– Ха! Ничего себе – «лишь»! – фыркнула Аллочка. – Здорового человека просто так располосовали, потом зашили, да еще за эти все прелести и денег содрали немеряно! Милые проделки…
– И как это он смог все провернуть? И анализы, и операции, неужели никто ничего не видел? – не поверила Гутя.
– Почему же? У него просто были хорошие помощники, вот и все.
– С ума сойти! То есть я тогда не понимаю, а почему от этой безопасной операции скончались те женщины?
– Я! Я знаю! – вскочила Аллочка. – Они догадались, что он – шарлатан, а он их убил, чтобы они никому не рассказали.
– Нет, – категорично помотал головой Фома. – Все они были убиты после того, как скончался Николайский.
– Так могли его помощники…
– А те были так напуганы, что поспешили уволиться, и вообще сгинуть подальше от здешних мест. Как бы то ни было, об этом нам расскажет следствие, оно все еще ведется по делу этих пациенток.
– Ага, прямо к тебе домой придут и все расскажут, – скривилась Аллочка.
– Все равно узнаем, – упорствовал Фома. – И что интересно – ни на одной из убитых не было никаких шрамов. То есть, им он мнимых операций не делал.
– Я ж говорю – догадались! – не сдавала позиций Аллочка.
– Ну, в общем, над этим надо подумать, – выдохнул Фома.
– Фомочка! – Варька уткнулась мужу в плечо. – И как ты все это узнал? Ты у меня такой умный! Да? Ты сам догадался?
– Нет, это мне… это мой маленький секрет, – кокетливо поджал губы супруг и чмокнул Варьку в макушку.
– Ну, Гутенька, а ты хочешь, чтобы я тебя в головку клюнула? – повернулась к сестре Аллочка. – Тогда говори, что тебе твой ухажер рассказал? Что уж такого интересного он тебе сообщил, что ты даже родную сестру на погибель бросила?
– Я думаю, у меня тоже имеется важное известие, – поерзала в кресле Гутя. – Сегодня я поговорила с Евгением Леонидовичем, и мы решили, что Родионов покончил жизнь самоубийством, вот так.
– Приехали, – мотнула головой Аллочка. – Это ты специально, да? Чтобы больше мы не копались в этом деле? Решили они! С чего это вы решили?
– А с того! Евгений с Максимом Михайловичем знаком был со студенческих лет.
– Ну, это я и сама знаю, один учился там, а другой сям, – перебила Аллочка.
– Не сям, а на биохимическом отделении. И, между прочим, Евгений тоже пошел далеко. Он даже профессором стал, диссертацию защитил. Но ему некогда над бумагами сидеть, как он говорит, он все больше практикой увлекается. Одной из его главных разработок была новая формула препарата, который дает поразительный эффект при заболевании сосудов. Ой, он мне говорил что-то, но я не запомнила. В общем, смысл такой: дозировка должна быть предельно точной, если же она нарушается, то отключается сердце, в общем, получается будто бы инфаркт. Евгений Леонидович до сих пор мучается над этой штукой, потому что хочет избежать такого страшного ее воздействия. Его работа ни для кого не секрет, об этом все знают. Но только не все в этом соображают. Но вот Родионов особенно интересовался его разработками. Евгений говорил, что он с самого начала не понимал, отчего это Максим к нему то по нескольку лет в гости не заходит, а то по нескольку раз в месяц забегать стал. И главное, прибегал даже на работу, в лабораторию. Ну, сначала он и подумать не мог! А потом, узнав, что Максим Михайлович скоропостижно скончался от инфаркта, Евгений жутко испугался – ему показалось, что друг его вовсе не просто так к нему в лабораторию приходил. Он запросто мог этот препарат изъять и…
– А у них там ничего не охраняется, что ли? – спросил Фома.
– Ну, почему же, охраняется, наверное, но только кто их считает, эти реактивы? И ведь одно дело, если эти химикаты ядовитые. Или, опять же, жутко дорогостоящие, а если они сами по себе опасности не представляют, да и большой ценности тоже…
– И зачем Максиму понадобилось отравиться? – не поняла Аллочка.
– Откуда я знаю? – нахмурилась Гутя. – Но только ты и сама говорила – он словно заранее знал! Специально и могилку тебе свою показал, и в платьице тебя нарядил, что, не так?
Все, конечно, было так, но только – чем больше становилось известно, тем больше все запутывалось.
– И еще, главное, кто-то меня по башке приложил, – задумчиво проговорила Аллочка.
– А вот это и вовсе ни к чему! – согласилась Гутя. – Ты-то тут – не пришей кобыле хвост!
В этот вечер ничего умного так и не пришло в больную голову Аллочки. Да и остальные не могли связать концы с концами в этой непонятной истории.
А утром Аллочке позвонили. Звонила девушка, перетянувшая на себя вчера внимание водителя Вадика.
– Алло, это Алла Власовна? – тоненько пропищала она в трубку. – Это вас Лялечка беспокоит.
– У меня еще нет «лялечки». Я не замужем, – не совсем поняла ее Алла Власовна и чуть было не бросила трубку.
– Ой, это вы так шутите? – хихикнула девушка. – Это меня так зовут – Ольга Аркадьевна. А мама меня зовет Лялечкой. И все знакомые тоже. Так я о чем вас хотела спросить – вы фотографии забирать будете?
– А я что, вчера фотографировалась? Или на меня напали папарацци? – изумленно вытаращилась на телефонную трубку Аллочка.
– Ой, вы опять шутите! Вы такая уморительная! Прямо Максим Галкин!
– Да уж, одно лицо. Так какие фотографии?
После долгих ужимок и усмешек девушка все же объяснила, что она убирается в квартире господина Родионова, разбирает его вещи, так ей велел Вадим. И вот на книжной полке она нашла альбомы с фотографиями. А Вадим сказал, чтобы она позвонила Алле Власовне и спросила – не надо ли ей эти альбомы привезти, чтобы сохранить память. Потому что сам Вадим уже одни альбом себе на память взял.
– А кроме альбомов, там никаких ценных вещей на память не осталось? – поинтересовалась Аллочка. – Я слышала, драгоценные камни хорошо хранятся, золото, опять же.
– Нет-нет, у Максима Михайловича такие вещи в банке хранятся, – обрадовала ее Лялечка.
– Как жалко-то, а я бы всю жизнь на груди носила какое-нибудь небольшое брильянтовое колье, и даже колечка нет?
– Не-а.
– Ну, вези альбомы, что же делать…
Девушка приехала через пятнадцать минут, и не одна.
– Возьмите, вот они, – плюхнула она на пол целую стопку фотоальбомов. – Еле дотащила. Ну, я побегу? А то меня в машине Вадик ждет.
– Конечно, беги, – задумчиво кивнула Аллочка, не понимая, что ей делать с таким приданым.
Девушка и вовсе не собиралась заморачиваться, быстренько сделала ручкой и побежала вниз по ступенькам, кокетливо цокая каблучками.
– А Вадик даже не зашел, – горько всхлипнула Аллочка.
– Ого! Да это целый клад, – неслышно подошла сзади Гутя. – Кто это тебе передал?
– Вообще, Гутенька, вот ты как скажешь – клад! Ты что, на самом деле думаешь, что здесь тебе камни-жемчуга? Фотографии старинные, и это мне что-то даст, по-твоему?
– Не знаю, как тебе, но следствию это пойдет на пользу, ты только посмотри, сколько здесь разных лиц!
– Да я уже смотрела, успела пролистнуть несколько страниц. Лиц уйма, и все чужие, незнакомые. Погоди-ка… – из толстых картонных листов на колени Аллочке выпали два одинаковых конверта. Только один погрязнее и измятый, а другой – чуточку поновее.
– Смотри-ка, неужели деньги? – не столько обрадовалась, сколько удивилась Алла Власовна. – Взятка! В конверте.
– Да ну? – недоверчиво протянула Гутя и ухватила конверт.
– Главное – «да ну», а сама стянула!
– Это фотография, – насупилась Гутя. – Женщина какая-то. А в том конверте что?
В другом была тоже фотография, и тоже женщины. И никакой подписи.
– Может быть, это его подопытные? – предположила Аллочка. – Не на одной же мне он свои эксперименты ставил.
– Тогда должна быть и твоя фотография, – решила Гутя, и сестры стали быстрее листать альбомные страницы.
И все же Аллочкиной фотографии не было, зато они нашли еще один конверт.
– Смотри-ка… Трофимова! – охнула Аллочка.
– Ты точно знаешь?
– Я же ее видела! Точно говорю – Трофимова! И прическа у нее такая же, и… шея, даже цепочки все те же. А фото-то сделано недавно, Вероника Семеновна здесь, как живехонькая.
– Аллочка, я поняла, – округлила глаза Гутя. – Это вовсе не подопытные, это пациентки клиники – погибшие!
– Да ну тебя, ты как выдумаешь, давай у Фомы спросим, он же их в лицо знает.
– Хорошо, дождемся Фомы, только они это, поверь моему слову, – напирала Гутя.
Аллочка убежала в кухню, плюхнулась на стул и взвыла:
– Уй-й-й! Гутя-я-я, и отчего это на нас сразу столько убитых навалилось? Где же мы им всем убийцу найдем? Не знали, как с Трофимовой разобраться, а уже и Родионов подоспел! И эти дамочки, опять же, вот взять бы все и бросить, а как, если там я замешана, да еще и на Фому все косятся? А я чувствую! Вот у меня внутри словно кто-то сидит и шепчет: «Не раскрыть вам этого дела, только еще бульшую беду наживете»! Представляешь? Сидит и говорит!
– Прекрати! Сидит у нее кто-то… Неужели ты не заметила, что тебе пытаются помочь?
– Смотри-ка… Трофимова! – охнула Аллочка.
– Ты точно знаешь?
– Я же ее видела! Точно говорю – Трофимова! И прическа у нее такая же, и… шея, даже цепочки все те же. А фото-то сделано недавно, Вероника Семеновна здесь, как живехонькая.
– Аллочка, я поняла, – округлила глаза Гутя. – Это вовсе не подопытные, это пациентки клиники – погибшие!
– Да ну тебя, ты как выдумаешь, давай у Фомы спросим, он же их в лицо знает.
– Хорошо, дождемся Фомы, только они это, поверь моему слову, – напирала Гутя.
Аллочка убежала в кухню, плюхнулась на стул и взвыла:
– Уй-й-й! Гутя-я-я, и отчего это на нас сразу столько убитых навалилось? Где же мы им всем убийцу найдем? Не знали, как с Трофимовой разобраться, а уже и Родионов подоспел! И эти дамочки, опять же, вот взять бы все и бросить, а как, если там я замешана, да еще и на Фому все косятся? А я чувствую! Вот у меня внутри словно кто-то сидит и шепчет: «Не раскрыть вам этого дела, только еще бульшую беду наживете»! Представляешь? Сидит и говорит!
– Прекрати! Сидит у нее кто-то… Неужели ты не заметила, что тебе пытаются помочь?
– Заметила! – хлопнула себя по коленкам Аллочка. – Прямо там, в подъезде, с удавочкой на шее и заметила! Точно, думаю, – помочь хотят.
– Нет, тут было совсем другое, тебя устранить пытались.
– Да что ты?! Какие бяки!
– Не кривляйся, – насупилась Гутя. – Я тебе вот что скажу: и преступник, и помощник – они рядом с нами! Только мы их не видим.
– Но ощущаем. Я, по крайней мере.
– Тем более, надо не ныть, а искать! – взвилась Гутиэра. – И потом, учти, милиция тоже ищет. И вообще, что ты разнылась? Хочешь в милицию бежать – беги. Только они к тебе все равно телохранителей приставить не смогут.
– Черт! А так неплохо бы, да? Если б телохранителей… И Вадик еще на девицу перекинулся…
– Итак, что мы имеем? Трех несчастных женщин, которых убил… неизвестно кто, и даже непонятно, один и тот же преступник действовал или уже другой?
– Потом еще Родионов! – подсказала Аллочка. – Его, вполне вероятно, не убили, а он сам…
– Но и этого мы тоже не знаем, у нас только версии, – подчеркнула Гутя.
– Дальше, значит: клиника Фомы. А промежуточным звеном между дамами, клиникой и Родионовым является Николайский. Ну что ты хмуришься-то опять? Теперь уже глупо думать, что Родионов и убитые женщины никак не связаны, здесь же фотографии этих женщин.
– Ну-у, мы еще только предполагаем, пусть Фомка подтвердит.
– Пусть, – согласилась Аллочка. – И что самое удивительное: и Родионов, и Трофимова – люди состоятельные. А наследников у них нет.
– М-да, можно подождать, если кто-то заявит на наследство…
– Ты можешь подождать, а я могу и не дотянуть, – заметила Аллочка. – Мне надо торопиться. А давай к Николайскому съездим! Вдруг у него там наследников целый отряд, а?
– К Николайскому? Действительно, надо спросить у Фомы его адрес.
К Николайскому поехали на следующий же день, Фома даже специально с работы отпросился, а Варька у себя в офисе сказалась больной.
– Фом, зря ты так расстарался, – журила теща зятя. – Мы могли б и сами съездить, на автобусе, если он живет недалеко.
– Правильно, «если недалеко», а у него домик за городом, поэтому я вас и повез.
Гутя больше не спорила, побежала к холодильнику – делать бутерброды в дорогу.
Домик Николайского находился недалеко от города. Сначала здесь была небольшая деревушка, но имущие граждане быстренько распознали, что здесь жить куда лучше, нежели в загазованном городе – и воздух свежий, и земля – доля душевной услады, и от города двадцать минут езды. В общем, очень скоро старенькие, неказистые домишки стали скупать, а вместо них тут же вырастали красавцы в несколько этажей. Но даже среди всех этих мини-дворцов особнячок Николайского смотрелся довольно достойно. Большой, в три этажа, розового цвета, балконы и колонны – снежно-белые. А вокруг дома – газоны, аккуратно подстриженные елочки, клумбы, разбитые строго по чертежу. То есть самая что ни на есть красота из глянцевых журналов.
– Живут же люди, – не скрывая зависти, вздохнула Аллочка.
– Ну-у, я бы так не сказал, – почесал переносицу Фома. – Николай Николаевич как раз-таки покинул сие обиталище, помер, бедняга.
– Фома, скажи, а почему ты поверил, что у вас в клинике хорошо платят? – проняло и Варьку.
– Все! Стоп! Приехали! Выходим! – рявкнул Фома и первым выскочил из автомобиля.
Женщины потянулись следом. Возле высокого, под два метра забора они остановились.
– И как дальше? – уставилась на Фому Аллочка. – У них собаки нет?
– А ты хочешь через забор? – вытянулось лицо у зятя. – Аллочка, мы просто попробуем на кнопочку нажать. Дзин-н-нь!
– На-адо же! Умница какой, догадался в кнопку ткнуть. Фи!
Пока они перепирались, калитка отрылась, и серьезная молодая женщина вопросительно уставилась на гостей.
– Простите, мы к Элен Сигизмундовне, – уверенно произнес Фома.
– К кому мы? – тихонько охнула Аллочка.
Но, вероятно, Фома знал, что говорил, потому что женщина улыбнулась и пригласила их пройти.
– А кто это – Сигизмундовна? – прошептала на ухо зятю Аллочка.
– Это супруга Николайского. Теперь она здесь живет.
Они вошли в просторную гостиную, где их уже ждали.
Супруга несчастного Николайского представлялась Неверовым дремучей бабушкой, согнутой от горя и побелевшей от переживаний. У нее должны были быть толстые очки, плотная деревенская шаль и отсутствующий взгляд. Так, во всяком случае, им казалось. Однако навстречу им поднялась молоденькая девица, годков двадцати от роду, в коротеньком платьице и с бесконечно длинными ногами. Девушка была красива неземной красотой. Хрупкая тоненькая фигурка, детский овал лица, безупречные золотистые локоны, черные длинные ресницы, которые делали взгляд голубых глаз еще невиннее, натуральный румянец, придававший ей безгрешности, и пухлые губки с претензией на непорочность.
– Вас должны были назвать Ангелиной или Анжелой, – забывшись, пролепетал Фома. – Потому что эти имена в переводе означают – ангел!
– А тебя надо было Карпом назвать, – толкнула любимого обиженная Варька. – Чтобы ты молчал как рыба. А то несешь околесицу!
Но злилась она недолго – девица казалась ангелом только до тех пор, пока не открыла рот.
– Гы! – довольно гоготнула она. – А меня родичи Валькой назвали, прикинь? А я взяла и переписалась. Элен стала. Да вы садитесь, я недолго…
Элен, как оказалось, красила ногти, и даже приход гостей не оторвал ее от столь важного занятия.
– Я быстро… вот черт! Опять смазался.
Неверовы переглянулись. Девушка давала возможность свободно разглядывать жилище и даже не пыталась занять гостей разговором. Нетрудно было заметить, что в обстановку домика хозяин вложил немалые средства, и Аллочка загрустила окончательно.
– Аня! – наконец крикнула молоденькая хозяйка. – Аня! Чаю подай!
В гостиную вошла все та же приятная женщина и прикатила накрытый столик.
– Пейте, угощайтесь, – затрясла руками Элен Сигизмундовна. – У меня пока лак высохнет… Ой, черт, а вы же со мной поговорить хотели, так, да?
– Мы хотели вместе с вами вспомнить Николая Николаевича, – грустно произнес Фома. – Мы, в некотором роде, его коллеги, и поэтому…
– А почему сегодня-то? – удивленно вытаращилась на гостей младая вдова. – Он же… полгода мы уже отметили. Или еще какая-то дата? Аньк! У нас сегодня какой день?
– Нет-нет, не беспокойтесь, – произнес Фома. – просто мы… вот Варенька, она у нас писатель… (при этих словах писатель-Варенька поперхнулась чаем), она решила написать книгу о вашем супруге.
– А гонорар – пополам? – насторожилась Элен Сигизмундовна.
– Если книгу напечатают, то – безусловно… – степенно кивнула Варька.
– Ну, тогда спрашивайте, – охотно уселась в кресло с ногами безутешная вдова. – Или мне самой начинать? А почему у вас тетрадки никакой нет? Куда вы записывать будете?
– У меня диктофон, – неопределенно постучала себя в грудь Варька и приготовилась слушать.
– Ну, значит… Николай Николаевич был замечательным мужем! Он меня любил. Я ведь сначала работала простой медсестрой в Центре, а потом он меня заметил и как давай любить! Прямо проходу не давал. Ну, а я… я тоже полюбила его. И потом он мне предложил руку и сердце. И я согласилась. Мы с ним очень хорошо жили, – произнесла Элен Сигизмундовна и с ожиданием уставилась на «писателя».
– Очень хорошо, а что дальше? – спросила Варька.
– А куда дальше-то? Все-е! – удивилась ее непонятливости Элен.
– Ну, как бы вам сказать, – замялась Варька. – Понимаете, книга-то слишком маленькая будет. Даже странички не наберется.
– Подумайте, сколько ж вам заплатят? Копейки! – напомнила Аллочка.
Элен заморгала божественными ресницами и наморщила лобик – задумалась. В эту минуту позвонил телефон.
– Ой, погодите…. Алле! Толик? Я тебе потом перезвоню. А то тут про меня книжку пришли писать… нет, поедем. Ты за мной вечером заезжай. Потому что в «Серенаде» все наши будут ждать… нет, я не на своей поеду, хочется выпить, расслабиться, говорю же замоталась, писатели всякие… Чмоки!