Моше кивнул.
– Поджечь барак – хорошая идея, – сказал Яцек. – Однако этого мало. Придется ведь еще и преодолеть заграждение из колючей проволоки под напряжением. Пожар отвлечет на себя внимание эсэсовцев. Я проберусь в барак, в котором лежат инструменты, – я знаю, как в него можно зайти. Если я встречу кого-нибудь из эсэсовцев, я скажу ему, что сейчас срочно должна убыть на работу одна Arbeitskommando[88] – тем более что до утреннего подъема осталось уже совсем немного времени. Я прекрасно знаю устройство этих ограждений из проволоки, потому что я несколько раз помогал лагерному электрику, и мне известно, как можно спровоцировать короткое замыкание. Мы возьмем кусачки и резиновые перчатки, проберемся в безлюдное и темное место, перережем колючую проволоку, и ты сможешь добраться до того тайника, в котором собираешься спрятаться.
– У тебя нет необходимости это делать… – стал возражать Моше.
– Но я хочу это сделать, – перебил его Яцек. – После того, как я перережу проволоку, я постараюсь отвлечь внимание эсэсовцев, которые будут находиться поблизости. Например, при помощи твоих сигарет, Моше.
Моше вытащил из-под куртки пачку сигарет и протянул ее Яцеку.
– Это будет опасно.
Яцек фыркнул:
– Я, если ты помнишь, был на футбольном поле защитником. Моя задача заключалась в том, чтобы блокировать игроков противника, пока нападающие пытаются забить гол.
– Приготовься, – сказал Отто, поворачиваясь к Моше. – Я думаю, пытаться выскользнуть из барака через дверь не стоит. Лучше через окно. Когда загорится крыша, быстренько выбей стекло в задней стене и выберись наружу. Яцек пойдет с тобой. Он поможет пробраться через ограждение из колючей проволоки. Затем беги в сторону «Мексики», к штабелям лесоматериалов. – Отто взял карандаш и нарисовал на клочке бумаги схему. – Это вот здесь. – Он пометил на схеме место, о котором говорил, крестиком. – Смотри ничего не перепутай. Тебе все понятно?
Моше кивнул. Отто улыбнулся и, засунув клочок бумаги в рот, стал его жевать и затем проглотил.
– Через пару часов к тебе присоединятся мои товарищи. Моше кивнул. Мир вокруг него зашатался, и мозги работали уже еле-еле.
Отто направился к сваленным в кучу одеялам. Как раз в этот момент ночная темнота начала потихоньку рассеиваться.
– Уже рассветает… – пробормотал Моше.
Другие заключенные тоже это заметили и повернулись к окну.
Отто посмотрел на Моше и улыбнулся.
– Ну что ж, пришло время действовать.
– Минутку, – сказал Моше. Он подошел к Мириам и прижал ее к себе. Она молча позволила ему это сделать.
– Борись, – сказал он ей. – Борись всеми своими силами. Ради Иды. Помни о том, что она, возможно, еще жива.
Затем Моше повернулся к остальным и, грустно улыбнувшись, сказал:
– Не ждите меня сегодня к ужину. Я задержусь на работе допоздна.
Отто наклонился с зажигалкой над сваленной в кучу эсэсовской униформой и принялся ее поджигать.
5 часов утра– Jawohl, Herr Kommandant![89] – наконец-то донесся с другого конца линии сонный голос.
– Herr Oberscharführer! – рявкнул в телефонную трубку Брайтнер. – Чем вы там занимаетесь? Я уже более получаса не могу до вас дозвониться! Я требую объяснений.
– Я ходил… – Обершарфюрер лихорадочно попытался придумать какую-нибудь отговорку. – Я ходил проверить, как там ситуация в том бараке. Все спокойно, Herr Sturmbannführer!
– Сегодня утром вам придется написать мне по этому поводу подробный рапорт, – приказал Брайтнер.
От него не ускользнуло, что язык его подчиненного сейчас слегка заплетается.
– У вас есть какие-либо распоряжения для меня, Herr Sturmbannführer?
– Поставьте тех заключенных к стенке, Herr Oberscharführer. Поставьте их к стенке и расстреляйте. Всех. Немедленно.
– Но, Herr Kommandant, вы говорили…
– Свой предыдущий приказ я отменяю, – перебил его Брайтнер, – и теперь приказываю вам всех тех заключенных расстрелять. Всех. Вы слышали? Los![90] Я хочу услышать выстрелы не позднее чем через десять минут! И затем сразу же отправьте их трупы в крематорий.
Брайтнер положил трубку.
Он знал, что ему следует делать. За эти последние полчаса, в течение которых он пытался дозвониться до Шмидта, он продумал все свои ходы.
Брайтнер покинул кабинет и заглянул в спальню. Фрида тихонько посапывала во сне. На ее лице было безмятежное выражение. Рядом с ней на кровати спал Феликс – спал в уже маловатой для него пижаме. Мальчик, как обычно, воспользовался отсутствием отца и перебрался из своей кровати в кровать родителей.
Брайтнер стал разглядывать супругу и сына. Какие же они оба красивые! Красивые и невинные. Если еще можно спасти их от надвигающегося кошмара, то попытаться сделать это необходимо как можно скорее.
Брайтнер приблизил свое лицо к лицу жены и прошептал:
– Фрида… Фрида, проснись…
Женщина открыла глаза. Узнав мужа, она улыбнулась. Она ничуть не возмутилась из-за того, что муж разбудил ее в такую рань: она уже давно привыкла ему всегда и во всем доверять.
– Карл, что случилось? – тихо, чтобы не разбудить сына, спросила она.
– Еще рано, но вам обоим придется подняться с постели.
Во взгляде супруги коменданта мелькнула тревога.
– Так что все-таки произошло? – спросила Фрида, садясь на кровати и спуская на пол босые ноги, до колен прикрытые чистейшей ночной рубашкой.
– Мне позвонили из Берлина… – Брайтнер запнулся – у него не хватало мужества сообщать жене подобные новости.
– И что?… – Фрида испуганно уставилась на мужа. Вся ее сонливость моментально улетучилась. Брайтнер отвел взгляд в сторону.
– Меня переводят. – Он сделал паузу. – Переводят на Восточный фронт, Я должен убыть туда немедленно. Через два или три дня сюда приедет новый комендант.
– Да как они могли так с тобой поступить! Ты же всегда…
– Этот приказ я получил по телефону от самого рейхсфюрера. Ему я возражать не могу.
– Но ты ведь работал хорошо. Здесь, в лагере, ты…
– Уже ничего нельзя изменить, неужели ты этого не понимаешь, Фрида? Отныне мы должны думать только о самих себе и, самое главное, о Феликсе.
Женщина инстинктивно повернулась к своему сыну, продолжавшему безмятежно спать.
– С вами ничего плохого не случится – это я тебе гарантирую. Но вам необходимо как можно быстрее отсюда уехать.
– Нет! Я должна находиться рядом с тобой. Как ты…
– Вам необходимо уехать, я тебе говорю. Не спорь со мной. Я распоряжусь, чтобы подготовили автомобиль и разбудили шофера. Вы сможете уехать сегодня же утром. Успеешь подготовиться?
Фрида растерянно огляделась по сторонам. От ее самоуверенности не осталось и следа.
– Но… но как же мы сможем обойтись без тебя? Я…
– Выслушай меня, Фрида.
Брайтнер присел рядом с женой на кровать и взял ее за руку. Матрас под тяжестью его тела слегка просел, и это потревожило Феликса: мальчик, пробормотав что-то во сне, перевернулся на другой бок. Комендант начал говорить тихим, но решительным голосом:
– Я позвоню в Берлин одной большой шишке. Договорюсь, чтобы тебе сделали поддельные документы, по которым ты сможешь въехать в Швейцарию. В Цюрихе в одном из банков есть счет на мое имя, на нем лежит довольно большая сумма денег…
Фрида облегченно вздохнула.
– Но в каком именно банке? И как я смогу эти деньги получить?
– Я тебе все расскажу. Послушай меня внимательно, это очень важно. Мы должны это сделать ради Феликса, понимаешь? В Германии у него будущего нет.
Прежде чем Фрида смогла сказать что-то в ответ, Брайтнер слегка прижал к ее губам палец.
– Американцы и русские отнимут у таких, как мы, все, что только можно отнять. Помнишь, что происходило после подписания Версальского договора? Нас снова заставят встать на колени. Поэтому ты должна увезти Феликса. Да, его нужно увезти отсюда, увезти подальше от того кошмара, который на нас надвигается. Надо дать ему возможность жить нормальной жизнью.
Фрида с потрясенным видом смотрела на мужа. Ей казалось, что мир вокруг нее начал рушиться.
– Но куда мы поедем? Как мы сможем…
– Уезжайте в Южную Америку. Уезжайте туда как можно быстрее. Там у меня есть знакомые, которые тебе помогут. Я дам тебе список людей, к которым ты сможешь обратиться за помощью в Аргентине. Я напишу им письма.
– А как же ты?
– Я приеду к вам, как только у меня появится такая возможность…
Губы у Фриды задрожали. Она не смогла сдержать слез.
– Карл… О-о-о, Карл…
Она крепко обняла мужа.
– Я знаю, это нелегко. Но Феликс заслуживает того, чтобы мы ради него пострадали. Он ведь невинный, понимаешь? И должен остаться таким. Не рассказывай ему ни о чем. Он не должен ни о чем узнать.
– Но как я смогу… Что же я буду ему говорить?…
– Придумай что-нибудь сама. Не рассказывай ему ничего ни про то, кем был я, ни про то, кем была ты, ни про этот лагерь… Чем меньше он про все это будет знать, тем больше у него шансов хорошо устроиться в жизни. Так для него будет безопаснее, понимаешь? Впереди у него – будущее, а за плечами у него – абсолютно никакого прошлого.
– Но как я смогу… Что же я буду ему говорить?…
– Придумай что-нибудь сама. Не рассказывай ему ничего ни про то, кем был я, ни про то, кем была ты, ни про этот лагерь… Чем меньше он про все это будет знать, тем больше у него шансов хорошо устроиться в жизни. Так для него будет безопаснее, понимаешь? Впереди у него – будущее, а за плечами у него – абсолютно никакого прошлого.
Они долго сидели обнявшись и говорили друг другу ободряющие слова. И вдруг их внимание привлек какой-то яркий свет, казавшийся еще более ярким на фоне предрассветных сумерек. Комендант бросился к окну и отдернул штору.
Прачечная была охвачена пламенем.
– Давай, libling, заходи. Я уже почти закончила. Что сказал раввин?
Мужчина заглянул в прихожую. Его супруга вытирала пыль с рамки на старой потрескавшейся черно-белой фотографии, на которой была запечатлена худенькая девочка с длинными белокурыми косами.
– Он передавал тебе привет, – сказал мужчина, снимая пальто. – А еще он сказал, что нужно думать не о прошлом, а о будущем… О будущем, понимаешь? Но для нас с тобой будущее – это, возможно, лишь следующая неделя…
Он надел очки и присел за стол в гостиной, на котором лежал огромный – собранный лишь наполовину – пазл. Сотни деталей лежали по периметру стола, разложенные по кучкам в соответствии с цветом. Старик выбрал одну из них, окинул взглядом уже готовую часть пазла и затем попытался пристроить этот кусочек сначала в одно, а потом в другое место, но в обоих случаях деталь не подошла. Разочарованно вздохнув, старик отложил ее в сторону и посмотрел на жену.
– Но как же я могу не думать о прошлом? Прошло уже более пятидесяти лет, а я все равно думаю о тогдашних событиях – думаю о них каждый день. По его словам, я должен забыть о том, что, хотя мне удалось выбраться из лагеря живым, пользы я своим побегом никому не принес… Мне так и не удалось спасти ни одного из венгерских евреев, а все из-за… все из-за…
– Успокойся. Не думай об этом.
– Все мои усилия, документы, которые я привез, копии списков, письменные свидетельства… Все это не принесло никакой пользы! Ты и сама знаешь, что раввины и руководители общин целыми неделями читали и перенаправляли друг другу мое письменное обращение к ним… Они даже собирались отправить его Папе Римскому – вот уж где смех-то! Могу себе представить, как бы он с ним поступил…
– Не проявляй неуважения к…
– А немцы тем временем начали проводить облавы на евреев по всей Венгрии. Те из евреев, у кого хватило денег, сумели откупиться и удрать в Швейцарию. Убежали, как крысы, бросив остальных! Да и мы тоже…
– Не заводись опять, libling, прошу тебя…
– Да-да, и мы тоже!.. Мы – уцелели, и я себя за это никогда не прощу.
Он замолчал, сердито сверкая глазами от ненависти к самому себе. Женщина начала нежно его гладить. Она гладила его медленно и долго, потому что знала, что это единственный способ его успокоить.
– Уже скоро время обеда.
Мужчина фыркнул и повернулся к пазлу.
– Мне, наверное, следовало купить пазл для детей – знаешь, такой из двадцати пяти большущих деталей. А то я уж почти ничего не вижу. Как, по-твоему, бывают пазлы для слепых – с выпуклым узором?
Женщина, тихонько хихикнув, отправилась на кухню.
Ее муж, сдвинув очки на кончик носа, снова занялся разложенными по периметру стола фрагментами. Взял один из них и начал изучать с вниманием камнереза, затем попытался его куда-нибудь пристроить, но так и не найдя подходящего места, отложил в сторону, тяжело вздохнув. Провозившись минут десять, он увеличил готовую часть пазла всего лишь на пять фрагментов.
Вдруг раздался звонок в дверь.
– Кто это? – громко спросил мужчина у жены, продолжая сидеть на стуле.
– Не знаю, – ответила женщина слегка встревоженным голосом, заходя в гостиную. – Сегодня мы никого не ждем.
– Мы теперь уже никогда никого не ждем.
– Я пойду посмотрю, кто пришел.
– Будь поосторожнее. Говорят, что здесь скоро начнет шататься всякое отребье.
– Ты и в самом деле думаешь, что наше с тобой жилище представляет какой-то интерес для грабителей?
– Я говорю не о грабителях, а о политиках. Надвигаются выборы, и мне сказали, что всякие политиканы и их приспешники станут ходить по домам. Так что будь поосторожнее, не ввязывайся с ними в политические дискуссии.
Женщина украдкой усмехнулась – так, чтобы этого не заметил супруг – и направилась к двери.
– Если они станут просить тебя за них проголосовать, – продолжал говорить муж, – скажи им, что мы с удовольствием бы это сделали, но наши внуки нам запретили.
– Не переживай, я посмотрю, кто за дверью, не снимая цепочки.
Женщина закрыла дверь на цепочку и, повернув ключ в замке, слегка приоткрыла ее. Через просвет она увидела мужчину лет шестидесяти, высокого, крепко сложенного, с умными и проницательными голубыми глазами, светловолосого, с залысинами. Он был одет в легкий светло-синий костюм.
Женщина бросила на него удивленный взгляд:
– Что вам угодно?
Незнакомец отреагировал на ее слова совершенно неожиданным образом: его лицо покраснело, и он – высокий и крепкий мужчина – стал вдруг похож на перепуганного мальчика.
– Я… прошу прощения… – Он, похоже, не мог подобрать нужных слов. В его голосе чувствовался легкий южноамериканский акцент.
Женщина посмотрела на него с полным равнодушием: она была уверена, что этот мужчина ошибся адресом.
– Я могу войти? – наконец спросил незнакомец.
Женщина, пару секунд посомневавшись, ответила:
– Извините, но я вас не знаю. А что вам нужно?
– Я ищу… – Он сделал паузу, собираясь с духом. – Я ищу Моше Сировича и его супругу Мириам. Это вы?
Женщина удивленно подняла брови:
– Да, но…
Они в течение нескольких секунд выжидающе смотрели друг на друга.
– Я могу войти? – снова спросил затем светловолосый. – Я по важному делу.
– Libling, что там такое? – послышался из гостиной голос Моше. – Кто пришел?
Мириам, обернувшись, ответила:
– Тут один незнакомый господин… Он хочет с нами поговорить…
– Ну тогда, если он не налоговый инспектор, пусть заходит.
Мириам сняла цепочку и широко открыла дверь.
– Пожалуйста, проходите…
Светловолосый чувствовал себя очень неловко: он то и дело нервно потирал руки.
– Проходите вот сюда, в гостиную… А это мой муж…
Моше повернулся к вошедшему незнакомцу.
– Извините меня за то, что встречаю вас сидя, но в моем возрасте приходится экономить силы…
Незнакомец, сделав пару шагов, в нерешительности остановился.
– Вы что, ждете, когда вам вручат пригласительный билет? Садитесь. Каких-либо угощений мы вам предложить не можем – ну, разве что чашечку чая…
Незнакомец отрицательно покачал головой, отказываясь от чая, и сел напротив Моше в кресло с потрескавшейся кожаной обивкой. Мириам – по знаку своего мужа – тоже села за стол. Выражение ее лица стало встревоженным.
– Ну что ж, – сказал Моше, – кем бы вы ни были, добро пожаловать в наше жилище. По крайней мере развеете немного скуку. Что вам от нас нужно?
Светловолосый взволнованно смотрел на старика, все никак не решаясь заговорить.
– Да не волнуйтесь вы так, – попытался подбодрить его Моше. – Давайте начнем с чего-нибудь простого. Ну, например, скажите нам, как вас зовут.
Светловолосый, сделав над собой усилие, заставил себя заговорить:
– Я – Брайтнер. Феликс Брайтнер.
Выражение лица Моше тут же сменилось с добродушного на настороженное. Улыбка с его лица исчезла.
– Мы не знакомы ни с одним человеком по фамилии Брайтнер.
– Мой отец – Карл Брайтнер.
Моше помрачнел. Мириам еле удержалась от того, чтобы не ахнуть.
– Какой Брайтнер? Тот самый Брайтнер?
Моше аж затрясся от негодования. С трудом поднявшись на ноги, он посмотрел сверху вниз на светловолосого, который, казалось, весь сжался и стал каким-то маленьким. Сухожилия шеи и лица старика натянулись.
– Уходите… – сказал Моше. – Уходите из этого дома немедленно.
Светловолосый, сильно смутившись, открыл было рот, чтобы что-то ответить, но так ничего и не сказал. Он поднялся с кресла и в воцарившейся гробовой тишине направился к выходу. Моше продолжал абсолютно неподвижно стоять на ногах. Мириам нашла в себе мужество проводить светловолосого – все-таки гость! – до входной двери.
Феликс Брайтнер сам открыл дверь и, выходя на лестничную площадку, обернулся и посмотрел на Мириам. Затем он поспешным движением вытащил из внутреннего кармана пиджака какой-то конверт и протянул ей.
– Я всего лишь хотел передать вам вот это, – пробормотал он.
Мириам взяла конверт, но открывать его не стала. Она отвела взгляд в сторону, не желая смотреть на этого человека.
– Уходите, – еле слышно сказала она. – Уходите отсюда немедленно.