– И он не спросил, где я?
Сережина неприязнь к Маркову Эмму немного забавляла. Понятно было, что он ревновал, но делал это без холодной надменности, как проделывал в свое время Марк, желая наказать ее за нечаянную улыбку в чей-то адрес. И не пытался оскорбить, как Андрей, которого Эмма будто и не волновала вовсе, но только до тех пор, пока она не начинала волновать кого-нибудь еще.
– Может, и спрашивал, мне твоя мама не доложила. Но только вряд ли она ответила.
– Да она и не знает.
– Точно не знает? – И Сергей как-то странно посмотрел на нее, словно не поверил, что Эмма не сказала матери в телефонном разговоре, где сейчас находится.
– Нет, не знает. Я даже не сказала, что я с тобой.
– А вот это ты правильно сделала! – обрадовался он. – Ко мне уже из милиции приходили, это после визита к ним Маркова, и вопросы задавали.
– Да ну?!
– Точно говорю. Все спрашивали, не могу ли я знать, где ты находишься и все такое. Я сказал, что не знаю. Что мы с тобой давно порвали отношения.
– И все?
– Да нет, снова с вопросами о Марго приставали. И еще про ту женщину все расспрашивали, которая грозила ей.
– Это ее соседка?
– Да, она. Только я мало что знаю. Сказал, что Марго хотела использовать угрозу этой женщины против нее же. И меня еще в свидетели собиралась брать, но как это все выглядело бы, одному богу теперь известно.
– Или черту, – прошептала едва слышно Эмма и поежилась.
Уверенность в том, что все беды ее начались именно с Марго, крепла в ней день ото дня. Если бы не эта рыжая дрянь, то ничего бы не было. Ничего! Ей не нужно было бы скитаться по чужим домам. Инга была бы жива, если бы не Марго. И не было бы никакого следствия, и вопросов нелепых не задавали бы.
А теперь что? Как жить дальше? Сидеть в этих пахнувших тленом стенах и ждать, когда все разрешится? А вдруг это будет длиться очень долго, целую вечность, что тогда?
– Поэтому я и прошу тебя вспомнить, милая, – гладил ее по голове Сергей, когда она, не выдерживая, начинала всхлипывать. – Ты что-то знаешь. Я уверен, ты что-то знаешь, но просто не придаешь этому значения. Если Ингу убили по ошибке и охотились именно на тебя, то ты точно что-то знаешь. Не просто же так Марго говорила о твоем участии в том ограблении с такой уверенностью.
– Не просто так. Она ничего никогда не говорила и не делала просто так. – Эмма вытерла глаза воротником его рубашки. – Но… Но я ничего не помню! Ничего такого, что могло бы хоть намекнуть!
– Значит, нужно вспомнить все! И такое, и не такое, все!!!
Она старалась, добросовестно старалась. Утром вставала, грела воду на керосинке, умывалась. Готовила себе кофе, турку по ее просьбе привез Сергей. Потом намазывала печенье джемом, завтракала. Затем была десятиминутная прогулка по заросшему сорняками в человеческий рост огороду. Она даже тропы себе ухитрилась набить в этом частоколе из лебеды и бродила по ним, как по лабиринту. А после прогулки усаживалась в комнате на деревянный диванчик, вооружалась авторучкой и бумагой и начинала вписывать свои воспоминания в таблицу. Она за все время своего вынужденного бегства таблиц этих сотворила великое множество. Разбивала графы сначала на дни, потом на часы.
Но все было напрасно. Ничего интересного, важного, неважного, ничего кажущегося полезным, бесполезным на первый взгляд она так и не вспомнила.
– Я больше так не могу! – воскликнула она, когда Сергей приехал к ней в пятницу на целых два дня.
Не успел он выйти из машины и достать пакеты с едой и всем, что она просила его привезти, как Эмма тут же воскликнула, встав на пороге:
– Я больше так не могу!
– Что именно? – прикинулся он непонимающим, хотя прекрасно все понял и нахмурился поэтому и поцеловал ее в щеку без обычной улыбки. – Что именно ты не можешь, милая?
– Я не могу так больше! Сидеть здесь, пытаться что-то наковырять в своей памяти! Я так с ума сойду! Мне надо туда, в город, Сереж!
– Об этом не может быть и речи, – жестко оборвал он ее, отстраняясь и проходя мимо нее в дом, и еще раз повторил, оглянувшись от двери: – Об этом не может быть и речи!
Непривычная холодность, грубость настолько возмутили Эмму, что она уже готовилась поставить на место этого зарвавшегося красавчика, возомнившего о себе невесть что. И слова такие злые и гадкие готовы были вот-вот сорваться с ее уст. Хотелось исхлестать его этими словами. Хотелось дать понять ему, что он ничто и никто для нее. Что он совершенно ничего про нее не знает и не понимает, потому что не дано ему. Он серость! Недостойная ее серость! Он не может, не имеет права говорить с ней так – жестко и грубо. Они вообще – два чужих человека, волею судеб или еще чьей-то злой волей оказавшиеся вместе.
И еще минута, наверное, и она, заплевав его оскорблениями, пешком ушла бы из этой захолустной деревни, из этого чужого дома, в котором даже мыши не жили, настолько в нем все казалось ей мертвым.
Но потом…
Потом кто-то внутри нее резко приказал ей замолчать. Приказал замолчать и улыбаться. Улыбаться этому парню, поведение которого при тщательном анализе показалось ей вдруг очень, очень странным.
Почему он не настоял на том, чтобы она пошла в милицию? Потому что она не хотела всколыхнуть ту старую нехорошую историю с ограблением? Так Марков наверняка проболтался, когда ходил в милицию. Почему нужно было прятать ее именно здесь – за двести верст от их города? Почему было не спрятать в его квартире? Кто бы там стал ее искать? Никто! Все знали прекрасно, что они порвали отношения. Почему же он повез ее так далеко? И почему обрадовался, когда она сказала, что мать не знает о ее местонахождении.
– Сережа, мне нужно позвонить, – будто спохватилась она через час после того, как он приехал.
У нее с собой телефона не было. Потому что в доме не имелось электричества и аккумулятор невозможно было зарядить.
А это ведь он такое объяснение придумал, когда забирал ее телефон с собой! Почему она сразу не подумала об этом? Почему так слепо доверилась ему? И Марго ему доверяла, в результате мертва…
– Что ты сказал? – Она задумалась и пропустила его ответ.
– Я говорю, что забыл телефон дома, извини! В следующий раз привезу.
Он похлопал себя по карманам, фальшиво улыбаясь, и тут же отвернулся, будто что-то искать принялся в пакетах. А Эмма тут же подумала – вот оно, начинается! Начинается ее прозрение, слишком долго затянувшееся от глупой слепой веры в его добродетель.
Как она могла так довериться ему, как?! Ведь если начать все тщательно анализировать, то получается, что все беды обрушились на нее после того, как к ним в фирму Марго пристроила Сергея. Потом начала плести паутину, опутывая всех своей липкой подлостью. Затем позвонила Эмме, на что-то намекала, говорила гадости, хихикала паскудно. Почему?!
Почему все это начало происходить после того, как Сергей стал любовником Марго?! Совпадение? Случайность? Или хорошо продуманный ход? И если так, то чей?
– А кому ты хотела позвонить?
И снова ей показалось, что смотрит он на нее непривычно зло, пытливо. И Сергей, положивший только что батон на разделочную доску, чтобы нарезать, сдавил его с такой силой, что едва не расплющил его.
– Маме, – улыбнулась Эмма. – Соскучилась, хотела позвонить. Думаешь, легко тут в заточении?
– Ты не в заточении, а в вынужденном изгнании, – поправил он ее тоже с улыбкой и принялся уже резать сплющенный батон на куски. – Ты же не за решеткой, милая.
– Мне тут страшно! – неожиданно призналась Эмма.
– Кого же тут бояться? На сто километров в округе никого, – откликнулся он рассеянно.
– Вот именно! Если меня начнут резать, кто на помощь придет?!
Зачем она так сказала? Для чего? Потравить его? Попугать? Вон он как побледнел, а почему? Сиди теперь и думай. Нет, бежать надо. И чем быстрее, тем лучше. Она не станет, конечно же, бить его по голове ночью, когда он будет спать. И снотворное подсыпать ему в чай не станет, у нее его и нет, кстати. А вот как только он укатит в воскресенье вечером в город, она тут же следом удерет. Деньги у нее были, до дороги доберется, а там машину поймает или общественный транспорт какой-нибудь подвернется.
– Почему ты так сказала?! – пристал он к ней. – Вот почему ты так сказала?!
– Как? – Эмма принялась убирать со стола хлебные крошки.
– Ты сказала, что, начни тебя кто резать, на помощь никто не придет. Кто может тебя тут найти? Кому в голову придет тебя здесь искать? Или ты… – И снова напряженный, недоверчивый взгляд на нее. – Или ты кому-то все же проболталась, что ты тут?
– Кому, Сережа, о чем ты? – Эмма делано рассмеялась. – У меня только ты и мама, больше никого нет.
– Да? – Он подумал, переваривая услышанное, и, кажется, немного успокоился. – Тогда ладно, тогда бояться тебе здесь нечего. А в город тебе нельзя, Эмма. Теперь тем более.
– А что случилось?
– Не хотел тебе говорить, да придется, – он сел на табуретку, ссутулился и, отвернувшись к окну, глухо проговорил: – Кто-то убил ту женщину.
– А что случилось?
– Не хотел тебе говорить, да придется, – он сел на табуретку, ссутулился и, отвернувшись к окну, глухо проговорил: – Кто-то убил ту женщину.
– Какую? – ахнула Эмма и тут же перепугалась, хотя еще и не поняла, о ком речь.
– Машу, соседку Марго. Она грозила Марго, помнишь, я говорил тебе?
– Помню, – кивнула Эмма, сразу начав думать все по-другому, все показалось ей много страшнее, чем могло быть на самом деле. – И что? Как это случилось?
– Я не знаю подробностей, но меня вызывали и допрашивали.
– Тебя? А почему тебя?
Действительно, почему?! Что он мог знать о жизни и смерти случайной знакомой, которая нечаянно при нем пожелала Марго скорой кончины? Или все же что-то знал? Или она о нем что-то знала такое, чего знать не должна была?
Господи! Во что же она, Эмма, вляпалась?! Где были ее глаза и уши?! Где оставила мозги, когда помчалась за помощью к человеку, которого когда-то отвергла? У него же есть стопроцентный мотив для мести. Она выставила его из своего дома без особых объяснений. Она была с ним холодна и надменна. Она считала его мебелью, а он страдал тем временем. И кто знает, как далеко завели его страдания? Как далеко он мог зайти в своем желании сделать ей так же больно, как было больно ему?..
– Ты у меня об этом спрашиваешь? – Его плечи вздернулись и опали, голова так и не повернулась к ней. – Грязная история, конца и края которой не видно пока. А ты говоришь, в город хочу. Сначала Марго убивают, потом твою сестру, теперь вот эту беднягу. Она-то кому зла наделала, не пойму!
Она не наделала, а Эмма с Ингой, получается, зло кому-то причинили, так, что ли, получается? Он не заметил, как оговорился. Или проговорился?
Два следующих дня Эмма еле выдержала, чтобы в самый неподходящий момент не завыть от отчаяния. Она улыбалась, целовала его, шептала что-то ему в ответ на его нежность и не могла дождаться, когда он уедет. Она и боялась его, и жалела, и себя боялась тоже, и жалела с такой же силой. Она запуталась совсем. Устала взвешивать все за и против него. Их было поровну.
К концу воскресного дня от собственного притворства и осторожности у нее дико разболелась голова и от обычной прогулки за околицу, куда они темными вечерами выходили вместе, она отказалась.
– Хорошо, милая, поспи, – легко согласился Сергей, укладывая ее в кровать и накрывая пледом, который они привезли с собой. – Мне, наверное, придется остаться здесь до утра.
– Почему? – Она еле выговорила, ныли, кажется, даже десны от головной боли. – А как же работа?
– Ничего, пораньше завтра выеду, – он подоткнул плед со всех сторон, поцеловал в лоб и уточнил еще раз на всякий случай: – Точно таблетки не надо?
– Нет!
Ее передернуло. Не хватало еще быть отравленной. Она и так эти два дня ела только то, что ел Сергей, и за еду первой не принималась. Начинала есть лишь после него.
– Хорошо, хорошо, поспи минут двадцать. Проснешься, поужинаем, подышим свежим воздухом. Что ты хочешь на ужин, милая?
Что он несет?! Какой ужин?! Что он может тут приготовить в этих трущобах?! Разогреть на коптившей керосинке привезенное мясо, купленное в супермаркете? Так оно уже немного несвежим припахивает из-за тепла, установившегося наконец на улице. Что еще можно ей приготовить? Омлет? Ее уже с него воротит. Салат, бутерброды, печенье с джемом?
Надоело! К черту! Все надоело! Она хочет домой. А если не домой, то хотя бы к маме. В ее заботливые, надежные руки, которые никогда не предадут.
Выпить там крепкого говяжьего бульона, обвязать голову полотенцем и поныть, и поплакать на ее руках всласть. И чтобы не притворяться, не взвешивать слова, не бояться пробудить в ком-то подозрения. Пускай она поворчит, поругает, но пусть это будет только она, и никто больше…
Кажется, она уснула. А проснулась от мужских голосов под окном. Она уже так давно не слышала ничьих голосов, кроме Сережиного, что поначалу спросонья не сразу вспомнила, где она. А когда вспомнила и поняла, что ничьих голосов она тут слышать не может и не должна, то помертвела.
Все! Это конец! Он для того и остался еще на одну ночь, чтобы убить ее. Сразу, как он привез ее сюда, убивать нельзя было. Она должна была несколько раз позвонить своей матери, успокоить ее, а через нее и остальных, должна была уверить всех, что с ней все в порядке. А вот теперь время пришло. Пришло время от нее избавляться!
Стараясь, чтобы старая койка под ней не скрипела, Эмма осторожно сползла на пол, отдышалась и снова прислушалась. Нет, она не ошиблась, и с головой у нее покуда все в порядке. На улице, под самыми окнами, Сергей действительно разговаривал с каким-то мужчиной. И даже не разговаривал, а спорил.
– Я не могу, понимаешь, не могу! – возмущался Сергей.
– Почему? Причина в чем? – отзывался его собеседник.
– Я не могу так с ней, вот в чем беда! – со странным надрывом в голосе отвечал Сергей.
– Она с тобой по-всякому может, а ты нет? – не верил оппонент.
– Она? Она пускай как хочет. А я не могу!
Чего он не может? Убить ее? Тот, второй, призывает его наверняка именно к этому, а Сергей колеблется. Но ведь это пока, дальше может быть по-другому. Его ведь могут уговорить, и тогда…
И тут Эмма вдруг вспомнила, что редко когда позволяла себе быть слабой и беззащитной женщиной, ищущей утешения на сильном мужском плече. У нее были мужчины, но они являлись лишь удобным дополнением к ее устоявшейся стабильной жизни, во всем остальном она всегда была волевой и даже властной. Чего же теперь рассопливилась? Плечо надежное, посчитала, появилось, так? А оно вот каким оказалось, плечо это.
Бежать надо, не дожидаясь, когда эти двое решат, что с ней делать, или когда Сергей, так ничего и не решив, уедет. Бежать прямо сейчас, не откладывая.
Эмма нащупала свои джинсы на табуретке рядом с кроватью и кроссовки. Спать она ложилась в футболке и тонком джемпере. Потом, уже одевшись, проползла на четвереньках до другой комнаты, нашла свою сумку, в которой хранились ее документы и деньги. Повесила ее себе на шею и так же ползком отправилась к заднему выходу из дома.
Вот молодец тот густоволосый, которому она присвоила почетное звание надежнейшей глыбы, построил дом правильно. Сделал два выхода. Один вел на крыльцо с тремя ступенями. А второй выходил в огород, который зарос теперь лебедой в человеческий рост. Там Эмма гуляла по утрам, петляя по тропам, которые проложила в зарослях. Она добрела до изгороди, давно и безнадежно покосившейся. Сразу за изгородью этой начиналась березовая рощица, за рощицей было бесхозное поле. Трава была по пояс, и если бы за ней бросились в погоню, она без труда спряталась бы в этой траве. Что было за полем, Эмма не знала. Но теперь было важно как можно быстрее улизнуть отсюда, не производя лишнего шума.
Все у нее получилось. И внимания мужчин не привлекла, которые сидели под окнами и с беспечной неосторожностью решали сейчас ее судьбу. И не упала и не споткнулась ни разу. Через ветхую изгородь перемахнула. Рощу березовую в пять прыжков преодолела. А вот полем оказалось идти очень трудно. Ночная роса пала на траву. Джинсы и джемпер тут же промокли насквозь. Мохнатые макушки стегали ее по рукам, что-то набилось в кроссовки и больно натерло подошву. В довершение ко всему в высокой, обильно сдобренной росой траве за Эммой оставался неплохо просматривающийся в лунном свете след. И если Сергей с его приятелем вовремя спохватятся и бросятся за ней в погоню, то они настигнут ее в два счета.
То ли им было не до этого, то ли она быстро передвигалась, хотя казалось как раз наоборот, или трава после нее успела выпрямиться и скрыть ее бегство, но Эмму никто не догнал.
За этим полем оказалась еще одна рощица, потом заброшенный некошеный луг, затем еще и еще один. И ближе к утру, когда звезды начали одна за другой исчезать с небосклона, а на востоке зарозовело от восходящего солнца, она наконец выбралась к шоссе.
Она очень устала, стерла левую ногу в кровь, и пришлось оторвать рукав футболки и перебинтовать, потому что идти стало просто невозможно. В голове снова начало гудеть и постукивать, и еще сильно хотелось пить. Но ей все равно хватило ума и осторожности, чтобы не высовываться из-за деревьев, растущих на обочине, под каждые фары, освещающие дорогу.
Это ведь мог быть и Сергей, так ведь? Он мог обнаружить ее исчезновение, броситься в погоню и рано или поздно очутиться на этом самом шоссе. Может, она вышла совсем на другое шоссе, может, он тут и не мог оказаться, но Эмма решила подстраховаться. Чего ради тогда она блуждала всю ночь?
Чем светлее становилось, тем больше машин появлялось на шоссе. Она пропустила две легковушки и две патрульные милицейские машины. В первых двух ехали молодые парни, и она остереглась. А со вторыми встречаться она пока тоже сочла лишним.
Начнут задавать вопросы, доставят в отделение, а там может выясниться, что она в розыске. Сергей, конечно, не рассказывал ничего такого, но ведь могло быть и так. Она же исчезла, не поставив в известность следственную группу? Исчезла. Марго звонила ей накануне своей гибели? Звонила. Есть основания подозревать ее как соучастницу? Есть, конечно. Тем более что все нити к убийствам сегодняшним ведут в прошлое, и кто-то нити эти прочно держит в руках, подергивая то одну, то другую…