— Вы кто? — очень удивился он.
Ручкин испугался, что сейчас церемонию представления придется повторить сначала. Но ученый неожиданно произнес:
— Ах да, вспомнил. Так вы хотите знать, что за товар я продал Снайперу? Пойдемте. Это у меня лежит вот в этом углу, вот тут.
И он засеменил в угол лаборатории, где в пластиковом ящичке лежали аккуратные трубочки, завернутые в цветастые фантики, напоминающие детские конфетки.
— Такие маленькие? — не удержался от восклицания Ручкин.
— Хм, — нахмурился профессор. — Одной этой конфетки достаточно, чтобы поднять на воздух небольшую легковую машину. А десятка хватит, чтобы поднять на воздух целый жилой квартал.
— И сколько из них взял Снайпер? — спросил у профессора Ручкин.
— Он попросил парочку, — сказал профессор. — Но потом передумал и сказал, что пусть будет три. Для верности.
— А тут у вас что? — спросил Ручкин, указывая на соседний ящик, где лежали такие же «конфетки».
— Это так! Баловство, — хмыкнул профессор. — Внук попросил сделать.
— Внук? — ужаснулся следователь. — А сколько лет внуку?
— Будет десять, — с гордостью сказал профессор. — И это ему салют на день рождения.
— Что? — удивился Ручкин. — Салют? Какой салют?
— Ну да, петарды, — пояснил профессор. — Я не доверяю китайцам в этом вопросе. Очень уж большой поток. Трудно уследить за качеством продаваемых в магазине салютов. Поэтому сделал ко дню рождения Вовочки свой собственный салют. Уверяю вас, в небе все просто будет цвести разноцветными огнями.
— Салют, — пробормотал Ручкин. — Надо же. А вы не боитесь держать их рядом?
— Это абсолютно безопасно. Без детонатора, разумеется, — рассмеялся профессор, но неожиданно смех застрял в его горле, словно он им подавился.
Закудахтав, профессор кинулся к ящикам и, вытащив из каждого по одной конфете, судорожно развернул их и принялся изучать. Кажется, результат его совсем не порадовал. Лицо профессора побледнело, покрылось холодным потом, и он прошептал:
— Ах, паршивец! Ремня тебе хорошего, а не салюта!
— Вы это о ком? — изумился Ручкин.
— Мой внук! — простонал профессор, опускаясь на стул. — Малолетний хулиган. Он был у меня. Видимо, с намерением стащить несколько петард. И ведь стащил, паршивец! Да еще поменял местами ящики. О боже! А я-то еще не поверил своей жене, когда она рассказывала, что к нам прилетали инопланетяне и все небо окрасили в зеленый и красный цвета. Господи, какой же я дурак! Это же были мои петарды. Они же взрываются почти бесшумно.
— Когда это было? — живо спросил у профессора Ручкин.
— Когда? Да в тот день, когда приходил Снайпер, и было, — вздохнул Профессор. — У Вовочки в классе объявили карантин по гриппу. Двадцать три из двадцати девяти детей захворали. А оставшихся отправили по домам. Вовочка не заболел, но родители отправили его к нам. Они оба работают, им не хотелось, чтобы мальчик оставался целый день без присмотра. Вот Вовочка и приехал к нам погостить. Моя жена в тот день тоже что-то неважно себя чувствовала, и мне пришлось взять Вовочку к себе. В лабораторию.
— И что? — спросил Ручкин, видя, что профессор умолк.
— Он все время ныл, что ему скучно, — произнес профессор. — Я дал ему сначала вырастить кристалл, потом показал, как можно вскипятить воду без огня, потом еще показал какие-то немудрящие фокусы. А потом пришел ваш Снайпер, и мне стало не до Вовочки. Я отвлекся на посетителя, а Вовочка исчез в углу, где у меня хранились петарды.
— А ребенок знал, что там лежит?
— Конечно, — кивнул профессор. — Первые петарды мы испробовали уже на Новый год. А Вовочка как раз гостил у меня в декабре. Так что про петарды он уже все знал. Я не умею долго хранить секреты.
— А что было потом?
— Потом в этом углу раздался шум, словно что-то упало. Но когда я пришел, то уже все было в порядке. А Вовочка сидел в уголке и играл вязким металлом. Вон он тут лежит. Видите?
И профессор показал на какой-то клубок, который на ощупь и в самом деле напоминал металл, но только был странно мягким.
— Сидел и плел из него всякие штуки, — заломил руки профессор. — Я еще тогда подумал, какой у меня замечательный внук. Уселся в уголке и не мешает взрослым разговаривать. А он, паршивец, мало того, что стащил у меня несколько петард, так еще и коробки поменял местами.
И профессор возмущенно засопел носом. Но внезапно он замолчал.
— Постойте-ка! — воскликнул он. — Но ведь это получается, что я продал Снайперу вместо взрывчатки петарды, которые сделал для моего Вовочки.
— Что? — удивился Ручкин. — Вы не ошибаетесь? Что-то я вас не понимаю.
— Молодой человек, я рассеян, но свои ошибки готов признать. Я дал Снайперу товар из той коробки, где лежали петарды, полагая, что даю ему взрывчатку.
Ручкин с недоумением посмотрел на совершенно одинаковые обертки, в которые были завернуты петарды и трубочки настоящей взрывчатки, и спросил:
— Но почему вы завернули их в одинаковые обертки? Это же опасно! Можно легко перепутать.
— Какие обертки мне принесли, в те и завернул, — сердито ответил профессор. — В тот момент я не придал этому большого значения. Видите ли, у меня все стоит по порядку. В лаборатории я работаю один. И всегда помню, что и где у меня находится. Слева взрывчатка, справа стоял такой же ящик, где хранились петарды. Откуда мне было знать, что Вовочка поменяет местами эти коробки?
— Но разве вы со Снайпером не проводили проверку товара? — спросил Ручкин.
— Конечно, нет! — возмутился профессор. — Мое имя достаточно известно. Никто не сомневается в том, что я могу подсунуть некачественный товар.
— Тогда я ничего не понимаю, — вздохнул Ручкин.
— Скажите, а можно нам поговорить с вашим внуком? — спросил Борода.
— Сделайте одолжение, — кивнул профессор. — Мне и самому не терпится с ним побеседовать. Сейчас приведу негодника.
Он направился к выходу, но на половине дороги остановился. И, обернувшись к Ручкину и Бороде, сказал в некотором замешательстве:
— Но только, молодые люди, я вас умоляю, ничего тут не переставляйте и вообще не трогайте. В некоторых колбах от сотрясения может выпасть осадок, который приведет к губительным последствиям для всего эксперимента. Да и вообще к губительным последствиям.
Напуганные следователь и Борода тихо простояли на одном месте, опасаясь шевельнуться, пока не послышались два голоса. Через несколько секунд в лаборатории появился внук профессора. Кинув один взгляд на рыжую веснушчатую физиономию, Ручкин понял, что этот шкет был способен и не на такие подвиги, как поменять местами в лаборатории дедушки взрывчатку с петардами.
Через пять минут жесткого прессинга юный шкодник не выдержал и сознался в содеянном. Да, он стащил у дедушки несколько петард. Ему не терпелось их опробовать, а до Нового года было еще так далеко! Но когда он вытаскивал петарды, то случайно впопыхах уронил ящик. К счастью, он успел его подхватить, но тут услышал, что дедушка с его гостем идут к нему, и запаниковал. А запаниковав, сунул ящик на ближайшее свободное место, а вовсе не туда, где он должен был стоять. И промолчал, когда дедушка отсчитал своему гостю из коробки три фантика, в которых были завернуты вполне безобидные петарды.
— Откуда я знал, что ему нужна взрывчатка, — косясь в сторону, ныл Вовочка. — Может быть, он своим детям решил подарок сделать?
В ответ он получил от дедушки подзатыльник и обещание оттаскать его за уши, если будет еще хулиганить.
— С одной стороны, мне все ясно, — пробормотал следователь. — Взрывчатки Снайпер не купил, а купил вместо нее петарды. Но с другой стороны, теперь я совсем ничего не понимаю. Почему же тогда взорвался самолет, на котором летел Карен? И зачем Снайпер в это время тоже ездил в Европу? И главное, что же он там все-таки делал на протяжении двух дней? Встречался со своей любовницей?
И стоило ему произнесли эту фразу, как следователь вдруг почувствовал настойчивое желание побеседовать со вдовой погибшего в авиакатастрофе музыканта.
Тем временем подруги уже стояли на пороге квартиры Луизы. Вдова Карена открыла им сразу же, едва раздался звонок. Но на этот раз женщина вместо кокетливого пеньюара была одета в какие-то мрачные траурные одеяния. Лицо без косметики смотрелось старше. Да и сама она как-то подурнела. Впрочем, распухший нос, красные глаза и воспаленная от соленых слез кожа еще ни одну женщину не красили. Факт, с которым подруги уже недавно сталкивались.
— Вы снова к нам? — без тени восторга спросила у подруг Луиза. — Вы что-то забыли в прошлый раз уточнить для своей работы?
Подруги согласно кивнули.
— Что ж, проходите, — вздохнула Луиза, явно продолжая считать подруг журналистками. — Свекровь сейчас в больнице, так что мы можем поговорить совершенно спокойно.
— Вы снова к нам? — без тени восторга спросила у подруг Луиза. — Вы что-то забыли в прошлый раз уточнить для своей работы?
Подруги согласно кивнули.
— Что ж, проходите, — вздохнула Луиза, явно продолжая считать подруг журналистками. — Свекровь сейчас в больнице, так что мы можем поговорить совершенно спокойно.
— А что с ней?
— Да все Марат, — махнула рукой Луиза и для верности пояснила: — Это брат Карена. Скажу вам откровенно, но только, конечно, не для печати. Марат хороший парень, но заядлый игрок. И вечно проигрывает больше, чем выигрывает. А мать с удивительным постоянством находит средства и выплачивает его долги. Карен даже в страховке указал, чтобы матери не выплачивали всю ее целиком, а только проценты или небольшими частями. Знал, что иначе Марат вытянет из нее все и сразу. А вчера Марат появился у нас дома. О чем-то долго советовался со свекровью. А сегодня она вдруг заявила мне, что едет в больницу.
— А Марат?
— Он ушел еще раньше, — со вздохом сказала Луиза. — Забрал свои вещи, которые у нас оставлял, и ушел. А свекровь помчалась следом. Уверена, что продаст еще что-то из своих украшений или возьмет деньги из банка, если они у нее еще, конечно, остались.
— А кому достанутся деньги, если мать Карена вдруг скоропостижно скончается еще до того, как успеет отдать Марату все свои деньги? — спросила Мариша.
— Мне, но только в том случае, если я до конца останусь верной памяти Карена, не выйду во второй раз замуж и буду жить в одной квартире с его матерью и ухаживать за ней, — тихо ответила Луиза.
Подруги переглянулись. Что ж, теперь по крайней мере стала ясна причина нежелания Луизы съехать на отдельную квартиру и зажить в конце концов своей собственной жизнью. Видимо, они со Снайпером решили, что старуха долго не протянет. Или же …
— Так что вы хотели у меня спросить? — перебила мысли подруг Луиза.
— А почему вы снова в трауре? — спросила у нее Инна.
— Я потеряла близкого человека, — ответила Луиза. — Но он не имеет никакого отношения к вашей статье. Поэтому не будем о нем говорить.
— Думаю, что, напротив, нам следует о нем поговорить. Вы ведь имеете в виду Глухова Сергея по прозвищу Снайпер? — в упор спросила у Луизы Инна. — Его вы оплакиваете? Ради него надели траур? Так же, как прежде оделись в черное после смерти Славы?
— К-какого Славы? — прошептала Луиза побелевшими губами. — К-кто вы вообще такие?
— Не важно, кто мы такие, — ответила Мариша, выдвинувшись словно таран вперед. — Достаточно того, что мы осведомлены о вашей с Кареном личной жизни, верней, об отсутствии таковой между вами.
— Боже мой! — прошептала Луиза и лишилась сознания, рухнув на пол.
Причем грохнулась она вполне реально, ударившись головой о плинтус. Ничего картинного в ее обмороке не было, как и в той зеленоватой белизне, покрывшей ее шею, руки и даже лицо в тех местах, где оно не расплывалось неровными красными пятнами, выступившими от слез.
— Слушайте, ей совсем худо! — испугалась Юлька. — Она зеленая, словно тина!
— Черное вообще бледнит, — цинично заметила Мариша, но тем не менее первой помчалась на кухню и притащила оттуда нашатырный спирт и воду.
От нашатыря Луиза мигом встрепенулась и попыталась принять сидячее положение. Ей это не вполне удалось, после обморока она была еще очень слаба. Так что подругам пришлось дотащить ее до кровати, уложить, дать воды с валидолом и начать экстренную психотерапию, потому что женщина, глядя на подруг, тряслась словно в ознобе.
— Луиза, мы полностью на твоей стороне, — сказала Мариша, перейдя на «ты». — Милиции мы тебя сдавать не собираемся. Ваши разборки с Кареном нас не интересуют. Он очень плохо с тобой обращался, это мы знаем.
— Ужасно, — кивнула Луиза, и глаза ее сверкнули. — Он со мной обращался просто ужасно! Нет таких слов, чтобы описать все унижения, которым он меня подвергал! И вообще он был подлый человек. Показушник и мерзавец! На людях он якобы души во мне не чаял. А стоило нам остаться вдвоем, начинал оскорблять меня. А если я что-то решалась возразить, то у него начиналась истерика, он визжал, вцеплялся мне в волосы и даже бил. Иногда и ногами.
И она зарыдала.
— Действительно, мерзавец! — согласились с ней подруги, с жалостью глядя на рыдающую женщину.
— Да еще как мерзко себя вел! Не скрывал от меня, что он педик и предпочитает моему обществу мальчиков. Мне даже начинало казаться, что он меня просто ненавидел. Но я была ему нужна для того, чтобы изображать видимость благопристойности. Поэтому и терпел в своем доме.
— Могла бы и уйти, — буркнула Мариша.
— И остаться без копейки денег? — воскликнула Луиза. — Я вышла замуж, когда мне не было еще двадцати лет. Сейчас мне уже значительно больше тридцати. Никогда в жизни я не занималась ничем, кроме домашнего хозяйства. И потом, у нас в семье никто и никогда не разводился. Я один раз заикнулась отцу, что хочу уйти от Карена. Так отец с матерью пригрозили, что отрекутся от меня и даже проклянут, если я это сделаю. Отец сказал, что разведенная женщина — это позор для всей семьи. И он даже думать мне запретил о разводе.
— А твоя мать? Разве она не понимала, как тебе тяжело жить с таким мужем? С человеком, который пренебрегает тобой?
— Она провела со мной беседу на тему о том, что замужней женщине приходится получать от мужа не только розы, но и шипы, — всхлипнула Луиза. — И я даже не могла ей сказать, что Карен «голубой»! Она бы мне просто запретила говорить об этом. Я один раз заикнулась, но она так кричала на меня, чтобы я держала язык за зубами, что я просто замолчала. Мои родители больше всего на свете боятся, что про них будут плохо говорить. В какой-то степени они еще большие показушники, чем был Карен. Это они посоветовали мне завести любовника. По их мнению, любовник, конечно, при условии, что про него никто не знает, — это все же не такой позор для женщины, как развод.
— И ты, последовав совету своих родителей, познакомилась со Славой? — спросила у Луизы Инна.
— Ну да, — кивнула Луиза. — Раз уж вы все знаете, что теперь скрывать? Вы ведь, я так понимаю, не из журнала? И никакой статьи про Карена писать не собираетесь?
— Нет, — помотала головой Мариша. — Просто мы были на том острове, где убили Снайпера. И видели трех человек, каждый из которых мог быть его убийцей. А теперь ищем следы этих людей. И вот вышли на тебя.
— Что-то в этом роде я и предполагала, — пробормотала Луиза. — Следователь говорил мне, что тело Сережи нашли по указанию каких-то девушек. Так, значит, это были вы?
Подруги молча кивнули. Луиза тоже молчала.
— Как странно иной раз складываются обстоятельства, — наконец произнесла она. — Если бы Карену не вздумалось в тот мой день рождения проявить ко мне толику внимания, то, может быть, ничего бы и не случилось. Мы бы так и жили. Он, тайком встречаясь со своими мальчиками, а я тайком встречалась бы со Славой.
— А что изменилось в тот день? — полюбопытствовала Мариша.
— Карену захотелось быть ко мне добрым, — хмыкнула Луиза. — Этакая снисходительная жалость к дурочке-жене, готовой безропотно сносить от мужа все оскорбления. Он завел разговор, как же мне, бедняжке, наверное, тяжело живется без мужского внимания. А потом заявил, что, в общем-то, я никогда не отличалась особым темпераментом. Он так и сказал мне: «Чего там, ты же в постели холодная, как лягушка». И как только он произнес эту фразу, у меня в голове словно что-то взорвалось. Я влепила ему пощечину и заявила, что он понимает в женщинах не больше, чем я в изготовлении подводных лодок. И еще я ему сказала, что у меня есть любимый мужчина. И мы с ним встречаемся и очень-очень счастливы. Я так ему и сказала: мол, не думай, пожалуйста, Карен, что я буду терпеливо сносить твое пренебрежение. И еще я ему сказала, что я его никогда не любила, а сейчас, поняв, каким должен быть настоящий мужчина, и вовсе презираю. И раз уж он теперь все знает, то я перестаю скрывать свой роман. И плевать я хотела на его репутацию. Сказала, что и так на его репутацию я потратила больше десяти лет своей жизни и больше не намерена играть в эту дурацкую игру.
— А что Карен?
— Ну, сначала он задумался, — сказала Луиза. — Никакого гнева не проявил. И очень спокойно поинтересовался у меня, кто же мой любовник. И взбесился он лишь после того, как узнал, что Слава — циркач.
— Взбесился?
— Не то слово! — кивнула Луиза. — Он просто взвыл от бешенства. Дал мне пощечину. Дома мы были одни, гости должны были прийти поздней. Так что он мог позволить себе разойтись. Я даже думала, что он меня просто прибьет. Но побить сильно он меня при всем своем желании не мог, ведь был мой день рождения, скоро должны были прийти гости. Как это возможно? Жена музыканта и вдруг выходит к гостям с синяком под глазом. А убивать он меня тоже не решился, но, я думаю, вовсе не из-за каких-то теплых чувств ко мне или жалости. Просто он опять же подумал, что моя смерть может повредить его репутации. А за свою репутацию Карен трясся больше всего на свете. На ней не должно быть ни пятнышка.