Автобус притормозил, а затем, судя по тому, как екнуло внутри, съехал куда-то вниз по крутому спуску. Возможно, в подземный гараж. Задержанных вывели из машины и заставили идти длинным, гулким и прохладным коридором. Затем лязгнула металлическая дверь, их втолкнули в какое-то помещение, заставили сесть. Предупредили, чтобы и не думали снимать мешки, а затем дверь закрылась, и наступила почти полная тишина.
Капитан с лейтенантом сидели молча, гадая, есть рядом с ними кто-нибудь, или они одни. Никто из них так и не решился произнести ни слова. Хотя стоило бы попытаться договориться о том, что в дальнейшем рассказывать следователю. Второго такого шанса могло не представиться.
Тянулись изнурительные минуты ожидания. И Иванов, и его напарник уже потеряли ощущение времени. Вполне могло оказаться, что они просидели в гнетущей тишине несколько часов. Наконец в замке провернулся ключ, послышались шаги. Вошло человека три, не меньше. Но когда с голов милиционеров сорвали полотняные мешки, то они увидели перед собой лишь письменный стол и две ярко бьющие в глаза настольные лампы. За этим слепящим светом лишь угадывалась фигура того самого человека, которого, на свою беду, они повстречали на безлюдной улице. Зато на самом столе четко можно было рассмотреть вещдоки. Разложенные одна возле другой десять стодолларовых купюр, толстая книжка с оттопыренным корешком, из которого торчали свернутые в трубку банкноты, застывший на экране ноутбука стоп-кадр оперативной съемки. Камера сквозь дырку в строительном заборе запечатлела многозначительно улыбающихся милиционеров возле красного внедорожника. Лиц Ларина и Кати в кадре не было видно. Оператор запечатлел их со спины. Дорого бы дали милиционеры за то, чтобы вернуться на несколько часов назад. Но ничего уже нельзя было изменить. Теперь за ними пристально наблюдал объектив видеокамеры, установленной на треноге. А микрофон, затянутый в поролоновый цилиндрик, фиксировал каждый звук в лишенном окон подвальном помещении.
За спиной у дорожных инспекторов загорелся голубоватый фонарик. В луче ультрафиолета вспыхнули флуоресцентным сиянием стодолларовые банкноты на письменном столе. Затем фонарик направили на руки милиционеров. Пальцы, которыми они прикасались к американским дензнакам, тоже мгновенно засветились.
– Теперь вы не сомневаетесь, что деньги были помечены и порошок прилип к вашим рукам? Итак, начнем.
Ларин вел допрос напористо. Благо опыт оперуполномоченного в «прошлой жизни» – до того, как попасть в организацию Дугина, – он не растерял. Да и отрицать гаишникам что-либо было трудно. Когда они пытались юлить, то сзади на их головы обрушивались удары. Били чем-то тяжелым, но достаточно мягким, чтобы не оставалось синяков: то ли толстым справочником, то ли гольфом с насыпанным в него сухим песком. Удары отзывались в мозгу болью, звоном в ушах. Реальность размывалась.
Капитан с лейтенантом, как и все офицеры МВД, имели кое-какое юридическое образование. А потому не признать очевидное просто не могли. В конце концов, неприглядная картина получения взятки была обрисована полностью.
Ларин немного повернул плафоны ламп, чтобы не так били допрашиваемым в глаза, обошел стол и присел на его край прямо перед сотрудниками ГИБДД. За это короткое время капитан Иванов уже немного успел привести мысли в порядок и справедливо полагал, что основные неприятности ждут его и напарника впереди. Уж очень вольно их дознаватель обходился с процессуальными формальностями. Хотя этому могло быть и свое объяснение. Все-таки представлял он ФСБ – структуру, которая может позволить себе значительно больше, чем Министерство внутренних дел.
– Подведем итоги, – произнес Андрей, глядя на милиционеров. – Факт получения взятки вами признан, вещественные доказательства налицо, осталось только оформить протоколы допроса и дать вам их подписать. Последующее вы себе отлично представляете. Вступаться за вас никто не станет, и приговор суда по высшему пределу срока вам обеспечен с сопутствующей ему конфискацией имущества. Предупредить вы никого не успели, так что выехавшие к вам по месту жительства оперативные группы без труда изымут хранящуюся в семьях наличку. Так что и родные хорошим словом вас не вспомнят.
Ларин бил в точку. Ни капитан, ни его напарник еще не успели пристроить деньги, полученные через Базанова от генерала Матюкова. Доллары лежали у них дома, и во время следствия пришлось бы еще объяснять их происхождение. Жизнь, которая, по словам Иванова, начинала стремительно налаживаться, грозила рухнуть в пропасть. Да что там грозила? Уже рухнула. О том, чтобы получить хорошую гражданскую специальность, ни Иванов, ни его напарник даже и не думали. Отсидев свой срок, они не смогли бы удержаться в Москве. Служба в силовых структурах им уже не светила, пришлось бы возвращаться в провинцию, из которой они с таким трудом выбрались.
Андрей выдержал паузу, давая милиционерам возможность красочно представить свои перспективы.
– Катастрофа, – подытожил он. – Полная катастрофа для вас и ваших семей. Что ж, каждый – кузнец своего счастья. Однако это еще не все.
Ларин тронул мышку компьютера, щелкнул клавишей. На экране появилось черно-белое изображение, в нижнем правом углу мельтешил тайм-код, вырисовывалась недавняя дата и время записи. Сердце у капитана Иванова и до этого билось неровно, а тут вообще затрепетало, как осенний лист на ветру. Вроде бы ничего необычного на экране не происходило. Качество записи отвратительное, движения происходили рывками. Мужчина в штатском, в котором Иванов без труда узнал самого себя, задержался в тамбуре, полистал книжку, а затем вошел в слабо освещенный больничный холл и передал в окошечко пластиковый пакет. После чего двинулся к двери и, уже взявшись за ручку, на мгновение обернулся. В этот момент Андрей вновь щелкнул клавишей.
– Узнаете?
Капитан Иванов, как сотрудник МВД, прекрасно понимал, что дознаватель вряд ли сразу выложит главный козырь. Хотя могло получиться и так, что у него имелась лишь одна зацепка, и приходилось блефовать – делать вид, что известно куда больше, чем было показано на экране. Иванов попытался взять себя в руки и произнес довольно спокойно:
– Какое отношение эта видеозапись имеет к допросу?
– Вы узнаете этого человека?
Ответ, естественно, был отрицательным.
– И я первый раз его вижу, – пожал плечами лейтенант Баранов.
– Да по этой записи его вообще узнать невозможно. Им мог быть кто угодно. И он, и вы, и я, – вырвалось у капитана.
– Вы правы ровно на треть, – сказал Ларин и вновь щелкнул мышкой.
Изображение укрупнилось. Лицо заняло почти весь экран. Затем по нему мозаикой побежали квадратики. Казалось, будто кто-то невидимый протирает размытое, замыленное изображение. С каждой секундой квадратики становились все мельче, и наконец портрет приобрел четкость. Иванов, сидевший на жестком табурете, изменился в лице. Отрицать сходство было невозможно. На экране высветилось именно его лицо. Хотя, насколько знал капитан, восстановить подобную запись было практически невозможно. Но черт его знает, какими возможностями и компьютерными программами обладает ФСБ? На самом же деле технари Дугина и не пытались восстановить запись. Просто вмонтировали в нее реальную фотографию капитана Иванова. А затем сделали к ней убедительный переход через мельтешение квадратиков.
Андрей закрыл крышку ноутбука.
– Меня мало интересуют ваши шалости с получением взятки. В поле нашего зрения – птица куда более высокого полета. В общих чертах я представляю себе всю механику, которая связала вас с Матюковым-младшим, с его отцом, с майором Базановым. Мне известна истинная роль каждого. Но мне нужны свидетельские показания. Выбор за вами. У вас есть всего два выхода. Первый – вы отказываетесь сотрудничать с нами и не даете показаний против Матюкова и Базанова. В таком случае дается ход делу о получении вами взятки. И перспективы у вас самые мрачные. Я их уже обрисовал.
– А второй вариант? – хрипло спросил капитан Иванов.
– Вижу, что вы поняли меня с полуслова. Прямо сейчас вы даете показания, начиная с момента аварии, когда прибыли на место ДТП со смертельным исходом. Вспоминаете, кто, каким образом на вас оказывал давление. От кого и за что вы получили деньги. Меня интересует все, что касается семьи Матюковых, Базанова, судьи, лжесвидетелей…
Капитан с лейтенантом переглянулись. Они даже не могли решить для себя, какая перспектива пугает их больше. В конце концов, за взятку можно отсидеть и выйти на свободу. А вот возможности генерала Матюкова они представляли неплохо. Он способен был физически уничтожить каких-то там младших ментовских офицеров. И тут Ларин дожал задержанных:
– За свою безопасность можете не беспокоиться. Дело до суда над высокопоставленным сотрудником и даже до следствия вряд ли дойдет. Людей такого уровня судят редко.
– А второй вариант? – хрипло спросил капитан Иванов.
– Вижу, что вы поняли меня с полуслова. Прямо сейчас вы даете показания, начиная с момента аварии, когда прибыли на место ДТП со смертельным исходом. Вспоминаете, кто, каким образом на вас оказывал давление. От кого и за что вы получили деньги. Меня интересует все, что касается семьи Матюковых, Базанова, судьи, лжесвидетелей…
Капитан с лейтенантом переглянулись. Они даже не могли решить для себя, какая перспектива пугает их больше. В конце концов, за взятку можно отсидеть и выйти на свободу. А вот возможности генерала Матюкова они представляли неплохо. Он способен был физически уничтожить каких-то там младших ментовских офицеров. И тут Ларин дожал задержанных:
– За свою безопасность можете не беспокоиться. Дело до суда над высокопоставленным сотрудником и даже до следствия вряд ли дойдет. Людей такого уровня судят редко.
Капитан мгновенно догадался, что может означать эта фраза. Преступление Матюкова-младшего интересовало дознавателя лишь как повод копнуть под генерала ФСБ. Где-то высоко наверху происходили невидимые движения. Питерского чекиста кому-то понадобилось отстранить от должности. Ему предъявят имеющийся компромат, посоветуют не дергаться, а просто тихо уйти со службы.
Милиционеры вздохнули с облегчением. Им показалось, что жизнь снова налаживается. Налаживалась, конечно, не совсем так, как им хотелось бы. Но, дав согласие сотрудничать, они могли сохранить собственную свободу и даже должности.
– Я согласен дать показания, – произнес Иванов и поспешил добавить: – Он тоже. Давай, Толян, соглашайся.
Лейтенант Баранов согласно кивнул, но уточнил, что их показания следует оформить как явку с повинной – мол, совесть заела. Андрей тут же подтвердил, что может это сделать, и даже уточнил – в случае чего готов гарантировать милиционерам максимум условный срок. Сделка состоялась.
Теперь допрос пошел гладко. Ларин лишь уточнял детали и задавал наводящие вопросы, а милиционеры в подробностях выкладывали все, что его интересовало. Сдали они буквально всех. Особое внимание уделили начальнику родного управления ГИБДД, который угрожал им, требуя полного молчания по поводу трагедии с участием «дьявольского «мерса». Особо напирали на то, что все им пришлось делать под давлением, иначе они никогда не встали бы на преступный путь. По большому счету, в этом милиционеры были правы, вот только никому на них особо давить не приходилось – их фальшивые показания и лживо составленные протоколы просто-напросто оплачивались.
Видеокамера бесстрастно фиксировала их признания.
Наконец последние слова были произнесены. Больше милиционеры ничего сказать не могли. Ларин выключил камеру.
– Ну, вот и все, – сказал он спокойно.
Капитан Иванов спросил, заикаясь от волнения:
– И что, теперь мы можем быть свободны? – Он приподнял скованные руки.
– Конечно. Если не считать угрызений совести. Но каждый человек делает свой выбор сам. А содеянное вами, на мой взгляд, не вяжется с формой и званиями офицеров.
Милиционеры недоуменно смотрели на «дознавателя». Их удивляла странная перемена, произошедшая с ним. Ведь он заговорил о странных вещах: о совести, офицерской чести… Причем сделал это как-то походя, словно заранее знал, что эти слова для них пустой звук. Но пережитые страх, унижение уже не оставляли места в сознании преступников для таких мелочей. Неожиданно засветившая свобода манила со страшной силой.
– Снимите с них наручники, – небрежно заметил Андрей, собирая вещдоки со стола, и тут же предупредил: – Только не оборачиваться.
Капитан приподнял скованные руки и услышал, как кто-то подошел к нему со спины. Он уже предвкушал, как браслеты освободят запястья, как они с лейтенантом выйдут из этого странного подземелья, вернутся в управление, сдадут оружие, а затем можно будет и выпить, чтобы снять стресс. И в этот момент что-то острое и тонкое вонзилось в шею капитану. Он еще успел почувствовать, как ему в мышцу быстро вводят что-то прохладное. Голова мгновенно закружилась, яркий свет настольных ламп померк, капитан потерял сознание и с грохотом упал с табурета на пол. То же самое синхронно произошло и с лейтенантом.
Через четверть часа те же самые спецназовцы, которые помогали Ларину на безлюдной улице, уже тащили по гулкому бетонному коридору неподвижные тела капитана Иванова и его напарника. Дверца микроавтобуса с тонированными стеклами плотно закрылась, еле слышно заработал мотор. Автомобиль выехал с подземной стоянки и влился в вечерний транспортный поток.
Капитан Иванов понемногу приходил в себя. Сначала к нему вернулось зрение. Оказалось, что он полулежит с открытыми глазами на переднем сиденье в машине. За лобовым стеклом в полумраке виднелись уже знакомые стены новостройки, злополучный дощатый забор. А за ними в низине переливается огнями Кольцевая автодорога. Страшно болела голова, и не внутри, а снаружи. Будто бы лоб прижигали каленым железом. Машина была та самая: новенькая, патрульная, к которой Иванов еще не успел окончательно привыкнуть. Но пока еще он находился под действием какого-то неизвестного ему препарата. Все происходившее казалось то ли сном, то ли бредом. Ну, в самом деле, почему он снова сидит здесь? Почему на нем вместо милицейской формы штатская одежда? Почему так страшно болит лоб, а рядом откинулся затылком на подголовник Толян? Почему и на нем штатское? Зачем он по самые глаза натянул на себя дурацкую лыжную шапочку? И с какой это стати в машине пахнет пригоревшим шашлыком?
Из-за строительного забора неторопливо и беззвучно выехал мотоцикл. Байкер, сидевший на нем, как в рапиде прокатил перед самым капотом машины и выразительно показал крагу с оттопыренным средним пальцем.
– Бред, полный бред, – прошептал капитан и прикоснулся к своей голове, ощутив под пальцами колючий шерстяной трикотаж вместо фуражки или привычной короткой стрижки.
И тут прорезался слух. Знакомые голоса доносились из динамиков. Работал встроенный в машину СD-плеер. И капитан узнал собственный голос и голос своего напарника. В записи повторялись их признания, сделанные под безжалостными лучами настольных ламп в подвальном помещении без окон. Иванов потянулся и включил в салоне плафон, осмотрел свои запястья. Да, недавний допрос не был плодом его воображения. На руках явственно проступали следы от наручников. Но почему так болит голова?
Он потянул пальцами лыжную шапочку, надетую на его голову. Та затрещала и, отдавшись болью во лбу, сорвалась. Капитан глянул на свое отражение в зеркальце заднего вида, укрепленном над лобовым стеклом. Глянул и обомлел. На его лбу среди волдырей чернело и кровавилось выж-женное каленым железом слово: «ВОР».
– Нет!!!
Иванов сорвал с головы лейтенанта лыжную шапку, под которой обнажилась точно такая же надпись. И принялся его трясти.
– Толян, Толян!
Тот никак не хотел открывать глаза. Капитан принялся хлестать его по щекам. Наконец лейтенант замычал, и веки его разомкнулись. Иванов заикался, хрипел и тыкал пальцем в зеркальце, пытаясь убедить лейтенанта в том, что все происходящее с ними – явь. На это ушло минут пять. После чего капитан вытащил диск из проигрывателя, бросил его на асфальт и принялся яростно топтать ногами. Но тот лишь скрипел и не хотел рассыпаться на осколки.
– Это подстава, подстава, – неистовствовал Иванов, – ты понимаешь, Толян, нас подставили!!!
– Но он же из ФСБ, – практически хныкал лейтенант, сидя на бордюре, и осторожно вздрагивал от каждого прикосновения, ощупывая ожоги на лбу.
– Какое, на хрен, ФСБ?! Не могли «фейсы» такого сделать!..
Наконец-то блестящий диск треснул, расколовшись на несколько кусков. Иванов сгреб их в ладонь, бросил к забору и принялся втаптывать во влажную глину. Он перевел дыхание лишь тогда, когда смешал их с землей.
– Не знаю, не знаю, что это было, – прохрипел он, садясь в машину.
Лейтенант поднял голову, глянул на старшего наряда и глухо проговорил:
– А, может, мы с тобой уже того… На том свете?
– У тебя крыша поехала?
Капитан провернул ключ в замке зажигания – стартер даже не отозвался. Иванов распахнул капот машины и сплюнул на асфальт. Электропровода, ведущие к двигателю, были вырваны с мясом.
– Черт, что же это такое? Кто он? – Капитан стоял у машины с прикрытыми глазами и покачивался. – Нет, не ФСБ, это точно. Но кто, кто? Зачем?
Он принялся рыться в салоне машины. Открыл багажник, затем уставился на явно невменяемого, что-то бубнившего себе под нос лейтенанта.
– Что ты там бухтишь?
– Как я дочке покажусь? – произнес Толян и всхлипнул.
– Идиот, нашел про что думать! Ты лучше скажи, что нам теперь делать?
– Вернемся в управление… – начал тот.
– Кретин, какое управление? Ты понимаешь, что у нас оружие пропало, удостоверения, форму у нас забрали? Нам конец с тобой, полный. Не просто же так он все на камеру записывал… Оно всплывет, обязательно всплывет. В лучшем случае доживем до суда. Но, скорее всего, просто в СИЗО нас и придушат, как котят, чтобы лишнего не вякнули.