— И сколько же ему дали? — спросил Зарубин, который слушал капитана, не упуская ни единого слова.
Ласточкин дернул щекой:
— Нисколько. Скверная история вышла, Стас. Дело поручили молодой следовательнице, а этот гад… он же гипнотизер… Словом, хотя все улики были против него и подельники его сдали, эта девочка его отпустила. Через два дня она выбросилась из окна, а когда пришел другой следователь, он обнаружил, что все изобличающие материалы уничтожены. Уверен, это Симонов заставил ее так поступить. Я как услышал об этом, кинулся искать этого гада, но, разумеется, он как в воду канул. — Ласточкин закусил губу. — Честно говоря, я даже рад, что снова его увижу. Наконец-то я сумею с ним рассчитаться.
— Да, скверная история, — вздохнул Зарубин. — Ну а ты, Паша? Как же ты сумел противостоять его влиянию? Ведь он наверняка и тебя пытался загипнотизировать?
— Пытался, — усмехнулся капитан. — Да только ничего у него не вышло. Я гипнозу не поддаюсь. — Он показал мне газету: — Видишь, у Симонова шрам на подбородке едва приметный? Это ведь я его угостил. Не при задержании — потом. Ты бы слышал, как он куражился, как хвастался, что… — Ласточкин оборвал себя и умолк.
Я поколебалась, прежде чем задать следующий вопрос, но все-таки спросила:
— Павел, а этот Геннадий… Неужели это тот, кто помогал Ларисе Парамоновой связаться с ее якобы умершим мужем?
— Конечно, он, — буркнул капитан. — Помнишь, ей еще стало не по себе от одного его присутствия? А я на ее слова даже внимания не обратил. Эх, если бы знать… — Он безнадежно махнул рукой.
— Ничего, — сказал Зарубин, — сейчас Андрей привезет товарища Маховикова, в девичестве Симонова, и мы плотно побеседуем с ним. Будь спок.
— Ничего у вас не выйдет, — отрезал Ласточкин. — Товарищ учуял, что запахло жареным. Уверен, он уже сделал ноги — вместе с теми миллионами, которые украл у своей хозяйки.
— Посмотрим, посмотрим… — с сомнением протянул Зарубин.
Мы с нетерпением стали ждать возвращения Андрея.
Глава 6
13 апреля. Час сумерек
Ах, как жаль, что я не настоящий сочинитель! То есть, конечно, я все-таки сочинитель, но — не такой, как все, признайте это. Как было бы упоительно нарисовать арест отпетого мерзавца аккурат в тот самый момент, когда он, засунув деньги в спортивного вида рюкзачок, готовится отбыть в неизвестном направлении! Изготовленный заблаговременно фальшивый загранпаспорт покоится во внутреннем кармане пиджака. В другом кармане припасены накладные усы и парочка запасных бород на случай, если придется уходить от погони. Пуленепробиваемая совесть дает знать, что день, как никогда, подходит для удачного бегства. Адье, толстая Агриппина, администраторша Крылова и ни в чем не повинная секретарша! Геннадий Маховиков, он же Геннадий Симонов, покидает вас. Посвистывая, он спускается по лестнице, и на губах его улыбка — точь-в-точь так же он улыбался, звоня из многолюдного ресторана очередной жертве, которая была обречена выпасть в окно только для того, чтобы кое-кто в этом мире стал немного богаче. И вот, когда гипнотизер уже заносит ногу через порог, чтобы ступить на крыльцо…
Вы затаили дыхание? Жаждете ошеломляющих подробностей? Ну да, я знаю, чего вы хотите. Чтобы чьи-то крепкие руки ухватили хладнокровного убийцу под локти. Спокойно, деловито, без всякого намека на вежливость. И во дворе — одно дерево, пять травинок и шесть собачников со своими питомцами — рубанет воздух грозное:
— Вы арестованы! Пройдемте с нами!
Само собой, Симонов сначала будет сопротивляться, возмущаться, но никто его не слушает. Он требует объяснить! Кричит о произволе, обещает кому-то жаловаться! Но вот изъят заветный рюкзачок, отобран фальшивый паспорт, даже накладные усы и те приобщены к вещественным доказательствам. Ах, как он сразу меняется, этот любитель отправлять людей на смерть! Он ломает руки, падает на колени, закатывает глаза, умоляет его пощадить… Что? Вы утверждаете, такого не может быть? Говорите, человек, даже самый плохой, не может вот так взять и превратиться в омерзительное пресмыкающееся? А вы видели душителя старух Яковлева, здорового, наглого молодца, видели, как он рвался и кричал, когда его взяли с поличным, как он причитал, что отец его убьет, когда узнает? А Николаева, убившего свою жену, — боже, как он выл, голосил и вопил, что он не выдержит, если мы его посадим, и пытался биться головой о стену, чтобы нас разжалобить! Что, вы не видели этого? Вас там не было? Ну так считайте, что вы вообще ничего не видели в жизни, потому что в человеке таятся такие бездны низости, в которые и поверить-то толком невозможно, если сам с ними не сталкивался. Бывает, впрочем, и наоборот, когда тот, от которого этого никак не ожидаешь, проявляет героизм, о существовании которого ты совсем и не подозревал. Да, бывает и наоборот, и еще как бывает!
Впрочем, отставив в сторону лирику, признаю просто и честно, что в этот раз мы потерпели поражение. Будь я просто писателем, я бы обрисовала широкими штрихами торжество справедливости — хотя бы в масштабах одной отдельно взятой книги. Увы, действительность оказалась куда более суровой: как и подозревал Паша Ласточкин, гипнотизер не стал дожидаться, пока за ним придут, а просто сделал ноги. Антипенко вернулся ни с чем, и, оставив пока дело Лазаревых, мы все вместе занялись разработкой версии по делу Агриппины.
— Значит, так, — говорил Зарубин, бегая по кабинету. — Мы имеем девушку Лену, которая год назад выбросилась из окна. Теперь совершенно ясно, что этот случай к нашему делу отношения не имеет. Далее, мы имеем Максима Решетова, ухажера этой Лены, который исчез незадолго до убийства Агриппины, — раз. — Стас начал загибать пальцы. — Затем, мы имеем эту Агриппину, которая выбросилась из окна, — два.
— Не забывай, что, по показаниям охранника, она была жива, когда он от нее ушел, — вмешался Антипенко. — Если к ней никто после него не приходил, а охрана подъезда утверждает, что так оно и есть…
— Телефон, — подала я голос. — В комнате постоянно трезвонил телефон, когда мы вошли.
— И никаких следов борьбы, — добавил Ласточкин.
— А порванный браслет? — напомнил Стас.
— Порвался, когда она сцепилась с охранником, — тотчас нашлась я.
— Возможно, — нехотя согласился Зарубин. — Но тем не менее второе убийство — это именно убийство, абсолютно точно. Администраторшу Крылову выбросили из окна, и никаким самоубийством тут и не пахнет.
— А что, гипнотизер не мог просто ее убить, если она не оставила ему другого выхода? — спросила я. — Если, к примеру, она поняла, кто убил Агриппину, и угрожала немедленным разоблачением, и у него не было времени, чтобы провернуть фокус с гипнозом.
— Такое вполне может быть, кстати, — добавил Ласточкин.
— Вспомните третье убийство, когда из окна выбросилась секретарша, — сказал Антипенко. — Ведь она совершенно точно была в это время одна, и никто к ней не приходил.
— Минуточку! — внезапно сказал Ласточкин. — Тот, кто был у нее за день до гибели и закрывал лицо… Ведь по описанию это как раз и выходит Симонов! Вот когда он ее загипнотизировал, чтобы она покончила с собой! А на следующий день позвонил и…
Зарубин заметался, приволок флешку с записью с камеры наблюдения, и мы стали ее смотреть. Результат был однозначен: шрам на подбородке выдал гипнотизера, что называется, с головой.
Стас откинулся на спинку стула, держа в пальцах сигарету. В комнате было накурено так, что просто нечем дышать.
— Ну да, — сказал он, — теперь все сходится. Если он убил Агриппину, чтобы завладеть деньгами, а администраторша Полина Крылова и секретарша как-то догадались об этом, у него оставался только один выход: избавиться от них. Что он и сделал.
— А Максим? — поинтересовалась я.
— Что — Максим? — резко спросил Зарубин.
— Максим Решетов, тот, который бесследно исчез. Он-то какое отношение имеет ко всему этому?
— Да, это вопрос, — хмуро ответил Стас и растер окурок в пепельнице.
— А что, если он вообще никакого отношения к этому делу не имеет? — высказался Антипенко. — Если он пропал, это ведь ничего не значит. Он мог загулять с какой-нибудь девицей, и потом…
— И потом его просто могли убить, — отрезал Ласточкин. — Москва — опасный город… Что, если мы не там его искали? Думали, он жив и строит планы мести, а на самом деле с ним что-нибудь случилось.
Зарубин зевнул.
— Кстати, машина у него была очень хорошая, — заметил он сквозь зевоту. — Может, его из-за нее пришили? Машина-то ведь вместе с ним исчезла.
— Все может быть, — подумав, согласился Ласточкин.
Ночью мне снились беспокойные сны. Будто бы некто, разительно похожий на моего напарника, подарил мне огромный букет цветов, но, как только я взяла его в руки, из бутонов цветов выскочили какие-то малоприятные личности и стали весело палить в меня. Я хотела ужаснуться, но не могла, потому что из пистолетов вырывалось конфетти. В общем, это был самый обыкновенный кошмар.
— Что — Максим? — резко спросил Зарубин.
— Максим Решетов, тот, который бесследно исчез. Он-то какое отношение имеет ко всему этому?
— Да, это вопрос, — хмуро ответил Стас и растер окурок в пепельнице.
— А что, если он вообще никакого отношения к этому делу не имеет? — высказался Антипенко. — Если он пропал, это ведь ничего не значит. Он мог загулять с какой-нибудь девицей, и потом…
— И потом его просто могли убить, — отрезал Ласточкин. — Москва — опасный город… Что, если мы не там его искали? Думали, он жив и строит планы мести, а на самом деле с ним что-нибудь случилось.
Зарубин зевнул.
— Кстати, машина у него была очень хорошая, — заметил он сквозь зевоту. — Может, его из-за нее пришили? Машина-то ведь вместе с ним исчезла.
— Все может быть, — подумав, согласился Ласточкин.
Ночью мне снились беспокойные сны. Будто бы некто, разительно похожий на моего напарника, подарил мне огромный букет цветов, но, как только я взяла его в руки, из бутонов цветов выскочили какие-то малоприятные личности и стали весело палить в меня. Я хотела ужаснуться, но не могла, потому что из пистолетов вырывалось конфетти. В общем, это был самый обыкновенный кошмар.
Следующий день я помню довольно смутно. Кажется, меня грызла досада на то, что расследование Зарубина так блестяще продвигается, а у нас на руках по-прежнему нет никаких козырей. Мы заехали к Косте и забрали официальное заключение по поводу Парамонова. Тихомиров только глянул на документ и пожелтел не хуже своих любимых лимонов.
— Да, ребята, — промолвил он, сокрушенно качая головой, — глубоко копаете! И что у вас за манера такая — нарываться на ровном месте…
За окнами шелестела гроза. Когда она закончилась, мы были уже в частной клинике на другом берегу Москвы-реки, куда нас пустили с большой неохотой. Клиника эта принадлежала мужу Лады, сестры Владислава Парамонова, и занимались в ней в основном пластическими операциями, омолаживающими процедурами и тому подобной чепухой, на которую современные люди согласны тратить какие угодно деньги. Ибо красота, как известно, требует жертв, но прежде всего — денежных.
Нам пришлось прождать около часа, после чего владелец клиники принял нас. Кирилл Васильевич был по-королевски обходителен и по-королевски же величав. Весь женский персонал клиники, а также все пациентки смотрели на него влюбленными глазами, и можете мне поверить, было от чего. Он излучал представительность, надежность и спокойствие. Сразу же учуяв во мне слабое звено, он сделал комплимент моей внешности и намекнул, что она стала бы еще совершеннее, если бы я слегка подправила нос. Он даже готов рискнуть и сделать мне скидку в целых пять процентов, если я соглашусь на операцию. Вы можете смеяться надо мной, но, беседуя с этим обходительным хмырем, я прямо-таки неопреодолимо ощутила собственную ущербность, которая до этого дня умудрялась как-то от меня скрываться. Нос! Мой нос не такой, каким должен быть согласно последней пластической моде этого сезона, а следовательно, вся я тоже не такая. Один шаг до совершенства — значит, никакого совершенства, а все из-за того, что мой же собственный нос меня предал. Какое горе! Какая чудовищная несправедливость! Какая злобная, отвратительная усмешка природы! И все же мне невероятно повезло, ибо рядом находится добрый, душевный, все понимающий кудесник со скальпелем. Пять процентов скидки! Всего пять процентов, и меня ждет нирвана. Райское блаженство ничто по сравнению с исправленным носом! Соглашайтесь, завтра будет поздно, потому что скидка действует далеко не всегда. Скажите «да», яхонтовая вы моя, иначе неминуемо останетесь с носом! Ну так как? Решено?
— Эти операции по исправлению носа… — ввинтился в разговор Ласточкин. — Я правильно понимаю, что хрящи для них и всякий подсобный материал берется у трупов?
Все-таки я обожаю своего напарника. И не только потому, что он порядочный, храбрый, умный и всякое такое, но и за это умение выбрать момент и сказать заветное слово именно тогда, когда оно должно прозвучать. Глупая рыбка — читай Синеокова — вяло трепыхалась в сетях хитрого хирурга, и тут подоспел Ласточкин. От его замечания опытнейший Кирилл Васильевич явно опешил. Сеть слов, которыми он опутывал меня, расплелась. И-и-их! Пальцем в глаз, говорите? Да нет, это был натуральный удар под дых! Чистый нокаут!
— Мы предпочитаем называть это донорским материалом, — делает попытку подняться уложенный на обе лопатки соперник. Но, судя по тому, как он говорит — сквозь зубы, — он и сам отлично сознает свое поражение.
— А вы всегда спрашиваете согласие у доноров? — невинно интересуется Ласточкин.
— Вся документация у нас в полном порядке, — бросается в атаку Кирилл Васильевич. — Я не ошибаюсь, вы пришли ко мне поговорить именно об этом или о чем-то другом?
— Вы не ошибаетесь, — заверил его Ласточкин и кратко обрисовал суть дела. Совершенно случайно выяснилось, что в могиле Владислава Парамонова обнаружился кто-то другой, так нет ли у почтенного хирурга каких-нибудь соображений по этому поводу?
Следует отдать Кириллу Васильевичу должное: он даже не пытался скрыть свое изумление, а если и попытался, это ему плохо удалось. Нет, он не знал, не предполагал и даже в мыслях не подозревал ничего подобного. Конечно, Слава был, э-э, то есть не только был, но и остался довольно своеобразной личностью, но чтобы выкинуть такое… это выше всякого человеческого понимания. Впрочем, не переставая изумляться, хирург все-таки не преминул поинтересоваться, а какое отношение все происходящее имеет к нему лично.
— Никакого, — отвечал мой напарник с широкой улыбкой. — Если, конечно, не вы сами сделали ему пластическую операцию и помогли скрыться.
Кирилл Васильевич как-то настороженно взглянул на Ласточкина, но уже через мгновение овладел собой и весьма непринужденно рассмеялся.
— Это лучшая шутка, которую я когда-либо слышал, — заявил он.
— Похоже, вас окружают люди без чувства юмора, — без всякой улыбки ответил ему Ласточкин. Однако хирурга, судя по всему, было не так-то легко взять, и он только желчно прищурился.
— А что заставляет вас думать, что я замешан в этом? — спросил он.
— Вы были женаты на сестре Парамонова, — отозвался Ласточкин.
— На Ладе? Ну и что? Из этого вовсе не следует, что я обязательно должен был помогать ее брату.
Он был совершенно прав. Но мой напарник тоже умел держать удар. Он ясно улыбнулся и повернулся к двери.
— Будем надеяться, что Юрий Данилович признает ваши доводы обоснованными, — как бы невзначай уронил он на прощание. — Идем, Лиза.
— Постойте, постойте, — проговорил хирург нам вслед. — А при чем тут Юрий Данилович?
— А вы не догадались? — прищурился Ласточкин.
— Но как же… Но ведь…
На Кирилла Васильевича было жалко смотреть. Он весь взмок от страха. Ласточкин дошел до двери и медленно обернулся.
— Если вы что-то знаете, — с расстановкой промолвил он, — лучше скажите об этом нам. Уверяю, вам это зачтется. А не скажете — вам же будет хуже.
Он не сказал, кем именно зачтется. Да, наверное, этого и не требовалось. За долю секунды Кирилл Васильевич взвесил прошлое и будущее, прикинул возможные риски и осложнения — и без всяких колебаний пошел на попятный.
— Подождите, — сказал он. Мы, впрочем, и так никуда особо не торопились. — Кое-что мне и впрямь известно. Только должен вас сразу же предупредить, что этого слишком мало. И потом, я ни в чем не уверен. Понимаете ли, мы со Славой и в самом деле никогда не были друзьями. — Я уже это понял, — отозвался Ласточкин, не произнося вслух окончание фразы: «…по той скорости, с какой вы его сдали». — Но вы не волнуйтесь, ваши сведения попадут в хорошие руки. Итак?
Глава 7
Воскресенье, 14 апреля. Час истины
— Значит, Екатерина Дашкевич, — сказал Ласточкин, когда мы вернулись в отделение. — Это уже кое-что. Заметь, Лариса Парамонова даже не упоминала о ее существовании, а между тем…
— Между тем все складывается достаточно просто, — сказала я. — Екатерина когда-то работала у Кирилла Васильевича, именно он и познакомил ее с братом жены. Сама Екатерина — неплохой хирург, но меньше года тому назад забросила практику. Уехала за границу, в Швейцарию, где она будто бы получила наследство от родственников, и с тех пор никто не получал от нее никаких вестей.
— Она сделала Парамонову пластическую операцию и скрылась вместе с ним, — подытожил Ласточкин. — Кирилл уверяет, она была серьезно влюблена в этого проходимца… Звони Арбатову.
— Павел!
— Я сказал, звони. Нет у нас с тобой времени раскатывать по Швейцариям. Вот пусть теперь он сам их и ищет. К тому же они почти наверняка сменили имена.