От жалости к себе у него наворачиваются слезы на глаза, он так и видит себя в образе несчастного влюбленного, с бледным, почти синюшным лицом. Ольга почему-то не просматривается, хотя на карте Таро один влюбленный неотделим от другого, они вместе опускаются на дно. Или взмывают к небесам, чтобы вскорости рухнуть наземь, — так недолговечна бумажная любовь.
Но Алекс никогда не был влюблен в Ольгу и встречаться с ней стал скорее из симпатии и малодушия, а еще для того, чтобы заполнить пустоту внутри. Оставшуюся от прошлых романов и от несостоявшейся дружбы с Лео.
Алекс не был влюблен, тогда откуда эти слезы?
Рок навис не над двумя несчастными — над ним одним. За последние несколько минут он успел представить себя на месте главы местного комиссариата полиции и на месте нового владельца «Carano», вот только и до комиссариата, и до бара еще нужно добраться. «Левиафан» погребен под лавиной, выхода из него нет, а тот, что мог бы возникнуть, охраняет призрак. В ванной комнате висит тело Джан-Франко, в нескольких метрах от Алекса покоится тело Сэба — и толку от него не больше, чем от бармена. Алекс один.
Совсем один.
Мысли в его голове распределяются теперь самым причудливым образом, в них присутствуют теплое и холодное течения. Теплое — то, что может дать хоть какую-то надежду (Алекс жив и пока еще не умирает от холода и удушья, никто не нападет на него, никто не стоит за спиной, зажав в руке тесак). Но слой прогретой воды слишком тонок и держаться на поверхности все сложнее, того и гляди соскользнешь вглубь, в обжигающе ледяной поток, — туда, где в почти свободном полете болтается труп бармена Джан-Франко.
Труп может быть не единственным.
Алексу не удалось проникнуть в одну из комнат, и он совершенно выпустил из виду маленькую дверь под лестницей. Ту, что ведет в подвал.
Надо бы собраться с духом, заглянуть и туда (тут Алекс чувствует, что его захлестывает ледяной поток), — надо бы… Он обязательно сделает это (ноги и руки сводят судороги), он сделает это.
Не сейчас, потом.
Чуть позже, когда изучит дом досконально. Или… разговорит Сэба.
Уф-ф… Теплое течение снова подхватывает его, страх отступает, уличная фотография близнецов — не последняя, хотя и находится в самом конце альбома. Перевернув ее, Алекс замечает пожелтевший незапечатанный конверт. Фотография, которая лежит там, — очень старая, выцветшая, слегка облупившаяся и покрытая пятнами. Целостность резной кромки во многих местах нарушена, нижний левый край оторван.
Меньше всего Алекс ожидал увидеть на этом раритетном снимке Лео. Но это — Лео! Или Себастьян. Кто-то из двух близнецов, вдруг оказавшихся в одиночестве. Лео в форме берсальера, в кителе, перетянутом ремнем, со складным велосипедом за плечами. О том, что это форма именно берсальера, свидетельствует пышное черное перо глухаря, воткнутое в шляпу.
Алекс не может определить точно, сколько лет фотографии, да и держать ее нужно осторожно: того и гляди, рассыплется в руках. На обратной стороне обнаруживаются бледные следы надписи, но как бы ни напрягался Алекс, как бы ни тыкал в нее лучом фонарика — надпись совершенно нечитабельна.
Остается только строить догадки. Первое, что приходит на ум: берсальер со снимка — дед или прадед обоих близнецов, ничем другим поразительное сходство с ними не объяснишь.
Сунув фотографию обратно в конверт, а конверт — в альбом, Алекс пробежался пальцами по корешкам книг на полке — в поисках очередного семейного альбома. Или чего-то еще, что могло бы пролить свет на нынешнее плачевное состояние Себастьяна. Истории болезни, например. Полных отчаяния дневниковых записей кого-то из братьев. Последнее маловероятно; подвижный, как ртуть, Лео не стал бы тратить время на ведение личного дневника, он слишком торопится жить. Метеостанция, собака, больной брат, «Левиафан» как часть сурового горного пейзажа, — все это требует постоянного напряжения сил, особенно растение-Себастьян, за которым нужен вполне профессиональный медицинский уход.
Тут уж не до дневников.
Полка забита узкоспециальной литературой, так или иначе относящейся к нынешней работе Лео: несколько научных брошюр по климатологии, толстенный том с надписью «Атмосфера» на корешке, свод каких-то таблиц, графики, художественно-публицистический сборник «В поисках ветра», далекая от художественности книга «Радары и сонары» и множество других материалов, связанных с циклонами, антициклонами, влагообменом, циркуляцией воздуха и атмосферными фронтами. Ни на одной из фотографий близнецы не были замечены с книгами. С чем угодно — с румпелем, штурвалом, компасом, поводьями, леерами и тросами, ружьями для подводной охоты, — только не с книгами. А тут, пожалуйста, самый настоящий филиал научной библиотеки!
Алекс наугад вытащил сброшюрованный талмуд с угрожающим названием «Взаимосвязь вариаций концентрации ядер конденсации и облачного спектра» и углубился в его изучение. Но через полминуты у него разболелась голова от обилия малопонятных терминов и колонок с цифрами, — и как только Лео разбирается в них? А он разбирается: об этом свидетельствуют многочисленные подчеркивания и пометки красным на полях, уйма вопросительных и восклицательных знаков. Ничто из прошлой (фотографической) жизни Лео не предвещало столь бурного увлечения наукой. Может быть, на Лео так повлияла болезнь Себастьяна? Но тогда логичнее было бы предположить, что он займется не метеорологией, а медициной.
Алекс готов размышлять о чем угодно, забивать себе голову любыми предположениями относительно близнецов; он даже готов вникнуть в «вариации концентрации ядер конденсации» — лишь бы отстраниться от «Левиафана».
От скорбной реальности, в которой оказался.
Скорбная реальность требует от него немедленных действий, поисков выхода из ситуации, перемещений по дому, наконец. И самое время признаться себе, что ему страшно: страшно выйти за пределы мансарды, спуститься вниз — к трупу Джан-Франко, вещам Кьяры и запертой комнате. Спуститься еще ниже — к погасшему камину, пустому арсеналу и подвальному помещению. Один раз он собрался с силами и попытался выбраться — ничего из этого не получилось, хорошо еще, что его не завалило снегом в тоннеле и призрак в какой-то момент отказался от преследования. Алекс вернулся в мансарду за секунду до того, как тоннель перестал существовать, щелкнул замком на оконной раме — как будто замки могут служить преградой для призраков.
Теперь Алекс склонен думать, что темная фигура с отсеченной головой была плодом его воображения. Это неудивительно, учитывая все происшедшее, учитывая дурную славу «Левиафана» и мрачный антураж — чего стоит одна картина с пойманной русалкой!
Так и есть, призрака не существует, в наличии только мрак и пока еще неявный холод. Но совсем скоро станет холодно по-настоящему, и Алексу придется что-то предпринимать. Спускаться вниз, растапливать камин, перетаскивать туда несчастную и почти невесомую тушку Себастьяна. Да-да, Алекс обязательно сделает это. Он не оставит Себастьяна в одиночестве, потому что не чужд состраданию, — таким его воспитали родители. На своенравную Кьяру родительских сил не хватило, так что все их (особенно мамины) усилия сосредоточились именно на Алексе.
Он не был против, он — хороший сын и мягкий, уступчивый человек, жаль только, что в комплекте с состраданием шли и другие, не слишком блестящие качества: слабоволие и трусость. Конечно, Алекс пытается бороться с недостатками, и до сих пор это у него получалось. Не далее как вчера вечером он отправился в опасное путешествие по первой просьбе Лео, он не побоялся подняться на вершину. Не побоялся остаться в доме даже тогда, когда почуял неладное.
Но теперь запас его душевных и физических сил на исходе.
Лучше уж думать о том, что с минуты на минуту появятся спасатели. С часу на час; опасения, что ему может не хватить воздуха, не оправдались. Во всяком случае, приступов удушья он не ощущает, просто старается не дышать полной грудью. Все свечи потушены, все — кроме одной, она освещает Себастьяна и его кресло.
За то время, что Алекс изучал альбом, никаких подвижек не произошло. Ни единого намека на то, что Себастьян понимает происходящее. Но стоит Алексу всего лишь бросить взгляд на больного, как он снова втягивается в уже возникавшую в его сознании реальность: реальность пересеченной местности, колючих кустарников и смрадных пустошей. Реальность старого дома, чья заброшенность вовсе не так очевидна, какой кажется на первый взгляд.
Алекс снова нос к носу сталкивается с закупоренными окнами, в глубине которых маячит силуэт живущего в доме. Увидеть его довольно проблематично, можно лишь почувствовать. Вот и сейчас Алекс каким-то седьмым (а может, десятым или двадцать пятым) чувством ощущает: живущий в доме наблюдает за ним. Но выманить его из укрытия невозможно.
— Вас зовут Себастьян, ведь так? Я — друг Лео и прибыл сюда по его просьбе. Ну да… Кажется, я это уже озвучивал.
Никакой реакции.
— Ситуация у нас, честно говоря, не фонтан, — сдаваться Алекс не собирается. — Дом накрыло лавиной. Когда прибудут спасатели — неизвестно. Куда подевался Лео — тоже. Может, вы знаете, куда он подевался?
Никакой реакции.
— И моя сестра… Она приехала сюда по приглашению вашего брата. Ее зовут Кьяра. Вы не знакомы?
Никакой реакции.
Единственный известный Алексу паралитик — синьор Марчелло, муж тети Паолы. Алекс пытается вспомнить, что рассказывала о несчастном тетя Паола. Кажется, он слег после тяжелого инсульта, и, несмотря на все усилия жены и интенсивное лечение, двигательные функции синьора Марчелло так и не восстановились. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но при этом (по словам тети Паолы) был вздорным и желчным, болтал без умолку, все время поучая домашних, и выпил из них немало крови, прежде чем преставился. Впрочем, болтал без умолку он не всегда: мог обидеться на любой пустяк и не разговаривать целыми днями. Так же синьор Марчелло, несмотря на плачевное состояние, умудрялся плести интриги, ссоря домочадцев и настраивая их друг против друга.
Подлая душонка, — в таком духе выразилась о синьоре Марчелло мама, а ведь он не всегда был таким. До приключившегося с ним несчастья синьор Марчелло слыл почтительным сыном, прекрасным мужем, заботливым отцом. Человеком порядочным, бесхитростным и щедрым. Но стоило нагрянуть болезни, как характер его кардинально изменился. Всему виной зависть к тем, кто может свободно передвигаться, и неумение достойно нести свой крест, — так считала мама.
— Никто не знает, как мы поведем себя в аду, — тете Паоле не хотелось ссориться с лучшей подругой, но и промолчать она не могла. — А для Марчелло все случившееся — ад. Разве не так, дорогая?
— Так-то оно так, — соглашалась мудрая мама. — Но это вовсе не значит, что нужно тянуть за собой в этот ад всех, кто на глаза попадется.
Так оно, собственно, и произошло в самом финале жизни синьора Марчелло, при котором ни мама, ни тем более Алекс не присутствовали. За несколько часов до кончины муж тети Паолы впал в самое настоящее безумие: он кричал без передышки, грязно ругался, перестал принимать лекарства (уверяя, что его хотят отравить) и так и норовил плюнуть в лицо любому, кто подходил к нему ближе, чем на метр. Если бы он мог владеть хоть частью своего тела — рукой или пальцами, эти пальцы обязательно потянулись бы к ни в чем не повинному горлу родных и постарались бы замкнуться на нем. «Я умру, — подвизгивал синьор Марчелло. — Но и вас, сволочей, здесь не оставлю, прихвачу с собой хоть парочку, даже не сомневайтесь!»
Совсем иначе все сложилось с тетей Паолой, которая пережила собственного мужа на семь лет и умерла от рака молочной железы. Последние недели ее жизни были наполнены нестерпимой болью, но она держалась мужественно, ни разу не пожаловалась и, как могла, старалась утешить растерянных детей. Мама, срочно выехавшая в Виареджо и проведшая несколько дней у постели умирающей, говорила потом, что такого мужества и самообладания перед лицом смерти она не видела никогда. И вряд ли когда-нибудь увидит.
Она — святая, примерно так выглядел общий вердикт.
Несмотря на тяжкий недуг и полную обездвиженность, непохоже, чтобы Себастьян умирал.
Возможно, он давно умер именно как Себастьян — яхтсмен, дайвер, гонщик, парашютист, лихой наездник, брат своего брата, половина целого. Да и самого целого, воспетого в фотографиях, больше не существует. Но Лео как-то удалось справиться с ситуацией: Алекс не видел его мрачным, потерянным, чересчур задумчивым. В нем не было и намека на скорбную тайну, напротив, он излучал уверенность и полное довольство жизнью. А о его самодостаточности и говорить не приходится.
А ведь Алекс наслышан о том, как ведут себя близнецы. Этому была посвящена не одна телевизионная передача, где подробно объяснялось, что связь между близнецами намного крепче, чем связь между просто братьями и просто сестрами. Она затрагивает очень тонкие ментальные сферы, и иначе, как чудом, ее не объяснишь. Даже будучи разлученными в детстве (случается и такое), они женятся на похожих женщинах, совершают похожие поступки и похоже ведут себя в разных жизненных ситуациях. Стоит одному из них обжечь руку где-нибудь в Тренто, как у другого, находящегося в Больцано, тут же возникает покраснение, а то и болячка — на том же самом месте, на той же самой руке. И даже если одного из близнецов переместить, к примеру, в Порту — результат не изменится.
Этот нехитрый пример особенно потрясает Алекса.
Наверное потому, что связь между ним и Кьярой никогда не была достаточно крепкой. Несколько лет назад она перенесла на ногах тяжелый грипп и чуть не умерла от осложнений, а Алекс ничего не почувствовал. Жил своей собственной, ничем особо не омрачаемой жизнью, а о болезни сестры узнал лишь спустя полгода, в разговоре с мамой.
Мы не хотели волновать тебя, — сказала мама.
А один из близнецов (если с другим случается нечто экстраординарное) начинает смутно волноваться сам по себе, без всяких видимых на то предпосылок. И без всякого GPRS он может примерно определить местоположение второго из тандема и определить, все ли с ним в порядке или — не дай Бог — никакого порядка нет и нужно экстренное вмешательство. Даже обзаведясь семьями и наплодив детей, близнецы остаются самыми близкими людьми. Информация, которую они получают друг от друга, не всегда линейна, она может быть зашифрована в снах и видениях; во всем том, что принято называть знаками судьбы.
Наверное, близнецы, выступая единым целым, не чужды экстрасенсорике.
Алекс не особенно верит в экстрасенсов и даже позволяет себе иронически улыбаться, когда видит на экране телевизора какую-нибудь femme fatal, опутанную дешевыми оберегами и амулетами, с ящерицей на плече, со стеклянным шаром судьбы в руках. Но сейчас, попав в непростую ситуацию, он не отказался бы от ее услуг. От чьих угодно услуг, пусть только скажут, что ему делать. Где искать Лео, а следовательно, и Кьяру. И как выбраться из западни.
Если бы Себастьян оставался тем, кем он был раньше (яхтсменом-дайвером-далее-по-списку, но прежде всего — дееспособным братом Лео), можно было бы обратиться за помощью к нему. Вот черт, Алекс уже обращался за помощью! — колотился в дверь дома на пустоши, бросал камешки в стекла. Результат нулевой.
Раздавленный болезнью, Себастьян мог стать синьором Марчелло (подлой душонкой), а мог стать тетей Паолой (святой). Но не исключен и третий вариант, именно его Алекс видит сейчас перед собой:
Себастьян больше не Себастьян. Он — мумия.
Растение.
Глупо кормить себя сказками о живущем в доме, там, внутри, никого нет. А есть только это растение, выставленное на подоконник.
Алексу только показалось, или мумия пошевелилась?
Это не поворот головы, не взмах рукой — что-то гораздо более неуловимое. Должно быть, Себастьян моргнул или облизал губы кончиком языка.
— Хотите пить, Себастьян?..
Алекс — сама услужливость, не дожидаясь ответа, он бросился за ширму, в больничный закуток. И тут же обнаружил искомое: небольшой керамический поильник с водой. Примерно такой же, только другого цвета, стоял у кровати синьора Марчелло.
Вернувшись к креслу, Алекс осторожно приложил носик поильника к губам Себастьяна. Поначалу никакой реакции не возникло, губы несчастного даже не подумали разомкнуться. Что делать теперь — попытаться влить воду в глотку насильно? Что в таких случаях делала тетя Паола? А Лео? Может быть, Себастьян вообще не хочет пить. Может быть, ему просто холодно… Хотя нет. Если он не ощущает собственного тела, то вряд ли почувствует и холод.
Пока Алекс размышлял, в намертво склеенных губах мумии образовалась щель. Достаточная для того, чтобы просунуть в нее керамический отросток. Слегка нагнув поильник, Алекс пронаблюдал за перемещением воды в горло: глоток, еще один и еще. Глотки сопровождало легкое пощелкивание, шея Себастьяна напряглась, кадык дернулся, и Алексу вдруг стало до слез жалко несчастного парня.
— Так лучше? — спросил он после того, как Себастьян сделал еще пару глотков. — Что-нибудь еще?..
Ответа снова нет, но Себастьян стал хотя бы моргать. Пусть и изредка. Помнится, до авантюры с тоннелем Алекс сожалел, что при нем не оказалось комиссара Рекса, чтобы направить его к маленькой, свободно болтающейся дверце, устроенной в большой двери специально для животных — где-то на задворках дома. Если нет собаки, может, и кошка сгодится?
— Что случилось с Даджи, Себастьян?..
Ай, да Алекс, до чего он хитрый и ловкий! Даже Кьяра, давно и плотно сотрудничающая с полицейскими кругами Вероны, не смогла бы придумать лучшего вопроса, чтобы разговорить мумию. Судя по тому, как спокойно сидела Даджи на руках у близнецов, она была любима. Она была членом семьи (вписывать в фотографию имя посторонней кошки никому и в голову не придет). Так что Сэбу и Лео повезло намного больше, чем Алексу, у которого никогда не было домашних любимцев. В жизни Алекса имела место лишь случайно встреченная живность. Мертвый ястреб, мыши-полевки, полуобглоданный труп лисенка, даже парочка жуков с жесткими надкрыльями — Алекс в любую минуту может вызвать в памяти всех этих, малознакомых ему персонажей. В мельчайших патологоанатомических подробностях.