Он открыл глаза и несколько минут лежал, глядя в облезлый потолок. Мелкие детали зрение не усваивало, но кое-что Илья видел. Глаза его постепенно опускались. Он лежал на кровати, неподалеку в ряд располагались другие, точно такие же. Некоторые были пусты, укрыты одеялами, на других лежали люди. Кто-то из них стонал.
Это помещение выгодно отличалось от барака, в котором Ткач уже привык находиться. Оно не могло похвастаться чистотой и дизайнерскими находками, но все-таки. Хотя и здесь на окнах были решетки.
«Больница? – шевельнулась слабая мысль в голове у Ильи. – Лазарет для заключенных? Странно, я никогда о таком не слышал. Нас использовали, невзирая на болезни, а тех, кто уже не мог работать, просто убивали. Нет, я ошибался. Разумеется, украинские власти очень гуманные. Они лечат всех».
Слабость в теле была колоссальная. Голова закружилась, упала на подушку. Ткач попробовал пошевелить пальцами рук – получилось. А вот с ногами возникли проблемы, хотя те явно не были ампутированы. За что их отрезать-то?
Рядом ходила женщина в белом халате. Позвякивал инструмент, скрипели выдвигаемые ящики. Он различил тяжелый вздох. Медичка колдовала с пациентом, лежавшим неподалеку. Тот стонал, издавал звуки, схожие со словами, но совершенно неразборчивые.
Илья склонил голову, стал всматриваться. Через пустую койку от него лежал забинтованный мужчина. Рядом с ним сидела женщина в белом халате. Судя по ее движениям, она делала укол. Пациент замолчал, стал дышать с тяжелым посвистом.
Женщина поднялась, подошла к окну, где располагались тумбы с медицинскими принадлежностями. Там снова что-то звякнуло. Потом она направилась к Илье. Он зачем-то зажмурил глаза.
Медичка нагнулась над ним, ногой подвинула стул и села. Какое-то время она разглядывала его, потом опять вздохнула и занялась процедурами, оторвала что-то от щеки пациента. Видимо, это был пластырь или кусок кожи, разумеется, совершенно лишний. Дамочка поцокала языком и чем-то смазала ранку. Боли не было.
Илья начал медленно открывать глаза. Медсестра склонилась над ним. Вырез в ее халате был приличный. Движение глаз пациента не укрылось от медработника.
– Очнулись, – пробормотала она приятным голосом. – Поздравляю. Долго же вы лежали без сознания. Куда смотрите?
– Вспоминаю закон кулона, – слабым голосом отозвался Илья.
– Правда? – Ее рука замерла. – Не знаю такого.
– Чем глубже декольте, тем интереснее кулон, – прошептал пациент. – Извините великодушно, я вообще-то не пошляк.
Она могла треснуть его по физиономии и была бы решительно права. Но медичка прыснула, запахнула ворот халата и стала распечатывать упаковку с пластырем.
– Кто вы, прекрасная незнакомка? – прошептал Илья.
Из тумана выплыло женское лицо очень даже правильных очертаний, с аккуратным носиком и припухлой линией губ.
– Я прекрасна, пока незнакомка, – отрубила медичка. – Лежите и не шевелитесь. Я скоро закончу. – Она поднялась и ушла.
Илья вздохнул. Все правильно. К таким типам, как он, нельзя подходить и на пушечный выстрел.
Вскоре дамочка вернулась, наклонилась над своим подопечным. Локон выбился из-под несуразной медицинской шапочки, коснулся его щеки, здоровой, а не той, где был пластырь. От женщины приятно пахло.
Илья почувствовал, как она протирала ему ваткой плечо.
– Это манту? – пошутил он.
– Конечно, – прошептала она и вколола иглу в плечо пациента.
Это у нее получилось ловко и снова безболезненно.
– Помолчите, больной, не смешите меня. Я вообще не должна с вами говорить. Вас очень волнует, что я вам вкалываю?
– Да как-то средне, – признался Илья. – После всего, что со мной было, меня уже ничто не волнует.
– Знать не хочу, что с вами было, – заявила медичка. – Можете ватку подержать? Да, простите, – сообразила она и немного смутилась. – Вы вряд ли это сумеете. Давайте сама подержу.
Ее присутствие было ему приятно. Женщина старательно отводила глаза, но иногда все же бросала на него какие-то отстраненные взгляды. Потом она отодвинулась к тумбе и стала изучать содержимое тонкой папки.
– Вы что там делаете? – Илья нашел в себе силы приподнять голову. – Изучаете инструкцию по эксплуатации?
Медичка сдержанно улыбнулась, стрельнула глазками, потом достала из упаковки таблетку, плеснула в стакан воды из колбы и снова подошла к нему.
Илья не стал бы возражать, если бы она приподняла ему голову, но решил сделать это сам. Заныли кости. Рука онемела, задрожала. Он опустился обратно на не очень пышную подушку.
Так вот и вышло, что женщина все-таки приподняла ему голову. Ткач проглотил таблетку, запил ее водой. Вряд ли это был стрихнин или что-то в этом духе.
Она смотрела ему в глаза и хмурилась. Он, хоть убей, не понимал, что означает этот взгляд, еще не очень отчетливо ее видел, хотя отдельные части лица постепенно обретали четкость. Это было забавно. Словно человек фрагментами возникал из параллельного мира.
– Где я нахожусь? – прошептал Илья, откидывая голову.
Да, его самочувствие улучшилось, но пока не слишком. Он догадывался, что ни о каком очередном побеге речь пока не идет. Нет, Ткач не спешил с этим. Его не били, не глумились, не заставляли работать, а в некотором роде даже лечили. Он лежал на кровати, и обстановка вокруг была вполне приличная.
– Вы в Беленске, – пробормотала медичка, украдкой покосившись по сторонам. – Заовражье, городская окраина. Районная больница номер два. Корпус, в котором мы находимся, когда-то относился к противотуберкулезному диспансеру. Его закрыли лет пятнадцать назад. Здание пустовало. Сейчас сюда привозят для лечения раненых и больных террористов. Вы уж простите, но так вас называют.
– Видимо, не всех сюда привозят, – прошептал Илья. – Слишком много чести тащить сюда всех подряд. Да и накладно, верно? Рискну предположить, что здесь лечат не просто террористов, а тех, в ком заинтересованы ваши власти: офицеров, информированных людей или, скажем, тех, кто пригоден для дальнейшего обмена.
– Я не знаю. – Женщина понизила голос. – Возможно, вы правы. Это не мои проблемы. Я всего лишь медсестра, делаю то, что приказывает доктор Васюкович. Но этот корпус усиленно охраняется, здесь повсюду часовые, войти и выйти без пропуска нереально.
– И вам не страшно здесь работать?
– Есть немного. Но это всего лишь работа. Завтра у меня истекают первые три недели, а заодно и испытательный срок. Я недавно сюда устроилась, обещали приличную зарплату. Это удобно, потому что я живу недалеко.
Видимо, в глазах Ильи было что-то гипнотическое. Она не стала бы такое говорить первому встречному. Но и в ее взорах, становящихся все четче, содержалось нечто такое, что заставляло его забыть о болячках.
– Но вы не волнуйтесь, охрана в здание не заходит, – пробормотала медсестра. – Можете болеть спокойно. Доктор Васюкович придет через два часа, а пока здесь только я и четверо больных. Двое из них очень тяжелы, а другие должны выкарабкаться.
«Надеюсь, я вхожу во вторую категорию», – подумал Илья и спросил:
– Как долго я здесь?
– Второй день. Вас привезли без сознания, вы были сильно избиты, весь в крови.
– Можно вопрос не по уставу? – пошутил Ткач. – Что сказали люди, которые меня привезли? Это очень важно, поверьте.
Женщина боялась с ним говорить. Ей было не по себе.
Она поколебалась и рискнула ответить:
– Они сказали, что вы очень опасный террорист и получили по заслугам. У вас склонность к побегам, иногда вы просто притворяетесь больным, хотя на самом деле здоровы как бык. Начальство распорядилось, чтобы вас подлечили в течение трех-четырех дней, потому что вы офицер и у них имеются на вас какие-то виды. Скажите, это правда?
– Вы насчет моей склонности к побегам? Не волнуйтесь, – успокоил ее Илья. – Если по периметру автоматчики, то я точно никуда отсюда не денусь. Не бойтесь меня, договорились? Даже если я притворяюсь больным, то никогда не возьму вас в заложники. Не надейтесь. Я вообще никогда этого не делаю. Может, вы не поверите, но я всего лишь боевой офицер. Да, я сражался за землю, которую считаю своей. Не хочу, чтобы на ней хозяйничали те мерзавцы, которых я имею полное право называть фашистами.
– Да что вы такое говорите? Какие фашисты? Наши войска воюют против агрессора, он хочет отобрать у нас Донбасс, уже отнял Крым…
– Как-то неуверенно вы это излагаете. – Илья улыбнулся. – Крым ушел своим ходом, потому что Украина за все двадцать с лишним лет независимости так и не придумала, что с ним делать. Эта земля, если вдуматься, никогда и не была украинской. Теперь о том, что касается обыкновенного фашизма. Я уроженец села Рудного. Там живут мои родители и сестра. В селе никогда не было наших войск. Его обстреляла украинская минометная батарея. Били по гражданским. Взорвано много домов, погибли двадцать с лишним человек, столько же раненых. Стреляли по селу сознательно, прицельно. Что же тогда называется фашизмом, если не это? Меня привезли сюда из некоего заведения, расположенного под Беленском. Возможно, вы о нем не знаете, там запретная зона. Это обычный фашистский концлагерь. Звери-надзиратели, скотские условия, издевательства, убийства, непосильный труд на строительстве в Кашланах. Ладно я, офицер, плененный в бою. Но таких там мало. Большинство узников никогда не служили в ополчении. Они ничего не имели против киевского режима, просто попались под горячую руку. Их не судили, не давали сроки. Людей просто бросили в концлагерь, где они теперь умирают от побоев, издевательств и каторжного труда.
– Послушайте, я не хочу знать об этом. – Медсестра резко встала. – Мне плевать, кто и за что воюет. Я просто делаю свою работу.
– Успокойтесь, не уходите, пожалуйста, – взмолился Илья. – Я сам не понимаю, что несу. Давайте будем считать, что я ничего такого не говорил. Как вас зовут?
– Олеся, – сказала медсестра и шумно выдохнула.
– А меня Илья.
– Ладно, мало ли что вы там несете в бессознательном состоянии. – Она нерешительно улыбнулась, села, тут же сделала озабоченное лицо и спросила: – Ваша семья не пострадала?
– Нет. – Ткач покачал головой. – Но рядом жила многодетная семья. Погибли все, кроме маленькой девочки.
Несколько минут они молчали.
Зрение Ильи восстановилось полностью. Перед ним сидела симпатичная молодая женщина с усталым и почти лишенным косметики лицом. У нее были тонкие музыкальные пальчики безо всякого обручального кольца, что ни о чем, конечно, не говорило. Круглые коленки немного подрагивали.
– Ну и как мое самочувствие, Олеся? – осведомился Илья.
Женщина улыбнулась и сказала:
– Я должна у вас об этом спрашивать. Но хорошо, отвечу. Два дня назад вас привезли в ужасном состоянии. Вы были полностью истощены и практически все время находились без сознания. Иногда вы бредили, говорили что-то невнятное: «стреляй», «ложись», всякое такое. Но в целом вы были не буйный. Я пыталась кормить вас жидкой кашей и заставила съесть несколько ложек. Вы, наверное, не очень долго находились в заключении. Мышечная масса отчасти сохранилась, она вас и спасла. Вам сильно досталось. Отбиты ребра, многочисленные гематомы на голове. У нас нет оборудования, позволяющего провести полное обследование, но похоже, что вы сумеете выкарабкаться. Сердце у вас здоровое. Переломов и трещин нет, но в ближайшие недели быстро бегать вы вряд ли сможете. Ваше лицо – это отдельная тема. Его просто не было. Все отекло, глаза заплыли. Сейчас уже лучше. – Олеся смутилась, отвела взгляд. – Думаю, с вами все будет хорошо, если дать вам подлечиться пару месяцев.
– Ну, это вы загнули, Олеся. – Илья грустно улыбнулся. – Столько времени мне не отвалят. От силы пару дней, может быть, три. Потом у моих тюремщиков кончится терпение.
Медсестра молчала, опустила голову. Ткач не мог понять, о чем она думает, что происходит у нее в голове. Он знал ее, в этом не было сомнений! Илья встречался с этой девушкой, причем дважды, и всякий раз при весьма подозрительных обстоятельствах.
Узнала ли она его? Судя по тому, как Олеся себя вела, ее терзали сомнения. Где она видела этого избитого парня, чудовищно опасного террориста?
Он вдруг как-то беспокойно заерзал, стал ощупывать себя под одеялом.
– Я что, без одежды?
– Не совсем. Вы в трусах. – На ее мордашке появилось что-то юмористическое. – То, что было на вас надето, отправилось в стирку и сейчас лежит в шкафу. Это трудно назвать даже обносками. К большому сожалению, мы постирали только их. Вас не смогли.
– От меня воняло? – спросил Илья и сморщился.
– От вас и сейчас не очень-то приятно пахнет, – сказала Олеся. – Простите, Илья, но я только из вежливости не зажимаю нос. Может быть, вам станет легче, тогда ближе к вечеру я провожу вас в душ. Только не говорите об этом доктору Васюкович, хорошо?
– Договорились, Олеся.
«Какие строгие здесь нравы, – подумал Илья. – Слава богу, не стала говорить, что вдобавок к прочим моим недостаткам я еще и не приучен к горшку».
– Простите меня, Илья, – виновато пробормотала Олеся. – Но я не могу сидеть с вами весь день и развлекать разговорами. У меня есть и другие дела.
Илья с сожалением смотрел, как она уходит. Олеся подошла к кому-то из больных, стала поправлять простыню, потом удалилась в коридор, хлопнула дверью.
Он закрыл глаза и уснул.
Когда Ткач пришел в себя день уже клонился к вечеру. На электричестве в бывшем тубдиспансере экономили. Здесь горели только две тусклые лампочки.
Он, смежив веки, смотрел, как санитары в грязных халатах притащили кого-то на носилках, сгрузили на койку. Этот парень был весь в бинтах и не вымолвил ни слова. Над ним склонилась женская фигура в белом халате.
Илья думал, что после этого Олеся подойдет к нему. Нет, она по-прежнему была занята.
Потом состоялось явление доктора Васюкович. Это оказалась полная пожилая женщина с редкими клочковатыми волосами, злая как гадюка. Она что-то недовольно брюзжала, обходя палату, злобно косила глазами по сторонам.
Олеся семенила за ней, робко поддакивала.
– Милочка, если не случится чудо, завтра же вызывайте бригаду. Пусть этого больного увозят куда угодно, хоть на кладбище. Я не намерена держать здесь человека, который все равно умрет, и переводить на него дорогостоящие лекарства. Да и человек ли он? Наверное, вы зря так говорите. Не забывайте, что это враги, а где-то есть наши раненые солдаты, которым не хватает тех же самых лекарств. Смиритесь, деточка. Таков уж парадокс нашего времени. Жизнь сильно подорожала, но по-прежнему ничего не стоит.
Врачиха подошла к его койке, встала, уперев руки в бока, и с брезгливостью его рассматривала. Илья делал вид, что очень плох, лежал не шевелясь, смотрел сквозь доктора затуманенным взором.
Во взгляде докторши сквозила неприкрытая ненависть к москалям. Это при том, что сама она разговаривала на чистом русском языке.
– Надо же, герой, мать его! – заявила врачиха. – Могли бы сразу пристрелить, нечего с ним нянькаться. Докладывайте, Олеся Игоревна, что у нас по этому пациенту.
– Он очнулся, Илона Давыдовна, но очень слаб. Сотрясение головного мозга, тошнота, несколько раз была рвота. Пониженная температура, состояние тяжелое, но стабильное. Множественные гематомы грудной клетки, ушибы мягких тканей. Кровопотеря, возможны внутренние кровоизлияния. Давление низкое, пульс слабого наполнения, возможно, повреждены легкие. Сильное головокружение, боли при движении, одышка. Я ввела больному два кубика дексальгина, он выпил таблетку кеторола.
– Зря переводила добро на это дерьмо, – заявила врачиха. – Могла бы анальгином обойтись. Он должен встать на ноги через три дня, уяснили, Олеся Игоревна? Не нужен нам этот геморрой. Потом пусть забирают и тащат туда, откуда привезли.
– Хорошо, Илона Давыдовна. – Олеся немного побледнела.
Врачиха испарилась. У нее была масса неотложных дел. Олеся выскочила вслед за ней. Илья слышал, как они глухо переговаривались за стенкой.
Несколько минут он лежал без движения, ритмично дышал, потом начал медленно подниматься. Ткач страховался, был готов к сюрпризам. Сначала Илья спустил ноги на пол, широко расставил их, потом начал медленно принимать вертикаль. При этом он одной рукой держался за дужку кровати, другой тащил за собой одеяло, чтобы не мерцать во весь рост в рваных трусах.
– Нет уж, я решительно против, – выкрикнула Олеся, подбежала, схватила его и стала усаживать. – Не хотите лежать, просто сядьте. Не все сразу, Илья.
По всей вероятности, она была права. У старшего лейтенанта закружилась голова, начал расти тот самый пульс слабого наполнения. Молоточки в висках забились с такой частотой, что его бросило в пот. Он сел, рука продолжала сжимать дужку кровати. Предметы перед глазами расплывались и двоились.
– Какой вы торопыга. Не терпится сбежать, да, Илья? – Олеся суетилась, пододвигала стул, выискивала что-то в ящике тумбы. – Предупреждаю сразу: сбежать не удастся. Все выходы с территории охраняются людьми с автоматами. В вашем состоянии вы даже до калитки не дохромаете. Сидите смирно, я сделаю вам укол кордиамина. Он повысит давление и снимет слабость. Только не говорите об этом Илоне Давыдовне, а то опять разгундится. Она категорически против того, чтобы мы тратили нормальные лекарства на… тех, кто лежит в этом стационаре. – Она уколола его в плечо.
Несколько минут Илья сидел неподвижно. Что ж, по крайней мере, он попытался.
Женщина смотрела ему в глаза. Видимо, она могла себе позволить небольшую паузу. Врачиха удалилась, санитары тоже, больным было не до нее, а охрана в лазарет не заглядывала.
Изображение в глазах Ткача перестало двоиться, но оставалось нечетким.
– Мы с вами встречались, Олеся, – прошептал он. – Я видел вас дважды.
Ее глаза сделались большими как озера, руки нервно массировали коленки.
– Два раза? – пробормотала она. – Что-то я не припомню.
– Первый раз я видел вас во сне, – с трудом выговорил он.
Илья прекрасно понимал, что такие слова звучали как полная дикость. Но они были правдой.
– Не сочтите за бред, это было еще до того, как я попал в плен. Приятный сон, который не хотелось прерывать. Цветущий сад, розы, вы. Или другая женщина, но ваша точная копия. Ее лицо отпечаталось в моей памяти как фотокарточка. Странно, правда? Мы очень мило болтали. Ей-богу, не помню, о чем именно. Все это, конечно, звучит так, словно я съехал с катушек. Но нет, психика у меня в порядке. Не думайте, будто мне присущ легкомысленный романтизм.