Конечно, можно подложить Эльвире на стул жвачку, чтобы она прилипла, или потихоньку оторвать от пальто пару пуговиц. Но ведь сразу догадаются, чьих рук дело. Придется пока терпеть…
Филипп и Виталька пришли, когда хозяйки заворачивали начинку в ровные круглые лепешки. Из коридора доносился «содержательный» разговор двух путешественников:
— Уни-вср-маг, — твердил Филипп.
— Супер-мар-кет, — вторил Виталька.
— Универ-маг.
— Супер-маркет…
Полчаса ушло на восторги по поводу подарков, а затем Даша вернулась на кухню. Место Ани занял Филипп — Анютка с сумочкой осталась вертеться перед зеркалом.
— Даша, почему в супермаркете… в магазине продавец такая сердитая?
Даша посмотрела на него с улыбкой, как на маленького, не прерывая своего занятия — она раскатывала тесто. Движения ее были сильные и слаженные.
Филипп невольно засмотрелся на ее руки, а когда она заговорила — с трудом оторвал взгляд:
— Возможно, у нее дома проблемы, — предположила Даша. — Может, с мужем поссорилась или еще что…
— Разве она не боится потерять работу? — возразил Филипп. Даша стряхнула со скалки большой тонкий пласт теста и тыльной стороной ладони провела по лбу, убирая прядь. На лице остался рисунок муки.
— Боится? У нее зарплата маленькая, вот она не больно за нее и держится. А возможно, ее в магазин по блату приняли.
Филипп наморщил лоб, пытаясь понять то, что объясняла ему Даша, а та, в свою очередь, поняла, что не умеет на такие темы беседовать с иностранцами. Чтобы избегнуть дальнейших расспросов о превратностях российской экономики, она вручила квартиранту тонкий прозрачный стакан и стала показывать, как резать тесто.
Филипп с интересом наблюдал, как мягкие, ладные ладони женщины отодвигают готовые кружочки и принимаются за новые. Неожиданно для себя он протянул руку и пальцами стер с ее лба след муки. Даша остановилась и вопросительно посмотрела на него. Он показал ей пальцы в муке — она улыбнулась, кивнула, отдала ему стакан и отошла к плите. Ничего не произошло. Но этот короткий жест что-то нарушил на кухне. Или что-то внес?
Филипп резал кружочки, Даша заворачивала в них творог, затем, быстро-быстро перебирая пальцами, ловко защелкивала вареник, делая края фигурными. Филипп вдруг увидел рядом с собой мягкую округлость руки и прилип к ней взглядом. Дашины размеренные движения, спокойствие и несуетность жестов заворожили его. Ее пальцы с коротко остриженными ноготками — сильные и одновременно беззащитные, запачканные мукой — вызвали в нем внезапную теплую волну. Вдруг захотелось взять эту руку и подержать в своей. Почему он до сих пор этого не сделал? Почему он до сих пор вообще… не посмотрел на нее… с этой точки зрения? Даша поймала его взгляд, увидела в нем вопрос и растерялась.
— Филипп, — произнесла Даша, держа руки на отлете, чтобы не запачкаться.
Он покачал головой и осторожно взял ее за пальцы. Теперь его руки тоже были в муке. Он сложил Дашины ладони вместе и накрыл своими. Даша внезапно почувствовала, что сейчас непременно заревет. От этого естественного проявления человеческого тепла у нее перекрыло горло, и слезы двинулись к глазам. А две теплых сильных мужских руки не отпускали ее, держали.
В кухню стрелой влетела Анька и — как ударилась — остановилась с лету.
— Мам… мы… есть хотим… — вытряхнула порциями свою речь и покраснела до корней волос.
Даша отняла свои ладони и засуетилась — покидала готовые вареники в кипяток, сунула дочери в руки миску с мукой, стала торопливо доставать вилки, тарелки. И все это — не поднимая глаз, молчком-сопком. И ужинать сели какие-то взъерошенные. Не считая Витальку — он-то был весь в своих мячах мысленно и едва мог усидеть на табуретке. Вареники запихивал в рот целиком и глотал, не прожевав.
Когда на кухне Кирилловых происходил этот в общем-то рядовой ужин, в направлении их дома шагала Катерина, родная сестра и тетка. Полы ее дубленки развевались, а сапоги то и дело скользили по укатанным местам. На лице путницы читалась такая решимость, что, кажется, случись сейчас на улице чрезвычайное происшествие — она прошла бы мимо, даже не обратив внимания. Вся она была — мысль, руководство к действию. Глаза ее сверкали беспокойным блеском в нечетком-размытом свете фонарей.
— Всем привет! — нарочито бодро крикнула она из прихожей, стряхивая снег и даже не взглянув на себя в зеркало.
Виталька промычал что-то набитым ртом и потащил тетку в комнату.
— Филипп подарил мне мячи! — доложил он и обнял сразу обе свои футбольные радости, как головы двух друзей.
— Идем с нами ужинать. — Даша появилась в дверях. За ней следом — Филипп с полотенцем в руках.
— Я… нет. Я, собственно, на минуточку. — Катя сбросила дубленку, взяла у племянника мяч и, покручивая его в руках, попробовала говорить беззаботно и легко. А выходило наоборот — нервно и напряженно. — Я ненадолго украду у вас Филиппа. Вы не против? Филипп, ты не составишь мне компанию? Мне нужно кое о чем с тобой поболтать. В общем, я приглашаю тебя в ресторан. Ничего, что без предупреждения? Мы немного посекретничаем. Это ничего? Надеюсь, никто не обидится?
Катя ни на кого не смотрела, строча свою тираду. И поэтому не заметила, как Аня исподлобья наблюдает за ней.
Нет, конечно же, никто не обидится. О чем речь. Даша принялась объяснять Филиппу, что от него хотят. Сходить с Катей в ресторан. Ей что-то нужно. Он и сам прекрасно понял, что у той что-то стряслось. Просто он совсем по-новому слушал Дашин голос. Слушал и улыбался. Конечно, он пойдет. Он сделает все, о чем просит Катя. Хотя в отличие от своей неторопливой, даже, пожалуй, медлительной сестры Катя казалась ему чересчур подвижной, даже, пожалуй, резковатой. Нервной. И ему никуда не хотелось идти. По вечерам они так хорошо играли в карты и лото, что Филипп почувствовал только сейчас, что тихий вечер за столом возле торшера ему как-то милее, чем русский ресторан. Скорее всего официанты там такие же грубые, как и продавцы. Никуда он не хочет. Но тем не менее он безропотно собрался и вышел вслед за Катей в морозную снежную канитель.
Приличный ресторан в городе был один, туда Катя и повела Филиппа.
Они прошли через весь зал и заняли столик в углу, прямо у окна. В ресторане царил уютный полумрак. Каждый столик освещала отдельная настольная лампа, свет которой был неназойлив благодаря плотному абажуру. Официанты вопреки ожиданиям американца оказались предупредительны и расторопны — заказ принесли моментально. Катя расспрашивала Филиппа о его впечатлениях о России. О семье. О работе в фирме. О Юнине.
Каким он был в последнее время? Как жил? Как относился к Филиппу?
Американец обстоятельно отвечал. Настолько обстоятельно, насколько у него доставало русских слов.
Катя слушала его так, точно от его ответов зависела ее жизнь. Она сидела, склонив голову набок, впившись в него взглядом, как-то скорбно наморщив лоб. И все же ему казалось, что она не слышит его. Она обдумывает что-то свое.
— Он тебя очень любил, — произнес Филипп зачем-то. Наверное, думал, что делает ей приятное. Она кивнула. Да, Юнин ее любил, это правда, она знает.
Катя достала сигареты из сумочки.
— У меня от него сын.
Филипп молчал, наблюдая за женщиной. Ему показалось, что он не совсем понял, что она сказала.
— Сын. Маленький сын. Ему три года. Александр.
— Сын? Сын Станислава?
— Да. — Катя улыбнулась, но Филипп увидел, что она готова заплакать.
Она закурила, выдернула из вазы салфетку и, продолжая кривить рот в улыбке, промокнула слезы.
— Он не знал? — Филипп распахнул глаза, отказываясь понимать то, что услышал. Лицо женщины болезненно сморщилось.
Это было мучение — изволь объяснить ситуацию иностранцу. Тут своему, родному, трудно рассказать, не каждый поймет. Она видела, что Филипп возмущен. Он не поймет ее. Он, вероятно, любил Юнина, раз так разгорячился. Катя протянула руки через стол и накрыла ими ладони Филиппа.
— Не думай обо мне плохо, — попросила она. — Мой сын болен. Он находится в лечебном центре. Мне не дают его. Я — плохая мать. Но его может усыновить иностранец. Усыновить, вылечить…
Катя передохнула, опустила глаза. Ей трудно было выдержать напряженный взгляд американца. Он осуждает ее. Он не понимает ничего из того, что она пытается втолковать ему.
— У тебя есть дети? — спросила она. Он отрицательно покачал головой.
— А жена?
— Нет.
— Это хорошо.
Катя оставила в покое руки Филиппа и залпом выпила вино.
Сверкнула глазами на американца и изобразила улыбку.
— Ты не думай… Я очень люблю своего ребенка, — продолжала она. — Я нашла деньги на его лечение… Ему срочно нужна операция. Доктор Цвигур. Не слышал?
Что я могу для него сделать? — перебил Филипп, и Катя на минуту умолкла. Она отвернулась к окну, собираясь с духом. Когда повернулась к Филиппу, была уже совсем другая — бледная и строгая.
— Женись на мне.
Филипп молчал. Внимательно смотрел на нее и молчал.
«Считает меня сумасшедшей», — подумала Катя.
— Это будет фиктивный брак, — уточнила Катя, глядя в задумчивые глаза иностранца. — Я не прошу у тебя больших жертв. Ведь ты не женат.
— Мы с женой в стадии развода.
Катя снова дотронулась до его руки.
— Мне больше не к кому обратиться, — сказала она. — Это безвыходное положение. Я подумала… если вы со Славкой были друзьями, то ты мог бы сделать это для его сына. А?
Филипп потер переносицу. Он ничего не успел ответить. В начале зала раздался шум, и они дружно оглянулись. Швейцар пытался кого-то выпроводить из ресторана. Несколько секунд спустя Катя разглядела, что этот кто-то — ее племянница Анютка, взъерошенная как воробей, вся в снегу. Вырвавшись из рук швейцара, она пролетела мимо ошарашенной публики, прямо к их столику. Шарф выбился из-под воротника, варежки мотались на резинках — мать пришивала их ей как маленькой.
Девочка с лету что-то швырнула Кате, что мелко звякнуло о тарелку.
Катя взглянула — ее золотая цепочка.
Анютка тяжело дышала. Швейцар уже шагал к их столику в сопровождении местного амбала. Филипп поднялся навстречу, сунул в руку швейцару доллар, что-то сказал по-английски. Швейцар ретировался. За ним лениво двинулся амбал.
— В чем дело, Аня? — поинтересовалась Катя, взирая на племянницу.
— А еще говорила, что нам счастья желаешь! А сама, а сама…
Ане не хватало воздуха и слов. Она стояла красная как рак. Филипп попытался усадить ее на стул, но она выдернула руку.
— Что случилось? — Катя попыталась строго одернуть девочку.
— Ты… ты заигрываешь с Филиппом, я видела! Сама его к нам привела, а теперь отнимаешь!
— Анна! Что ты несешь?
— Я видела, как ты его за руки хватала! Ты о сестре своей подумала, ей это будет приятно? Ты только о себе одной думаешь! Конечно, ты моложе мамы, и детей у тебя нет, вот ты так себя и ведешь! А ей что, только такие, как дядя Петя, пусть остаются, да? Ты все врешь, что нам счастья желаешь, и цепочка твоя мне не нужна, забери!
Анютка развернулась и помчалась назад — шапка набок, пальто нараспашку.
Катю как к месту пригвоздили. Филипп буркнул свое «айм сори» и помчался вслед за девочкой. Катя видела через окно, как иностранец бежит в своей легкой куртке, кричит что-то, но где ему Аньку догнать… Та по накатанным льдышкам — ширк, ширк. Бегом. А он балансирует как по канату. Не привык Филипп к русской зиме.
Катя налила себе бокал вина и выпила. Да… Получила? Получила…
Выходит, у Даши с американцем — роман… А она и не знала! Дожила — не видит ничего дальше собственного носа. Полезла к нему с предложениями. Катя засмеялась. Сначала на пробу — горько и коротко, а потом посильнее — горько, но длинно. Безнадежно.
На ее смех оглядывались, и она постепенно совладала с собой. Достала сигарету и позвала официанта. Заказала кофе.
Глава 14
В ресторан «Орбита» Шатров отправился с двумя менеджерами. Степа Свирин — их рекрутер, специалист по подбору кадров, — давно присмотрел для фирмы классного парня, работающего в одной крупной компьютерной компании. Парня нужно было сманить. Такая практика в бизнесе не жалуется, но, увы, широко практикуется. А куда деваться? Нужен сильный компьютерщик. Лучший. А тот уже занят. И платят ему прилично. И работа его, похоже, устраивает. Как быть? Для таких вопросов и держит Шатров Степу. Тот хоть и значится в фирме рекрутером — в чистом виде все-таки охотник за Головами. И большой выдумщик. А Леночку, офис-менеджера, взяли так, глазками пострелять. Все-таки парня предстояло поймать молодого, видного. Присутствие красивой женщины будет нелишним.
В «Орбите» они заняли уютный уголок, отгороженный от всего зала большой тропической пальмой. Сидели за столиком вчетвером — сам Шатров, Степа, Леночка и Голова. Голову звали Лешей. В ранней молодости Леша баловался хакерством, потом его втянули в бизнес, он увлекся. Пиратство свое бросил или говорит, что бросил, но в Интернете по-прежнему был как у себя дома и компьютерные программы лепил на бегу, походя.
Сидели неплохо. Леша, слава Богу, оказался не букой, на Степины шутки отзывался и Леночку без внимания не оставлял.
Правда, на перспективные предложения Марата пока отшучивался. Но это ни о чем не говорит. «Цену набивает», — подумал Шатров и подмигнул Степе. Тот чуть заметно улыбнулся. Еле-еле. Но Шатров его понял. Все шло как надо. Пил Леша мало, что Марату тоже понравилось. Леночка по-своему поняла перемигивание шефа и Степы — пригласила Голову на танец. Когда высокий и широкий Леша поднялся, отодвинув при этом разлапистые листья пальмы, Шатров увидел Катю. Он не сразу узнал ее, подумал — похожа. А вот то, что рядом с ней иностранец, он угадал сразу. Уж больно не наше у парня выражение лица. Обрывки фраз, которые доносились до Марата сквозь музыку, подтвердили его предположения. И все-таки это была Катя. Только — совершенно другая. Не мудрено, что он ее не узнал. Она сегодня мало напоминала ту взъерошенную террористку на турбазе или ту буйную истеричку, которую ему пришлось выуживать из сугроба. И зареванную блеклую горемыку, которая ночевала в его квартире совсем недавно, в этой женщине узнать было трудно. Как вторая кожа обтягивало ее блестящее серо-серебряное платье, длинное, но открытое сверху. На щеках играл румянец. От вина? От присутствия мужчины? Марат отвел глаза и тут же посмотрел снова. Как ей удалось так измениться?
Несколько ненавязчивых штрихов косметики. Глаза сразу заиграли всеми оттенками. Надо же — какие у нее выразительные глаза… Прошлый раз он не обратил внимания. И губы. Или это вишневая помада делает их такими? Да, пожалуй. Платье серое, глаза серые. Нитка искусственного жемчуга на шее. Приглушенные тона. А вот губы — чувственным пятном на лице. Оказывается, в ней что-то есть…
— По-моему, он почти готов, Марат Борисович.
— Что?
— Я про Лешу. По-моему, он у нас в кармане. Шатров встряхнулся и взглянул на Степу. Потом — на танцующих Лешу и Леночку. Музыка звучала ритмичная, все вокруг дергались, а эти двое медленно двигались в собственном тягучем ритме.
— Поглядим — увидим, — проговорил он, с трудом сосредоточиваясь на деле. Что-то он устал сегодня. Пора закругляться.
Молодежь вернулась за столик. Шатров разлил коньяк.
— За удачу! — коротко сказал он, и все поняли, что прелюдия переговоров закончилась. Теперь Голова должен обдумать их предложение, и, если ответ будет положительным, разговор продолжится в другой обстановке.
Выпили. Леночка засобиралась:
— Поздно уже, я пойду, Марат Борисович? Марат кивнул.
— Я провожу, — поднялся Леша.
Леночка уплыла вместе с Головой. Марат улыбнулся: Ленка не промах — умеет совместить приятное с полезным. Степа смотрел вслед удаляющейся парочке как пес, у которого отняли кость.
— Чего сидишь? — бросил Марат. — Иди танцуй.
— А вы?
— А я покурю.
Шатров достал сигареты и закурил.
Оставаясь в полумраке, он мог спокойно наблюдать за столиком напротив. Ему было прекрасно видно, как женщина заглядывает в глаза мужчине, пытаясь в чем-то убедить его. Когда она протянула ладонь и потрогала руку американца — Шатров почти ощутил тыльной стороной ладони ее теплые пальцы. Выходит, у нее с иностранцем… любовь? Шатров усмехнулся. Он поймал себя на мысли, что подобный вывод посеял в нем некоторое разочарование. «А чего ты хотел? — поддел он себя. — Чтобы всю оставшуюся жизнь она молилась на тебя в экстазе благодарности?» Как раз наоборот. По всему видно, что она уже и помнить не помнила, кто такой Марат Шатров. Так и должно быть. Все правильно. И все же что-то неприятное было в том, что она так напористо и одновременно заискивающе таращится на этого иностранца.
На минуту даже закралась мысль… Может, она и у него деньги выпрашивает? Может, он, Шатров, все же лопухнулся тогда, и она действительно аферистка, и нет у нее никакого сына?
Шатрову даже горячо стало от этой мысли. Он и забыл, как она убедительно вещала ему тогда про свою судьбу-злодейку. Если придется зарабатывать на жизнь аферой, артистизма наберешься, невелика наука. Он даже пересел на другое место, чтобы лучше видеть ее. Он зачем-то вглядывался и вглядывался в ее лицо, выискивая в нем правду. Ему все больше казалось, что он находит новые подтверждения своим опасениям. Она — аферистка, и богатые мужчины — ее промысел.
Именно тогда, когда он пришел к такому заключению, в зал ворвалась девчонка лет двенадцати на вид и затеяла скандал возле Катиного столика. Марат уже забыл про Степу, про Голову, с личной заинтересованностью смотрел разворачивающееся напротив действо.
Девчонка бросала в лицо женщине какие-то обвинения, размазывая слезы по щекам. С пальто капал растаявший снег, образуя темные пятна на светлом ковровом покрытии. Выглядела сцена весьма натурально. Возможно, девчонка — элемент сценария. Одна шайка-лейка. Сейчас оберут этого иностранца подчистую и смоются. Аферисты частенько работают вдвоем. Марат заерзал на своем стуле. А почему, собственно, ему все это так интересно? Никогда особым любопытством, тем более — бытовым, не отличался. Ах да. Он сам, добровольно, отдал ей в руки свои деньги. И она ему теперь как бы не чужая. Марат хмыкнул. Выходит, надо встать и вступиться за иностранца. Раскрыть ему глаза…