь в этом, его зовут Шринор; это лама из Лхасы. Ты полагаешь, что он тоже ищет Глаз Будды? Ну, я полагаю, что в конце концов именно он завладеет камнем. Я ведь предупреждал Фуллера, но люди настолько глупы, что… — и он махнул рукой.
Рассеянно погладив по голове пса, граф пробормотал:
— Насколько я разбираюсь в этом, его зовут Шринор; это лама из Лхасы. Ты полагаешь, что он тоже ищет Глаз Будды? Ну, я полагаю, что в конце концов именно он завладеет камнем. Я ведь предупреждал Фуллера, но люди настолько глупы, что… — и он махнул рукой.
Время от времени один из священников звонил в небольшой колокольчик, издававший негромкие хрупкие звуки, и монахи хором начинали петь псалмы, записанные на свитках пергамента, лежавших на земле рядом с молитвенными мельницами. Они не замечали пеструю толпу пялившихся на них ротозеев и не реагировали на отчаянные усилия немногочисленных европейских туристов, пытавшихся в этой сумятице запечатлеть живописную сцену на пленке.
Сен-Жермен вернулся к такси и приказал отвезти его в отель. Во время прогулки он убедился, что не сможет найти рубин в Сарнате. Инстинкт авантюриста предупреждал его о назревающих вокруг него драматических событиях. Он чувствовал, что является своего рода катализатором, появление которого ускоряет приближение развязки.
Затем он отправился в Бенарес, на берег Ганга. По пути он остановился возле почти безлюдного в это время дня храма обезьян. Здесь графа едва не укусил крупный самец, прыгнувший на него с дерева, и только благодаря бдительности Асмодея, оттолкнувшего его своим телом в сторону, нападавшая обезьяна промахнулась на несколько сантиметров.
Когда через некоторое время такси остановилось на берегу Ганга, было очень жарко, и Сен-Жермен чувствовал себя не в своей тарелке. Высоко над его головой в бледно-голубом небе грифы описывали плавные круги. На верхнем гате или террасе, где он стоял, было сооружено несколько храмов, и лестницы, начинавшиеся от их ворот, спускались далеко вниз, подходя к самой воде. На каменных ступенях лестниц собралось множество грязных полуголых нищих с печальными физиономиями; их плачевный вид и кажущееся безразличие ко всему окружающему не могли скрыть он внимательного наблюдателя следы былого благородства. Камби внезапно почувствовал, что оказался в совершенно иной эпохе, выброшенным из своего времени. Казалось, будто Бенарес превратился в своего рода уникальный, поразительный феномен, непреходящий характер которого соответствовал величественным изгибам вечной реки, на берегах которой толпились паломники, собравшиеся для совершения ритуального омовения, надеясь таким образом заслужить рай Шивы. Известно, что человек, умерший в Бенаресе, обязательно достигает Мукти, и наградой ему служит вечное спасение. Вокруг царила атмосфера глубокой религиозности, искренней веры, и величие проявлений духа резко контрастировала с внешней бедностью верующих.
Неожиданно пес за спиной Камби громко заворчал. Граф почувствовал, как на его плечо опустилась чья-то рука. Он обернулся и увидел… самого себя. Другого себя, с взъерошенными волосами и безумным взглядом. Двойник ухватился за отвороты куртки графа и медленно сполз на землю с закатившимися остекленевшими глазами.
Асмодей с вставшей дыбом шерстью на загривке попятился. грозно рыча. Камби словно зачарованный смотрел на самого себя, лежащего у его ног; он был в состоянии странного абсолютного оцепенения. В этот момент кто-то сильно толкнул его, и он сделал несколько шагов в сторону, пытаясь сохранить равновесие. Подняв глаза, он увидел перед собой перекосившееся от ненависти лицо Жадугара, который попытался вцепиться ему в глаза похожими на когти растопыренными пальцами. Сен-Жермен резко отдернул голову, но маг все же задел его, вырвав из шевелюры графа прядь волос. После этого Жадугар отступил со змеящейся на глазах коварной ухмылкой. Камби успел заметить, как с вышины вниз ринулся гриф, выставивший перед собой когтистые лапы; резко затормозив крыльями, он уселся на плечо человека в тюрбане. С бешеным рычаньем Асмодей ринулся вперед, но его грозные челюсти громко щелкнули, сомкнувшись на пустоте — индус и его гриф исчезли.
Граф обратил внимание, что тело его двойника, лежавшего на земле, начало быстро терять материальность, стало полупрозрачным и словно растворилось в воздухе. Некоторое время Камби ощущал себя отяжелевшим, неспособным пошевелиться, как бывает в кошмарном сне. Наконец он пришел в себя, машинально смахнул со лба выступивший холодный пот и направился к такси, пробиваясь через плотную толпу неподвижно застывших паломников, которых ему приходилось раздвигать, чтобы пройти. Ему казалось, что его голова распухла; малейший шум болезненно царапал ему нервы. Какой-то рикша, управлявший велоколяской, едва не сшиб его, и сигнал рожа прозвучал для него подобно реву пароходной сирены.
Камби уже не соображал, кто он и где находится. Ребенок-садхи, маленькая девочка, увешанная стеклянными бусами, обвивавшими ее полуобнаженное тело, покрытое с головы до ног слоем пепла, подбежала к нему. Над ее лицом, расписанным магическими знаками, возвышалась сложная прическа. Размахивая позолоченным сосудом, напоминавшим кувшин для воды, она закричала и принялась кружиться волчком.
Камби удалось дотащиться до такси, и он рухнул на заднее сиденье, едва успев пробормотать таксисту адрес. Когда машина остановилась возле отеля, граф был без сознания. Долгое время Асмодей не позволял никому приблизиться к бредившему хозяину, пока наконец его все же извлекли из машины и отнесли в номер, где раздели и уложили в постель. Большой черный пес остался дежурить возле больного.
И Камби увидел сон.
Ему приснилось, что он охвачен оцепенением и не может даже пошевелиться. Асмодей сидел рядом с постелью и пристально смотрел на него. Вдоль стены спальни с шуршанием к нему медленно подползала огромная королевская кобра. Неожиданно вокруг его постели закружилась белоснежная голубка, начертившая вокруг Камби магический круг. Наткнувшись на невидимую преграду, змея остановилась, гневно зашипев, затем повернула назад. Заметивший змею черный пес со свирепым рычаньем бросился на отвратительную рептилию, но та быстро исчезла в темном углу комнаты.
Потом Камби увидел Бадшаха Жадугара, бежавшего по улице Бенареса с зажатой в руке прядью волос с его головы. Он приблизился к отелю, спрятался на его задворках и занялся подготовкой «вульта». Он сорвал с мангового дерева большой лист, завернул в него прядь волос Камби, поместил все вместе в небольшой мешочек и выкопал в земле ямку, куда и положил мешочек. Затем он произнес несколько заклинаний на санскрите. Камби понимал, что оказался наполовину пленником чародея, но у него все еще сохранялась воля к сопротивлению. Но кошмар неожиданно прекратился, и Камби спокойно заснул.
Проснулся он только под вечер. Чувствовал себя он значительно лучше. Граф встал, оделся и вышел перекусить. Асмодей не двинулся с места, продолжая дежурить возле появившегося во сне магического круга.
После ужина хозяин отеля устроил небольшое представление для туристов, остановившихся в гостинице, и Камби решил немного поразвлечься.
Сначала индийский маг с хитро сверкавшими глазами показал несколько фокусов; потом похожий на скелет йог продемонстрировал чудеса гибкости. Затем перед зрителями принялась танцевать девушка, пируэты которой сопровождал небольшой оркестр из двух флейтистов и ударника. Танцовщица, красавица-мусульманка, своими вьющимися волосами и черными глазами, удивительно походила на испанку-Кармен, хотя и была одета в фиолетовое с зеленым сари, вышитое золотом. На ее лбу был виден небольшой красный кружок, а на запястьях звенели разноцветные стеклянные браслеты, прекрасно гармонировавшие с красками сари. Во время танца девушка не сводила глаз с графа, и тот не мог не испытать волнение из-за непонятной настойчивости ее прекрасных глаз. Танцовщица закончила выступление эротическим танцем вокруг брошенного на пол завязанного узлом платка.
Это был обычный платок из дешевой ткани, но Камби неожиданно почудилось, что он видит на белой материи кровавые блики, отбрасываемые гранями драгоценного рубина.
После танца, пока музыканты укладывали инструменты, Камби попросил Дас Гупту устроить ему встречу с танцовщицей.
Девушка нашла графа в парке перед гостиницей. Она подошла к нему, сопровождаемая столь характерным для женщин Индии ароматом мускуса. Ее темные глаза влажно поблескивали в темноте.
— Как вас зовут, красавица? — спросил граф.
— Прити, — с улыбкой ответила девушка.
— Это ваше настоящее имя? — Граф задумался на несколько мгновений. — Pretty — так по-английски называют прелестную, хорошенькую женщину.
Девушка улыбкой поблагодарила графа за комплимент. Где-то поблизости раздалось завывание шакала, неприятно нарушившее ночную тишину; на вой тут же откликнулись, словно эхо, другие шакалы.
— А ваша фамилия? — продолжал граф.
— Иштар. Прити Иштар.