— А интересам народа?
— Я уже говорил, что государство-это народ и его хозяйство, — упрямо повторил Стил.
Я решил не продолжать спора. Еще не время. И спросил примирительно.
— А ваши консерваторы-«джентльмены», вероятно, не возражали бы против Мердока?
— Возможно. Но мы сдержим и Мердока и Донована. — Кто это Донован?
— Глава левых. Они еще называют себя марксистами. До сих пор не могу понять это слово. У них даже язык какой-то чудной. Классовая борьба, производительные силы, производственные отношения, прибавочная стоимость.
Я не возражал сенатору, только спрашивал.
— А какова роль президента?
— Глава победившей на выборах партии становится одновременно и главой государства. За истекшие полстолетия на этом посту были многие, в том числе Фляш и мой отец. А Донован — прямой отпрыск Фляша.
Я невольно вспоминаю Фляша, подпольщика. Именно ему и досталась та пачка книг, которую я положил на грань двух миров — галактического, откуда мы вернулись на Землю, и нашего, земного, где мы только что очутились. Ведь среди этих книг был и краткий философский словарь, и однотомная энциклопедия, и учебник политической экономии для советских вузов. О них было достаточно материала, чтобы уяснить себе сущность капитализма и социализма, их экономики и политики. Может быть, марксизм «доновановцев» и грешит вполне понятными ошибками, но не знать о нем они не могут. Однако подробно расспрашивать Стила о левом крыле популистов я не стал. Его могло насторожить мое любопытство.
— Почему популисты почти всегда побеждают на выборах? Мелких хозяев больше, чем крупных? — Так прозвучал мой новый вопрос к сенатору.
Он ответил не сразу, чуть-чуть подумал и отрицательно покачал головой.
— Не потому. Конечно, за нас голосуют батраки и мастеровые — их ведь много, хотя заводчики в своем районе вкупе с цеховыми старостами умеют протащить своего депутата. Но любой фермер-хозяин, независимо от того, сколько у него земли и скота, всегда за нас. Мы страна аграрная — аграрии и у власти.
— Значит, законы, выгодные промышленникам, проваливаете?
— Невыгодные для нас — да!
— Например?
— Ну если, скажем, требуются государственные кредиты на постройку нового завода или железной дороги. И если при этом они не так уж нужны фермерам и промысловикам. Вот и проваливаем — у нас даже без левых две трети в сенате.
— Так вы же тормозите прогресс. Я видел ваши сельскохозяйственные машины. На Земле это древность. На лошадях у нас сто лет назад пахали и боронили.
— Самоходные машины есть и у нас. Только производить их невыгодно. Чего-чего, а лошадей здесь хватает.
— И на улицах газовые фонари, как пятьдесят лет назад?
— В центре Города провели электричество, а на окраинах — газ. Кому нужен такой прогресс, если он втрое дороже. Может, и впятеро. Построили, что необходимо, а на ветер фермер деньги бросать не будет. Понадобился телеграф провели, ну а телефон, хотя и придумали, не прошел. Дорого! Кто может поставить себе телефон? Завсегдатаи Клуба состоятельных — да. А счетоводы и лавочники обойдутся посыльными. Фермеру же о телефоне даже не заикнешься. Шерифы и судьи посылают верховых, а простой ранчмен и слова такого — телефон не знает.
Спорить с сенатором о прогрессе явно не стоило. Стил олицетворял аграрную суть Города-государства. Серебро и медь он использует, будет лить чугун и плавить сталь, пошлет в угольные шахты забойщиков и железную дорогу построит, если она ему понадобится для доставки товаров на рынок, а вот денег на сомнительные научные эксперименты не даст. Да и не только научные. Надо строить сначала дороги, а не автозаводы: лошадь и по проселку пройдет, а машина завязнет, особенно зимой или осенью, в дождевую хлябь. Если и не сказал этого Стил, то, наверно, подумал. А я больше и не спрашивал.
…Я вижу, как тихо-тихо приоткрывается дверь, и уже знаю, что это входит Мартин. Такой большой и тяжелый, а ходит легко и бесшумно, как вождь из племени Сиу — был, наверно, такой индейский предок где-то в глубине безупречной американской биографии Мартина.
Он входит, держа в каждой руке по груше, золотистой и крупной, как наши сухумские «дюшес». Одну из них он тут же швыряет мне. Я еле-еле успеваю схватить ее, иначе она бы шмякнулась в стену и растеклась по синему шелку обивки.
— Ошибись ты чуток, — говорю я, — и пришлось бы сенатору стену перебивать.
— У Минни точь-в-точь такое же платье, — смеется Мартин, — вот и дала бы его на заплату.
— Не переходи границ. Дон, Не крути голову девочке.
— А я и не кручу, — искусно разыгрывает удивление Мартин, — мы просто болтаем. Я мелю всякий вздор, а ей весело. Славная девушка.
Я понимаю Мартина: мимо такой девушки трудно пройти равнодушно.
— Ну, а если мы навсегда здесь останемся? — пристально гладя на меня, спрашивает Мартин.
Я молча пожимаю плечами. В каждом из нас живет внутренняя тревога и вместе с ней твердое убеждение в том, что все кончится так же, как и в прошлый раз: вернулись, да еще так, что на Земле и отсутствия нашего не заметили.
— Не убежден. А вот красотка Минни останется здесь. Чуда не будет.
— Кто знает?
— Мы знаем. За кого бы ты выдал ее на Земле? За француженку или американку? Без визы, без паспорта, без свидетельства о рождении. Как бы рекомендовал ее у себя в посольстве?
Нам обоим смешно.
— Ладно, — говорит Мартин, — принял к сведению. Нечто я уже принял к сведению десять минут назад.
— Что именно?
— Твое назначение.
— Ты о чем?
— Все о том же, о чем только что спрашивал меня сенатор Стил. Встретив нас с Минни, он отослал ев домой, взял меня под руку и этаким беспокойным шепотком спросил: «Как вы думаете, мистер Мартин, не откажется ли месье Ано, если я предложу ему пост советника моей канцелярии? Сейчас у меня нет никого, кто бы лучше него подходил для этого».
— Почему же он не спросил об этом меня?
— Он боится, что ты откажешься. Говорит, что ты задал ему много дельных и разносторонних вопросов.
— Сообразительный старик, — усмехнулся я. — Пусть предложит — не откажусь.
А родившуюся сейчас в связи с этим идею я тут же выкладываю Мартину.
— Ты будешь работать у Медока.
Мартин не отвечает, только недоуменно таращит глаза.
— Найди в мусорной корзине газету, которую я взял у Стила, и посмотри ее по-внимательнее. Тогда поговорим. Мартин так и делает. Не отрываясь от чтения, восклицает:
— Смрадная газетенка.
— Тем лучше.
— Ничего не понимаю. Почему я должен нырять в эту политическую нору? Что скажет Стил?
— Сенатора убедим в полезности акции.
— Но я же не стану писать политических пасквилей. — И не пиши. Ты будешь работать в отделе уголовной хроники. Именно в нору ты и нырнешь. На «дно» Города. Необъятный рынок нужной нам информации. Все подпольные связи Мердока. Все замыслы его банды. Думаешь, он ограничивается открытой политической борьбой? У него и другие средства: от закулисной парламентской игры до откровенно бандитских налетов. Один из таких налетов мы уже видели. Все это готовится понемногу именно в придонной грязи. Вот там и будет своим человеком репортер уголовной хроники Дональд Мартин.
Кажется, я убедил Мартина. Он больше не удивляется и не кипит. Он затих. Только, перелистав еще раз все восемь газетных страниц, говорит с грустью:
— Помойка и есть помойка.
— О твоем устройстве я сам позабочусь, — размышляю я. — Оно окупится для Мердока моей близостью к Стилу. Советник сенатора — не так плохо звучит. Мердок это сразу раскусит. Меня лично беспокоит другое. Как мы будем поддерживать связь, находясь в различных политических лагерях?
— Придумаем что-нибудь.
— Явки найдутся, об этом сам Мердок позаботится. Ему же потребуется где-то и что-то передать мне. Пусть и думает. А вот нам с тобой, кроме явок, нужны связные. Хорошо бы найти двух честных и верных парней, которые не обманут и не продадут.
И тут я вспомнил студентов из Сильвервилля. Пит и Луи! Пожалуй, единственные, на кого мы могли бы рассчитывать.
Глава VI В «БЕРЛОГЕ» МЕРДОКА
Мы ехали верхом в Вудвилль — речной порт в центре рыбных промыслов «Веррье и сыновья». Нам предлагали сенаторскую карету, но мы отказались: верхом удобнее и легче — не нужно трястись по ухабам на непроезжей лесной дороге. А из Вудвилля в Город мы уже поедем по железной дороге.
Сенатор выехал на несколько дней раньше. Документы он нам выдал, скрепив их своей подписью и личной сенаторской печатью. Я именовался советником канцелярии Стила, а Мартин — прикомандированным ко мне сотрудником для поручений. Перебросить Мартина в газету Мердока я еще сумею, пока же полученные документы дают нам право на существование в Городе.
Днем мы ехали без приключений, никого не встретив: ни пешего, ни конного, ни кареты. К вечеру, когда стемнело — а темнеет здесь после шести даже летом, развели костер на придорожной полянке.
— Ни на Стила, ни на Мердока я работать не буду, — говорю я. — Один либерал, другой авантюрист. Мне нужны настоящие люди, вроде Стила-отца или Фляша.
— А они есть? — спрашивает Мартин.
— Предполагаю.
— Я не коммунист, Юри, и помогать им не собираюсь.
— Мы призваны сюда не помогать — так я по крайней мере думаю, — а посмотреть, как развивается здешнее общество. А что думает об этом народ, лучше узнать у Донована. Полагаю, он судит вернее других.
— Кто это Донован?
Я объясняю.
— Надеюсь, мы не будем здесь устраивать вторую революцию? — смеется Мартин.
— Не будем. Но будем работать на тех и для тех, кто нам ближе по духу.
— А Стил тебя не устраивает?
— Стил — крупный землевладелец, помещик, по-русски, — так же далек от бедняка, как твои рокфеллеры и ханты.
— Допустим.
Из темноты леса совсем близко доносится насмешливый голос.
— Как ни приятно погреться у костра, джентльмены, вам все же придется его погасить.
К костру из-за деревьев приближаются пятеро или шестеро мужчин в широкополых соломенных и фетровых шляпах с черными платками на лицах до глаз и с автоматами, нацеленными прямо на нас. Один из них, длиннорукий верзила, подходит ближе и, не опуская автомата, командует:
— Руки!
— Мы без оружия, мистер, можете обыскать, — говорит Мартин.
Я успеваю разглядеть только высокие фермерские штиблеты, голубую застиранную рубаху и широкую, расшитую золотыми блестками повязку на рукаве.
— Поедете с нами, — говорит верзила.
— Куда? — рискует спросить Мартин.
— Узнаешь.
Мы повинуемся. Скакать нельзя, потому что замаскированные бандиты — иного наименования для них найти не могу — оказываются уже на лошадях, до этого, должно быть, привязанных где-то за деревьями. Так мы и едем по тому же проселку, плотно окруженные вооруженными всадниками. Верзила вдруг останавливается, снимает платок с лица и закуривает.
— Узнал меня, стрелок?
— По голосу, — говорю я.
— Метко стреляешь. Если бы не хозяин, мы бы еще пощелкали. А то мне даже пришлось за разбитую бутылку платить.
— Могу отдать, друг Пасква.
— Запомнил, значит? И я запомнил.
Куда и зачем нас везут? Ограбить? У нас ничего ценного с собой не было, кроме нескольких сот франков наличными. Но отнять их они могли бы и на полянке у костра. Убить? Но и убить можно было там же, благо лесная дорога темна и пустынна. И сейчас, когда я узнал верзилу из «Веселого петуха» в Сильвервилле, я понял, что мы нужны не ему. Значит, Тур Мердок где-то поблизости.
На развилке поворачиваем влево. Еще полчаса — и мы уже у ворот забора, уходящего в глубину леса. В сутках здесь восемнадцать часов, и ночь, давно начавшаяся, уже тает в предрассветном тумане. Отлично виден высокий забор из толстых, почти четырехметровых бревен, совсем как у Стила больше полстолетия назад. Нас никто не встречает, и Пасква, толкнув незапертую дверь, пропускает меня и Мартина вперед, в комнату с огромным камином, в котором горят целые бревна. Этот огонь и является единственным освещением комнаты, где несколько человек за непокрытым деревянным столом играют в карты.
Пасква проходит в дверь, незаметную где-то в глубине комнаты, и тотчас же возвращается.
— Ано может войти, а Мартин пока останется здесь.
— Месье Ано, — говорю я ему, — и твердо запомните это на будущее.
Пасква не отвечает, Мартин тоже молча садится на скамью у камина. А я вхожу в другую комнату, такую же бревенчатую, без обоев, но хорошо меблированную и с большим мягким ковром на полу. В комнате светло, хотя и освещает ее только десяток толстых свечей в грубых деревянных подсвечниках. Встречает меня сам Тур Мердок.
— Садитесь, месье Ано, — приветливая улыбка играет на его губах, и тонкая, почти женская, рука указывает на одно из двух обитых красным бархатом кресел. — Рад видеть вас в моей летней берлоге.
Я начинаю злиться.
— Приглашение с вооруженным эскортом?
— А вы бы приехали иначе?
— Мне нужно было наверняка. И я знал, что вы поедете верхом, знал, и когда вы поедете.
— Откуда?
— Это мой маленький секрет, месье Ано, но, чтобы вы не мучились над его разгадкой, я вам скажу: у меня есть кое-кто и в сенаторском окружении. Я даже знаю о вашем назначении. И самое главное — вы мне нужны. Тем более, что мы договорились обо всем еще в Сильвервилле.
Я решаю, как говорится, брать быка за рога.
— Так что же вы предлагаете, мистер Мердок, и что требуется от меня?
— Я предлагаю вам десять тысяч франков. Первую половину вы получите по приезде в Город, от моего банковского агента. Остаток по окончании дела.
— Крупно играете, Мердок, — говорю я, намеренно опуская «мистера».
Мердок принимает вызов.
— Чем крупнее игра, Ано, тем интереснее игрокам. Моя ставка в этой игре десять тысяч. Ваша — голос сенатора Стила, поданный за легализацию моей партии.
— Какую цену может иметь один голос Стила?
— Огромную. За ним проголосуют вое аграрии и цеховые старосты.
— Цеховые старосты — это лидеры профессиональных союзов? — спрашиваю я, не замечая, что прибегаю к земной терминологии.
Но Мердок замечает.
— Странный жаргон у вас, — кривится он, — мы так не говорим.
— Кстати, я даже не знаю, что такое трудовики.
— Доновановское крыло популистов. Несколько старых мечтателей и мальчишки, вообразившие себя взрослыми.
— Вот видите, — говорю я, — с моим опытом в политике трудно согласиться на вашу игру. Предлагаю другие условия. Никаких авансов. Выйдет — хорошо, не выйдет — не взыщите.
— Так почему же отказываться от пяти тысяч? Не понимаю ваших мотивов.
— Я никогда не беру денег взаймы, если не уверен в том, что могу их отдать.
— Но в игру входите?
— Рискну.
— Может быть, подключить и Дональда Мартина?
— У меня есть другое предложение о Мартине. Устройте его репортером в вашу газету.
Мердок молчит. Тогда я бесцеремонно открываю дверь и кричу.
— Мартин, входи!
Мартин входит с искательной улыбкой.
— Вы никогда не работали в газете, Мартин?
— Нет, но тщательно готовился дома. И ваша газета мне нравится больше других, — не спеша поясняет Мартин. — Нравится ее подход к событиям, умение опередить полицию, проникнуть в тайну случившегося раньше профессиональных следователей, раскрыть скандал в благородном семействе или сомнительную репутацию какого-нибудь якобы безгрешного деятеля…
Мердок явно доволен. Я тоже.
— Ведь вы умница, Ано, — смеется Мердок после ухода Мартина. — Угадали, что нам понадобится свой человек в кулуарах сената. Только учтите срочность соглашения.
И вот мы снова на лесной дороге с ухабами и болотцами. То съезжаемся, то отстаем или опережаем друг друга. Разговаривать трудно, и я вновь размышляю о соглашении с Мердоком. Ведь легализация реставраторов мне ненавистна: когда-то я и мои друзья боролись против полицейской диктатуры. Не собирался я убеждать Стила и явно рисковал, обманывая Мердока. Зачем? Нет, Мердок мне нужен, как и Стил, чтобы понять политическую структуру этого, выросшего уже без постороннего вмешательства мира. Даже обманывая Мердока, я искал ему аналог на Земле. Может быть, это здешний фон Тадден, фигура у нас давно провалившаяся и потому явно обреченная на провал и здесь, хотя мысль у обоих одна и та же реставрация прошлого. С фон Тадденом роднит Мердока и политическая одержимость, почти фанатизм, желание действительно вернуть «золотой век», несомненный опыт искусного оратора и политического авантюриста. Есть в нем и черты главарей мафии: их сметливый и подлый ум, смелость и расчетливость игрока, жажда власти. Вое это я высказываю Мартину.
— Философствуешь, — говорит он, одерживая лошадь. — А, пожалуй, похоже. Только одного не понимаю: ты же все равно обманешь Мердока.
— Обману, чтобы помешать.
— Для чего? Ему и Стил помешает.
— Мы еще не знаем соотношение сил в сенате. Может быть, Стил ошибается. Мы вообще не знаем города. Что здесь осталось, что родилось и что выросло? Вот и начнем изучать. Я — сверху, ты — снизу.
— Ну, изучим, а дальше?
— Дальше посмотрим, с кем мы.
— Ты уже говорил.
— Я и повторяю. Мы еще не знаем экономики государства, не знаем ни промышленности, ни пролетариата. По-видимому, рассказ Стила не полон. Пролетариат есть, но достаточно ли он вырос, есть ли у него настоящие вожди?
— Сразу видно коммуниста, — замечает Мартин. — Пролетариат, Маркс, капитализм, социализм.
Я-то понимаю Мартина. Отлично все знает, но притворяется. Просто не хочет рисковать. Проводить время с Минни куда интереснее. Но сделать, что нужно, сделает. Поэтому я умолкаю.