— В безопасности… — растерянно повторил Акива. — Да, я понял. Вы правы, извините…
— Ничего, дружище, ничего… — кругленький вытер со лба пот. — Значит, договорились. Иди на свою скамейку и жди. А у меня дел по горло. Главное, запомни: скамейка, речь, остановка у машины, вбегаешь через желто-синего, стреляешь с метра, три выстрела, тебя валят на землю, ты в безопасности, а дело в шляпе. Повтори.
Акива повторил. Старые друзья — слова, как всегда, подействовали успокаивающе, но тем не менее, он продолжал чувствовать какое-то неудобство. Что-то чужое, неприятное и беспардонное, как острый локоть в тесной толпе, некстати воткнувшийся прямо в печень. Или даже хуже того: знакомый и устойчивый мир — мир слов — вдруг покачнулся и поплыл пред глазами Акивы куда-то вбок, вбок, подобный тяжелому театральному занавесу. Это было бы еще не так страшно, если бы за ним обнаружились всего лишь другие слова, пусть плохие, пусть угрожающие — любые… главное, чтобы они оставались словами. Но весь ужас заключался именно в том, что за качнувшимся пологом мелькнуло что-то абсолютно иное, принципиально не описываемое словами, а потому ужасное в своей бесформенной, бессловесной невыразимости. Акива потряс головой, пытаясь взять себя в руки. Занавес еще раз качнулся и встал на место. Кругленький смотрел на него с беспокойством.
— Ты уж не передумал ли, часом? А то давай все отменим, пока не поздно. Я тебя выведу и забудем обо всем. Верни пистолет.
— Нет-нет… — сказал Акива со всей возможной решительностью. — Все в порядке. Не волнуйтесь. Я сделаю все, как надо. Скамейка, остановка, желто-синий, с метра, три выстрела, я в безопасности.
Кругленький кивнул, похлопал его по плечу и убежал, на ходу приклеивая к лицу умильную улыбку. Акива устроился на скамейке. Далее все шло в точности по намеченному сценарию. Сначала над головой гремела музыка, перемежаемая натужным конферансом Шайи Бен-Амоца. Затем подъехали лимузины, тут же окруженные неподвижными топтунами из внутреннего ограждения. Потом пошли речи. Акива слушал не вслушиваясь. Разве могли помочь ему в его нынешнем состоянии плоские слова площадных речей? Он бормотал стихи и ждал условного момента. Вот Брук вышел из своего лимузина и поднялся наверх… вот он завершил свое выступление и показался на лестнице… вот он спустился и, немного задержавшись на общение с группой прихлебателей, вошел в круг внутреннего оцепления.
Пора. Ощущая крупную дрожь в коленях, Акива встал, опустил руку в карман, к пистолету… и в этот момент кто-то схватил его за локоть. Он резко обернулся… Рядом стоял Шайя, изумленно выпучив на него налитые коньяком глаза.
— Пусти! — Акива попытался выдернуть локоть, но тщетно.
— Это ты? — проговорил Шайя, постепенно осознавая значение происходящего и соответственно повышая голос. — Все-таки пробрался? Ты, гадкий псих… ты хоть понимаешь, что ты затеял?..
Акива оглянулся. На них начинали обращать внимание; какой-то человек в костюме уже направлялся в их сторону решительной походкой.
«Все кончено, — подумал он. — Надо же, как глупо…»
Странно, но эта мысль наполнила его восторгом.
— Все кончено! — весело сказал Акива, подмигивая Шайе.
— Кончено?!. - уже во всю глотку заорал Шайя. — Ах ты сука! Держите его, гада!
Топтун уже тянул свои к ним свои мощные волосатые рычаги… вот сейчас он схватит Акиву за плечи, оторвет от земли и тут же снова бросит на землю, но уже плашмя; усядется сверху жестким мускулистым задом, щелкнет наручниками… «Я в безопасности…» Акива на секунду прикрыл глаза и тут же почувствовал себя свободным от мертвой Шайной хватки. Что такое?
— Спокойнее, господин Бен-Амоц… — прогудел рядом голос охранника. — Дебоширить не надо…
— Идиот! — это уже Шайя. — Отпусти меня! Его! Хватайте его!..
Акива открыл глаза и осмотрелся в полном недоумении. Топтун ломал руки вовсе не ему, а его разоблачителю! Сам же Акива продолжал стоять, как стоял, возле своей скамейки, с правой рукой, сжимающей рифленую рукоятку в кармане джинсов. Он ведь куда-то собирался, не так ли? Куда? Его блуждающий взгляд уткнулся в группу людей около лимузинов, в квадратную фигуру в желто-синей спортивной куртке… ах да… конечно…
Акива делает глубокий вдох и устремляется вперед, на бегу вытаскивая пистолет. Сзади что-то истошно вопит этот придурок Шайя.
* * *«Наконец-то…» — Ромка делает несколько быстрых шагов в сторону, чтобы не задело. Черт его знает этого психа, куда он в итоге попадет… Разрывная пуля — неприятная вещь, даже если заденет самым краешком. Кнабель считает выстрелы: раз… два… все, теперь можно не бояться… теперь главное — быстрота. Три…
«Наконец-то… — думает Голем, начиная стрелять. — С таким скорострельным оружием он должен был сделать свои три выстрела в два раза быстрее. Хотя, что взять с непрофессионала…»
«Наконец-то… — думает старый Амнон Брук, вслушиваясь в себя. — Вот все и кончилось… но когда же будет боль? А… вот и она… не могли без этого…»
Он смотрит на стремительно приближающуюся землю и более всего на свете ему хочется вдохнуть, сделать всего один только вдох… разве это так много? Еще только один… один… как жаль умирать на выдохе… как жаль…
«Наконец-то!..» — на счет три Акива оборачивается к желто-синему, инстинктивно заслоняя рукой голову. Он свое дело сделал, теперь очередь охранника… сейчас он навалится сзади, собьет, больно приложит к асфальту. А кстати, почему упал старик? От холостых выстрелов не падают… уж не инфаркт ли? То-то будет невезение…
В лицо ему смотрит круглый глаз пистолета. Акиве кажется, что он видит вылетающую пулю, ее неторопливое и уверенное вращение, ее изящную форму, напоминающую неглубокий стаканчик с иголкой посередине. Он и не знал, что такие бывают. А может и не бывают — ведь невероятна сама ситуация, в которой он может так разглядывать пулю, летящую ему в лоб… в лоб?.. нет, пожалуй, чуть пониже — в переносицу… да, точно, в переносицу. Чушь какая-то. Всему этому может быть только одно объяснение: топтун таки бросился на него, как и было запланировано, и Акива просто потерял сознание от удара об асфальт. Тогда то, что происходит сейчас — не более чем видение, сон, мечта… если можно назвать мечтой пулю, выпущенную в тебя с одного метра и уже преодолевшую, как минимум, треть этого расстояния. Хорошо, что в реальности такое невозможно. В реальности его ждут суд и слава. Он добился своего. Он все сделал как надо. Теперь он в безопасности.
Пуля уже совсем близко. А что, если это все наяву? Что, если его обманули? У этого кругленького такая продувная физиономия…
Нет, быть такого не может. Конечно, это видение, расстройство сознания.
Вот так. Видение. И не надо смотреть на меня с таким упреком. Да, я мог бы поговорить с ним. Но это бесполезно — он и меня тоже немедленно объявит видением. Меня просто нету в его словаре. И тут уже ничто не поможет: как вы знаете, над словами я не властен. Если я что-то и умею делать, то только с предметами… но, даже если я уберу сейчас все предметы, включая пулю, он все равно ничего не поймет. Он живет в мире слов, а не в мире предметов. Такой вот урод. Он со мной просто не пересекается.
Зато его переносица превосходно пересекается с пулей. Слово «смерть» в словаре Акивы существует, но он все равно не успевает понять, что она наступила. Он умирает, как и жил — нечувствительно.
— Наконец-то! — кричит Арик Бухштаб, приходя в себя на удивление быстро, если учесть деликатность его положения. — Раззявы хреновы!
Можно было бы сказать, что он не верит своим глазам, но если уж Арик Бухштаб чему-либо верит, так это только своим глазам. А глаза говорят, что он спасся. Что он цел и невредим. Что колесо удачи совершенно неожиданно провернулось на целый оборот… пардон, нет, не на целый — на целый было бы плохо!.. — на полтора оборота! — и теперь наверху снова он, Битл! Ах жучило, ах молодец! Но как же это?.. откуда он вдруг вылез, этот негаданный спаситель? Непрофессионал, сразу видно. Наверняка, псих какой-нибудь, из тех, что чаще всего и стреляют в президентов и прочих знаменитостей. Но как кстати-то, как кстати… вот так совпадение…
А телохранители-то тоже хороши! Теперь понятно, чего они стоят, эти пустоголовые гориллы. Мало того, что подпустили вплотную, так еще и прошляпили целых три выстрела. Не один — три! Ну ничего… с этими кретинами он еще разберется. И в первую очередь — с господином Големом. Легкой смерти этому хряку не будет, уж об этом Битл позаботится.
— Раззявы! — снова кричит он и тут утыкается взглядом в круглые веселые Ромкины глазенки. И сразу понимает все. Или почти все. Это ж Ромочка! Запасной вариант! Ай да помощничек! Вот так пьеску сконстролил! Эта штука будет посильнее… чего там?
— «Фауста» Гете…
— …ага, «Фауста» Гете! Ай да Ромка, ай да сукин сын! Спас хозяина! Да для такого пса ничего не жалко…
— Раззявы! — снова кричит он и тут утыкается взглядом в круглые веселые Ромкины глазенки. И сразу понимает все. Или почти все. Это ж Ромочка! Запасной вариант! Ай да помощничек! Вот так пьеску сконстролил! Эта штука будет посильнее… чего там?
— «Фауста» Гете…
— …ага, «Фауста» Гете! Ай да Ромка, ай да сукин сын! Спас хозяина! Да для такого пса ничего не жалко…
Ромка подмигивает и распахивает дверцу лимузина:
— Арик, быстрее! Внутрь, быстрее! В больницу!
А ведь и верно. По первоначальному плану они давно уже должны были быть в госпитале. Битл щупает карман брюк, где лежит заранее заготовленное извещение о кончине премьера. «Правительство и парламент… в этот скорбный час… вся полнота ответственности…» Все-таки пригодилось, мать твою так! Пригодилось! Знай наших! План остается планом!
Он ныряет в темное нутро машины, и сразу вслед за ним Голем загружает на заднее сиденье бездыханное тело старика, запрыгивает сам и захлопывает за собой дверцу. Ромка тоже уже внутри — вскочил с другой стороны… и как он только все успевает? Незаменим, одно слово — незаменим! Ай да…
— Айда! — кричит Ромка шоферу. — Пошел-пошел-пошел! Быстро!
Лимузин, взревев мотором, срывается с места. Впрочем, разогнаться тут особо негде: вокруг громоздятся заградительные стойки, натянуты красно-белые ленты оцепления, в панике мечутся полицейские…
— Дави!.. — рычит Ромка. — Главное — выехать! Пошел-пошел!
Машина таранит пластиковый заборчик. Люди брызгами разлетаются в разные стороны. Отчаянно сигналя, лимузин выбирается из-под сцены и ускоряется по прилегающей улице.
— Ну, Рома… ну, Рома… — произносит Бухштаб почти восторженно. — Знал я, что ты способен на многое, но чтобы так… вот уж молодец так молодец.
Ромка оборачивается с переднего сиденья. Его возбужденное лицо сияет улыбкой.
— Правда? Я рад, что тебе понравилось. Ты ведь сам меня учил: главное тайминг. Оказаться в нужное время в нужном месте на шаг ближе всех. Вот я и оказался. Все, как ты говорил.
— Значит, все по плану?
— Тютелька в тютельку! — шепчет Ромка, округляя глаза. — Все, как ты хотел. Почти во всех деталях.
— Почти… — смеется Битл. — Да если бы не ты… слушай, кстати, а где этот, который на крыше… ну, как его?
— Да вот же он… — хихикает Ромка. — За рулем. Не заметил, а? Мало ты внимания обращаешь на своих верных помощников. Нехорошо, Арик…
Водитель на долю секунды оборачивается, и Бухштаб видит знакомое лицо киллера. Вот так сюрприз… все, можно сказать, в сборе, включая труп премьера. Гм… ну, Ромка дает… экономно работает, никого лишнего. И правильно — потом меньше убирать придется. Машина резко сворачивает в темную улицу. Тело премьера съезжает с сиденья. Его пиджак весь пропитан кровью, конечности подвернуты под неестественными углами, как у куклы, мертвый открытый глаз уставился прямо на Арика. Бухштаб чувствует странную неловкость, похожую на раскаяние. Надо бы закрыть старику глаза, но для дела лучше, если оставить это врачам в больнице.
— Видишь, Амнон, как получилось… — произносит он почти извиняющимся тоном. — Ты вот все говорил: «куда торопишься?» Да как же не торопиться, Амнон? А ну как ты вздумал бы сменить воду? Ты ведь часто менял воду при мытье посуды, не так ли? И потом, все определяет результат. А в результате победил я, а ты проиграл. Так кто же из нас двоих торопился?..
Амнон Брук молчит, неподвижно глядя на своего ученика. Вместо него отвечает Ромка, повернувшись с переднего сиденья.
— Оба! Вы оба слишком торопились, Арик.
Машина резко подруливает к тротуару и останавливается. Приподнявшись, Голем хватает Бухштаба за оба плеча и прижимает его спиной к сиденью. Киллер снова оборачивается. В руке у него пистолет. Ромка умильно улыбается.
— Видишь, Арик, как получилось… — Ромка говорит с той же интонацией, и теми же словами, с которыми только что сам Арик обращался к мертвому старику. Он не передразнивает, нет. Видимо для Ромки Арик Бухштаб уже мертв. — Извини, что приходится тебя фиксировать. У нас, видишь ли, есть всего один выстрел, промахиваться нельзя.
— Почему один? — спрашивает Битл, просто для того, чтобы что-то спросить, выиграть время, осознать происходящее. Вопросы в таких ситуациях выходят особенно глупыми.
— Ну как же… — охотно объясняет Кнабель, сияя все той же улыбкой. — Этот псих стрелял трижды. Две первые пули — Амнону. Третий выстрел был тоже в него, но холостым. Гильза осталась там, а пуля будет здесь… — он указывает на Арикову грудь. — Понимаешь? Комар носа не подточит. Ты был смертельно ранен там, на стоянке, и умер в машине по дороге в больницу. А дальше все по плану… с некоторыми моими поправками. Ты ведь никогда не был особо силен в планировании…
— Но почему, Ромка? За что? Что ты от меня видел, кроме хорошего?
Ромкина улыбка застывает.
— Уж больно вы пренебрежительны, господин министр. Не уважаете простой народ, рабочую косточку. Не всем нравится, когда вы их трахаете, как своих активисток на журнальном столике. Да и вообще… вы только что так хорошо все объяснили господину покойному премьер-министру, да будет земля ему пухом… — он поворачивается к убийце. — Давай, милый, время не ждет.
Киллер нажимает на спусковой крючок почти сразу же, но, тем не менее, прежде чем умереть, Арик успевает настолько много, что это удивляет его самого. Сначала он какое-то время думает о том, что судьба поступила с ним особенно жестоко, заставив умирать дважды в течение четверти часа. Затем, приглядевшись повнимательней, он кардинально пересматривает свою оценку. Ведь благодаря отмене первого приговора ему довелось испытать ни с чем не сравнимую радость избавления от смерти. Чувство и в самом деле необыкновенное… но главное счастье даже не в этом.
— В чем же?
— А! Ты здесь! — говорит он почти радостно. — Это очень кстати, потому что я хотел тебя поблагодарить.
— За что?
— За Амнона. Если бы ты знал, как трудно умирать в одиночестве… Кто бы ты ни был, спасибо тебе за то, что ты дал мне в компанию Амнона. Если разобраться, он — единственный, к кому я испытывал хоть какие-то дружеские чувства. За всю жизнь. Он и тот мальчик в школе, который впервые обозвал меня «жуком». Странно, правда? Тоже мне, друзья: один приказал убить, а другой приклеил на всю жизнь обидную кличку.
— Ну, ты тоже их не слишком жаловал.
— Это да… что понятно — я ведь тоже был для них другом…
В полумраке мчащегося лимузина Ромка с беспокойством всматривается в губы умирающего Битла: ему кажется, что они шевелятся.
— Голем, эй, Голем… проверь-ка на всякий случай… он как будто не сдох еще.
Топтун прикладывает руку к Ариковой шее, щупает пульс.
— Мертвее мертвого, — сообщает он равнодушно.
— Ну и ладненько… Да, кстати, позвони в больницу, скажи, что мы в дороге, везем двух тяжелораненых. И это… проверь у них по карманам.
Ромка откидывается на кожаную подушку сиденья, удовлетворенно вздыхает и закрывает глаза. Вообще-то расслабляться еще рановато, но главное дело сделано. Хорошо бы дать голове отдохнуть… ни о чем не думать хотя бы пару-тройку минут. Он гонит от себя мысли, но они не слушаются, не уходят, беспорядочно копошатся на темном экране зажмуренных век, громоздятся, лезут, наползая друг на дружку, как десяток новорожденных кутят в корзине.
Сейчас лимузин въедет во внутренний двор госпиталя и начнется следующий раунд. Голем деликатно кашляет сзади.
— Господин Кнабель. У него тут в кармане какая-то бумажка.
Ромка разворачивает, читает, усмехается. Официальное сообщение о смерти премьер-министра. Надо же! Вот так Битл… настолько был в себе уверен, что заранее заготовил. Правильно говорил Амнон — уж больно тороплив был у него заместитель. Кукловод, тоже мне. Ну и кто теперь кукловод? А? То-то же… А речуга пригодится. Что-то добавим, что-то поменяем. Вот ведь как получается: прежде Ромка Бухштабу записки подавал, а нынче наоборот… хе-хе… смех да и только.
Вот уже и больница. Репортеров пока нету, не успели набежать. Через полчаса тут шагу будет ступить некуда без того, чтобы не наткнуться на камеру, микрофон или спутниковую антенну. Толпа зевак, беготня журналистов, крики, непременные юные плакальщицы в слезах и со свечами. Этим все равно, кого оплакивать — угасшую от передозы двадцатилетнюю рок-звезду или сушеную мумию Амнона Брука, который… как там у Арика?.. а, вот: «погиб на боевом посту от пули подлого убийцы». Красиво сказано, черт побери!
И перед всеми… вернее, над всеми — он, Роман Кнабель, бывший «подай-принеси», Ромка-шестерка, Ромка-шестеренка! На всех мировых экранах, в экстренных выпусках новостей… Си-Эн-Эн, Би-Би-Си, Эн-Би-Си и прочие «сиси»… «Вся полнота власти…» В этом, на самом деле, суть: во всей полноте власти. И тут у Ромки заготовлены главные сюрпризы. Нужные исполнители уже расставлены по местам, планы готовы, списки составлены — только вынуть из ящика стола. Завтра, с самого утра поедут-полетят по улицам черные воронки за своей добычей. Многих брать не станем. Хватит пары тысчонок, а остальные перепугаются и притихнут. Чрезвычайное положение. Перенос выборов — сначала на полгода, а там посмотрим. И… что там говорил Битл про комиссии? Вот-вот, комиссии самое главное. Вычистим конюшни, ох вычистим…