— Гнусные провокаторы! Я ни в чем не признаюсь! Слышите? Ни в чем! И ничего вам не скажу!
— И не надо, — равнодушно отозвался Ласточкин. — Мы и так уже все знаем. — Он обернулся к Антипенко: — Ну что, Андрей, я думаю, уже можно брать его приятеля-снайпера. Того самого, который служит в его охранной фирме.
Услышав эти слова, Шестопалов оцепенел.
— Так это он? — простонала Вера Федоровна. — Это и впрямь был он? А я вам не верила… Я думала, вы… — Она оборвала себя на полуслове и заплакала.
Я подошла к ней и погладила ее по плечу. Вера Федоровна схватила меня за руку и крепко пожала ее:
— Спасибо… спасибо вам, спасибо… Вы и сами не подозреваете, что сделали для меня… Теперь я знаю, что моя девочка не останется неотомщенной. — Она заломила руки: — Но Саша! Как же мне объяснить мальчику? Он ведь так любит своего отца…
Ласточкин отвел глаза.
— Да, — угрюмо сказал он, — это будет трудно.
* * *
На следующий день, девятнадцатого апреля, мы с Павлом, а также Андрей Антипенко и примкнувший к нам Стас Зарубин собрались, чтобы отпраздновать успешное завершение трудного дела. Для справки сообщаю, что пили мы исключительно минеральную воду, а закусывали ее тем, чем полагается закусывать именно минеральную воду.
— Н-да, лихо, — одобрительно сказал Стас, любуясь на воздетый на вилку соленый огурец. — Но ты все-таки должен нам объяснить, как, черт возьми, ты допер, что за убийствами стоял именно Сергей Шестопалов. Ведь его даже никто не подозревал!
— Я и сам его не подозревал, — отозвался Ласточкин. — Просто он себя выдал.
— Это как? — заинтересовался Андрей.
— А вот так. Взял и выдал.
— Нет-нет, — вмешалась я, — давайте, пожалуйста, с самого начала. Почему Сергей захотел убить свою бывшую жену и ее мужа — не из ревности же?
— А ревность тут абсолютно ни при чем, — ответил Ласточкин. — Тут был чисто коммерческий расчет. Такая многоходовая, хорошо продуманная комбинация. Видишь ли, Лиза, Сергей Шестопалов привык ворочать большими деньгами. И когда волею судьбы он оказался не у дел, ему стало очень обидно. Вдобавок жена, которая раньше чуть ли не каждый день клялась ему в любви, сразу же ушла от него к другому богатею, и это тоже не прибавило Шестопалову оптимизма. Он понял, что его использовали и выкинули, как только у него закончились деньги, а такое простить трудно. Он затаил злобу — на Алису и на ее преуспевающего мужа, который занял его место.
— Слышал бы ты, как он крыл свою бывшую жену на допросе, — вмешался Антипенко. — И бездарность, и убожество, и не знаю кто еще. Послушать его, так он оказал обществу услугу, убив ее.
— Не мешай, — велел Зарубин. — Ну, положим, злобу он затаил, а что дальше?
— Дальше? Видишь ли, Алиса забыла одно простое правило: бывший должен оставаться бывшим, а Сергей Шестопалов по-прежнему был вхож в ее дом. Вероятно, все это он делал под предлогом общения с сыном, а Алиса не захотела ему препятствовать, потому что он вел себя корректно, никогда не пытался вернуть ее, не устраивал сцен — словом, знал свое место. Кроме того, его фирма оказалась весьма полезной, когда надо было устанавливать видеонаблюдение в новом особняке на Рублево-Успенском шоссе. Конечно, эта фирма была лишь сараем по сравнению с былым величием Шестопалова, но как только он попробовал осторожно намекнуть бывшей жене, что ему бы немного денег и он бы… — как она ответила категорическим отказом. Таким образом, у него не оставалось выбора.
— Павел, — вмешалась я, — а немного денег — это сколько?
— Что-то вроде десятка миллионов, — снисходительно пояснил Андрей. — Не рублей, ясное дело. Продолжай, Павел.
— Однако деньги были ему нужны по-прежнему, и, вероятно, в это время он узнал, что Георгий Лазарев написал завещание, по которому все его имущество в случае смерти отходит жене. Сергей сразу же произвел в уме несложные подсчеты. Если вдруг Лазарев присоединится к большинству, Алиса станет очень богатой, но решит ли это проблему Шестопалова? Вряд ли. А если после этого умрет и Алиса, кому отойдут все деньги — и ее собственные, и унаследованные от мужа? Опять-таки согласно завещанию, все имущество Алисы должно достаться ее сыну, а если Саша на тот момент будет слишком мал, то опекуном над ним назначается его дорогой любящий отец. И в этом случае он, Шестопалов, получит в свое распоряжение огромные деньги!
Ради этого определенно стоило рискнуть, и Сергей решил рискнуть. По его понятиям, он ничего не был должен бывшей жене — она использовала его, а теперь он сам использует ее. Но он во что бы то ни стало желал остаться в стороне, чтобы на него не упала даже тень подозрения. Вне всяких сомнений, он прикидывал и обдумывал самые разные варианты, но ведь не так-то легко убить человека, который живет на охраняемой территории под постоянным прицелом камер наблюдения. И вдруг накануне дня рождения Алисы строители на соседнем участке повредили кабель, и все камеры в особняке, кроме одной, перестали функционировать. Сергей моментально прикинул шансы: вечеринка, толпа народу, работает только камера на входе, — определенно, стоило попытаться. Проблема была только в том, что день рождения собирались праздновать вовсе не в особняке, а в клубе «Бегущая по волнам».
Тут Сергей делает гениальный ход: он звонит в полицию, используя преобразователь голоса, и предупреждает их о том, что некто, кого Алиса хорошо знает, собирается в день рождения убить ее ударом ножа в сердце. Чтобы его сообщение приняли всерьез, Шестопалов называет некоторые детали, которые были известны только узкому кругу лиц. Все прошло гладко, начато расследование. Алиса не на шутку обеспокоена и решает перенести празднование дня рождения в особняк. На руку Сергею играет и тот факт, что Оля Баринова, у которой с Алисой давние счеты, числится уборщицей в «Бегущей». Возможно, он с самого начала знал об этом, а возможно, и нет, — следствие покажет.
Чтобы Алиса стала наследницей своего мужа, он должен умереть первым. В злосчастный день рождения Георгий Лазарев оказывается без охраны и без прикрытия, потому что всем поручено не выпускать из виду его жену. Камеры не работают, и, улучив момент, когда бизнесмен остается один, Сергей убивает его. Но, когда он идет выбрасывать орудие убийства в воду, он внезапно видит неизвестного в полицейской форме. Это был Толя Горохов.
— Не совсем так, — морщась, вмешался Андрей Антипенко. — Шестопалов выскользнул из дома, на ходу стирая платком отпечатки пальцев с рукоятки ножа, и наткнулся на Толю, который с непривычки заблудился в саду. Толя сразу же понял, что дело неладно, и хотел позвать на помощь, но Шестопалов убил его, прежде чем тот успел закричать. Нож он выбросил в пруд, чтобы вода смыла отпечатки пальцев.
— Никто даже не заподозрил его, — подхватил Ласточкин. — Алиса была испугана до крайности, она уехала в Москву и заперлась в апартаментах. Конечно, первый муж, такой отзывчивый и добрый, счел своим долгом подставить ей плечо помощи. Он не случайно постоянно находился в те дни рядом с Алисой — ему важно было проследить, чтобы она не вздумала изменить старое завещание в чью-либо пользу. Впрочем, он был почти уверен, что времени на это у нее не будет — дело в том, что он уже договорился со своим армейским приятелем, который служил у него в фирме, и хорошо заплатил ему. Теперь оставалось только выманить жертву из дома, и Сергей внушил ей мысль сбежать за границу. Как только Алиса вышла из дома, ее дни были сочтены.
— Сволочь, — с ненавистью процедил Зарубин. — Прямо на глазах ребенка…
Антипенко поглядел на него искоса и налил себе еще. Минеральной воды, разумеется.
— Шестопалов на допросе показал, что не так уж убежден в том, что это его ребенок, — уронил он. — Типа, Алиса ему верность не блюла и всякое такое. Лично я давно уже не видел такого мерзкого типа, как он. Хорошо, что ты догадался расставить ему ловушку — что он больше не опекун и к деньгам доступа не имеет, иначе мы бы никогда его не поймали. Но все-таки, как ты догадался?
— Слова — великие предатели, как сказал кто-то, — ответил Ласточкин. — Шестопалов сам себя выдал. Звонившая произнесла такую фразу: «Один удар в сердце, и все». Потом мы с Шестопаловым беседовали о футболе, и он, помимо всего прочего, заметил: «Один удар по воротам, и все». Я тогда не обратил на это внимания, но потом Лиза начала развивать всякие теории и тоже упомянула что-то такое про удар. Только в этот миг я понял, что меня раньше так беспокоило, хотя я не мог сообразить, что именно. Это была его характерная фраза, понимаешь? Когда я это понял, все стало на свои места.
Зарубин вздохнул и налил себе еще водки… то есть, простите, минеральной воды.
— Молодцы вы, ребята, — сказал он серьезно. — Честное слово, молодцы. А вот я… — Он скривился и безнадежно махнул рукой.
Ласточкин быстро поднял на него глаза:
— Что, до сих пор не нашел нашего гостя, этого липового сержанта?
— Не-а. По фотороботу уже с десяток человек опознали, да все не те, кто мне нужен. Может, у него приметы какие были особые? Родинки там, шрамы? А? Раз уж вы его упустили…
— Мы его упустили, — твердо ответил Ласточкин, — и за нами должок. Не волнуйся, Стас. Я сегодня это дело как следует обмозговал, и сдается мне, я знаю, где его искать. Завтра ты получишь своего убийцу, обещаю тебе.
— Честное пионерское? — недоверчиво прищурился Зарубин. — А почему завтра, почему не сегодня?
— Потому что всему свое время, — ответил капитан.
Глава 14
Четверг, 20 апреля. Утро — день — вечер
Нет ничего печальнее, чем вид кладбища в пасмурный день. Дорожки, кресты, цветники, ограды — все сливается в какую-то симфонию грусти, в которую вплетается и мимолетно скользнувшая мысль о том, что каким бы блестящим ни был наш жизненный путь, какие бы почести ни приготовила для нас судьба, все равно их завершением будет около двух метров земли, в которой все мы окажемся когда-нибудь. Богатые и бедные, знаменитые и безвестные, достойные и недостойные, женщины, мужчины, дети, старики — все в свой черед умрут, все. Жизнь — это волосок, протянутый над бездной небытия, и часто, слишком часто он оказывается чересчур короток.
Старик-смотритель медлительно, аккуратно подметает дорожки. На другом конце кладбища движется похоронная процессия, и через некоторое время ветер донесет до нас обрывки прощальных речей.
— Час дня, — говорит Антипенко, который вызвался идти вместе с нами.
Мы сидим в засаде в автомобильчике, припаркованном у кладбищенской ограды. Мне показываться нельзя — убийца видел меня в лицо, может узнать, и я спугну его.
Благолепного вида священник с окладистой бородой и со сверкающим крестом на груди проходит на кладбище. Какие-то старухи в платках кланяются ему, и он важно благословляет их.
Половина второго. Два. Четверть третьего.
Не придет… не придет… не придет…
Время тянется мучительно долго. Каждая секунда разбухает до размеров часа. До чего же мучительно торчать на одном и том же месте и ничего не делать! В 14.20 поступает первый сигнал:
— Внимание, вижу его… Движется в вашу сторону…
Смотритель закончил подметать дорожки и теперь стоит, опираясь на метлу.
— Нет, — с сожалением говорит Антипенко. — Не он.
— Не он, — подтверждаю я, вглядываясь в подозреваемого.
Четвертый час. Мы теряем время — или это время теряет нас? Ничего не поделаешь, в нашей работе такое случается частенько. Надо лишь сидеть и ждать. Сидеть и ждать…
Я подпрыгиваю на месте:
— Андрей!
— Что?
— Ты посмотри… Видишь, с другой стороны подходит парень с букетом? По-моему, это он!
Мощный бинокль подтверждает правоту моих слов. Антипенко хватается за рацию:
— Все по местам! Приготовились к захвату! По моему сигналу…
Старик одышливо кашляет и вновь принимается мести дорожку. За несколько могил от той, которая так интересует нас, стоит давешний священник и молится, то и дело крестясь. Я перевожу взгляд на человека с букетом. Его светловолосая голова то пропадает между крестов, то вновь появляется. Нет сомнений, он идет прямо на нас.
Вот он остановился у могилы… быстро оглядывается…
— Что он делает? — шепчет Антипенко.
— Наклонился… Ставит цветы…
Андрей не успел подать сигнал, потому что в то же самое мгновение священник с бородой и одышливый старик, не сговариваясь, бросились на убийцу. Священник запнулся в своем длинном одеянии и со всего маху плюхнулся на дорожку, но старик-смотритель оказался на высоте. Рукоятью метлы он сбил убийцу на землю и навалился на него сверху, не давая шевельнуться. Мы с операми выскочили из машины.
— Стоять! Не двигаться! Полиция!
Справедливости ради следует заметить, что задержанный даже не сопротивлялся. Священник, хромая, подошел к нему и защелкнул на нем наручники, после чего отклеил бороду.
— Я ж тебе говорил, — сказал прыткий старик, он же мой напарник Павел Ласточкин, тоже отклеивая седую бороду. — В этих рясах чертовски неудобно бегать.
— Ага, — согласился священник, он же наш коллега Стас Зарубин, сбивая грязь с лица. — Ладно, в следующий раз учту. — Он повернулся к пленнику: — Ну что, это он?
— Он, — подтвердила я. — Точно он.
— Чисто сработано, — резюмировал Зарубин.
Я перевела взгляд на могилу, возле которой мы стояли. На памятнике было лишь изображение хорошенькой девушки с надутыми губками и слова: «Елена Еремина. 31 января 1987—20 апреля 2012». Ниже шла строчка: «Мы никогда не забудем тебя».
— Ну да, 20 апреля, — Павел, как всегда, опередил мой вопрос. — Сегодня исполнился ровно год с тех пор, как ее не стало. Именно сегодня. Поэтому он и пришел сюда, хоть и знал, что это небезопасно.
Тут наш пленник впервые заговорил:
— В общем-то, мне было все равно, — сказал он. — Свое дело я уже сделал.
— Понятно, — буркнул Зарубин. — Обыщите его, ребята.
Впрочем, при обыске не удалось обнаружить ничего существенного. Сигареты, зажигалка, проездной на метро, пачка жвачки… и паспорт.
— Гордиенко Александр Сидорович, — прочитал Зарубин. — Ну что ж, Саша, похоже, ты попал в скверный переплет. Как тебя угораздило-то, а?
Саша вздохнул.
… Да нет, ну совершенно он не походил на убийцу. Обыкновенный парень из толпы. Светлые растрепанные волосы, простое приятное лицо. Такие, как он, всегда уступают место в транспорте старушкам, независимо от того, просят их об этом или нет.
— Я вам все расскажу, — ответил он. — Только, — он замялся, — вы не разрешите мне попрощаться с ней? Учитывая обстоятельства… теперь я, наверное, не скоро ее увижу.
Зарубин только кивнул. А из-за памятников в конце ряда могил на нас опасливо косились какие-то женщины, не на шутку взволнованные появлением вооруженных людей на кладбище в этот мирный день.
* * *
Стенограмма допроса. Шестой час вечера.
— Ну, рассказывай.
— Да что тут рассказывать-то… Ну, любил я ее.
— Лену Еремину?
— Да. Только я не хочу об этом говорить. Она для меня была… Ну, словом, все. Как в романе, знаете… Смешно, конечно. Я вообще романы не очень люблю… да… Это просто так, к слову.
Пауза.
— Это было до Максима Решетова? Я имею в виду, ваши с ней отношения?
Пауза.
— Отношения…
Пауза.
— Да нет, все было совсем не так. У нас с Леной любовь была, настоящая… А Макс… придурок… мажор недобитый… Мама у него богатенькая, вот он и решил, что ему все позволено.
— Что конкретно?
— Лена моя ему понадобилась. Внимания ее решил добиться.
— Не преуспел?
— Какое… Она его послала. Я же говорю, у нас с ней серьезно все было… Мы пожениться собирались, как только я институт закончу и на ноги встану.
— И что же произошло?
— Макс мне заявил, что все равно она будет его. Ну, я набил ему морду, а он сказал, что пойдет к колдунье, потому что она любого может приворожить. Я подумал — придурок, у него крыша от наркоты поехала. Он же приторговывал… ну и сам употреблял между делом. Надо было тогда уже его убить.
— А ты его убил?
— Да. Только это потом уже случилось.
— Ладно, про это ты нам еще расскажешь. Макс сказал, что пойдет к колдунье. Дальше что было?
— Дальше? Лена меня бросила и ушла к Максу.
Пауза.
— И что ты подумал?
— Я не знал, что думать. Я вообще ничего не понимал. Мою Лену словно подменили, я не узнавал ее. В нее словно другой человек вселился. Она… она… она стала выражаться иначе, даже смех у нее стал другой. Я решил, что она принимает дурь, но она вроде не… Но, в общем, Макс же был гораздо богаче меня, что я там себе ломал голову…
— То есть ты решил, что она тебя предала?
— А что я должен был решить? Что ее заколдовала злая старая бабка? Извините, но надо быть полным придурком, чтобы верить во всю эту чушь.
— Ясно. Что произошло потом?
— Потом… Ну, она наскучила Максу. Вроде как игрушка — поиграл, теперь и выбросить можно. Тогда она начала звонить мне, жаловалась, что не может без него жить… После таких звонков мне хотелось убить ее. Еще она говорила, что очень жалеет, что причинила мне горе, но что она не властна над собой, ее словно какая-то сила толкает к Максу… Если бы я не был таким дураком, я бы уже тогда все понял.
— Дальше.
— Дальше… Она ему окончательно надоела, и он ее бросил. Через несколько дней она выбросилась из окна. Ей не повезло — мне врачи потом сказали, что она умерла не сразу. Мучилась…
Пауза.
Саша Гордиенко смахивает слезу, которая катится по щеке.