– Мам, ну что ты, честное слово. У нас то и дело всякие уроды появляются. Просто я подумала, что вам будет спокойней, если я стану носить с собой пистолет.
– Ну хорошо, – мама рассеянно взглянула на экран компьютера, где уже мигал конвертик. – Извини, Полин, у меня срочная работа. Посмотри там, в ящике с документами.
– Ок, – кивнула я и отправилась в гостиную, где в среднем ящике серванта хранились всякие бумаги.
Документы оказались в полном беспорядке. Кажется, там что-то совсем недавно искал папа. Неудивительно, что после него здесь черт ногу сломит.
Пока я перебирала бумаги, на глаза мне попалась цветная папочка. Я заглянула в нее и остолбенела.
Прямо передо мной лежала простая синяя бумажка, на которой значилось: «Свидетельство об усыновлении (удочерении)», и далее следовал текст, что некая Полина Петрова усыновлен (удочерена) Светловым Александром Владимировичем, гражданином России, русским, и Светловой Ольгой Петровной, гражданкой России, русской.
Глава 3
Я бестолково смотрела на эту странную бумажку и чувствовала себя так, будто меня ударили чем-то тяжелым по голове.
Этого не может быть! Это бред! Какая-то мистификация!
Я закрыла глаза и снова их открыла, но проклятое свидетельство не изчезло. Вот оно передо мной: неумолимое и беспощадное в своей сухой казенности.
Даты, подписи, печати…
Ровные строки, навсегда перечеркивающие всю мою жизнь, переворачивающие ее с ног на голову.
Мне стало так плохо, что я опустилась на ковер и закрыла лицо руками. Больше всего в этот момент мне хотелось завыть – страшно, беспомощно, глупо!
Кто-то ткнулся в мои руки чем-то мокрым и шершавым. Это Джим. Пытаясь утешить меня, он вылизал мне руки и лицо, а я все сидела на ковре – будто на самом краю мира – и не могла подняться.
Я вспоминала, как, совсем маленькая, я взбиралась маме на колени, и она играла со мной, гладила по волосам, пела незатейливые песенки…
Неужели это была не моя мама?!
Неужели вся моя жизнь – сплошная ложь?
Кто же я тогда?! Кто и откуда? Где мои настоящие родители? Неужели они отказались от меня? Что это вообще за фамилия – Петрова?!
И, главное, почему это случилось СО МНОЙ?! Почему сейчас, когда в моей жизни все и так смешалось круче, чем в доме Облонских?[14] Почему?!
– Полина! Что ты там затихла? Ты поела? – крикнула мне из комнаты мама.
Я сглотнула. Тугой ком стоял у меня в горле, мешая говорить, мешая дышать…
Они всегда заботились обо мне. Я любила их, и стоит ли в минуту разрушать то, что строилось годами? Я не буду торопиться и выяснять отношения. Я просто хочу побыть одна и во всем разобраться. Сама. Без чьей-либо помощи. Я имею на это право.
– Д-да, – выдавила я из себя, – поела. Спасибо.
Медленно, как во сне, я собрала рассыпанные бумаги, положила их на место и поплелась в ванную. Больше всего мне сейчас хотелось не существовать. Просто никогда не рождаться или вдруг раствориться в воздухе, стать закатным лучиком солнца, гаснущим на горизонте, мимолетной тенью на стене, тающим в небесной лазури облачком. Не быть. Не существовать.
Машинально я наполнила ванну и, только улегшись в нее, заметила, что, оказывается, забыла раздеться. В голове пульсировала тупая боль, и я подумала, что не плачу просто потому, что разучилась плакать. Видимо, даже это обычное утешение отныне стало мне недоступно. Ну что же, придется научиться жить и с этим.
Выйдя из ванной, я сразу же пошла в свою комнату и легла на диван, лицом к стене.
Она… теперь я, наверное, никогда не смогу называть ее мамой, заглянула ко мне и спросила, не заболела ли я.
– Нет, – буркнула я в спинку дивана.
Я боялась повернуться, чтобы она не увидела мое лицо.
Тогда она подошла ко мне и положила руку на мой лоб.
«Хорошо бы я и вправду заболела. Лежала бы с высокой температурой и не думала ни о чем, все бы меня жалели, и можно было хотя бы на время забыть о своих проблемах», – подумала я.
– Странно, лоб у тебя совершенно ледяной, – сказала она. – Наверное, ты переутомилась и у тебя упадок сил.
Я издала звук, который при определенной доле фантазии можно было трактовать как положительный ответ.
– Ну спи. – Она поцеловала меня в затылок и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Я лежала, уставившись пустым взглядом в спинку дивана. Сон бежал от меня, как бежит от собаки ее собственный хвост. Я слышала, как хлопнула входная дверь, и в коридоре зазвучали приглушенные голоса.
Кто-то заглянул в мою комнату, но я лежала тихо и неподвижно, и дверь снова закрылась.
Потом тот, кого я раньше называла папой, отправился выгуливать Джима… Я слышала, как он вернулся, и они ушли в гостиную, где еще долго разговаривали, прежде чем лечь спать.
Время ползло медленнее улитки. Я лежала на диване и явственно чувствовала, что над моей головой собрались тяжелые грозовые тучи. Откуда-то я знала, что все, что произошло со мной, это еще не гроза. Гроза ждет впереди, и пусть мой ангел-хранитель убережет меня, когда она наконец разразится.
Не знаю, сколько я спала в ту ночь.
С утра я привычно выгуляла Джима, хотя эта прогулка не доставила мне обычного удовольствия, кажется, съела что-то на завтрак, натянула дежурные джинсы и первую попавшуюся под руку кофту…
– Как ты себя чувствуешь? – спросил человек, называвший себя моим отцом.
– Нормально, – бросила я, избегая смотреть ему в глаза.
Он озабоченно, как бы невзначай, тоже коснулся моего лба. А я думала о том, какие они – мои настоящие родители, и как получилось, что я, словно кукушонок, оказалась заброшена в чужое гнездо. Скорее всего настоящая мать просто отказалась от меня когда-то. Потому что я никому не нужна, потому что я всем мешаю. С самого детства… Остается только Артур. Но нужна ли я ему?..
– Подвезу тебя сегодня до школы, собирайся, – услышала я некогда родной голос. – Мама говорила, что ты хочешь записаться в какую-то спортивную секцию? Вот и правильно, это пойдет тебе на пользу. Нельзя вечно сидеть над книжками. Давай сегодня все и уладим.
– Я хочу записаться на карате, – мрачно сказала я.
– Да? – он явно удивился. – А я почему-то подумал, что речь идет о какой-нибудь аэробике.
Я пожала плечами и достала из шкафа кожаную куртку.
– Шарф надень, холодно уже, – напомнил мне он. – Ну, хорошо… Если хочешь карате – пусть будет карате… Только это не совсем женский вид спорта.
Я кивнула и вышла за дверь, он последовал за мной.
Он подвез меня до школы, однако мы попали в огромную пробку, и на урок я пришла с опозданием. Когда я появилась в классе, то уловила два направленных на себя внимательных взгляда. На меня смотрели Артур и… Виола. Она буквально пожирала меня глазами, и постепенно на ее лице все явственней проступало недоверие.
Я не умела читать чужие мысли, но сейчас этого умения и не потребовалось, чтобы разгадать тайну вчерашнего покушения. Виола. Это она послала за мной тех парней.
Раньше я бы едва ли смогла легко перенести этот удар, но за последнее время судьба так часто меня била, что мои нервные окончания, похоже, атрофировались. По крайней мере, я приняла эту мысль достаточно равнодушно, но, посмотрев на Артура, увидела, как он переводит взгляд с меня на Виолу и, кажется, начинает что-то понимать.
Ну конечно же, он не человек и обладает сверхъестественными способностями.
Нужно быть слепой, чтобы не заметить, что Артур в ярости. Ярость вытекала из него, как вода из переполненного стакана. Я буквально ощущала ее физически. Вот сейчас он встанет, и, несмотря на то что идет урок, подойдет к Виоле, и…
Я положила ладонь на его руку и изо всех сил сжала его холодные пальцы.
– Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь, – произнесла я, едва шевеля губами. – Я сама с этим разберусь.
Он, похоже, заколебался.
– Это МОЕ право, и ты не должен решать за меня, – сказала я и тут же почувствовала, что нашла верные слова.
Он едва заметно кивнул.
В классе шел урок, и никто не знал, что я только что, похоже, спасла Виоле жизнь.
На перемене я подкараулила ее в одном из школьных коридоров.
Забавно, в ее глазах мелькнула тень страха, когда я шагнула ей навстречу.
– Ты, кажется, проиграла, – улыбнувшись, сказала я, – видишь, на мне нет и царапинки.
Она посмотрела на меня примерно так, как, наверное, смотрел датский принц Гамлет на явившийся к нему призрак.
– Я изменилась, Виола, и больше у тебя никогда не получится играть со мной эти дурацкие шутки. Ни-ко-гда! Понятно?
Я улыбнулась, сама удивляясь тому, насколько спокоен мой голос, а Виола вздрогнула и отпрянула. Интересно, что у меня с лицом. Я сама ощущаю, что меняюсь, и не уверена, что мне нравятся эти изменения.
Вечером я отправилась в клуб, находящийся неподалеку от дома, и записалась на карате. Учитель долго и несколько скептично разглядывал мою тощую нескладную фигуру, но все-таки назначил день и время первого занятия.
Потом я бесцельно бродила по улице, никак не решаясь вернуться в то место, которое всегда было для меня домом. Но иди мне было абсолютно некуда, и я вернулась.
Открыв дверь своим ключом, я услышала заливистый лай Джима. Из гостиной доносился рассерженный голос мамы… то есть той, кого все это время я привыкла называть мамой. Я заглянула в комнату.
На полу валялось разбитое блюдце, по всей комнате было рассыпано зерно, а мать, сидя на корточках перед взъерошенным, нахохлившимся Мерлином, отчитывала несчастного голубенка.
Довершал картину Джим, который носился вокруг них кругами и громко лаял.
– Полина! Ты только посмотри, что натворил этот пернатый подкидыш! – сказала мама, заметив меня на пороге. – Вот разбойник! Вот вредитель! Взгляни, как он здесь набедокурил! И это в благодарность за нашу заботу!
В последнее время мне было достаточно пустяка, чтобы потерять над собой контроль. Мне вдруг показалось, будто Мерлин – мой кровный брат, такой же обездоленный и несчастный подкидыш, как и я. В эту минуту в моей душе поднялась какая-то мутная волна, и я решила, что мои родители, те люди, которые обо мне заботились, все это время презирают и ненавидят и меня, и Мерлина. Будто мы для них – источник раздражения и беспокойства, неблагодарные подкидыши.
– Не смей кричать на него! – сказала я зло. – Я знаю, ты его не любишь. А меня… меня ты тоже ненавидишь, да?
И тут я случайно заметила в зеркальной стенке бара отражение своего лица. Это было лицо не человека. Скорее – демона. Боже, до чего я дошла!
Я выскочила из комнаты, а вслед мне раздалось удивленное и обиженное:
– Полина, что с тобой?!
Я влетела в свою комнату и с силой захлопнула дверь. Нет, я не стала плакать. Мои глаза были совершенно сухими. Такими сухими, как будто в них насыпали песку пустыни Калахари.
Я забилась в самый угол дивана, обняла коленки руками и сидела, пялясь в полутьму комнаты. Секунды тикали у меня в висках. В доме царила тишина. Никто не приходил меня утешить. Вот оно – лучшее доказательство того, насколько я всем безразлична… Но вот я немного успокоилась и вышла в коридор. Было подозрительно тихо. Я заглянула в гостиную.
Она сидела на полу, обняв ящик с Мерлином, и горько плакала. Она – та, что заботилась обо мне все эти годы, растила меня, читала мне книжки и разыгрывала со мной смешные веселые сценки-спектакли, клала руку на мою голову, когда я заболевала, и терпеливо уговаривала выпить немного горячего молока с медом… Боже мой! Что я наделала! Неужели это у меня нет сердца?!
– Мама! – окликнула я ее.
На этот раз слово легко мне далось, и я поняла, как оно нужно и уместно.
Она подняла ко мне заплаканное лицо.
– Мамочка! Извини, пожалуйста, я сама не знаю, что на меня нашло, – быстро заговорила я.
Она кивнула и улыбнулась сквозь слезы.
Тут я не выдержала и бросилась к ней на шею. Она обняла меня, и мы с ней заплакали вместе. Способность плакать вдруг вернулась ко мне самым волшебным образом. А Джим прыгал вокруг и, не зная, кого из нас утешать, лизал то мамино, то мое лицо.
В таком виде нас и застал папа.
– Что-нибудь случилось? – озабоченно спросил он.
– Вот, – мама беспомощно указала рукой на разбитое блюдце, – Мерлин набедокурил.
Папа оглядел нас будто ненормальных.
– И только? Все остальное в порядке? – подозрительно спросил он.
– Все остальное в порядке, – ответила я.
Я не могла не соврать ему и чувствовала, что эта ложь – самое правильное, что только может быть в данном случае.
– Ну хорошо, – неуверенно сказал папа, принес из кухни веник и подмел в комнате. Честно говоря, обожаю мужской способ решения проблем.
Затем он свистнул псу:
– Ну, Джим, неси свой поводок. Пойдем с тобой погуляем. Пусть наши красавицы немного отдохнут.
Они ушли, а мы с мамой еще долго сидели обнявшись.
Укладываясь спать, я подумала, что вела себя глупо. Мама и папа любят меня, а что касается моих настоящих родителей, не знаю, стоит ли пытаться выяснять о них что-нибудь. Не уверена, что смогу простить своей настоящей матери, если вдруг выяснится, что она сознательно отказалась от меня и живет преспокойненько где-то, даже не помня о моем существовании.
Впрочем, надеюсь, свой урок из сегодняшних событий я извлекла. Свернувшись в клубок и подмигнув старому верному зайцу, дружелюбно взирающему на меня с высоты шкафа, я закрыла глаза и буквально через минуту уже крепко спала.
Ловчий, две минуты спустяЛовчий стоял, прислонившись к пыльной стене дома. Он никуда не спешил. Если разобраться, в его распоряжении была целая вечность. Девчонка никуда от него не денется, почему бы не подождать немного?..
Дверь клуба распахнулась, впуская новых посетителей, и изнутри до него докатилась волна людского шума и громкой музыки.
Ловчий непроизвольно поморщился.
– Эй, брат, закурить не найдется? – окликнул его какой-то пацан, едва стоявший на ногах после принятой дозы алкоголя.
Ловчий медленно поднял на него глаза.
– Извини, – сказал тот внезапно протрезвевшим голосом и поспешно ретировался.
Ловчий равнодушно посмотрел ему вслед, но тут из клуба вышел тот, кто его интересовал.
Молодой мужчина направился к припаркованному у дороги автомобилю. Ловчий последовал за ним, и, когда тот скрылся из виду торчавших у входа охранников, холодные руки опустились на его шею и сжали ее так, что он не смог издать ни единого звука.
Когда с мужчиной было покончено, Ловчий достал из его кармана ключи от машины, уложил в салон тело, сам сел за руль и отогнал автомобиль в ближайший темный переулок. Там он аккуратно раздел свою жертву и переоделся в ее одежду. Все было прекрасно.
Ловчий взглянул на себя в зеркало заднего вида и, ухмыльнувшись, привычным жестом коснулся своего любимого талисмана – небольшого серебряного крестика. Подержаться за него считалось у Ловчего хорошей приметой и сулило удачную охоту. Впрочем, неудачных охот у него не случалось уже давным-давно.
Теперь все было готово к выходу в свет. Запах и вид чужой одежды не нравился Ловчему, однако переодевание являлось частью его плана, и с этим нельзя было ничего поделать – вряд ли его повседневная одежда вызовет доверие у охранников.
Итак, полностью экипированный, он направился к входу в клуб.
– Простите, можно попросить вашу клубную карту? – обратился к нему один из секьюрити.
Ловчий достал из кармана и протянул ему требуемое. Охранник взял карту и принялся ее разглядывать, переводя взгляд с документа на гостя.
Ловчий был спокоен. Он знал, что этот человек, несмотря на всю его выучку, в случае чего даже не успеет закричать, однако оставлять за собой гору трупов ему не хотелось. Он очень не любил небрежную и неаккуратную работу.
– И давно вы состоите членом нашего клуба? – спросил охранник, изучив документ самым тщательным образом.
– А это имеет значение? – Ловчий взглянул мужчине в глаза, и с полминуты они стояли друг напротив друга, словно ведя безмолвный поединок.
– Вить, что-то не так? – спросил товарища напарник.
– Проходите, пожалуйста, извините за задержку, – ответил тем временем тот, открывая перед Ловчим дверь.
И шквал музыки вновь ударил в него взрывной волной.
Девушку он нашел сразу. Она сидела за столиком неподалеку от стойки и цедила из высокого коктейльного бокала нечто неестественное, ярко-голубое. Вместе с ней за столиком разместились две светловолосые девицы. Чуть подальше Ловчий заметил амбалов, ее охранников. Справиться с ними в случае необходимости ему не составит никакого труда.
Однако…
Смутное беспокойство не оставляло его.
Что-то здесь явно было не так. Что-то беспокоило его, словно докучливая осенняя муха.
Внезапно он понял: импульс силы, идущий от девушки, казался слишком слабым. Ориентируйся он исключительно на свою интуицию, он никогда бы не выбрал ее. И тут в голове его возник план. Даже если выяснится, что это не та девушка, ее можно будет использовать.
В любом случае отступать уже не имело смысла, он улыбнулся и шагнул к столику.
* * *– Вау! Ты только погляди, какой чел на тебя пялится! Готова спорить: это любовь!
Она подняла хмурый взгляд от бокала. Настроение явно было не супер. Даже третий бокал любимой «Голубой стрелы» отнюдь не способствовал его улучшению.
На нее действительно в упор смотрел молодой человек.
Девушка мгновенно оценила его костюм – к чести владельца, не вызывающий ни тени сомнения в своей подлинности, прическу – нарочито небрежную, тем не менее подчеркивающую своеобразный шарм незнакомца, его решительное и породистое лицо.
Все это свидетельствовало в его пользу. Однако что-то ее смущало: то ли ироничный изгиб тонких губ, то ли упорный магнетический взгляд.