– Что за срочность? – Ага, Грета явно недовольна. – Первый совместный завтрак с мужем, а ты убегаешь! Так он не скоро к тебе привыкнет, милочка!
– Вы думаете? – Слышно было, что Брунгильда колеблется – она тоже уловила отрицательную реакцию свекрови.
Нет уж, увольте, сидеть за одним столом с этой снежной жабой – вредно для его пищеварения.
Кай криво надел махровый халат, завязал пояс так, чтобы всем казалось – он вот-вот развяжется и обнажит все, что под халатом, – и, открыв щеколду, пулей вылетел из ванной.
– Челювать-обнимать-трогать!
Так, все как вчера: губы трубочкой, слюны побольше, глаза косят, только шаловливые ручонки надо добавить. К примеру, за грудь ухватить. Вот за эту, левую. И побольнее.
– Ай! – Отлично, она не только завизжала, а еще и по руке его шлепнула.
Надо обидеться. Причем сильно. Оттолкнуть женушку со всей дури и заныть:
– Пахая! Злая! Зачем бьеся? Ы-ы-ы-ы!
– Ладно, Брунгильда, можешь идти, – раздраженно проговорила маменька. – Передавай привет отцу. Потом расскажешь мне, что он хотел.
– Обязательно! – пробурчала основательно помятая красотка, поднимаясь с пола.
Глава 21
Для целостности кретинского образа надо было и за едой вести себя соответствующе: есть по большей части руками, роняя крошки, чавкая и рыгая. И это для Кая было, пожалуй, самым неприятным в лицедействе. Стоило на мгновение отвлечься, как годами отработанный алгоритм действий тут же перехватывал управление телом на себя и тянул руки к ножу и вилке, бросая при этом осточертевшую ложку. Или заставлял брать салфетку, чтобы промокнуть губы.
Когда Кай трапезничал один, все эти промахи большого вреда принести не могли – сидевший в комнате видеонаблюдения диспетчер вряд ли брал уроки хорошего тона в школе мажордомов Букингемского дворца. Это во-первых. А во-вторых, в целом поглощение пищи выглядело приемлемо – Кай вовремя спохватывался, и тогда чавканье становилось более мощным, а отрыжка напоминала рев геликона. Неопрятно, смешно, противно – кому как, в зависимости от жизненных приоритетов.
Но когда Грета изъявляла желание разделить завтрак или обед с сыном, приходилось постоянно контролировать себя и, мысленно чертыхаясь, размазывать еду по лицу, не попадая с первого раза ложкой в рот. А еще – ронять пищу на скатерть, переворачивать чашку с кофе, лезть в розетку с джемом пальцами, а потом со смаком их облизывать. В общем, свинячить с максимальной отдачей.
Вызывая у матушки изжогу и тошноту.
Ну да, ему самому было неприятно от разыгрываемого спектакля, но все это только ради того, чтобы такие «семейные» трапезы случались как можно реже.
– Ну что же, Кай, – через силу улыбнулась мать, допивая кофе, – ты молодец. Ешь самостоятельно, кормить тебя не надо.
– Ага, – рев геликона, – я уже башой.
– Большой, большой. А большие мальчики обычно ходят в школу.
– Зачем?
– Учиться.
– Это как – учица?
– Это значит – узнавать новое.
– Зачем?
– Чтобы стать умнее.
– Зачем?
Терпение Греты, обычно находившейся в списке номинантов на премию «Невозмутимость года», за последний месяц явно поистрепалось от слишком частого использования, и после очередного «зачем», усугубленного вдумчивым исследованием правой ноздри, оно, тер-пение, пошло трещинами.
– Затем! Затем, что ты совершенно не умеешь себя вести! Ты больше похож на самого убогого недочеловека, люмпена и ни в коем случае – на «истинного» арийца! Раньше ты был гордостью нашего народа, а теперь – позор!
Кай изумленно вытаращил глаза, затем его губы поплыли, нос зашмыгал, лицо сложилось в обиженную гримасу, и на-гора был выдан могучий рев. Но поскольку пустить по щекам настоящие слезы он не мог, пришлось сползти под стол и выть оттуда.
Поток матушкиной ругани моментально иссяк, но лезть за воющим сыночкой под стол Грета не спешила. Кай почти физически ощущал, как она пытается справиться с раздражением, но раздражение, словно перебродившее тесто, лезет и лезет из квашни на стол.
Впрочем, Грету Ландберг даже самый заядлый недоброжелатель не посмел бы сравнить с квашней – где вы видели такую тонкую, высокую и ухоженную квашню?
А вот эмоции ее сейчас и впрямь напоминали дрожжевое тесто: такие же бесформенные, белесые, пузырящиеся и неуправляемые. Поначалу неуправляемые.
Но фрау Ландберг не зря была избрана Председателем Восточного Подразделения «Аненербе». Живи она там, на поверхности, среди людей, еще неизвестно, кого назвали бы Железной леди, ее или Маргарет Тэтчер.
Поэтому уже через четыре минуты и семнадцать секунд тесто… ах да, эмоции, конечно же, были смяты в плотный комок и отправлены в холодильник – остывать. А Грета присела на корточки и потянула самозабвенно воющего сына за руку:
– Ну хватит, хватит, вылезай оттуда!
– Нет! Ты пахая! Ты бьеся и ругаися! Ты злая! Ы-ы-ы-ы!
– Я отругала тебя совершенно заслуженно, Кай. Ты вел себя неправильно и не хотел слушать маму.
– Я слусал! Ы-ы-ы-ы!
– Для начала вылезай оттуда, сядем на диван и поговорим.
– Лана! – всхлипнул Кай и на четвереньках споро порысил к дивану.
Он тоже не бездельничал все то время, пока матушка справлялась с эмоциями, и, помимо вдохновенного воя, старательно натирал ладонями глаза, и теперь мог смело демонстрировать покрасневший и по-настоящему слезящийся результат усилий.
Добравшись до дивана, Кай забился в самый угол и скрутился в максимально плотный узел, испуганно поглядывая на мать и время от времени судорожно всхлипывая.
Грета присела на краешек и какое-то время молчала, что-то обдумывая. А затем повернулась к сыну:
– Значит, так, Кай. Сегодня ты пока можешь отдохнуть, посмотреть телевизор, поиграть в компьютерные игры, а с завтрашнего дня с тобой начнут заниматься учителя.
– Зачем?
Мать еле заметно дернула щекой и холодно парировала:
– Затем. Надо. И больше никаких вопросов. Только учеба, только послушание. И еще одно. Учиться ты будешь с утра, а после обеда ходить в лабораторию на процедуры.
– Какие дуры?
– Не дуры, а процедуры. К доктору Крауху. Но не в ту палату, где ты лежал, а в специальную лабораторию, где тебя буду укладывать в специальный такой гудящий ящик, который поможет тебе поумнеть.
Понятно. Опять какие-то новые разработки местных яйцеголовых, а он, Кай, станет подопытной крысой.
– Нет! Не хотет в ящик! Не хотет доктор! Опять уколы! Бойна! Ты обещала гулять, игать, пиятное с той тетей, а теперь – ящик! Нет!
– Никаких нет!
– Нет!
А что – он упрямый капризун, ага.
– Тогда тебя будут водить в лабораторию насильно, связанным, могут случайно и больно сделать. И все равно засунут в ящик, потому что это – необходимо. Для твоей же пользы. Ты ведь хочешь стать умным, не спрашивать разрешения, куда тебе идти и что делать, самому отдавать приказы?
– Пиказы? – оживился Кай. – И та касивая тетя, ну, ее зовут Жена, она тоже будит сушать мои пиказы?
– Конечно. Только ту тетю зовут Брунгильдой, а жена – это ее… гм… ну, вот я – твоя мама, а она – твоя жена.
– А…
– Разницу тебе объяснят учителя. Если будешь послушным мальчиком, начнешь старательно учиться, без капризов выполнять все предписания доктора Крауха, тебе разрешать гулять. Вечером, после процедур.
– Гулять! – абсолютно искренне обрадовался Кай. – Хотет гулять! Сичас!
– Сейчас нельзя, сегодня солнечный день. Вот если бы шел снег, как вчера, тогда можно было бы рискнуть выглянуть минут на десять.
– Снег? – наморщил лоб Кай. – А что это?
– Пойдешь гулять и увидишь.
– А…
– Кай, я еще не закончила. Так вот, прогулки – это награда. Как сладкое.
– Мням! Хотет сладкое! Торт!
– Сначала заслужи. Докажи, что ты послушный мальчик, перестань капризничать, старательно выполняй все задания учителей и тогда каждый день будешь получать и сладкое, и прогулку. И Брунгильду.
– Пиятное? Челювать-обнимать-трогать?
– Да, приятное, – усмехнулась Грета. – Еще какое приятное.
– Хотет! Прямо сичас!
Так, слюни не забыл пустить? Нет, не забыл. Да так славно получилось, что Грету аж передернуло от отвращения. Но при этом… Ай да матушка, ай да «Невозмутимость года»! Похоже, невестушка тебя тоже притомила, вон, в светло-голубых глазах с шумом плеснулось злорадство.
– Хорошо. Брунгильда придет к тебе сегодня же вечером. И останется ночевать. Но ты уж не обижай ее, слушайся, она подскажет и покажет, как правильно себя вести. Обещаешь?
– Да! Да! Челювать-обнимать-трогать! Хотет!
– Вот и хорошо. А сейчас мне пора идти. Обедать будешь сам, ты ведь уже большой мальчик. А на ужин придет Брунгильда.
– Ура!
Ну вот, мать абсолютно уверена, что Кай действительно хочет свою жену. И теперь процесс воспроизводства «истинных» арийцев пойдет более интенсивно. А сам Кай – послушная и безопасная марионетка.
Осталось убедить в этом Брунгильду. И это будет гораздо сложнее.
Осталось убедить в этом Брунгильду. И это будет гораздо сложнее.
Потому что к матери Кай относился спокойно, без особой теплоты, но и без злости. А один лишь вид роскошной среброглазой красотки вызывал неудержимое желание превратить ее в безмятежное полено, расплющив разум в блинчик.
Но – нельзя. Для начала надо выведать у крошки Бру ее планы. А для этого – затащить ее в ванную. Для совместного принятия душа, к примеру.
Вот вечером и попробуем.
Мням.
Глава 22
Днем Кай решил еще раз «поговорить» с Локом. Не факт, что псяк будет его ждать, но попробовать стоит, уж очень тоскливо здесь одному. И тяжело. И морально, и физически – травма действительно была очень серьезной. Для обычного человека – несовместимой с жизнью.
А ментальные действия отнимали гораздо больше энергии, чем физические. Проще было тоннели долбить, увеличивая жизненное пространство подземелья.
Если честно, перед вечерним «баттлом» с очаровательной женушкой ему следовало бы весь день отдыхать, собирая и концентрируя силы. Брунгильда отнюдь не дура, она хоть и поверила в патиссонообразность мужа, но крохотный уголек сомнения все же тлел где-то на периферии ее разума.
Кай и отдыхал. Валялся на диване и тупо пялился в экран ноутбука, где вот уже восьмой десяток лет толстый глупый кот гонялся за наглым мышаком. Гыгыкал иногда, изображая бурное веселье. Потом принесли обед – это внесло некоторое разнообразие в отдых. Нет, не еда, а реакция парочки «истинных» арийцев, прикативших заставленный тарелками столик.
Их аура была переполнена страхом и любопытством. Ну как же, Кай, самый совершенный человек в мире, которого уважали и боялись до икоты, вдруг превратился в полудурка! Причем опасного полудурка, похожего на мину с часовым механизмом, установленную неизвестным шутником. Когда она, мина, сработает, да и сработает ли вообще – никто не знал.
В общем, руки обслуги дрожали так, что можно было плясать тарантеллу под звон посуды. Два высоких стройных блондина – а других здесь не было – старались побыстрее закончить с сервировкой и убраться отсюда. Они не смотрели на увлеченного мультиками Кая, сосредоточив свое внимание на тарелках и ложках.
И Кай не удержался. Да, глупо, так себя взрослые люди не ведут, но должны же и у него быть развлечения? Что? Мультики?! Вы это серьезно?
Медленно, стараясь не шуметь, Кай встал с дивана, босиком подкрался к сосредоточенным на работе соплеменникам и, ткнув их указательными пальцами в спины, жизнерадостно проорал:
– Бу!
Левая спина вздрогнула, ее обладатель сдавленно пискнул и начал заваливаться набок, на правую спину. Правая спина попыталась удержать равновесие, ухватившись за ручку тележки. Тележка, не привыкшая возить на себе «истинных» арийцев, своенравно взбрыкнула и перевернулась.
В целом получилось забавно, Кай ржал от души, всхлипывая и тыча пальцем в копошившихся на полу соплеменников. Но для себя решил больше над бедолагами не глумиться – у обладателя левой спины начал подергиваться глаз, а у носителя правой появилось крохотное мокрое пятнышко на брюках. Молодец, вовремя перекрыл расслабившийся было сфинктер. А в следующий раз может и не успеть, и придется мыть пол.
После обеда в распорядке дня стоял дневной сон. Кай намеревался четко перейти к этому пункту, но в душе что-то копошилось, кололось и мешало. Что-то дискомфортное, тянущее, требующее, зовущее.
И Кай решил ненадолго, буквально на пять минут, снова «выйти» на поверхность. На этот раз пришлось воспользоваться туалетом, это было естественнее. Главное, не торчать там долго, а для этого надо завести в часах таймер.
Так, на сколько, чтобы это не вызвало подозрения? Да и самому засиживаться и тратить понапрасну силы не стоит, впереди – свидание с крошкой Бру.
Ставим десять минут. Этого вполне хватит, ведь теперь шариться по всему лесу не надо, Лок прекрасно знает, в каком месте его ждет хозяин, и если пса там не будет, то и двух минут хватит. А если мохнатый дружище все-таки ждет, поболтаем, пусть расскажет о Помпошке.
Кай установил таймер на десять минут, повернул защелку на двери и удобно устроился на полу.
Ну что же, полетели!
Действительно, полетели – подземелье промелькнуло за несколько секунд, вот он уже на поверхности, и теперь – стрелой туда, где утром он отыскал Лока. И где…
Ох ты!
От неожиданности Кай произнес это вслух, вздрогнув всем телом. Потому что еще, что называется, на подлете к месту встречи с псом в его сознание буквально врезался искрящийся радужный шарик, наполняя душу такой чистой, такой искренней и такой бурной радостью, что мужчина почувствовал, как по щекам заструились слезы:
«Папка! Папочка! Ты пришел! Ты взавправду пришел! Ты живой! Ура-а-а-а-а!!!»
И пушистый солнечный зайчик запрыгал, закувыркался в его душе, ластясь, словно котенок. Это было так… так…
Ничего подобного Кай раньше не испытывал. Никогда. С Викторией все было по-другому: ослепительно, страстно, нежно, упоительно, но – иначе. Потому что Вика не была эмпатом.
А Михаэль, их сын, – был. И сейчас малыш буквально плавился от счастья, заодно расплавляя заледеневшую в окружении врагов душу отца. И Кай на мгновение забыл обо всем на свете, утонув в расплавленном счастье:
«Помпошка, родной мой, как же я соскучился! А ты как здесь, откуда?»
Кусочек солнышка запульсировал, и в сознании Кая появилась четкая картинка.
Залитый солнцем двор, он (вернее, Михаэль), сопя и периодически падая, катит перед собой большущий снежный ком для будущей крепости. Неподалеку Степаныч, мусоля в углу рта папироску, смазывает лыжи, из будки торчит филейная часть Казбека – пес явно дрыхнет.
Калитка распахнута настежь, и Степаныч, изредка посматривая в ту сторону, ворчит:
– И где его носит, окаянного? Вот ведь неугомонный! Забыл уже, как мы его, окровавленного, в лесу нашли, еле-еле выходили. А едва на лапы встал – днями пропадает!
– Он папу искает, – зазвенел в голове детский голосок.
– А чего его искать, – угрюмо проворчал старик. – Нету его. Достали, видать, белесые ироды твово папку!
– Есть! Он есть! Сначала его не было, а теперь он есть! – Ножка в валенке упрямо топнула по снегу, в носу зачесалось, а в уголках глаз закипели слезы. – Я знаю! Знаю!
– Да ты чего, Мишаня? – всполошился Степаныч и, отбросив лыжу, подбежал совсем близко, так, что Кай увидел переполненные любовью и жалостью глаза старика. Дед присел перед ним на корточки и старательно вытер пахнущими табаком пальцами слезы с щек: – Не плачь, внучек, не надо! Я ж не спорю, живой твой папка, живой! Только болеет сильно, вот как ты болел! А поправится – и придет!
– Я уста-а-а-ал! – На душе было так горько, так тоскливо, что слезы потекли еще сильнее. – Я соскучился! Я хочу к папе! И… и… к ма-а-а-аме!
И перед мысленным взором ошарашенного Кая запорхали картинки-мотыльки: вот Вика склоняется над ним, губы ее шевелятся, она явно говорит что-то ласковое, потому что глаза цвета шоколада лучатся такой нежностью, что хочется плакать.
Он и плачет, взахлеб, громко, икая и задыхаясь.
Перепуганный Степаныч бестолково мечется вокруг, не зная, как успокоить. А потом подхватывает на руки и направляется в дом.
И в этот момент во двор врывается Лок. Он радостно взлаивает, приплясывая на всех четырех лапах, он кружится на месте, смешно подпрыгивая, он… смеется?
Затем подбегает к Степанычу и, встав на задние лапы, передними толкает малыша, стараясь заглянуть ему в глаза.
И в этих желтовато-карих глазах мальчик видит…
Он ужом выворачивается из рук Степаныча, обхватывает лобастую голову пса и несколько мгновений вглядывается, впитывая все подробности «разговора» Лока с хозяином.
А потом издает радостный клич индейца племени сиу и устремляется к калитке. Да так шустро, что старик нагоняет его метрах в десяти за оградой:
– Ты куда помчался, неслух?
– К папе!
– Куда?!
– К папе! Он живой! Он сейчас разговаривал с Локом! Он скоро придет! Идем!
– Мишаня, погоди. – Степаныч снова берет колобок в шубке на руки и несет обратно. – Ты расскажи все толком, а потом мы покумекаем, что дальше делать…
Внезапно картинка задрожала, зазвенела и рассыпалась на осколки, продолжая звенеть. А радужный шарик испуганно спрятался за папину спину.
– Не бойся, Помпошка, это таймер!
Таймер, чертов таймер, как ты не вовремя!
Стоп. Он что, опять это ВСЛУХ сказал?!
Так, надо принимать срочные отвлекающие меры. А это значит – проститься с сыном. Как же не хочется, господи!
Но – надо.
«Михаэль, мне пора».
«Нет! Я так ждал! Я попросил Лока и дедушку привести меня сюда! Я не хочу уходить! Я соскучился!»
«Я тоже, родной мой. Но для того, чтобы папа пришел к тебе домой как можно раньше, сейчас папе надо уйти. Причем очень быстро уйти».
«А когда ты придешь домой? Завтра?»
«Завтра вряд ли получится, но я постараюсь побыстрее».